Shaub_I_Yu_Mif_kult_ritual_v_Severnom_Prichernomorye_VII-IV_vv_do_n_e

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

Представительницы варварской аристократии, похороненные в Ольвии с культовыми предметами, по своей природе выступали в роли хранительниц своих религиозных традиций. Эти женщины не только исполняли жреческие функции в культе своей Великой боги­ ни, а также идентифицировавшихся с нею греческих богинь, но и, несомненно, должны были оказывать влияние на религиозную жизнь своих мужей и в еще большей степени — детей. Влияние этих жен- щин-жриц на формирование идеологии ранней Ольвии особенно чувствуется в том, что нам известно о представлениях и культах, связанных с Гилеей.

Ольвийские погребальные комплексы с каменными плитами и зеркалами датируются преимущественно второй половиной VI в.; отсюда следует, что предполагаемые браки ольвиополитов с мест­ ными аристократками заключались еще с первой половины этого столетия.

В начале классического периода эта практика прекратилась. При­ чиной этого «в равной степени могли быть и социально-политические изменения в самой Ольвии, и усиление агрессивности номадов, перекрывших пути в Лесостепь» (Русяева, 1992, с. 180).

Ольвийский некрополь V-IV вв., по словам изучавшей его Ю. И. Козуб (1974, с. 40), даёт картину, характерную для погребального ри­ туала греческого мира. Большинство могил отличается скромностью инвентаря (в основном это 3-4 предмета). Однако, некрополь этого периода значительно беднее синхронных кладбищ Греции, не гово­ ря уже о боспорских.

Погребальный инвентарь состоит в основном из столовой посу­ ды: чернолаковой, краснофигурной, серо- и красноглиняной (килики, скифосы, миски и проч.) Большую и разнообразную группу составляют культовые и туалетные сосуды: лекифы, алабастры, леканы, пиксиды и др. Характерной особенностью погребального обряда Ольвии V-IV вв. является малочисленность больших рас­ писных ваз типа пелик, гидрий, оксибафов, особенно редки изделия из драгоценных металлов. В мужских погребениях иногда встреча­ ются предметы вооружения: наконечники стрел и копий, остатки кинжалов и мечей. «Некоторые бытовые предметы — светильники, зеркала, монеты, кроме своего прямого назначения, играли культо­ вую, символическую роль в погребальном обряде. Исключительно культовые функции имели терракоты, лекифы, курильницы» (там же, с. 41).

Оставляя в стороне вопросы, связанные с погребальными соору­ жениями (ямами, подбойными могилами и земляными склепами:

250

Глава V. Религиозные представления и культы альвиополитов

_

см.: Козуб, 1974, с. 9 сл.), отметим только такой оригинальный тип погребения (он зафиксирован дважды — погребение, 1911/78 и кром­ лех, 1926 г.) как трупосожжение, окружённое «кромлехом» из амфор (см.: Мещанинов, 1928; Козуб, 1974, с. 32-33).

Из небольшого количества расписных сосудов следует упомянуть чернофигурный аттический скифоидный килик беглого стиля первой четверти V в. с изображением сатира и менады (погребение, 1903/27, Козуб, 1974, с. 43, рис. 7), краснофигурную аттическую ойнохою V в. с изображением пляшущего сатира (там же, с. 68, рис. 26, 3), краснофигурные оксибафы IV в. с изображениями мистериальных сцен (там же, с. 58, рис. 191-3; с. 60, рис. 20, 2, с. 62; рис. 22), а так­ же краснофигурную пелику с изображением амазономахии (Бураков, 1980, с. 64 сл.; Тугушева, 2001, рис. 11). Думается, что наличие в ольвийских могилах расписных сосудов с изображениями амазонок отнюдь не случайно, учитывая ярко выраженную хтоничность этих персонажей — служительниц Великой Богини, владычицы жизни и смерти. Ср. с амазонкой на памятнике Леокса, сына Мольпагора, происходящем из некрополя Ольвии (Фармаковский, 1915, табл. III, IV)75.

