из электронной библиотеки / 646822013426572.pdf

использующихся при анализе вне (не) научной сферы (особенно это касается паранаучной формы (по) знания) .

Так, собирательный образ параученого представлен у М.Е. Полякова; В.А.Кувакин интерпретирует парафеномены как некий научный и моральноюридический императив; культурно-идеологические аспекты паранормальности рассматриваются Н.П. Бехтеровой, В.П. Казначеевым. В русле борьбы науки с «антинаучным мракобесием» анализ источников лженауки дают А. Венгеров, В.Л. Гинсбург, Ю. Золотов, М.И. Кабанчик, С.Капица, В. Кудрявцев, Н. Лавров, В. Садовничий, В.П. Филатов. Это напрямую отразилось на излишне политизированном, идеологизированном дискурсе некоторых работ (Е.Б. Александров, М.В.Волькенштейн, В.Л. Гинсбург, С.И. Дорошенко, Ю. Золотов, К.П.Иванов, В.П. Казначеев, П.И. Катинин, Э.П. Кругляков, В.С. Логинов, В.М. Найдыш и др.). Некоторые из названных исследователей склонны к крайне радикальным мерам «разоблачения», «наказывания» «лже- и параученых», «новоявленных пророков», «адептов лженауки, паранормальности и всякого рода чудес», а в целом - паранауки… как «паразита на теле науки, питающегося ее живительными соками».

Таким образом, анализ степени разработанности проблемы служит основанием для вывода о недостаточности специальных философских работ, посвященных современному анализу границ науки и превращенных форм знания, философской рефлексии разума в целом, что приводит к необходимости восполнить имеющийся пробел путем цельного систематического исследования (монографии). В сложных условиях поиска онтологических оснований познания, формирования новой эпистемологии в изменившемся жизненном контексте на сегодняшней стадии перехода «от мира науки к миру жизни» (в терминологии Г.-Г.Гадамера) это крайне актуально.

На общем широком фоне взаимоотношения науки и ненаучных форм знани, взятом в диахронном и синхронном измерениях, предметное поле данной работы сконцентрировано на анализе внешних и внутренних границ науки, которые, собственно, и определяют и во многом «задают» метаморфоз превращенных, ненаучных форм знания.

Всвою очередь, цель работы состоит в определении эпистемологических и аксиологических границ науки и «другого» знания с позиции этического обоснования рациональности как допустимой эпистемологической нормы и аксиологического горизонта (установки) научно-познавательной деятельности ученого.

Воснование теоретико-методологического исследования проблемы работы положены труды классиков западной и отечественной философской, культурологической, религиоведческой, богословской, исторической мысли,

вкоторых ставились и решались проблемы науки и научной рациональности

как социального и когнитивного феномена, разрабатывались основные

Мы попытались восполнить этот пробел в параграфе первом главы первой (См.: 1.1.)

11

классические и неклассические методологические парадигмы и модели понимания границ и горизонтов науки в онтологических, эпистемологических основаниях и социокультурной динамике.

Основным методом работы послужил метод диалектики, понимаемый в рамках классической философии, поскольку он имеет дело с особым способом рассмотрения сущего в широком онтологическом, гносеологическом и культурно-историческом контекстах. К диалектическому методу примыкает метод сравнительного анализа, восхождения от абстрактного к конкретному, сочетания исторического и логического, конкретно-всеобщего, принцип эволюции и самоорганизации систем. Использовались также феноменологический и системный принципы, контекстный подход. Ведущей интенцией при выборе вспомогательных методов исследования явилось следование герменевтическому принципу.

Все вышеуказанные методологические практики и подходы «работают» в данном исследовании с позиции основного диалектического метода, позволяющего в надлежащей целостности и полноте осуществить анализ пределов возможного и допустимого в науке и на данной основе задать внутренние и внешние границы и горизонты науки, превращенных форм знания и человека. Методологической концепцией, посредством которой автор реализует свой подход, является идея превращенной формы знания.

Основные теоретические положения, выводы и результаты монографии могут быть использованы при разработке концептуального и методологического аппарата философских и культурологических исследований когнитивных практик; применяться при изложении эпистемологической, онтологической морально-этической и культурологической проблематики в ходе чтения курсов по философским дисциплинам, а также при разработке соответствующих учебнометодических материалов, написании курсовых и выпускных квалификационных работ.

