из электронной библиотеки / 646822013426572.pdf

УДК 1(075.8) ББК 87.25 К17

Печатается по решению редакционно-издательского совета Белгородского государственного института искусств и культуры

Научный редактор – д.ф.н., проф. БелГУ В.П.Римский

Рецензенты:

В.В. Трошихин – д.ф.н., проф. АНО ВПО «Белгородский университет кооперации, экономики и права»

Б.П.Скворцов – к. филос.н., проф. кафедры философии и социальных наук БГИИК

К17

Калинина Г.Н. Границы науки и превращенные формы знания: Монография / Г.Н. Калинина. – Белгород, ООО «Иридис», 2012. – 292 с.

ISBN 978-5-906232-04-5

Концептуальное поле монографии определяется общей направленностью современной эпистемологической проблематики, касающейся статуса, потенциала современной науки, ее связей, сопряженности и соотношения с другимиформами (по) знания, необходимостью выработки опимальной познавательной модели, адекатной современным реалиям. В русле анализа пределов возможного и допустимого в науке и «другом» знании автором задаются границы и горизонты науки, исследуются механизмы превращенных форм знания.

В книге осуществляется анализ донаучного и вненаучного знания с позиции понимания всех «иных типов знания» как превращенных форм, выявляется специфика сложного функционирования (метаморфоз) ненаучных ментально-когнитиных образований в целостной системе (по) знания. Метологической идеей при исследовании границ науки и ненаучных форм знания («другого», в том числе, паранаучного, знания) выступает понятие и механизм «превращенной формы». Последний активно работает при рассмотрении соотношения и границ науки и паранауки. Утверждается этическое обоснование рациональности как допустимой эпистемологической нормы научно-познавательной деятельности ученого. В связи с этим концепту «самоценность жизни» придается статус высшего научно-познавательного принципа исследования.

Книга открывает новое философско-теоретическое направление в разработке проблемы

ненаучной форм знания в диахронном и синхронном измерениях, аспектами взаимодействия науки с «не чисто» рационалистическими дискурсами. Полученные результаты ориентируют на выработку новых стратегий научного поиска, способствуют разрешению сложной проблемной ситуации, сложившейся в современной теории познания и философии науки.

Материалы и выводы исследования могут быть использованы при подготовке и преподавании курсов онтологии и теории познания, истории, методологии и философии науки, других смежных дисциплин.

ISBN 978-5-906232-04-5

УДК 1(075.8)

ББК 87.25

© Калинина Г.Н, 2012 © Белгородский государственный институт искусств и культуры, 2012

2

3

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования. Очевидные деструктивные черты техногенной цивилизации, где наука играет роль инновационного социокода, служат достаточным основанием для эпистемологической программы ограничения компетенции современного рацио. Ее решение лежит в области своевременного выявления и оперативного разрешения глобальных социально значимых проблем особого «таймированного» класса с привлечением всего комплекса знания и повышением социальной ответственности ученых. Тем самым задача исследования границ, за которые не может (и не должна) простираться работа науки, переходит не столько в поиск ограничений компетенции разума, сколько в горизонт нравственной ответственности ученого.

Крайняя рационализация техногенной культуры стимулирует так называемые «психологические эпидемии», когда вытесненное чрезмерной рационализацией «иррациональное» перерастает в стадию «оккультного ренессанса» или «религиозного возрождения», сопровождаясь вседозволенностью «без берегов», отступлением от принципа «не навреди» с негативными последствиями, затрагивающими сферу человеческой духовности и телесности. С учетом данных реалий, проблематика границ в научном и ином знании оказывается связанной с культурой рациональности и культурой границ - «культура вся расположена на границах» (М.М. Бахтин). Проблематика границ науки как меры возможного и допустимого в познавательной (исследовательской) деятельности ученого в новых условиях имеет характер не только сугубо теоретической, но, прежде всего, жизненно-практической задачи, приобретая дополнительную своевременность и остоту. В динамичном, нестабильном, быстро меняющемся мире, где сам человек поставлен в «пограничные» отчужденные условия выживания, а его существование превращается в поле радикального одиночества, именно граница имеет самое непосредственное отношение к проблеме целостности человеческого бытия и познания, к нашему собственному отношению к миру и к самим себе.

