из электронной библиотеки / 646822013426572.pdf

процессов…а это делает человека и его жизнь чуждым объективно изображаемому физическому универсуму, выбрасывает их из него1. Такая данность сознания является абсолютной для классической науки на правах непосредственной, далее не разложимой очевидности; принцип непрерывности опыта - абстракция «когито» предполагает некие сверхэмпирические акты сознания, существование некоего «единого сознания» - это типичная посылка классической структуры наблюдения; принцип «врожденности» или «трансцендентального априори», обеспечивающих непрерывность «единого сознания». Эти принципы классической рациональности генерируют бесчисленный ряд проблем, с которыми сталкивается «благодаря им» современная наука.

М.К. Мамардашвили выделяет те принципы рациональности, которые были заданы классической наукой: принцип пространственного выражения, подразумевающий совпадение «объективного» и «пространственного»; принцип материальности – идущее от Декарта отождествление материальности с пространственностью, и являющийся важнейшим для опытной науки; принцип рефлексивности наблюдения, которое задается классическим декартовым правилом «когито» (трансцендентальное «Я») - сознание самореферентно. Такая данность сознания является абсолютной для классической науки на правах непосредственной, далее не разложимой очевидности; принцип непрерывности опыта - абстракция «когито» предполагает некие сверхэмпирические акты сознания, существование некоего «единого сознания» - это типичная посылка классической структуры наблюдения; принцип «врожденности» или «трансцендентального априори», обеспечивающих непрерывность «единого сознания». Эти принципы, классической рациональности, заключает М.Мамардашвили, генерируют бесчисленный ряд проблем, с которыми сталкивается «благодаря им» современная наука2. В данном русле и предполагается радикальное видоизменение основных положений классической науки в целях иного понимания самой науки.

В современном философском, методологическом и научном пространстве надежды на новую эффектную парадигматику науки и философии связываются с «конструктивизмом» как своего рода технократической модой в гуманитарных науках, которым тем самым придается флер точного знания3. Философско-методологический смысл дискуссий вокруг конструктивизма состоит в возрождении попыток дать общий взгляд на основные философские проблемы от эпистемологии до этики на основе глобального междисциплинарного синтеза. Эта программа вызывается к жизни недостаточностью классической программы

1Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию / М.К. Мамардашвили. – М.: Прогресс, 1980. – с.119.

2Там же.

3Касавин И.Т. Конструктивизм: заявленные программы и нерешенные проблемы. Эписиамология и философия науки. Москва.: «Канон+»Т. X1. № 1. 2008. - С.3-13.

201

фундаментализма в обосновании науки, а также необходимостью понимания процессов самоорганизации в природе и обществе.

Исходя из того, что конструирование полагается универсальным механизмом генезиса и развития природы и общества, конструктивнокреативная деятельность человека получает надежное обоснование. Такого рода натуралистической и монистической точке зрения противостоит методологическая и дуалистическая позиция, согласно которой конструктивность – уникальное свойство человеческого сознания и деятельности. В таком случае весь мир делится на пассивную реальность, подлежащую преобразованию, и человека, его относительно свободно осуществляющего1 (антропоцентризм).

В последний период в области эпистемологии получили также развитие процессы натурализации, характеризующиеся общим стремлением рассматривать разнообразные проблемы с естественнонаучных позиций (социобиология, биоэтика, биополитика), которые выражены в обращении к реальной истории науки, психологии, теории эволюции, синергетике с целью решения теоретико-познавательных вопросов. Наиболее мощными потоками в этом движении являются «натуралистическая» и «эволюционная эпистемология». В отличие от традиционной нормативной эпистемологии оба направления делают акцент на дескриптивной задаче эпистемологии, едины в стремлении использовать конкретно-научное знание и естественнонаучные подходы в теоретико-познавательной сфере (причем если натуралистическая эпистемология видит свою опору в психологии, то эволюционная эпистемология обращается, как правило, к биологической теории эволюции)2.

Новый подход к эпистемологии, где она рассматривается как часть психологии и, следовательно, как часть естественной науки, сформулирован У.Куайном. Натуралистическую версию теории науки разрабатывал Нейрат, концепция которого, названная им энциклопедизмом3, характеризуется скепсисом по отношению к «философскому априоризму», принудительной логической систематизации, которая не соответствует реальной практике научного познания. Интересный вариант «нормативного натурализма» предложил А. Гольдман, в основании концепции которого лежит понятие «надежного познавательного процесса» при различении «локальной и

1Идея активно-конструктивного характера того, что называется миром и реальностью, так же как и познания себя и других, разрабатывалась наиболее полно в конструктивистской теории символа Н. Гудмена и в теории интерпретации Г. Абеля. Многообразие символических систем, обладающих конструктивными функциями, последовательно ведет к допущению множества миров. – См.: Goodman N. The Structure of Appearance, Cambridge (MA), 1951.

