из электронной библиотеки / 646822013426572.pdf

основных подходов к определению рациональности является критериальный подход, в связи с чем выделяют абсолютистскую и релятивистскую стратегии. В частности, первая состоит в поиске системы критериев рациональности, применение которых не ограничено никакими конкретными условиями, и исторически связана с классической, в частности, трансценденталистской, философией субъекта: границы рациональности совпадают со сферой знания, обладающего универсальностью, необходимостью и истинностью. Здесь рациональность - это общая характеристика и познавательной, и практической деятельности, ведущей к такому знанию и направляемой им. Вторая же, релятивистская стратегия, напротив, присуща неклассической гносеологии, в которой характеристики знания признаются относительными, зависящими от конкретных условий его получения и использования, а выбор той или иной системы критериев рациональности обусловлен внешними по отношению к ней целями и ценностями. В данном случае понятие рациональности выполняет как бы служебную роль, и в случае достижения цели вопросы отличия рациональности от нерациональности снимаются как «не имеющие смысла».

Как отмечает В.Н. Порус, обе стратегии уязвимы как «разорванные противоположности», тогда как они могут и должны рассматриваться как дополнительные друг другу стороны исследования рациональности. Если же исходить из того, что рациональность относится к безусловным ценностям европейской культуры (в системе иных ее целей и ценностей, сосуществующих в противоречивом единстве), то понятно, что обесценение этой ценности становится явным симптом кризиса культуры как таковой. На позиции признания рациональности в качестве такой основополагающей ценности стоит и В.С. Швырев, указывая при этом на важность вопросов, касающихся границ, «берегов», «сферы влияния» рационалньости, проводя различие между «закрытым» и «открытым» типами рациональности и отдавая предпочтение второй.

Процессы, происходящие в современной гносеологии в постнеклассической науке, в частности, обострили проблематику объективности научного знания, его истинности как центральную для современных дискуссий по поводу статуса науки и статуса классической эпистемологии.1 В данной связи общим местом в научной среде стал Круглый стол «Перспективы научной рациональности в XXI веке» НГ-наука № 2 (16.02.2000). И не только в связи с принципиально важными, онтологическими проблемами развития современного научного знания, поставленными на повестку дня. Это научное мероприятие получило широкий резонанс прежде всего как «откровенные похороны научной рациональности и основанной на ней классической науки: «XXI век не будет веком науки вообще», либо «мы еще наплачемся с вытекающими из нее

1 См.: Мамчур Е. А. Объективность науки и релятивизм: (К дикуссиям в современной эпистемологии). - М., 2004.- С. 7.

191

непредсказуемыми и неконтролируемыми последствиями»1. Диапазон точек зрения, спектр позиций – от апологии научной рациональности до ее радикальной критики, когда необходимо выйти за рамки обычной рациональности, вплоть до ее частичного отторжения на время, говорит «сам за себя». Та часть ученых, пафос выступлений которых состоял в восхвалении всеспектра иных «рациональностей» (от антидо полурациональности), сконцентрировалась на рассуждениях о крахе радужных надежд на то, что научная рациональность сделает человека не только могущественным, но и разумным, и счастливым. Отчасти такой вывод вполне оправдан: грандиозный успех науки в освоении природных сил при неспособности решить задачу обезопасить человека в целом несет нешуточную угрозу: «техника в руках дикарей» указывает на реальную опасность техногенной катастрофы. Однако, на наш взгляд, наука должна не «знать свое место», как было рекомендовано, а определиться с собственными внутренними и внешними границами, чтобы в условиях плюралогики в неклассической теории познания, равно как и новых реалий в культуре, выстраивать траекторию и принципы существования с альтернативным, «другим» знанием, которое генерируется и существует в превращенных формах на границах науки.