В значительной мере актуальность работы определяется общей направленностью современной философии науки, в эпицентре которой – вопросы об определении статуса постклассической науки, ее потенциала (или отсутствия такового), рассогласования науки с базисными ценностями культуры. Философская рефлексия границ науки и «другого» знания несомненно актуальна также для понимания того факта, что нет мира «чистой» науки и «чистого» рационализма. «Мир науки» включает в себя в «снятом виде» все многообразие превращенных форм знания (миф, теологические представления, интуицию, мистический, эзотерический опыт), равно как и все превращенные формы знания в известной мере рациональны - везде мы наблюдаем метаморфоз, взаимопревращение, взаимозаменяемость, восполняемость всех форм знания на границах науки и ненауки (это, однако, не означает отсутствия границ между ними). Не

4

случайно современные тенденции, касающиеся рефлексии разума, проблематики рациональности науки, связаны с отходом от жестких позитивистских критериев демаркации науки и не-науки, с расшатыванием «перегородок» между наукой и другими сферами духовного производства в направлении последующего слома этих барьеров.

Для автора совершенно очевидно, что фундаментальная проблема демаркации «науки – ненауки» не может быть разрешена только лишь посредством апелляции к формальным стандартам (критериям) научности – они имеют на сегодняшний день скорее не демаркационный, а нормативноориентирующий характер и важны преимущественно для развития «хороших» наук в качестве позитивного идеала. С учетом этого известная радикальная новация современной философии науки, согласно которой в основание теоретической конструкции следует класть не серию предписывающих законов и дискурсов, а некое оптимальное – необходимое и достаточное количество ограничений, дополненная требованием выработки «правил научной честности» (в терминологии И. Лакатоса), звучит попрежнему актуально.

В целом же проблема границ науки и превращенных форм знания является актуальной не только с позиции философской рефлексии разума и необходимости выработки механизмов ограничения его компетенции. В конечном счете, ее актуализация коррелирует с необходимостью задать кардинально иные ориентиры современного научного знания, от которых, собственно, зависит выбор жизненных стратегий человечества «здесь и сейчас». Сказанное отчасти «оправдывает» авторскую постановку задачи, касающейся выработки своего рода «ограничительного механизма» на пути упреждения (и не допущения в принципе) деструктивных и антигуманных черт знания ХХI века. А предпринятая (под углом зрения антропокосмической перспективы и идеи развивающейся гармонии) этическая и философская рефлексия границ науки и «другого» знания, в существе своем может оказаться плодотворной для оптимизации процессов реальной гуманизации науки, разрешения вопроса о возможном и допустимом в науке (в ином знании) «в пользу» самоценности человеческой жизни как таковой. В этом, собственно, и состоит основная интенция данной работы.

Развиваемые в работе идеи в определенной мере могут способствовать разрешению сложной проблемной ситуации, сложившейся в современной теории познания и философии науки.

Степень разработанности проблемы. В ходе раскрытия темы монографического исследования было выявлено отсутствие специальных фундаментальных трудов, посвященных философской рефлексии границ научной рациональности и превращенных форм знания.