2Кезин А.В. Эпистемология на корабле науки: натуралистический вызов или «аргумент отчаяния»? // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. № 2. 1998. С. 63-79.

3Основные тезисы энциклопедизма можно сформулировать следующим образом: научное знание имеет характер не системы с жесткой структурой, а реализуется всегда в виде нежестких энциклопедий, которые могут восприниматься как протоколы реальных научных дискуссий. Непосредственным поводом для формулирования энциклопедизма явился для Нейрата выход новаторской работы «Логики исследования» К.Поппера.

202

глобальной надежности», где первая является необходимым условием для продуцирования, а вторая – для обоснования знаний1. В условиях краха классической нормативной эпистемологии с ее ориентацией на фундаментализм «последним» основанием (как в натуралистической позиции Куайна в онтологии) служит философская вера в «надежный путь науки».

Среди основных направлений современной дескриптивной эпистемологии и философии науки наряду с натурализмом выделяется социоцентристская ориентация, для которой столь же характерен отказ от внешней и принудительной логической нормативности, обращение к реальной практике научных исследований, хотя сама она (практика) понимается рядом исследователей как социокультурно детерминированный процесс. В центре социокультурных интерпретаций познания фигурирует тезис о «теоретической нагруженности» наблюдения. Утверждается, что кажущееся наблюдаемым на самом деле является в той или иной степени теоретически нагруженным; ученые, осуществляя упорядочение и проверку данных, не идут дальше, чем нужно для обеспечения согласия всех свидетелей с данным явлением.

Принимая саму идею социокультурной детерминации познания важным компонентом современного эпистемологического репертуара, эта же часть отечественных философов считает крайние формы реализации данной идеи (так называемая «строгая программа»), сочетаемые с социокультурным релятивизмом, неадекватными и неприемлемыми. С другой стороны, высказывается убеждение, что эмпиризм и рационализм, нормативизм и дескриптивизм, натурализм и социоцентризм являются неотъемлемыми аспектами живого целого эпистемологии, постоянными возможностями ее выбора 2.

Диалог, синтез когнитивных практик является проявлением коммуникативной природы познания в целом и философского, в частности, которая, как известно, не учитывалась в классической теории познания. Поэтому признание коммуникативности познания повлекло за собой переоценку фундаментализма, признание многомерного образа реальности , неустранимой множественности описаний и «точек зрения», отношений дополнительности и взаимодействия между ними. Также логический анализ знания для многих современных теоретиков не является определяющим подходом к пониманию его природы, а логика (в отличие от

1 Грубо процесс глобальной надежности имеет место в случае тенденции производить большее число истинных верований (более 50%), нежели ложных. Это то, что Гольдман назвал «нормальным миром», который подчиняется нашим генеральным верованиям, независимо от того, что собою мир реально представляет (так, действительный мир может не быть «нормальным миром»). Исследователи отмечают уязвимость такой позиция (Куайна и Гольдмана) перед лицом радикального скептицизма и критики со стороны традиционной эпистемологии с ее тяготением к «окончательному» обоснованию посредством апелляции к «фундаменту», находящемуся за пределами самой эмпирической науки.

2 Кезин А.В. Эпистемология на корабле науки: натуралистический вызов или «аргумент отчаяния»? // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. № 2. 1998. С. 63-79.

Но эта реальность не должна быть произвольной, а иметь объективные онтологические основы.

203

неопозитивистских программ) - единственным и достаточным обоснованием рациональности. Не удивительно, что последняя более не связывается исключительно с операциями и аппаратом математической логики, а трактуется более широко, включая множество подходов, вариантов, версий, в связи с чем рождается целый ряд нетрадиционных методологий, которые активно обсуждаются в научных кругах.

Таким образом, проблематика рациональности науки, находясь в эпицентре дискуссионного поля современности, и выступая объектом рассмотрения под углом зрения ее апологетики и радикальной критики, не лежит в явном виде в плоскости предпочтения какой-либо одной модели рациональности («классического» ли, «неклассического» образца) или же, скажем, того или иного типа когнитивных практик. Скорее можно говорить о том, что исследовательская мысль, желающая адекватно ответить на вызовы времени и модернити, выходит из-под гипноза технократического дискурса, находится в поисках нового облика науки третьего тысячелетия.