На драматическую проблему расхождения науки с культурой обратил внимание В.М.Межуев, говоря, что наука «стала осознавать себя не адекватным пространству культуры социальным феноменом, а только частью культуры, а в каком-то смысле - антикультурой2. В контексте сказанного предпочитаем встать на позицию той части ученых, которые перспективные стратегии науки ближайшего будущего принципиально связывают с необходимостью изменения самой концепции понимания науки и соответствующего новому подходу идеала научности. На данный момент, отмечает В.М.Розин, научный идеал, сложившийся при «сцеплении» сферы научного познания и инженерной деятельности со сферой опирающегося на инжененрию производства и потребления, связывается большинством ученых с идеалом естественно-научного типа, который и задает идеал любой науки. В его контексте формируется сам же человек. В такой же мере мы разделяем убеждение В.М.Розина о своевременности перехода к новому социальному проекту по включению современной науки в духовую работу по спасению жизни человека3. По-видимому, это есть тот «коперниканский» поворот науки (форм ее осознания), на который возлагаются сегодня большие надежды по изменению понимания концепции науки и ее роли в обществе. Требование последовательного проведения позиции ученого и рефлексивности научного знания полагается в данном подходе одним из основных.

1Мамчур Е. А. Объективность науки и релятивизм: (К дикуссиям в современной эпистемологии). - М., 2004.- С. 7.

2«Перспективы научной рациональности в XXI веке». Круглый стол НГ-наука № 2 (16.02.2000).

3Там же.

192

Особая роль в данном процессе возлагается на возвышение роли Разума в кантовском понимании как «способности целей». С учетом же того, что разумность является родовым признаком человека, становится возможным объяснение современных коллизий разума на пути когерентности разума и культуры, понимания разума как рефлексии, поиска оснований духа (а не только как разума научного, что наиболее распространено).

По нашему убеждению, сложившийся в гносеологии кибернетический концепт знания, в котором отсутствует специфически человеческая составляющая отчуждает его в слепые автоматизмы природы, отрицает любую «зазеркальную» связь между субъектом и объектом, в результате чего успехи человеческого познания в научном плане могут свидетельствовать в пользу чего угодно, но… знанием о человеке они, наверняка, не являются. Такое знание, скорее всего, нужно искать в сфере других видов познавательной деятельности. Пока же наука укладывается в «прокрустово ложе» действующей ныне системы исходных постулатов и подчинена ей, она, в принципе, не может дать знания о человеке. Именно такая перспектива, по замечанию М.Петрова, «лежит в основе нежелания осознать, что власть всех видов и рангов всю жизнь говорила бесчеловечной прозой»1. Представляется, что такой «язык» сегодняшнего кризисного научного мышления, который, если следовать эволюционно-эпистемологической концепции К.Попера, прогнозировался уже к середине ХХ в., свойственен большинству современных наполненных избыточной рациональностью конструкций.

В рамках дискуссий по перспективам научной рациональности в XXI веке с известным пафосом прозвучал и своего рода тезис-призыв: «Пора, решив проблему критерия истинности ценностных суждений, завершить дело Галилея, а затем довериться методу четкого объективного критерия истинности, доказавшему свою надежность и силу, пусть пока только в естественных науках». Отмечалось, что «саморазрушительной для античной рациональности стала идея последовательного построения теории из «общеочевидных положений». Как известно, Галилей и Ньютон выступали против «теории очевидностей» и утверждали приоритет научного метода в борьбе с «бумажным миром» схоластического аристотелизма. Тем самым они способствовали окончательному признанию того, что «чисто логическое мышление не может принести человеку никакого знания эмпирического мира», что познание «отправляется от опыта и возвращается к нему» (хотя и античная рациональность в общей сложности также исходила из того, что «общеочевидные положения» берутся из опыта).

Сегодня данное ограничение «общеочевидности» нередко ставится в вину Галилею. При этом утверждается, что он заменил «существование объективной реальности единственным числом», в то же время нередко

1 Петров М.К. Историко-философские исследования. – М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1996. – С.119.