Структурное построение монографии включает в себя введение, три главы и заключение.

12

ГЛАВА 1. ИСТОРИКО-ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЛИКАЦИЯ ГРАНИЦ НАУКИ

В данной главе выявляются социально-исторические границы научной рациональности; даются философское понимание и систематизация логикометодологических определений научного знания, а также донаучного и вненаучного как превращенных форм знания; прослеживается сложный метаморфоз донаучных форм знания и генезис науки; анализируется роль средневековой теологии в становлении науки Нового времени, раскрывается универсальное значение декартовского «cogito ergo sum» и специфика философского сенсуализма как эпистемологической и онтологической границ человеческого познания; исследуется роль философского знания в развитии науки и форм рациональности от Декарта до Гегеля, выявляются границы и горизонты классичской науки.

1.1.Наука и превращенные формы знания: философско-методологические определения

Ставя перед собой задачу выработки (на основе соотносительного анализа) общего философского понимания и систематизации логикометодологических определений научного знания, а также донаучного и вненаучного как превращенных форм знания , считаем целесообразным отметить следующее.

С целью более глубокого анализа границ и взаимоотношения науки и «других» форм знания, находящиеся на границах науки, целесообразно прибегнуть к понятию «превращенной формы» как метаморфоза при анализе форм мышления. При этом возможность универсального применения механизма «превращенной формы» для анализа любого ненаучного («другого») знания ограничивается, сознательно не распространяясь на всю вненаучную сферу (скажем, на художественное или морально-нравственное знание). Под такой формой («превращенностью») подразумевается наличие в науке и определенных формах ненаучного знания общей структуры, заполняемой разным содержанием (прежде всего, эта идея активно работает при рассмотрении соотношения науки и паранауки).

Нам, прежде всего, необходимо определиться с более всеобщим, родовым понятием «знание»1, так как здесь мы встречаемся со множеством определений, толкований и трактовок. Концепт «знание» греческого происхождения («episteme – знание, умение, наука) – уже Сократ, демонстрируя несостоятельность имеющихся определений, говорит, что ни ощущение, ни правильное мнение, ни объяснение в связи с правильным мнением, не есть знание, а подлинное знание есть только такое, которое является также умением владеть и обязательно пользоваться предметом

Паранаучное знание будет рассмотрено в отдельном параграфе (2.3.) 1 См.: Познание в социальном контексте. - М.: РАН, 1994. - 174 с.

13

знания1. Платоновская школа интерпретировала знание как восприятие души человека, в отношении которого рассудок (λóγος) бессилен, как истинное рассуждение, непоколебимо закрепленное в разуме2. Аристотель, расширяя данное понятие, помимо опыта и других характеристик, включал в него такие феномены человеческой ментальности как вера, мнение (а не только научное знание). Понимание недопустимости отождествления и смешивания науки со знанием (при ширине второго) восходящее к античности, закрепляется в последующей историко-философской мысли.

Однако всю глубину и интегральность вне- и сверхприродного содержания знания впервые увидел К. Маркс, связав его не со структурой разума или с Богом, а с особенностями деятельности и отношений между познающими индивидами. Ряд идей марксизма были переинтерпретированы и включены в идущую от Канта программу исследования социальной природы познания усилиями западной социологии (Э. Дюркгейм, М. Вебер, К.Манхейм).

Современные философские энциклопедические и словарные источники содержат свои трактовки: «Знание – продукт общественной материальной и духовной деятельности людей; идеальное выражение в знаковой форме объективных свойств и связей мира, природного и человеческого»3; «Знание

– селективная, упорядоченная, определенным способом (методом) полученная, в соответствии с какими-либо критериями (нормами) оформленная информация, имеющая социальное значение и признаваемая в качестве именно знания определенными социальными субъектами и обществом в целом»4. В русле разнообразия нормативных тезаурусных интерпретаций знания следуют и многочисленные авторские идентификации данного понятия. Так, знание определяется «как воспроизведение реальности в чувственных и умственных образах и понятиях» (М.Г. Ярошевский); как «субъективный образ объективного мира» (Ф.И. Георгиев); как «теоретическое овладение объектом, предпосылка практической деятельности человека» (П.В. Копнин)5 и т.д. В целом следует отметить, что все существующие дефиниции «выполнены» в соответствии с нормами классической теории познания, фактически не выходя за эти рамки.