Реализация историко-философской и методологической экспликации философии как формы рационализма, отличной от науки, потребовала, в первую очередь обращения (и опоры) на труды великих немецких классиков

5

И. Канта, Г.Гегеля, М. Вебера, Г. Гадамера, Э. Гуссерля, В. Дильтея, Э. Кьеркегора, М.Хайдеггера, Ф. Шеллинга А. Шопенгауэра, О. Шпенглера, К. Ясперса, из которых, собственно, и выросла вся «неклассическая» концептуализация проблемы. Также были рассмотрены модели философии и науки, представленные в постпозитивистском дискурсе (Э. Карнап, Т. Кун, И.Лакатос, К. Поппер, П. Фейерабенд), концепции представителей постаналитической и постструктуралистской философии (К.-О. Апель, Ф.Гваттари, Ж. Делез, Ж. Деррида, Х. Патнем и др.), где вопрос феномена границ поднимался в качестве концептуальной идеи.

Истоки осмысления границы как понятия и феномена, восходят к формированию философского мировоззрения, где она (в значении предела, меры) выступала предметом осмысления, преимущественно с точки зрения некоего предельного понятия, объясняющего мироустройство. В истории философии граница (в значении «знания о незнании» или «знания незнания» (Г.-Г. Гадамер) рассматривалась и как знание предела (Аристотель: «невозможно знать, пока не дойдёшь до неделимого»); и как «учёное незнание» (Н. Кузанский), и как непознаваемая «вещь в себе» (И. Кант), и как «абсолютное знание» (Г.В.Ф. Гегель). В ходе последующей рефлексии граница обретает статус концептуальной идеи, в орбите которой шло оформление и постулирование базисных положений ряда философских школ и направлений (философия жизни, феноменология, экзистенциальная философия, философская герменевтика, философская антропология и др.). Онтологически-событийный смысл границы выявляется в трудах Э. Гуссерлем, М. Хайдеггером, Э. Кассирером, Э. Фроммом.

Трансформации, вызванные системным кризисом рубежа XIX-XX столетий оптимально переориентировали поиски философского познания в сторону актуализации прежде всего антропологических и экзистенциальных смыслов, обозначив в качестве важнейших приоритеты индивидуальноличностного начала в познавательной сфере. В исследовании экзистенциально-антропологических смыслов границы существенную роль сыграли труды Ф. Ницше, В. Дильтея, С. Кьеркегора, Ф.Шлейермахера, Э.

повышенного внимания к «субъектному полюсу», который «заявил о себе» в рамках неклассического направления философии науки и с эпистемологии, важные аспекты проблемы границы анализируют современные ученые С.С. Аверинцев, Л.А. Микешина, М.С. Каган, В.М. Межуев, П.С. Гуревич, В.Л. Раушенбах, Э. Агацци, А.С. Ахиезер, В.С. Библер, М.С. Козлова, Л.А. Маркова, В.А. Лекторский, П.П. Гайденко, Н.С. Автономова, А.С. Арсеньев, В.В. Налимов, В.Г. Кузнецов, И.Т. Касавин, Г.Л. Тульчинский, В.Н. Порус, И.П. Меркулов, Д.В. Пивоваров, Б.И. Пружинин, Ю.Г. Кудрявцев, Л.В.,Зинченко, А.В. Ахутин, З.А. Сокулер, Д.И. Дубровский, А. Мигдал, И.К. Лисеев, В.П. Филатов, Г.О.Айдемиров, В.С.Барашенков, В.Н.Катасонов, Т.В.Куликова, Д.А.Гусев, Романовская Т.Б. и др.

6

Также в русле проблемы диалога, коммуникаци к понятию границы обращались Сократ, Платон, Л. Фейербах, О. Розеншток-Хюсси, М. Бубер, К. Ясперс, Г.-Г. Гадамер, Ю. Хабермас, С.Л. Франк, Г.С. Батищев, Л.М. Баткин, М.К. Мамардашвили, А.М. Пятигорский, Ю.М. Лотман, В.Л. Махлин, А. М. Руткевич, А.В. Михайлов, В.В. Бибихин и др. Рассматриваемые названными авторами аспекты и ракурсы, разумеется, не исчерпывают всей полноты и

зависимости, скажем, от изменяющегося культурного контекста, глубинных преобразований всей системы отношений человека с миром, когда социальные и гуманитарные смыслы бытия и познания обретают свою оптимальную значимоть и предельно высокий экзистенциальный статус.