Вцелом же эти процессы, связанные с судьбами научной рациональности в ХХI веке, затрагивают принципиально важные онтологические проблемы развития современного научного знания, отражают взаимозависимость когнитивных и социальных аспектов науки, равно как и отношения между наукой и обществом в самом широком плане.

Врезультате рассмотрения неклассических тенденций и подходов, лежащих в сфере апологии и критики научной рациональности в постмодернизме было выявлено следующее: в значительной мере новый тип научной рациональности («рациональности особого рода») задается и стимулируется когнитивной стратегией постмодернистской парадигмы, которая утверждает легитимность плюралистического видения реальности и развитие множественности познавательной деятельности. Тем самым создаются предпосылки для распредмечивания научной области и концепций «разных рациональностей».

Основные тенденции, идущие в русле критики научной рациональности состоят: в поиске новых оснований для реконструирования понятия «рациональность» с целью задать новые границы и горизонты рационального в соответствии с требованиями, выдвигаемыми современной научной практикой; утверждается множественность подходов к рациональности в сфере анализа научного знания; переосмысливается сама идея логики мышления. Особая роль в данных процессах возлагается на повышение роли методологического и философского мышления по анализу и рефлексии характера, границ научной деятельности с учетом гуманитарной и социальной природы изучаемых явлений. Это плодотворно для понимания проблемы самополагания границ и генерирования альтернативных форм знания на границах науки.

Также мы выявили, что диапазон концепций, подходов, стратегий, в орбите которых вращается данная проблематика, свидетельствует, что модель рациональности науки, восходящая к классической трактовке, в новой эпистемологической ситуации «не работает», хотя и продолжает

204

сохранять свое значение и позиции. Данное объстоятельство, как мы убедились в ходе анализа постмодернистского дискурса, в той или иной мере осознается как внеположенная данность практически всеми социальными структурами, для которых рациональность науки выступает объектом апологетики, или же, напротив, ее радикальной критики, и которые рефлексируют над будущим науки, ее потенциалом (или его отсутствием). Острие последней (критики) преимущественно направлено в сторону «классического» типа рациональности науки и ее оснований. В то время как оппонирующая сторона (апология) такую критику рассматривает как «обесценивание рациональности как базового понятия», считая ее симптомом кризиса культуры. Причем, обе стороны, представляющие классическое и неклассическое направление в современной эпистемологии, нередко демонстрируют отсутствие подлинной культуры рациональности.

3.2.Онтологичекие и эпистемологические границы науки

и«другого знания»

Задача определения онтологических границ и горизонтов науки, «другого» знания и человека ставится и решается автором, исходя из этически возможного и допустимого в науке. В данной связи понятие «самоценности жизни» обосновывается в качестве всеобщего познавательноценностного принципа научного исследования.

Признание очевидных на сегодняшний день парадоксов и метаморфозов, выявленных по ходу историко-философской и методологической экспликации науки в условиях современной рациональной цивилизации, актуализирует проблематику онтологических, эпистемологических границ науки, «другого знания» и человека в общем контексте философской рефлексии разума. Рассмотрение и решение данной проблемы, на наш взгляд, лежит в плоскости имеющего место противоречия между необходимостью обретения современной наукой ее нового «человеческого», гуманистического качества на основе фундаментального пересмотра взглядов на свою собственную познавательно-ценностную роль и место в культуре, с одной стороны, и недостаточным уровнем рефлексивности со стороны социума всей значимости решения этой задачи как «жизненно-практической», с другой. Философский анализ пределов возможного и допустимого в научном поступательном движении третьего тысячелетия связан в первую очередь, с социальной функцией науки и «другого» знания в обществе, которая (функция) выступает основным фактором, задающим наиболее важные контуры для постановки и решения широкого комплекса вопросов на научном поле. И поскольку, будущее вряд ли задаст новые, более весомые, ориентиры и плацдармы, постольку проблема онтологических эпистемологических границ науки, «другого знания» и человека приобретает дополнительную актуальность с позиции ее анализа как «продиктованной» самой жизнью.

205

С учетом сказанного считаем, что понятие «самоценности жизни» (любой и всегда) должно быть возведено в степень всеобщего познавательноценностного принципа исследования (в таком ракурсе данное понятие работает в качестве одного из ключевых).