193

«забывается», что именно Галилей ограничил «общеочевидность» вполне конкретной процедурой определения того, что в дальнейшем будет приниматься европейской традицией за общепризнанное истинное суждение - «членораздельность» коллективного познания должна начинаться с формально четкого критерия истинности суждений. Формализация критерия истинности стала признанием того факта, что без такого универсального критерия продуктивное сотрудничество в науке в принципе невозможно. Поэтому упреки в адрес Галилея вряд ли уместны: речь шла не об «ограничении истины», а о возможности человека спекулировать «общеочевидностью» в ее античном понимании и трактовке.

«Круглые столы» по проблематике рациональности науки убедительно иллюстрируют достаточно широкую поддержку «в защиту необходимости четкого объективного критерия истинности», без которого, согласно мнениям одной части ученых, «верность любого учения определяется лишь количеством и организованностью его сторонников и поддержкой со стороны лигитимной власти». Согласно точке зрения других, «невозможно отличить пророка от лжепророка, философа от лжефилософа и определить судьбу учения в целом. Третьи апеллируют к строгого формальному критерию истинности в связи с его важностью для последовательного и системного продвижения вперед в строительстве общего знания». Обсуждалась также ситуация, на которую указывал в свое время П.Сорокин, говоря, что дисциплинах, изучающих общественные явления, «мы имеем пока… скорее верования, а не знания»1. Некоторые философы причины сегодняшнего кризиса, связанного со стагнацией наук об обществе на фоне бурного развития технологических возможностей человека, объясняли «не избытком научной рациональности, а ее неполнотой и сохранением в общественных науках главенствующего положения метода обоснования

«общеочевидностью». Мы полагаем, что в определенной мере проблема состоит отнюдь не в «неполноте» или «избыточности» рациональности, а в отсутствии подлинной ее (рациональности) культуры.

Новые подходы и нетрадиционные решения, вращающиеся в орбите научной проблематики, заявили о себе и отдельными направлениями, и учеными-индивидуалами. Так, в рамках обсуждений, лежащих в проблемном поле рациональности науки, акценты смещаются в сторону выявления разных форм истины, равно как и поисков концепции истины, адекватной современной науке. Это иллюстрируется широкой практикой панельных дискуссий. Вполне понятно, что определенная часть ученых видят в «новомодных», отличающихся нестандартностью и новизной неклассических подходах угрозу базисным основаниям научного познания, указывая на негативные последствия «отказа» от понятия истины в его классической трактовке. В частности, А.Л.Никифоровым в числе таковых последствий называется: разрушение логики как центрального ядра мышления. В таком случае правила выводов, не опирающиеся на понятие логического

1 Сорокин П. Главные тенденции нашего времени / П.Сорокин.- М.: Наука, 1997. – С. 342.

194

следования, становятся тогда правилами игры с символами или со словами, которые можно принимать по соглашению, в этой игре можно допускать противоречия и произвольно изменять значения терминов.); потеря смысла аргументации, логической основой которой являются доказательство, обоснование и опровержение; стирание различие между знанием, мнением, верой. Позиция подкрепляется ссылкой опять же на античную традицию, восходящую в плане классического истолкования истины к платоновскому: «…тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, – лжет»1.

Вокруг данной трактовки истины, характерной для науки Нового времени (и сохраняется до сих пор), где истина и ложь выступают гносеологическими характеристиками знания в его отношении к познаваемой реальности), развернулись основные споры философов, позиции которых можно обозначить как «классиков» и «неклассиков». Дадим небольшой обзор точек зрения.