По большому счету, актуализация проблематизации границы как особой реальности, где возникает иной, внутренний механизм смыслообразования, обусловлена неопределённостью именно этого статуса феномена границы как исторически изменчивого (в зависимости от социокультурного контекста) понимания «предела возможного и невозможного»1. Зарождаясь в области «пограничья» в ситуации «между», на «стыке» уже сложившихся и действующих культурных норм, систем ценностей, традиций, новых формирующихся тенденций, феномен границы указывает на то, что они (новые тенденции) отнюдь не сразу становятся в полной мере альтернативой доминирующему типу мышления и знания. То есть граница как понятие и феномен, характеризует все переходные стадии, смены состояний развития человечества с присущим каждому из них ощущением «брожения», напряжённости и неопределённости. При том, однако, что само это время «драматических смысловых преображений» и «сдвигов», когда самые устойчивые жизненные формы «вольно» или «невольно» утрачивают своё культурное значение, с необходимостью сохраняет свое онтологическое культурное значение (Л.М. Баткин).

Вопросы интеллектуального потенциала человечества, стратегий научного исследования решались такими авторами, как Дж. Бернал, М.Корач, Р. Оппенгеймер, Д. Прайс, Дж. Нидам, Р.Л.М. Синг, П.Л. Капица, Н.Н. Семенов, В.Н. Столетов, многие из которых в рамках проблемы расширения людских резервов науки прогнозировали состояние размытости (вплоть до полного исчезновения) границ между категориями людей, занимающихся наукой. Существенно дополнить характеристику глобального феномена науки в формах коммуникации, духовного производства и указать на важность современной «таймированной» проблематики позволили исследования М.К. Петрова (в частности, концепт тезаурусной динамики,

1 Куликова Т.В. Философия «границы»: Монография [Текст] / Т.В. Куликова. – Н. Новгород: Издво НГПУ, 2009. – 192 с. – ISBN 978-5-85219-168-7.; Куликова Т.В. Экзистенциальноантропологические смыслы границы [Текст] / Т.В. Куликова // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. № 3. Часть 1. – Н.Новгород: Изд-во ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2010. – С. 369-375.

7

объясняющий движение людей и идей в мире знака) и его последователей. Обращение к критической программе М.М. Бахтина, выявляющей специфику

иограниченность традиционной эпистемологии, позволили нам глубже осознать природу и место «теоретизированного», «самозаконного» мира познания. В обосновании аксиологических границ науки для нас оказались чрезвычайно актуальной идея «развивающейся гармонии» (В.Н.

Сагатовский), как идеала человеческой деятельности относительно мира и самого человека1.

Входе анализа исследовательской литературы по теме монографии нами были выявлены определенные трудности, которые определяются рядом факторов. Прежде всего, это междисциплинарный и многоаспектный характер самой проблемы, объемлющей собой сферу науки и «другого знания», и обусловившей диахронную ширину историографического поиска. Проблема границ междисциплинарного взаимодействия поднимается в работах философов и эпистемологов (В.Г. Буданов, П.П. Гайденко, И.А. Герасимова, В.Г. Горохов, Горан Е.Н. Князева, М.А. Плохова, Н.С. Розов и другие).

Объем современной литературы по данной проблематике крайне велик уже сам по себе. С учетом же исторической динамики науки, смены идеалов научности, апелляции к разным типам наук в неклассической эпистемологии