На тернистом пути сегодняшних, поистине масштабных преобразований и развития человечества, существенным образом меняется не только уклад его жизни, укорененный в «структурах повседневности» (Ф.Бродель), но, что более важно, - сам образ мышления. Историческая обусловленность познания, конечность человека в земной жизни, условный характер наших попыток понимания мира и самих себя - стали ныне очевидны. Видимо, можно полагать, что мы являемся современниками и участниками постепенного перехода от ортодоксальных методологических основ научного познания к более гибкой организации научного понимания и мышления человека. Однако зададимся вполне правомерным вопросом: «Можем ли мы на заре третьего тысячелетия в своем самообольщении, а на самом деле, очутившись в «сумрачном лесу» своеобразной растерянности по решению целого ряда проблем и задач, убедительно сказать себе, что данная парадигма прочно вошла в сознание наших современников в качестве осознанной необходимости?» С определенной долей уверенности предполагаем: ответ на этот вопрос отнюдь не положительный.

Трагичность, парадоксальность и алогичность происходящего усугубляется пониманием специфики развития в науке, двигателем которого (развития) является сам же вооруженный интеллектом человек. Пытаясь донести до людей мысль о смысле жизни, мыслитель Эрих Фромм предостерегал нас об опасности повторения распространенной трагедии прошлого ХХ века, когда человек умирает, не успев по-настоящему начать жить. И хотя у человека есть разум, пишет он, зачастую как отдельные люди, так и целые нации «ведут себя совсем неразумно». Освобождение от «неразумной стратегии», приведшей к гибели целых народов, связывается с задачей пересмотра основных ценностей техногенного общества, с оздоровлением его культуры на основе реального гуманизма. Теперь уже вряд ли кто усомнится в том, что сама жизнь привела людей к необходимости научной рефлексии сложившейся ситуации и к попыткам решить проблему онтологических границ науки, «другого знания» и человека как насущную практическую задачу. Обозревая в полете мысли вершины грандиозных успехов, эпохально-зримых завоеваний современной науки и одновременно имея перед собой строгую логику ее эволюции, мы вправе, осознавая очевидную противоречивость процесса, сказать: доверие к Разуму и науке пошло трещинами неопределенности, фактически остановившись перед вопросами: «В какой мере человек может быть сегодня уверен в науке, в возможности быть услышанным и понятым ею? И сколь многого может достигнуть научный разум, «одухотворенный» новыми замыслами, в изначально-главном своем назначении: сохранить «status guo», абсолютную ценность и значение каждого из нас?» Ибо жизнь человека, его положение в бесконечном во всех измерениях мире представляется нам той главной

206

самоценностью, которая не требует своего «оправдания». На данном основании понятие «самоценности жизни» должно быть возведено в науке в степень всеобщего познавательно-ценностного принципа исследования.

Проблематика рассмотрения сущности рационального начала, его значимости, взаимосвязи с другими формами познания и мироотношения тематизируется в качестве проблемы рациональности. При этом она является не только «сквозной» темой, которая в разных вариантах постоянно воспроизводилась и воспроизводится ныне в европейской философской традиции, но и ключевым вопросом (особенно это характерно для трех последних десятилетий). На сегодняшний момент понимание существа данной проблемы, изначально лежащей на пересечении принципиальных философских идей и тенденций, связывается, в первую очередь, с существенными особенностями развития современной рациональной цивилизации, где наука играет основополагающую роль, а также с необходимостью рефлексивности самоценности научно-технического разума, смысловой взаимосвязи человека и мира в целом.

Дело в том, что парадокс минувшего столетия свелся к тому, что разум

инаука, создавшие универсальный, воистину головокружительный в своем объеме совершенный образ умопостигаемого мира, которые, как считалось, абсолютно уверенно вели человечество по пути Прогресса, Процветания и Свободы, изменяя и преобразовывая культурный облик цивилизации, завели его в тупик. С катастрофической очевидностью мы видим: наука, которая, по сути, действительно является оптимальным путем к наиболее счастливой, комфортной жизни, со столь же катастрофической очевидностью дает человечеству в руки целый веер средств и возможностей самоуничтожения. Так, с одной стороны, многотрудная наука в поисках продуктивных путей и средств максимального приближения к Абсолютной истине в своем неуклонном стремлении к новому, в процессе постоянного самообновления («слава» науки и состоит в возможности ее обновления) достигла, казалось бы, немыслимых вершин в познании законов мироздания, строгого порядка мироустройства. В самом деле, среди относительности и текучести мирового многообразия именно наука «зримо» вооружает человека аргументацией в пользу разумности мира, наделяя его бесценным даром внутренней свободы

иутверждая независимость его духа. При этом центром (своего рода абсолютным отсчетом процессов мироздания в науке) выступают Принцип, Закономерность, которые придают целостность и единство всему миру,

направляют ход мировой истории и, в конечном итоге, устанавливают нравственную санкцию человеческих поступков1.