Часть отечественных философов призывают «вернуться к классической концепции истины как соответствии мысли своему предмету, а для уточнения процедуры соответствия реанимировать концепцию отражения, в которой содержалось важное рациональное зерно: истина, знание соответствуют изучаемому объекту в том смысле, что дают нам представление о том, каков он есть сам по себе, т.е. как-то отражают его»2. Другие считают целесообразнымпривести теорию корреспонденции в соответствие с результатами философии науки, полученными за последние 50 лет, исследовать деформации, которые субъект познания вносит в соответствие знания своему предмету, и выяснить, можно ли, с учетом этих деформаций, по-прежнему определять истину как знание, соответствующее действительности3. Наконец, внимание обращалось и на некоторые. В процессе научного спора были выявлены и некоторые парадоксы самой полемики вокруг понятии истины. Так, у одних вызывает сомнение приемлемость понятия истины классической науки для науки XX века, в то время как у других звучит явное сомнение в правомерности распространения на классическую науку особенностей науки прошлого ХХ века. Как полагает Л.А.Маркова, к такому шагу «классиков» побуждает и то обстоятельство, что если взглянуть на науку Нового времени глазами нашего современника, то можно увидеть в ней такие особенности, которые прежде, хотя и были известны, но не принимались во внимание»4.

1 Никифоров А.Л. .Понятие истины в теории познания // Эпистемология и Философия науки. Москва.: «Канон+». Т. ХVI. № 2. 2008. - С. 50-66.

2 Колпаков В.А. Истинна ли современная экономическая теория в классическом смысле? //Эпистемология и философия науки//Москва. «Канон+» Т. ХVI. № 2. 2008. - С. 91-93.

3 Левин Г.Д. Где находится предмет истинного знания? // Эпистемология и философия науки //Москва. «Канон+» Т. ХVI. № 2. 2008. - С.84-88.

4 Маркова Л. А. Об особенностях современной полемики о понятии истины, об уступках и компромиссах // эпистемология и философия науки. Москва.: «Канон+» 2008. Т. ХVI. № 2. 2008. - С.80-84.

195

Таким образом, налицо два очевидных момента: во-первых, при очевидной разноплановости мнений общий смысл поисков резюмируется в признании того, что на современном этапе развития науки говорить об истине так, как говорили в Х1Х или даже в первой половине ХХ вв., уже нельзя, что появляется возможность совмещения классического понятия истины с признанием теоретической нагруженности фактов и культурноисторического характера субъекта познания (мы, в свою очередь, полагаем, что одно не исключает другого).Во-вторых, рассмотрение вопроса о формах истины подвело к вопросу о концепциях истины, их соотношении между собой, а также к попыткам выяснить: не скрываются ли за ними те или иные формы истины, а в случае нахождения последних - к несколько эпатирующему выводу, который четко сформулировала Л.А.Микешина: «…видимо, прежний прямолинейно-критицистский подход к формам истины как к «ненаучным» должен быть отброшен, эти концепции следует признать

вкачестве специфических стратегий исследования истины и нужно попытаться осуществить их синтез»1. Имея в виду разные концепции автор цитаты отмечает, что они «должны рассматриваться во взаимодействии, поскольку они носят эпистемологический и социокультурный аспекты истинного знания, и хотя каждая из них достойна конструктивной критики,

это не предполагает игнорирования результатов этих теорий: знание должно коррелировать с другим знанием, поскольку оно системно и взаимосвязано»2.

Вконтексте сказанного отметим определенные трудности, с которыми сталкивается неклассическое направление нестандартно мыслящих ученых. Вот только одно критическое высказывание А.Л.Никифорова: «…многие отечественные философы, подавшись модному поветрию, также отправились

впоход против разума и истины, рассуждения о равноправии разнообразных когнитивных практик, о культурной детерминации всех результатов познавательной деятельности, об онтологической относительности, дискуссии о релятивизме – все это явно или неявно предполагает отказ от понятия истины»… в ХХ в. – веке грандиозных успехов науки и ее

проникновения практически во все области жизни – понятие истины постепенно вытесняется из философии науки»3. Известные сложности на проблемном поле неклассической науки связываются рядом современных ученых с зависимостью от ряда особенностей нововременного мышления, которое неплохо работает как в повседневной жизни, так и в большинстве научных дисциплин. Как замечает Л.А.Маркова, «логика классической науки и базирующаяся на ней философия познавательного мышления продолжают

1 Микешина Л.А.Релятивизм как философская проблема //Эпистемология и философия науки. Москва.: «Канон+». Т.I . № 1. 2004. - С.53-65.