ифилософии науки она принимает неоднозначные трактовки в зависимости, скажем, от научной дисциплинарной традиции, философской школы или фокуса исследовательского интереса, вплоть до тех или иных авторских предпочтений. В наиболее явном виде это проявляется и заметно «невооруженным взглядом» при анализе одного из базовых понятий, «работающих» в исследовании: мы имеем в виду понятие «рациональность». Можно вычленить блок источников, где оно трактуется достаточно широко: в культурно-историческом и философско-антропологическом контекстах, в русле которых многими авторами поднимаются проблемы, связанные с включением субъекта деятельности в схему рациональности и производства теоретического знания и культуры (работы Е.А. Антонова, Н.Ф. Апарина, А.С. Богомолова, Г.В. Драча, Ю.М. Забродина, Н.И. Жукова, А.В. Кезина, М.В. Курбатова, Л.Г.Малиновского, В.М. Межуева, Ф.Т. Михайлова, А.П.Огурцова, А.Д. Плисецкой, С.В. Ракша, Е.Я. Режабека, В.С. Степина, И.Б. Ушакова, М.А. Шабанова и многих других).

Вкачестве фактора, повышающего «степень сложности» анализа литературы, следует отметить и чрезвычайно активный поиск путей переосмысления фундаментальных положений традиционной картезианской

эпистемологии; налицо ввод пространственных и темпоральных,

1 См., например: Сагатовский В.Н. Философия развивающейся гармонии (философские основы мировоззрения) в 3-х частях: СПб., 1997-1999; Сагатовский В.Н. Философские категории. Ч. I. Онтология. Авторский словарь. – СПб.: СПбНИУ ИТМО, 2011. – 127 с.

8

исторических, социокультурных параметров науки и рациональности (работы Ф.Розенцвейга, В.С. Библера, В.Л. Махлина, Л.В. Пумпянской, Л.А. Микешиной, Л.А. Марковой, П.П.Гайденко, И. Пригожина, И. Стенгерс и других).

Наконец, определенные сложности связаны с актуализацией целого ряда новых проблем, лежащих, так сказать, «на поверхности» в неклассической эпистемологии и философии науки. В данной связи значительная часть видных российских философов (А.Ю. Антоновский, В.И.Аршинов, И.А. Герасимова, А.С.Карпенко, И.Т. Касавин, В.А. Колпаков, П.С. Куслий, Г.Д. Левин, Л.А.Микешина, А.П.Назаретян, А.П. Огурцов, И.С. Панкратов, В.Н. Порус, В.М. Розин, В.Н. Садовский, В.С. Степин, Д.С. Чернавский, И.В. Черникова и другие) подчеркивают факт серьезной трансформации классической эпистемологической парадигмы, настаивая на необходимости осмысления нового типа философского, логического и научного мышления, а также признания (очевидного для целого ряда представителей неклассической эпистемологии объстоятельства), что «основанием науки является нелогический базис», а наука «поглощается широким социокультурным контекстом», ее окружающим (Л.А.Маркова). Отсюда, резюмирующая констатация: наука буквально «растворяется» в широком мире культуры; многие привычные понятия буквально «плывут» у нас перед глазами.

Важный аспект сложности анализа литературы связан с существенными изменениями в области теории и истории вненаучных форм знания, с расширением познавательной сферы, в которую наряду с научной проблематикой включается практически весь комплекс вненаучного знания, ранее находившегося на периферии исследовательских интересов и научного анализа (коллективные труды «Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания» (М., 1990); три тома антологии «Магический кристалл: магия глазами ученых и чародеев» (М., 1992), «Знание за пределами науки. Мистицизм, герметизм, астрология, алхимия, магия в интеллектуальных традициях I-XIV веков» (М., 1996) и многие другие). Уточним: заслуга выявления параллелей между научной картиной мира, возникающей при крушении идеалов классической науки, и мистическим мировоззрением принадлежит выдающимся представителям «точных наук» (физики, прежде всего)1. В рамках эволюционной эпистемологии мистический опыт исследовался И.П.Меркуловым, И.А.Бесковой, И.А.Герасимовой, А.С.Майдановым, Торчинова Е.А.,(трактовка глубинного мистическо опыта как особой психологической реальности); попытка соотнесения научных и вненаучных форм познания на примере синергетики и каббалы системно осуществлялась В.И. Аршиновым, Я.И. Свирским и М. Лайтманом и др.