В данной связи целесообразно перейти к анализу неклассических определений и смысловых контекстов данной категории. Одновременно подчеркнем, что известные сложности с определением и философским

1Платон. Теэтет // Собрание сочинений: В 4 т. Т.2. - М.: Мысль, 1993. - С. 274.

2См.: Бородай Т.Ю. Платон // Античная философия: Энциклопедический словарь. - М.: ПрогрессТрадиция. 2008. - С. 565-574.

3Философский словарь. Под ред. И.Т. Фролова. – М: Политиздат,1991. – 560 с.

4Новейший философский словарь / Гл. науч. ред. и сост. А.А. Грицанов. - Мн.: Изд. В.М. Скакун,

1998. – С.119.

5См.: Ярошеский М.Г., Юревич А.В., Аллахвердян А. Г. Программно-ролевой подход и современная наука // Вопросы психологии. - 2000. - № 6. - С. 3-40; Георгиев Ф. И. Субъективное и объективное. - В кн.: Гносеологические проблемы диалектического материализма. Под ред. Ф.И. Георгиева. М., 1974. - С. 92-109.; Копнин П.В.Гносеологическиеи логические основы науки. – М., 1974. – 547 с.

14

анализом знания, присущие классической эпистемологии, переходят сегодня в плоскость преодоления демаркационистского подхода, в рамках которого остается прежнее противопоставление науки и иных форм познавательной деятельности.

В целях сопоставления ряда подходов важно обратить внимание на следующее. Классические определения знания как субъективного образа объективного мира, как об отражении объективной реальности, соответствующей результату, не содержат в себе указаний по факту различения знания от того, что таковым, то есть, знанием, не является. В силу своей абстрактности эти определения вполне совместимы с допущением, что знание представляет собой результат работы сознания в системе человеческой деятельности, который (результат) говорит нам о мире, относительно независимом от самого познавательного процесса. Тогда не только истинное научное знание, но и фантазии, заблуждения, верования, убеждения, предрассудки и обыденные представления, эмоции и нравственные решения являются формами знания – анализ этих феноменов позволяет выстраивать определенную картину мира.

Неклассическая эпистемология значительно расширяет круг рассматриваемых феноменов, объединяемых термином «знание». С этих позиций гносеологическое различие между истинным и ложным, научным, мифологическим и повседневным познанием становится второстепенным. Так, существенное различие между типами научного знания, между научными дисциплинами, рассматривающими разные аспекты реальности (к примеру, разница между естественнонаучными и гуманитарными системами знания) не является более основанием для утверждения о независимости одного из них от общества и культуры1. Именно потому, что знание и познание понимаются как элементы более широкой области – мира человеческой деятельности и общения (но в их идеальном аспекте), – свою новую интерпретацию (и отчасти новый философско-гносеологический статус) получают основные гносеологические понятия (знание, истина, рациональность, метафора, научный стиль мышления (как особый тип культуры, ментальности, погруженный в социальный контекст). Все это находится в пространстве новейших дискуссий по основным проблемам познавательного процесса, анализ которого утверждает факт очевидной взаимосвязи, детерминации, «нагруженностии» обыденного сознания и знания транслирующимися и культивирующимися в данной культуре нормами и идеалами, сферами деятельности. От последних, собственно, и зависит внутреннее содержание знания.

Современная ситуация в гносеологии отчасти воскрешает классическую ориентацию на анализ целостного познавательного отношения, но уже на новом уровне. Так, классическая теория познания в числе своих предпосылок содержала убеждение в том, что анализ научного знания

1 В связи с радикальным переосмыслением предмета и границ современной эпистемологии некоторые исследователи даже говорят о ее «самопроблематизации» как дисциплины. – См.: Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. – М.: 2002. – С. 416.