Действительно, вряд ли кто будет оспаривать совершенно очевидный на сегодняшний день факт, что современная наука разрушила барьеры, отделявшие небо от Земли, объединила и унифицировала Вселенную,

«отредактировала» этот мир по всем правилам редакторского искусства.

1 Вейнгольд Ю.Ю. Избранные труды / Ю.Ю.Вейнгольд. - Белгород. Изд-во БГТУ им В.Г.Шухова.- 2004.- С.306.

207

Однако, подходя к очерченной проблеме с несколько иной стороны и обнажая остроту ситуации, мы, к сожалению, увидим и другое: в конце ХХ в. человек оказался в тупиковаой ситуации. Парадокс в том, что наука породила немалые опасности для человечества, доверие к разуму и науке пошло трещинами неопределенности, сопровождаясь антисциентическими настроениями в обществе. Мир науки – реальный мир, становится все более удаленным от живой природы, отчужденным и полностью оторванным от мира жизни1. Данная несносно-безошибочная максима все более приобретает черты и значимость своего рода парадигмы почти для всех измерений культуры, быта и стиля жизни, специфически проявляющейся в самых различных областях. Ведь, как обнаружилось, далеко не всегда «Высшая инстанция» в лице научного Разума, движимого «волей к власти» под скромной маской авторитетного знания, являлась источником силы и помощи для человека. Следует признать, что в своих изображениях универсума наука, действительно, не нашла ему места. К сожалению, эти весьма примечательные слова А. Койре и схожее с ним по смыслу признание французского теолога и философа П. Тейера де Шардена продолжают и доныне импульсировать своей пронзительной горечью… Под процитированной фразой (можно ли в том сомневаться?) подписались бы сегодня миллиарды.

Фокусируясь на открытии все новых и новых горизонтов, развиваясь в область истины, наука (точнее, неумное пользование ею) одновременно породила немалые, а то и бесповоротно катастрофические опасности для человечества. В условиях «постмодернистской» цивилизации в мире исподволь сложилось отношение к человеку как к средству для достижения абстрактных, вне человека лежащих целей. Насилие стало «естественной» доктриной и по отношению к человеку, и по отношению к окружающей среде. Дегуманизация отношений «человек - мир», «человек - общество» привели и к деградации отношений человека к другому человеку как к Самому Себе в такой степени, что сложился своеобразный «тип деятельности» - «деятельность» человека по саморазрушению, по отрицанию своих сущностных сил как разумного социального существа. Сегодня ускорение общественного развития и давление науки на общественное мнение ведет к утрате здравым смыслом своей компетенции, когда современная цивилизация утрачивает способность перерабатывать следствия научно-технического развития в политических и культурных формах. Как полагают некоторые исследователи, наука не усваивается в должной мере повседневным сознанием и другими, менее динамичными, но неотъемлемыми от человека традиционными формами (религией, мифом, нравственностью) и более не является интегрирующим культурным фактором. Сегодня носители разных базовых ценностей противостоят друг другу как автономные, а то и враждебные сферы сознания и бытия. В

1 Свасьян К.А. Гете / К.А.Свасьян. – М.: Мысль, 1989. – С. 177.

208

результате «динамика научного прогресса приводит к потере значения научных картин мира как средств достижения единства культуры»1.

Примечательно, что некотрая часть ученых указывая на невозможность избежания негативных последствий технического воплощения научных результатов (что, на наш взгляд, неверно) отмечают факт «исчерпаниия культуросозидающих возможностей науки», говоря о необходимости «новой альтернативной науки»2. Последняя, с их точки зрения, сумеет, наконец, решить вопрос о преодолении отчуждения науки от жизненного мира людей, разрешит проблему ее совместимости с идеалами и ценностями гуманизма. Отчасти этому способствуют изменения в системе самой научной деятельности, в ее взаимодействии с другими формами культуры и социальности, наличие парадигмальной аксиоматики при невозможности предпочтительного выбора одной из них. Не удивительно, что такого рода трансформации в научной и ненаучной сферах приводят к ослаблению требований к жестким нормативам научного дискурса, к допущению включения в принятую языковую парадигму и ненаучных компонентов. Поскольку сфера деятельности науки, как отмечает В.С.Степин, ограничена особым ракурсом предметности, постольку ее притязания кончаются там, где она не может «сконструировать» предмет и представить его «естественную жизнь», детерминированную его сущностными связями3. Необходимую «компенсаторскую» функцию состояний, которые не могут быть исчерпаны границами только лишь рационального научного знания, выполняют иные, отличные от науки, формы познавательной деятельности (применительно к нашей проблеме – «другое» знание.