Собственно культовые сосуды в ольвийском некрополе представ­ лены большим количеством лекифов разнообразных форм (они вы­ явлены в 103 погребениях в количестве 109 штук). Самый частый сюжет росписи этих ваз — пальметта (как в позднем чернофигурном стиле начала V в., так и в краснофигурном стиле IV в.; см.: там же,

с.93, рис. 45, 6-8; с. 100, рис. 1—3, 7-8); в позднем чернофигурном стиле встречается роспись с двумя центральными полосами, укра­ шенными листьями плюща (там же, с. 93, рис. 45, 5). Р. Онианс (1999,

с.212, 269, 279) совершенно справедливо оспаривает исключитель­ но бытовое значение умащения, отмечая в этом действии аспект наделения жизненной силой и связь этого аспекта с вместилищем умащающей жидкости — лекифом. Изображения пальметок и плю­ ща на лекифах подтверждают точку зрения английского исследова­ теля. Среди аттических краснофигурных лекифов следует выделить

сосуд середины V в. с изображением головы Гермеса в крылатой шапке (Козуб, 1974, с. 96, рис. 46, 8)76, а также лекиф конца V — на­

75 См.: Шауб, 1999. Только как курьез можно упомянуть трактовку одного из этих рельефных изображений А. С. Русяевой (1987, с. 158-159), которая в амазонке видит скифа и обосновывает его якобы служебный статус отсутствием у него штанов (которые в действительности были: см.: Фармаковский, 1915, табл. IV).

76 Здесь явно мыслился Гермес-Психопомп.

251

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

чала IV в. с изображением головы амазонки в лисьей шапке, перед головой— боевая секира (Козодуб, 1974, с. 98), и лекиф IV в., на котором представлена женская голова в чепце, перед которой нахо­ дится стилизованный растительный орнамент в виде завивающего­ ся усика (там же, с. 96, рис. 46, 10; Афродита? см.: Шауб, 1998). Ко второй половине IV в. относятся две курильницы, вероятно ольвийского производства, обнаруженные в двух разных могилах (Козуб, 1974, с. 103, 104, рис. 50). В эллинистическое время глиняные ку- рильницы-фимиатерии «были необходимым предметом погребаль­ ного ритуала» (Парович-Пешикан, 1974, с. 119). Иногда в качестве курильниц использовали обыкновенные чашки и мисочки В них были угольки, зола и пепел (там же). Стоит отметить, что в могилах ольвийского некрополя II—I вв. часто встречаются лепные куриль­ ницы самых разнообразных типов, несомненно, являющиеся произ­ ведениями скифских мастеров (там же, с. 121-123). Возможно, и сама практика помещения курильницы в могилу связана со скиф­ скими влияниями, но восходит она явно еще к VI в., когда вместо курильниц в могилы клались куски реальгара или охры77

В комплексах погребального инвентаря выявлена целая серия бронзовых зеркал греческого типа78. Всего их найдено 9, семь из которых с гравированным геометрическим орнаментом по краю диска или ручки, а два с бронзовыми накладками в виде пальметок на концах ручек (там же, с. 83, 84, рис. 37). Хотя в основном зеркала происходили из женских могил, но встречались и в мужских погре­ бениях (там же, с. 83). Этот факт свидетельствует о том, что зеркала в погребениях имели не только утилитарное значение (там же), од­ нако попытка Ю. И. Козуб связать их с культом Деметры кажется натяжкой.

Следует отметить также наличие в 13 погребениях ольвийского некрополя V-IV вв. бронзовых киафов с головкой лебедя на конце ручки; такой же головкой заканчивалось и одно из двух бронзовых

77 В свою очередь, данная практика восходит к традициям бронзового века. В погре­ бениях ямной и катакомбной культур почти всегда присутствует красная краска — как правило, комочек или несколько крупинок (Попова, 1955, с. 148). Часто красная краска (нередко вместе с углями) помещалась в курильнице, выступая в качестве символа огня (Городцов, 1910, с. 264).

78 Стоит упомянуть и об эрмитажном бронзовом этрусском зеркале (около 300 г.) со сценой суда Париса, якобы происходящем из Ольвии (см.: Мавлеев, 1984, с. 57. табл. V. 17-19; о семантике этого сюжета на Боспоре см.: Шауб, 1993). В этом не было бы ниче­ го удивительного, поскольку находки разнообразных этрусских бронзовых изделий в Северном Причерноморье не редкость (см., напр., Билимович, 1979; ТрейстСр, 1990).