15

является лучшим способом исследования знания вообще. Это подразумевало принятие и абсолютизацию гегелевского понимания развития как «снятия» применительно к историческому развитию знания. Соответственно полагалось, что наука как исторически наиболее прогрессивная область знания также «снимает» все другие формы и типы знания, наследуя их

«рациональное зерно», отбрасывая свойственные им заблуждения. С неклассических же позиций, данная целостность представляется не как нечто нерасчлененное, а, напротив, как внутренне дифференцированное многообразие знания. Гносеологический интерес распространяется как на научные, так и на вне- и ненаучные способы ментально-когнитивного освоения мира, и каждый тип знания обнаруживает присущие ему особенности, сферы применимости, формы обоснования и критерии приемлемости. Одновременно высказываются мнения, что знание ничего не несет в себе кроме адекватной той или иной культурной среде информации об устройстве мира (это, тем не менее, не исключает адекватности реальности). Отсюда, как отмечет Б.Л. Пружинин, – создается впечатление, что из философской рефлексии над наукой уходит потребность в понятии истины, а также и в эпистемологии как учении о путях истинного познания, соответственно. Складывается реальность самоотрицания фундаментальной науки как носителя идеи истины1.

С учетом вышеизложенного, можно констатировать, что однозначного способа употребления понятий «знание», «научное знание», «наука» не существует – трудности формулировки определений такого рода были ясны уже Платону, показавшему, что сократовский вопрос «что есть знание?» не допускает тривиального ответа. Представляется, что вполне возможно сформировать несколько таковых определений, при том, однако, условии, что каждое их них не будет выходить за границы его согласования со способами употребления термина «знание» в реальной жизни, и не станет результатом произвольного конструирования возможных смыслов слова «знание». Хотя, по-видимому, гораздо продуктивнее и целесообразнее (с учетом современной эпистемологической данности) сосредоточиться, как это предлагает И.Т. Касавин, на анализе различных форм и типов знания, не стремясь заранее предугадать (и уж не в коей мере навязать) им универсальное единство2.

Уточним, что имеющаяся на сегодняшний день типология знания представлена теми его формами, которые строго «не укладываются» в границы того или иного типа знания и уже поэтому не предназначена для того, чтобы дать какое-либо определение термина «знание». Отчасти здесь дело в том, что ни предметные, ни методологические измерения знания не дают достаточных оснований для его типологии. Напротив, они сами требуют отсылки к тем системам социальных связей и отношений, в которые знание исторически включено, к тому виду деятельности, с которым

1См.: Пружинин Б.Л. RATIO SERVIENS? // Вопросы философии. – 2004. – № 12. – С. 29.

2Касавин И.Т. Понятие знания в социальной гносеологии // Познание в социальном контексте. - М.: РАН,1994.- С. 13.

16

соотносится и взаимодействует (явно или неявно) данный тип знания. Понятно, что знание порождается не только собственно познавательной деятельностью. Его типология симметрична известной типологии практической, духовно-практической и теоретизированной деятельности.

Поэтому, как предлагает И.Т. Касавин, «надо попытаться как-то объединить все виды знания, не исключая относительно обособленных образований внутри всякого массива человеческого познавательного опыта»1. Говоря о сомнительном характере построения типологии знания, исходящей из прежнего противопоставления «наука» - «ненаука», он подчеркивает также и тщетность попыток однозначно связать понятие «знание» с каким-либо одним историческим типом знания. У знания нет единственно адекватной формы, комментирует И.Т. Касавин, и такая жесткая

идискриминационная позиция, лишающая (до) или ненаучное знание всякого когнитивного содержания, не отвечает современным потребностям развития гносеологии. Причем все формы знания, будучи так или иначе ориентированными на совершенно разные социальные потребности и роли

познающих субъектов, оказываются в той или иной мере специализированными2. В значительной мере именно данное обстоятельство сводит на «нет» попытки акцентирования внимания на противоположности специализированного и неспециализированного его (знания) типов. Это еще раз подтверждает сложность анализа понятия «знание».

Вотношении практического типа знания необходимо отметить, что, в связи с современными тенденциями умножения многообразия потребностей

иинтересов прогнозируется относительное снижение доли и роли стереотипов в общественном производстве. Эта ситуация пролонгируется на тенденцию увеличения многообразия форм знания, непосредственно связанных с локальными практиками и не требующих универсальной стандартизации. Поскольку же критерием применимости знания служит его непосредственная эффективность, то едва ли такого рода знание может быть вытеснено наукой. Или же ндивидуализация знания окажется совместимой с какой-то иной, отнюдь не современной наукой.