2Там же.

3Никифоров А.Л. Понятие истины в теории познания // Эпистемология и Философия науки. - М.: «Канон+», 2008. - Т. ХVI. № 2. - С. 50-66.

196

нам исправно служить»1. То есть она необходима, хотя и недостаточна, формы рациональности не отменяют друг друга, а дополняют.

Один из неклассических подходов к понятию объективной истины состоит в том, что в проекциях на сферу ценностного сознания традиционное понятие объективной истины заменяется такими понятиями, как «солидарность», «общепринятость» и пр. В данной связи (и с учетом тенденции растворения «ценностей» в «знаниях») в философской и науковедческой литературе последних десятилетий активно обсуждается вопрос о месте и роли ценностей в познавательном процессе, о познавательной или непознавательной их природе.

При обсуждении связанного с этой проблемой круга вопросов актуализировалась проблематика, касающаяся широкого использования в современной эпистемологии понятия «когнитивизм». Как правило, оно трактуется в русле онтологического постулата «все духовное есть познавательное»2, без учета того, что «дух не делится на знание без остатка», и что «ментальное» отнюдь не сводится к «когнитивному». На недопустимость истолкования всей человеческой ментальности в категориях познания указывают многие авторы, отмечая, что в соответствии с данной установкой весь спектр каузальных взаимодействий между человеческим духом и внешним миром сужается до одного только познавательного отношения3.

Таким образом, прозрачность того факта, что наука, сформировавшаяся в XX веке, приобрела характеристики, радикально отличающие ее от нововременной классической науки, повлекло за собой следующее.

Во-первых, ослабление накала дискуссий о судьбе фундаментальных характеристик классической науки, что в явном виде означилось к концу прошлого века. Причем, нельзя сказать, что базовые принципы классической науки опровергнуты как ложные. Во-вторых, фокус исследований в области теории познания смещается к теме формирования новых основ новой науки. Так, все активнее поднимаются вопросы о базовых основаниях, исходных

1 Маркова Л.А.Человек и мир в науке и искусстве / Л.А.Маркова.М.: «Канон +» «РООИ

«Реабилитация», 2008. – С. 118.

2 Сама идея, восходящая к Аристотелю, о возможности концептуального членения духовной реальности на несводимые друг к другу когнитивную и некогнитивную составляющие, согласуется с обыденными представлениями о структуре человеческого духа: у Аристотеля, позже у Канта говорится о разделении функций души на теоретические и практические, о разграничении между знанием и стремлением (См.: Аристотель. Соч. в 4-х томах. М.: Мысль, 1976. Т.1. С.442); у неокантианцев и В.Вебера - различение знаний и ценностей. Можно сослаться и на современных ученых: «во всяком без исключения поведении заложена «энергетика»… представляющая его аффективный аспект»; когнитивный же аспект состоит в «структурировании отношения между средой и организмом». «Аффективная и когнитивная жизнь являются, таким образом, неразделимыми, оставаясь в то же время различными. Они неразделимы… но от этого

они не становятся менее различными между собой, поскольку эти два аспекта поведения никак не могут быть сведены друг к другу». См.: Пиаже Жан. Психология интеллекта // Избранные психологические труды: Пер. с англ. и фр. / Вступ. статья В.А.Лекторского, В.Н. Садовского, Э.Г. Юдина. – М.: Международная педагогическая академия, 1994. - С.58.

3 Максимов Л. В. Когнитивный редукционизм в науках о духе // «Современный когнитивизм: философия, когнитивная наука, когнитивные дисциплины» / Под ред. В.А.Лекторского, 2006.