Неслучайно сегодня в сферу изучения многообразных связей познания с иными формами культуры и социальности попадает взаимоотношение науки со всем комплексом вненаучного знания. И если традиционно данная тема выносилась за пределы эпистемологии и философии науки, а тезис (скажем, «о недопустимости некритического возвеличивания науки») уживался с оценками исследований вненаучного знания как «дела недостойного по определению и чуждого всякому научному подходу», то последние полтора десятилетия, во многом благодаря междисциплинарному взаимодействию разных наук о познании (эпистемологии, истории и социологии науки, прежде всего), было показано, сколь неполон образ науки, если исповедуется строго интерналистский подход и из науки исключаются все «внешние факторы». Однако параллельно с этим власть пара- и антинаучных убеждений, а также вовлеченность обывателей в мистикомагические практики достигает таких масштабов, которые, по-видимому, превосходят собой бывшее влияние марксистско-ленинской идеологии. В этих условиях научное изучение вненаучных форм знания переходит, если использовать терминологию Т. Куна, из сферы «науки переднего края» в

1Мотрошилова Н.В. Жизненный мир // Новая философская энциклопедия. Т. 2, М., 2001. – С.243.

2Кохановский В.П. Философия науки в вопросах и ответах / В.П.Кохановский.- Р-на Д.: Феникс, –

2006. – С.201.

3Степин В.С. Философия науки: общие проблемы / В.С.Степин. М., 2006.- С. 110.

209

область «нормальной науки», в которой почти не обсуждаются глобальные проблемы, а лишь разгадываются «головоломки», т.е. решаются частные задачи. Не удивительно, что для многих творчески работающих исследователей, идущих обычно против течения и открывающих новые области знания, утрачивается интерес к данной сфере. К отходу от нее побуждают их также и определенные социокультурные обстоятельства, связанные с тем, что в последнее десятилетие наука и рациональное мышление испытывают значительно больше трудностей, чем мистикомагические и религиозные формы мировоззрения, переживающие, напротив, настоящий ренессанс.

Утверждая отсутствие достаточных оснований для популярного сегодня в постмодернистской культуре тезиса, касающегося «утраты наукой ее прежнего ценностно-мировоззренческого статуса», В.С.Степин одновременно прогнозирует радикальные ожидаемые изменения в системе научной деятельности, которые обусловлены взаимодействием науки с другими сферами культуры, процессами фундаментальных научных открытий, их интерпретацией и включением в культуру1. Современная наука столкнулась с принципиально новыми типами объектов, требующих иного, нетрадиционного видения реальности по сравнению с тем, которое предполагается в уже сложившейся картины мира, что повлекло за собой изменение схемы метода познавательной деятельности, представленной системой идеалов и норм исследования. В данной ситуации рост научного знания предполагает перестройку самих оснований науки, того системообразующего блока, который определяет стратегию научного поиска

иобеспечивает включение знаний в культуру эпохи.

Вобласть главных компонентов оснований научной деятельности включены на сегодняшний день: идеалы и нормы исследования; научная картина мира (она же - картина исследуемой реальности) и философское обоснование науки. В совокупности своей они обеспечивают рост и динамику научного знания. Однако до тех пор, пока общие характеристики системной организации изучаемых объектов учтены в картине мира, а методы освоения данных объектов соответствуют сложившимся идеалам и нормам исследования. В свою очередь, перестройка оснований науки может осуществляться в двух разновидностях: как революция, связанная с трансформацией существующей картины мира без существенных изменений идеалов и норм исследования, и как революция, в период которой вместе с картиной мира радикально меняются идеалы и нормы науки, при доминировании на сегодняшний день второй разновидности. Формирование новой картины исследуемой реальности и новых норм познавательной деятельности достигается как за счет внутридисциплинарного развития знаний, так и посредством «прививки» парадигмальных установок одной

науки на другую. Как правило, в реальной истории науки оба пути

1 Степин В.С. Философия на рубеже веков / В.С. Степин // Вести РАН, 1997. – № 5. – С. 78-90.

210