Вданной связи английский социолог Х. Новотни отмечает, что «с некоторых пор мы привыкли приписывать научному знанию верховный социальный и эпистемологический статус, к которому добавляется привилегия судить о правоте других убеждений; будет все же большим упрощением отбрасывать как иррациональное, эмоциональное и

необоснованное всякое явление, к которому неприложимы стандарты

1Речь идет о новых смыслах, которые приобретает понятие «знание» с точки зрения принципа «семейного сходства». См.: Касавин И.Т.Понятие знания в социальной гносеологии // Познание в социальном контексте. -М.: РАН, 1994.-С. 7-8. - 174 с., а также: Wittgenstein L. Philosophical investigations. Oxford,1978. - P.31.

2См.: Касавин И.Т. Понятие знания в социальной гносеологии // Познание в социальном контексте. - М.: РАН,1994. - С.13.

17

научной рациональности (выделено нами – Г.К.)»1. Можно также, солидаризируясь с Л. Витгенштейном, указать, что «разные формы знания следует изучать как обычаи примитивного племени и, уподобляясь этнографу, заниматься их описанием, а не оценкой»2. Сегодня эта мысль звучит вполне актуальна, поскольку налицо тенденция взаимовлияния практического и духовно-практического типов знания. Последнее (как будет показано в ходе работы), обладающее богатым когнитивным содержанием духовно-практического опыта, способствует самовыражению индивида, и, рисуя свой образ мира, демонстрирует обобщенные образцы поведения и мышления, избирая для этого отличные от абстрактно-понятийных средства. Ставя во главу угла состояния и перспективы духовного развития, такое знание словно балансирует на грани, разделяющей миры действительного, должного и возможного. Наконец, обращение к теоретизированному типу знания позволяет утверждать его известную антиномичность, противоречивость, которые в значительной мере «задают» его ментальнокогнитивное содержание. Иначе говоря, анализ многообразия знания приводит к широкому и одновременно ситуационному пониманию и подходу к знанию (познанию) как к производному от «набора» факторов, имеющих даже, казалось бы незначительный, локальный когнитивный статус. В данной связи мы считаем, что сегодня есть достаточные основания к тому, чтобы при характеристике категории «знание», отказаться от дихотомии науканенаука как фундамента классической гносеологии 3. - Кризисные процессы в области классической методологии свидетельствуют об отсутствии эпистемологических для данного принципа оснований и подтверждают потребность в проблематизации знания как понятия и феномена.

В целом, общий контекст рассуждений подвел нас к следующему обобщающему определению, согласно которому, знание – это внутренне

дифференцированное, учитывающее все многообразие мыслительных дискурсов, культурно-познавательное отношение и способ культурнокогнитивного освоения мира с присущим каждому из них особенностями, сферами применимости, формами обоснования и критериями приемлемости.

Далее нам целесообразно дать определение того, что мы понимаем под «научной формой знания». При употреблении терминов «наука», «научное (по) знание» изначально подразумеваются специфические отличительные характеристики и инвариантные признаки научного исследования, система которых призвана провести строгую демаркацию науки от видов и форм знания. Последние, так или иначе, участвуют в генерации нового знания и

1Nowotny H. Science and its critics//Counter-movements in sciences. С.34-35.Dordreht, 1979. P.5.- /

Цит по: Касавин И.Т.Понятие знания в социальной гносеологии// Познание в социальном контексте. - М.: РАН, 1994. - С.8-37.

2Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. / Л. Витгенштейн. – М.: Гносис, 1994.-С. 139.

3В основание же неклассической теории познания положить типологию различных форм знания, где сходство является скорее исключением, чем правилом (как это предлагают, например, представители социальной эпистемологии).

18

его результатах, но таковым (то есть научным) знанием не являются. И хотя нормативные определения, в которых представлена идентификация феномена науки, достаточно очевидны, тем не менее, данное понятие, находясь в эпицентре современной эпистемологической проблематики, не избежало определенных коллизий, трансформаций, наполнения иными, неклассическими смыслами и нового своего «прочтения» соответственно. На данном аспекте мы и сосредоточим основное внимание, проанализировав, что же из «старого» корпуса характеристик науки осталось в своем прежнем, классическом, виде, а что подверглось (или подвергается) радикальному пересмотру и почему.