197

принципах новой, неклассической науки; о том, те же у нее «начала», что и у науки классического типа? И если нет, то каковы эти исходные принципы? Являются ли объективность и истинность знания для неклассической науки определяющими логику исследования и каково их место в новом строе мышления? Поиски и разработка новых понятий, создающих логический базис нового мышления, вот что вытесняет постепенно споры о том, являются ли истинность и объективность фундаментальными свойствами неклассической науки. - Споры теперь больше ведутся о том, какие черты науки прошлых веков всё-таки сохранили свои позиции в наши дни, насколько они фундаментальны и можно ли вообще говорить о знании как о научном, если оно их лишено 1.

Важно указать на то, что исследователи науки сосредотачивают особое внимание на взаимодействии научного знания с социальной средой, с культурным контекстом его существования в обществе, с самыми разнообразными факторами, связанными с событием порождения нового знания. В рамках преодоления мышления «классического» типа наука начинает рассматриваться с позиции ее погруженности в контекст культуры со всей его спецификой и с переключением внимания на субъектный полюс исследовательской деятельности. Исследователей науки сегодня интересуют не столько знание как результат, сколько процесс его возникновения, его основания, не выводимые из предыдущего знания и вступающие в определенные отношения друг с другом. В ходе контроверз утверждается мнение, что для понимания сути научного знания его необходимо соотносить не столько с прошлым, сколько с тем, что сосуществует с актом его производства, понять науку означает понять ее на границе с не-наукой, в момент ее рождения. Вненаука входит в предпосылки и в само научное творчество. Такой ракурс социального подхода к изучению науки подводит к совершенно нетривиальному, с позиции нововременного мышления, выводу:

основанием логики научного поиска оказывается нелогический базис. Иначе говоря, внимание фокусируется на возникновении нового знания из вненаучной сферы, обладающей изменчивостью, разнообразием, нестабильностью, неустойчивостью, что, безусловно, означает выход в сферу культуры (при том, что результат должен удовлетворять критериям научности).

В целом же тема ненауки как условия развития и существования естествознания стала просматриваться особенно явно после выдвижения на передний план проблемы возникновения нового знания, означающего прерыв постепенности, выпадение из общего ряда развития научных идей. Новая теория возникает за пределами рациональной структуры существующей науки, из не-науки. Отсюда все те трудности, которые так горячо обсуждались после выхода книги Т. Куна о научных революциях, которые связаны с проблемой демаркации (проведения границы между наукой и

1Маркова Л.А. Не-наука как логическая предпосылка исорического развития науки // Эпистемология и Философия науки. Москва.: «Канон+». Т. II. № I. 2005.

198

ненаукой), с несоизмеримостью научных теорий, с невозможностью перекинуть логический мостик от старой теории к вновь возникшей. Это - с одной стороны. С другой, - новая теория, тем не менее, как-то встраивается в существующее знание, в его логическую структуру. А это, в свою очередь, порождает вопрос о том, как такое возможно, если ее формирование для существующей рациональности является случайным, никак с ней логически не связано и происходит за ее пределами, в области ненауки? Можно, видимо, предположить вслед за Л.А.Марковой, что в этом случае ненауку нельзя просто отождествить со всем, находящимся за пределами науки1.

С нашей точки зрения, перед нами один из нестандартный подходов, лежащий в плоскости сближения науки и культуры, понимания науки как культуры (причем без наличия четкой грани между ними и внерамочной возможностью творчества) и, тем самым он может рассматриваться как один из возможных вариантов в направлении решения задачи по созданию нового образа современной науки в культуре, равно как и участвовать в новой реконструкции понятия «научная рациональность». В то же время создается достаточно реальная и имеющая под собой основания опасность «растворения» науки в бескрайнем море вненаучного мира, связаного с творческим процессом производства нового знания. Отчасти поэтому вопрос о необходимости включения в науку всего спектра взаимодействующих элементов контекста ее функционирования в культуре конкретной эпохи остается на сегодняшний день «открытым».