1 См, например: Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. – М.: Изд-во иностранной литературы, 1961.; Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое. – Спб.: Наука, 2005.; Окончание времени. Будущее человечества: беседы Джидду Кришнамурти с Дэвидом Бомом. – М.:

Ганга, 2006.

9

Достаточно широко представлена история взаимоотношений между наукой и ненаукой, с совокупным социокультурным окружением научной деятельности, с результатами критического анализа мистицизма и мифомагического мировоззрения в работах С.А. Васильева, В.В. Бибихина, М.А.Булатова, А.Ф. Лосева, Т.П.Матяш, В.Н. Поруса, В.П. Римского, В.М. Розина, О.М.Фрейденберг, Б.П. Чернене и др. Затрагивается она и в трудах А.В. Кезина, И.Т. Касавина, А. Койре, В.А. Лекторского, Е.А. Мамчур, Л.А. Микешиной, М. Полани, В.М. Розина, Ю.М. Сердюкова, В.С. Степина,В.П. Филатова В.П., Хютта и др.

Тема соотношения научного и вненаучного (по) знания является предметом рефлексии в работах Д. Бома, Н. Бора, М. Борна, Л. де Бройля, В. Гейзенберга, В. Паули, А. Пуанкаре, С. Хокинга, А. Эйнштейна, М. Бунге, Б.М. Кедрова Ю.С. Владимирова, С.И. Гришунина, П.С. Гуревича, А.Дж. Дейкмана, У. Джеймса, А.С. Кармина и Е.П.Хайкина, Ф. Капры,

Однако, при том, что достаточно основательно структура постнеклассической научной картины мира реконструируется в трудах В.С. Степина, В.И. Аршинова, В.Г. Буданова, Е.Н. Князевой, С.П. Курдюмова, Э. Ласло, В.А. Лекторского, В.М. Розина, И.Ю. Алексеевой, В.Г. Горохова и др. Тем не менее, всзятая в постнеклассическом контексте данная проблематика не находится в зоне пристального (тем более, центрального) внимания большинства современных авторов, а скорее является периферийной. Не вполне широко она представлена и в общем массиве имеющейся специальной экспертной литературы по ненаучному знанию, - круг ее достаточно ограничен.

Нельзя не видеть и того, что на общем фоне активизации мистикомагических, религиозных форм мировоззрения, популярности и востребованности паранаучных и мистико-магических «практик» критическое философско-научное изучение вне (не) научных форм знания нередко носит поверхностный, достаточно тенденциозный и спекулятивный характер. В итоге образуется «ниша», активно заполняемая подчас случайными, неглубокими, эпатажными, коммерческого рода работами, рассчитанными преимущественно на «массового потребителя» сомнительного качества книжной продукции, поставленной «на поток». На таком негативном фоне последовательностью концептуального подхода научной строгостью выгодно отличаются исследования А.Ю. Антоновского, А.Г. Асмалова, Н.П. Бехтеровой, В.Г. Буданова, Дж. Бэн-Дэвида, Г.Бехманна, Д. Блура, М.А. Булатова, И.А.Герасимовой, В.П. Горана, В.Г. Горохова, Н.К.Иконниковой, В.В. Казютинского, А.О. Карпова, Н.Н. Карпицкого, В.Н. Карпович, И.Т. Касавина, А.В. Кезина, А.Л. Микешиной, Л.А.Марковой, В.В. Миронова, А.А. Пелипенко, М.А. Плоховой, В.Н. Поруса, В.И Пржиленского, В.Л.Рабиновича, В.М. Розина, Ю.М. Сердюкова, Е.А. Сергодеевой, Н.М.Смирновой, Л.С. Сычевой, В.П. Филатова и других.

Особенно следует подчеркнуть затруднения в связи с отсутствием категориальной систематизации, логико-методологических определений,

10