252

Глава V. Религиозные представления и культы ольвиополитов

ситечек, найденных вместе с этими черпаками (там же, с. 75, 76, рис. 29,30) 79

Амулетов в ольвийском некрополе V-IV вв. было очень немного. Это в первую очередь подвески из стеклянной пасты в виде гроте­ скных человеческих головок; Ю. И. Козуб считает, что роль амулетов могли играть черепашки, найденные в двух могилах (там же: илл. 103; материал, из которого они сделаны [терракота] и их общее ко­ личество автор не приводит).

Терракотовые статуэтки в комплексах ольвийского некрополя V-IV вв. еще более редки, чем в могилах VI в. В одном из погребений, представлявших собой трупосожжение, в амфоре найдены террако­ ты свиньи и льва (кстати, лев представлен и на краснофигурном аске V в., обнаруженном в одной из ольвийских могил; см. там же, с. 68, рис. 26, 5). В другой могиле найдена статуэтка Кибелы в традици­ онной позе: богиня сидит на троне, держа в одной руке чашу, в дру­ гой тимпан (там же, с. 104, 105, рис. 51).

Вбогатом для ольвийского некрополя погребении IV в. с золоты­ ми и серебряными украшениями найдена миниатюрная гипсовая фигурка голубя, выкрашенного в розовый цвет.

Комплекс 1908/4 содержал в себе две терракоты, изображающие крылатых гениев, одна из них, сохранившая следы белой краски и позолоты, имеет высоту 2,5 см.: Здесь же найдено 6 терракотовых позолоченных розеток. Очевидно, эта фигурка входила в состав местного украшения из позолоченных розеток. От другой терракоты, большего размера, сохранились только фрагменты (там же, с. 105).

Вмогиле, 1956/1 найдена протома женского божества, относя­ щаяся к позднеклассическому времени (Парович-Пешикан, 1974,

с.130).

Вольвийском некрополе засвидетельствован греческий обычай сопровождать покойников «оболом Харона». Монеты выявлены в 21-й могиле. 20 монет бронзовые, 1 серебряная (там же). Любопыт­ но, что в самых ранних (в том числе и наиболее богатых подкурган­ ных склепах) встречаются монеты-дельфинчики («рыбки») (их за­ фиксировано 10, см.: Парович-Пешикан, 1974, с. 130-131). Т. к. их чеканка прекратилась еще в V в. (Голубцов, 1914, с. 77) или, самое позднее, в начале IV в. (Зограф, 1951, с. 124), можно предполагать, что их помещали в могилы не столько в качестве «оболов Харона», сколько вследствие древней связи представлений о дельфинах с потусторонним миром.

79 О семантике этих предметов см.: Шауб, 2001.

253

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

В классическом некрополе Ольвии найдено также 9 светильни­ ков (Козуб, 1974, с. 106). Следует отметить, что в эллинистиче­ скую эпоху светильники стали непременной принадлежностью погребального инвентаря ольвиополитов (Парович-Пешикан, 1974, с. 111 сл).

Одна из самых интересных находок была сделана в детском по­ гребении V в. (1913/49). Это единственная в своем роде бронзовая модель скифского лука (Козуб, 1974, с. 107, 108, рис. 54).

Поиски аналогий к этому уникальному для Северного Причер­ номорья предмету привели Ю. И. Козуб в «сибирско-савроматский культурный ареал» (там же, с. 107), где известны изготавливавшие­ ся в V-IV вв. бронзовые модели луков с натянутой стрелой (там же, прим. 167). Киевская исследовательница правильно отмечает суще­ ствование у хакасов и алтайцев традиции класть в колыбель младен­ цев мужского рода или вешать над ними модели луков и стрел, а также поверья тюркоязычных народов Сибири, связанные с древней богиней Умай (Ю. И. Козуб называет ее духом и говорит о ней в мужском роде)80. Однако в конце XIX — начале XX в. Умай сохра­ нила только часть своих функций, а именно, считалась покровитель­ ницей детей, тогда как в древности это была Великая Богиня, свя­ занная не только с плодородием, но и с войной. Именно поэтому с культом Умай ассоциировались миниатюрные изображения лука и стрел (см.: Дэвлет, 1966, с. 70-72,74, рис. 21). В то же время Ю. И. Ко­ зуб (1974, с. 107) почему-то рассматривает находку бронзовой мо­ дели лука в ольвийской могиле как свидетельство органической связи этого предмета с идеологическими представлениями ольбиополитов, считая его простым апотропеем.