Как отмечалось в предыдущей главе, в философии наряду с классическим учением о познании существовал и развивался другой, герменевтический подход, имеющий отношение к языку, пониманию, истолкованию текстов, активной роли традиций субъекта в его истории и культуре. В контексте постмодернистской философии проблема возможности синтеза, диалога, консенсуса когнитивных практик, а также характера, степени их взаимосвязи и плодотворности с учетом толерантности и следования принципам коммуникативной рациональности обсуждается чрезвычайно активно. В существе своем, речь идет о том, что современная неклассическая эпистемология, обращающаяся к «человеку познающему» в его целостности, и философская герменевтика могут быть рассмотрены как разновидности когнитивных практик, существенно дополняющих и обогащающих друг друга.

На настоящий же момент проблема состоит в том, чтобы, приближаясь к реальному процессу познания найти адекватные философские понятия и принципы, новые абстракции, не оказываясь при этом в сфере психологии и избегая упрощенных форм релятивизма, переосмыслив в целом природу и смысл последнего. П. Рикер, высказывая собственное мнение, сожалел о том, что «конкретной философии субъекта ведь никогда не было, - скорее, существовали лишь следующие друг за другом стили рефлексии, результат

1 Маркова Л.А. Не-наука как логическая предпосылка исорического развития науки // Эпистемология и Философия науки. Москва.: «Канон+». Т. II. № I. 2005.

199

прогресса переопределения, вдохновляемого самим опровержением»1. Полагаем, что опыт герменевтики может быть полезен для преодоления ограниченности традиционной теории познания, где представлен предельно абстрактный субъект в форме чувственного или логического (абстрактнотеоретического) знания.

С точки зрения Л.А.Микешиной, конкретно это состоит в следующем. Во-первых, если мы ищем способы введения в философию познания не только теоретизированного, трансцендентального субъекта как «сознания вообще», но менее абстрактного, целостного субъекта, в единстве его мышления, воли, чувства, веры, повседневной жизни, то нам необходимо учесть опыт герменевтики и примыкающих к ней феноменологии, философии жизни и экзистенциализма. Во-вторых, если познание имеет дело с текстами и в целом с языком, в котором человек познающий «преднаходит» себя, то необходимо использовать опыт герменевтики, поскольку она - общая теория понимания, интерпретации текстов, знаковых систем, символов. В- третьих, если в знании и познавательной деятельности существуют компоненты различного типа, то необходимы экспликация, истолкование, интерпретация, то есть опыт герменевтики по их изучению и применению. В- четвертых, если в познавательной деятельности и в формировании знания мы опираемся на смыслополагание или раскрытие уже существующих смыслов, на интерпретацию, то неизбежно тем самым выходим на проблемное поле герменевтики, где субъект предстает как «человек интерпретирующий». Наконец, если теория познания обращается к дорефлексивным формам и компонентам, признает необходимость выявления их роли в любом познании, то опыт герменевтики по изучению пред-знания, пред-мнения, пред-рассудков в форме «нерационального априори», «жизненного мира», «повседневного знания», традиций и т. п. оказывается в этом случае наиболее значимым2.

Таким образом, диалог традиций и различных подходов к научному и иному, «другому» познанию принципиально и методологически необходим и может рассматриваться в качестве важнейшего, поставленного на «повестку дня» научной и философской мысли. Сказанное тем более важно, что классическая наука конца ХIХ-начала ХХ в. задала совершенно однозначную онтологию ума, законы которой используются в построении научного знания

– эта онтология и есть «рациональность» или «идеал рациональности».

При таком понимании неклассическая проблема идеала рациональности своими корнями уходит в те изменения в ней, которые возникли в ХХ веке, - при необходимости введения в научную картину мира явления сознания, чтобы тем самым отойти от сложившегося идеала рациональности в сторону его неклассического содержания и понимания. Как говорит Мамардашвили, за точную картину физических явлений в мире мы расплачиваемся научным непониманием наших сознательных

1Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 2002. – С. 208-209.

2Микешина Л.А. Трансцендентальные измерения гуманитарного знания // Вопросы философии, 2006. № 1. – С. 49-66.

200