Представляется логичным выстроить специальное референтное поле исследования таким образом, чтобы от выявления специфики научной формы знания перейти к отличительным ее характеристикам от иных форм мыслительной деятельности, и в ходе последующей рефлексии осуществить репрезентацию наиболее оптимального, по нашему мнению, варианта философско-методологического определения «наука», «научная форма (по) знания. В данной связи мы считаем, что в самом общем виде научное

познание – форма духовного производства, цель которого состоит в регуляции человеческой деятельности специфическим (характерным именно для научного познания) образом. Выявление данной специфики идентично выявлению особенностей собственно научного познания и является своеобразным ориентиром (основанием) для демаркации науки и иных форм знания. Это тот вектор, который указывает направление, по которому должно (и осуществляется) данное разграничение.

Для продуктивного решения нашей основной задачи (придти в ходе анализа к наиболее адекватной постнеклассическим реалиям, трактовке понятия научной формы знания) уместно обратиться к расширенной интерпретации системы необходимых и отличительных признаков (черт) науки. Поскольку именно они в наиболее явном виде позволяют получить исчерпывающее представление о специфике собственно научного познания и о науке как таковой. Это, в свою очередь, позволит также уточнить понимание «классического» характера сохраняющейся дихотомии научноененаучное, равно как и самоопределиться по вопросу возможности и необходимости ее (дихотомии) «снятия».

Первую особенность научного познания составляет ориентация на выявление объективных законов, в соответствии с которыми изменяются и изучаются природные и социальные объекты и исследование последних как подчиняющихся объективным законам функционирования и развития. Из этого следует тот непреложный факт, что устремления науки обращены на предметное и объективное исследование действительности через изучение объектов, которые актуально (или же потенциально) включены в орбиту ее преобразовательной деятельности.

Как отмечает В. С.Степин, «наука в ее человеческой деятельности выделяет только ее предметную структуру и все рассматривает сквозь

19

призму этой структуры»1. Из первой установки вытекает вторая, которая делает образ науки столь притягательным практически для любого исследователя. Здесь имеется в виду целевая установка науки на открытие горизонтов возможной будущей деятельности человека в сфере новых предметных миров, ее устремленность к обеспечению сверхдальнего прогнозирования практики, выход за рамки существующих на данный момент стереотипов производства и обыденного опыта; оперирование особым набором объектов реальности, не сводимых к объектам обыденного, стихийно-эмпирического опыта. То есть наука перед своим мысленным взором имеет «обслуживание» практики будущего (а не только практики сегодняшнего дня). Крайне важно подчеркнуть следующее: именно этот «пункт» фиксирует специфику науки в ее сравнении с иными, нетеоретическими познавательными феноменами. И именно он отражен и входит в «число» обязательных в нормативных определениях, характеризующих природу науки. Тем самым подчеркивается высокий статус теоретических исследований как определяющей характеристики всякой развитой науки.

Кроме того, в интуитивном представлении о научности у человека, принадлежащего профессионально к научному сообществу, оказываются сплавленными все смысловые уровни идеалов и норм научности, которые опосредованы методологическим анализом, сопоставляющим разные этапы исторического развития науки и принципы регуляции. Во-первых, уровень смыслов, учитывающих специфику предмета той или иной дисциплины, особенности изучаемых ею объектов (различие в понимании идеалов научности: естествоиспытателей и гуманитарный в качестве наиболее «работающих» в основном массиве исследований). Во-вторых, уровень смыслов, выражающих общие черты науки конкретной эпохи (различие в понимании идеалов и норм разных исторических этапов развития науки (например, разные нормы объяснения и описания в классическом и неклассическом естествознании). В-третьих, это глубинный уровень смыслов, определяющий общее, что есть в науке разных дисциплин и разных эпох. Именно на последнем уровне фиксируются характеристики – принципы научного исследования, отличающие науку от других форм знания2.

Итак, сложившаяся и общепризнанная система необходимых и отличительных характеристик науки в сравнении с другими формами познавательной деятельности, включает в себя установку на исследование законов преобразования объектов и реализующая данную установку предметность и объективность знания, его воспроизводимость, доказательность, проверяемость, особый, специализированный язык, а также выход за границы предметных структур производства и обыденного опыта,

1Степин В.С.Философия науки. Общие проблемы / В.С.Степин. – М.: Гардарики. 2006. – С. 110, а также: Степин В.С. История и философия науки. СПб.: Питер, 2006, - С. 111-112.; Степин В.С.Теоретическое знание. М., 2000; Степин В.С. , Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. – М., 1996, и др.

2См.: Степин B.C. Наука и лженаука // Науковедение. - № 1. - 2000. - С. 13.

20