Однако, на наш взгляд, данная вещь может быть одним из са­ мых ярких проявлений «варварства» (наряду с настоящим оружием)81

80Об этой богине алтайских шаманистов см.: Потапов, 1991, с. 284 сл.

81 Как известно, в десятках могил ольвийского некрополя обнаружены разнообразные предметы вооружения (наконечники стрел, копий, мечи, кинжалы, секира), причем по­ давляющее их большинство относится к скифским типам. Точное количество подобных погребений назвать трудно из-за плохой сохранности железных предметов. Ю. И. Козуб (1974, с. 107) зафиксировала 36 могил классического периода с оружием.

Разные мнения относительно оружия в ольвийских могилах в качестве индикатора этнической принадлежности погребённого см.: Калошина. 1950 (скифы); Скуднова, 1960 (греки); о прочих варварских элементах в погребениях ольвийского некрополя см.: Ка­ лошина, 1941: 1946; 1956: Бессонова, 1991. Несомненно, предметы вооружения могли рассматриваться как мощные обереги (Папанова, 2002, с. 283). однако предположение

отом, что греки специально использовали для этой цели оружие прогивника (там же,

с.280), ничем не подкреплено.

254

Глава V. Религиозные представления и культы ольвиополитов

-

в погребальном инвентаре ольвийского некрополя классического периода.

Таким образом, рассмотрение находок, сделанных в ольвийском некрополе VI-IV вв., дают серьезные основания для предположения об их семантической значимости. Можно думать, что не только сами предметы, входившие в состав инвентаря ольвийских могил, но и сюжеты и образы, запечатленные на этих предметах, имели глубокую связь с религиозно-мифологическими представлениями ольвиопо­ литов, прежде всего, с их воззрениями на загробный мир.

П р и л о ж е н и я

Надгробие Аеокса

Среди немногочисленных надгробий, обнаруженных в Ольвии, наибольший интерес, пожалуй, представляет собою памятник 1-й тре­ ти V в. до н. э. с двумя рельефными изображениями на обеих плос­ костях и двумя подписями на боковых ребрах. Характер и содержа­ ние основной надписи из-за ее плохой сохранности сразу же вслед за первой серьезной публикацией (см.: Фармаковский, 1915) поро­ дили оживленную дискуссию. Если поначалу надпись посчитали посвятительной (некоей богине Лейодоте, предположительно Афи­ не) (Фармаковский, 1915; IOSPE I2, № 270), то после исследования этого эпиграфического памятника О. О. Крюгером (1921, с. 1925), кажется, нет сомнений в том, что, несмотря на возражения В. В. Ла­ тышева (1922, с. 65-70), здесь мы имеем дело с надгробной надписью, причем на одной из сторон с метрической эпитафией (Виноградов, 1989, с. 87-90).

Не вдавясь в подробности эпиграфической дискуссии приведем стихотворный перевод этой надписи, сделанный Ю. Г. Виноградовым (1989, с. 89):

Ср.об этнокультурной принадлежности погребений с оружием на Боспоре: М. И. Рос­ товцев (1925, с. 235) считает их варварскими; Г. И. Цветаева (1951, с. 168) и Е. Г. Кастанаян (1959, с. 270) — греческими; А. А. Масленников (1981, с. 32) полагает, что с ору­ жием могли хоронить как варваров, так и греков.

Функции оберегов в могилах, скорее всего, могли выполнять и большие гвозди с толстыми шляпками. На эту' мысль наводит тот факт, что в тех могилах, где зафиксиро­ ваны следы деревянных гробов, гвозди не найдены (Скудноза. 1988, с. 27). Правда, в некоторых случаях эти гвозди могли использоваться для крепления ткани (Ольховский, 1991, с. 157).

255

Глава V. Религиозные предст авления и культы ольвиополитов

------------------------------------------------------------------------------------- %----------------------------------------

второго десятилетия V в. Причем выразил свою идею художник не грубо и прямолинейно, но в лучших традициях эллинского искус­ ства, вырезав на рельефе... прекрасно и утонченно выполненную фигуру амазонки, метафорически олицетворяющую собой противо­ стояние и противопоставление двух миров и двух идеологий — эллинства и варварства, оппозиция которых стала особенно настойчи­ во заявлять о себе после разгрома* Ионийского восстания и похода Дария на Элладу».

В свое время О. О. Крюгер (1921, с. 49) тонко подметил, что ама­ зонка на надгробии Леокса выступает «в качестве представительни­ цы хтонического мира». Не исключает этого и Ю. Г. Виноградов (1989, с. 89), хотя и оговаривается, что хтонический аспект образа амазонки должен был восприниматься в качестве не абстрактного, но «конкретного по своему этносу олицетворения смерти».

Выше (гл. IV) мы уже пытались показать, что амазонки высту­ пали в верованиях обитателей Северного Причерноморья как слу­ жительницы Великой богини в ее загробном аспекте. В связи с этим следует подчеркнуть, что рассматриваемый памятник как нельзя лучше вписывается в круг этих верований. Поэтому замечание Ю. Г. Виноградова о конкретном характере символики данного изображения амазонки выглядит чрезмерным упрощением. В то же время нужно отметить, что, на наш взгляд, «абстрактный», а вернее, многоплановый символизм амазонки на надгробии Леок­ са включает в себя и конкретику, т. е. олицетворенную в образе амазонки его гибель в Скифии, области смерти, подвластной Ве­ ликой богине.

Кроме того, необходимо обратить внимание на тот факт, что отличительной особенностью рассматриваемого памятника явля­ ется его антитетичность. Вся его образность построена на оппози­ циях: варварство — эллинство, женщина — мужчина, одетость — нагота82, стрела, опущенная жалом вниз — копье, вероятно, поднятое острием вверх, смерть в образе амазонки со стрелой с наконечни­ ком вниз — жизнь, олицетворенная нагим юным героем с поднятым вверх копьем. Судя по всему, рассматриваемый памятник является свидетельством героизации Леокса (глубокие мысли о героизации см.: Савостина, 1988; Молок, 1988).

82 В данном контексте нагота, ставшая в классической Греции одним из элементов идеала калокагатии (см.: Bonfante, 1989; ср. Нефедкин, 2003), безусловно, еще в значи­ тельной мере сохраняла свой изначальный религиозный смысл.

257

Гл а в а V I

КУЛЬТЫ ХЕРСОНЕСА

Данные о культах раннего Херсонеса очень фрагментарны и ма­ лоинформативны, особенно по сравнению с теми, которые были получены в результате исследования Ольвии.

Среди единичных находок культового характера, происходящих из раскопок ионийского поселения на месте будущей дорийской колонии, обращает на себя внимание обломок терракоты Медузы Горгоны в сочетании с фрагментом глиняной статуэтки Аполлона (см.: Vinogradov, Zolotarev, 1990; Золотарев, 1993).

Среди довольно многочисленных граффити конца V-IV в., най­ денных при раскопках Херсонеса и его хоры, некоторые, несомнен­ но, являлись посвящениями богам, однако в подавляющем большин­ стве случаев точное определение назначения этих надписей крайне затруднено из-за их предельной лаконичности (чаще всего — это одиночные буквы или лигатуры из 2-3 букв) (см.: ГАХ, 1978; Соломоник, 1984).

Самые ранние памятники лапидарной эпиграфики Херсонеса относятся к IV в. — это посвящения богине Деве.

В Херсонесе открыты in situ остатки только одного храма элли­ нистической эпохи (см.: Федоров, 1982; Золотарев, Буйских, 1994). По типу это был простиль или амфипростиль. Однако точная дати­ ровка этого храма и соотнесение его с культом какого-либо божест­ ва не представляются возможным. Не исключено, что рядом с вы­ шеупомянутым храмом находился еще один, больших размеров (там же, с. 84 сл.).

Возвращаясь к данным граффити, следует отметить, что они сви­ детельствуют о почитании херсонеситами в конце V-IV в. Девы, Геракла, Диониса (Сабазия), Аполлона, Артемиды, а также этих божественных близнецов вместе с их матерью Лето в качестве свя­ щенной триады (Соломоник, 1968; ГАХ, 7; Золотарев, 1998), Зевса

259