Shaub_I_Yu_Mif_kult_ritual_v_Severnom_Prichernomorye_VII-IV_vv_do_n_e

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

Посвящение Ахиллу хвойной шишки, зафиксированное посвя­ тительной надписью (см.: Коршунков, 1989, с. 32), а также находкой глиняной шишки (вероятно, вотивной) на о-ве Левка (см.: Охотников, Островерхов, 1993, фото 8,12), может свидетельствовать о культовой связи этого бога с Великой Матерью (в качестве умирающего и вос­ кресающего божества типа ее возлюбленного Аттиса) (Кагаров, 1913, с. 173-174). В том же контексте скорее всего следует воспринимать и находку на о-ве Левка глиняного горгонея*(см.: Охотников, Остро­ верхов, 1993, фото 18, 4), поскольку Медуза Горгона также была одной из ипостасей этого божества (см.: Шауб, 1991, с. 70 сл.).

Таким образом, можно констатировать, что супругами Ахилла на о-ве Левка выступают персонажи, чьи образы сохранили естествен­ ные черты, связывающие их с богинями, которые являются ипоста­ сями Великой богини Эгеиды, — в первую очередь, Артемидой и Кибелой. Поэтому вполне естественно ожидать, что в образе и куль­ те Ахилла должны были сохраниться черты, восходящие к доэллинскому супругу Великой богини — умирающему и воскресающему вегетативному божеству, — и они действительно прослеживаются. Этими чертами являются: связь с растительностью* (граффити с изображением растений (рис. 39а), сообщения античных авторов о священных деревьях, росших вокруг храма Ахилла на Левке, по­ священие Ахиллу шишки) и плодородием (оттиск перстня с изобра­ жением змеи в наиске, многочисленные изображения змей и фалли­ ческих фигур на граффити (рис. 39б-д); судя по надписям, яркие черты божества плодородия наличествовали и у Ахилла Понтарха), но главное — связь со сферой смерти. Знаменательно и, вероятно, отнюдь не случайно удивительное сходство Ахилла на Левке и паредра Великой богини минойского Крита. Обоих роднит связь с растительностью и козами18, водоплавающими птицами и змеями19, а также характерное свойство этих божеств наглядно являться перед своими верными20. Но эпифании были свойственны в Причерномо-

18 По сообщениям многих античных авторов, на Левке паслось много коз, предна­ значенных для жертвоприношений Ахиллу. Изображения сопровождающих бога коз (иногда вместе с деревом) часты на минойских печатях (см.:, например, Андреев, 2002, 340, рис. 90).

19 Одним из шедевров минойского ювелирного искусства является подвеска с изо­ бражением бога — владыки зверей, держащего в руках водоплавающих птиц в обрам­ лении фаллоподобных змей (см.: Андреев, 2002, с. 301, рис. 74).

20Об эпифании Ахилла см.: Arrian. РРЕ, 34; Мах. Туг. XV, 7; Philostr. Heroic. XIX, 18 и др.; эпифания мужского божества на Крите многократно представлена на минойских печатях (см.:, например, Андреев, 2002, с. 294. рис. 68, 69).

190

Глава V. Религиозные представления и культы ольвиополитов

V.

Рис. 39. Граффити-посвящения Ахиллу на остраконах. VI-V вв. Бейкуш (Русяева,

1979, рис. 6 6 - 6 8)

рье не только Ахиллу, но и Херсонесской Деве (см.: Ростовцев, 1915, 160 сл .)— местному кровожадному божеству, заимствованному греками у тавров (см.: Шауб, 1988, с. 128 сл.). Поэтому не исключе­ но, что эта особенность появляется у Ахилла под воздействием образа какого-то местного божества.

Целый ряд уникальных черт в северопричерноморской мифологии Ахилла позволяет утверждать наличие в его образе негреческих черт. Пожалуй, наиболее ярко эти черты выступают в двух легендах, со­ храненных Филостратом Старшим в его «Рассказах о героях» (XIX, 18 и 20). То, что этот автор жил в III в. н. э., не должно нас смущать, поскольку поздние авторы очень часто излагали весьма архаические сюжеты (Кинжалов, 1977, с. 15 сл.). «Одному купцу, часто посещав­ шему этот остров (Левку), явился однажды сам Ахилл, рассказал события под Троей, угостил напитком, приказал отправиться в Илион и оттуда привезти ему такую-то троянскую девушку... Купец, подумав, что Ахилл любит эту девушку, купил ее и возвратился на остров; Ахилл похвалил его по возвращении и приказал поберечь Для него девушку на корабле — вероятно потому, что женщины не Допускаются на остров, — а самому прийти вечером в храм и оту­ ж инать вместе с ним и Еленой. Когда тот явился, Ахилл дал ему

191

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

много денег, до которых жадны купцы, объявил его своим кунаком

иобещал ему прибыльную торговлю и благополучное плавание его кораблю; с наступлением же дня Ахилл сказал ему: «Теперь ты от­ правляйся в путь, а девицу оставь мне на берегу». Но не успели они

истадии отплыть от острова, как до них донесся вопль девушки, которую Ахилл терзал и разрывал на части». Таким образом, Ахилл здесь выступает в роли кровожадного людоеда.

Другая легенда такова: «Раз как-то моряки и корабельщики, во­ зившие товары из Понта в Геллеспонт, были занесены на довольно многих кораблях к левому берегу моря, где, по рассказам, живут те женщины (амазонки — И. ZZ/.); последние захватили их в плен и некоторое время кормили их связанными у яслей, чтобы потом пе­ ревезти за реку и продать людоедам-скифам. Но одной из амазонок жаль стало одного юношу, захваченного вместе с ними, за его кра­ соту, а затем между ними возникла любовь; тогда амазонка упроси­ ла царицу, которая приходилась ей сестрой, не продавать чужестран­ цев. Таким образом, они были освобождены, вступили с амазонками в сношения и стали уже говорить на их языке; однажды, рассказывая им о буре и морских приключениях, они упомянули о храме, так как незадолго перед этим приставали к острову, и описали его богатства. Амазонки приказывают им построить корабли для перевозки лоша­ дей, чтобы на конях сделать нападение на Ахилла, так как амазонки, когда слезут с коней, оказываются слабыми и в полном смысле жен­ щинами... Приставши к острову, они прежде всего приказали гел­ леспонтским чужеземцам вырубать деревья, которыми был обсажен кругом храм, когда же топоры, отраженные на них самих, одним попадали на голову, другим на шею, и таким образом все пали под деревьями, тогда сами амазонки бросились в храм, крича и подгоняя коней. Но Ахилл, страшно и грозно взглянув на них и пригнув, как при Скамандре и Илионе, навел такой ужас на коней, что они, не повинуясь узде, поднялись на дыбы, сбросили с себя женщин, как чуждое и лишнее для себя бремя, и, рассвирипев, как дикие звери, бросились на лежащих амазонок и стали бить их копытами; гривы их поднялись дыбом и уши навострились, как у свирепых львов; они стали грызть обнаженные руки лежащих женщин и, разрывая их груди, бросались на внутренности и пожирали их. Насытившись человеческим мясом, они стали бегать по острову и беситься, полные заразы, а потом, остановившись на береговых возвышенностях и увидев морскую поверхность, они приняли ее за равнину и бросились в море. Погибли также и корабли амазонок от налетевшего на них сильного ветра; так как они были пусты и были причалены без вся­

192

Глава V. Религиозные представления и культы ольвиополитов

Причерноморья, первыми принесли оттуда сведения, что ими был обнаружен в лишенном островов море единственный необитаемый клочок суши, который они — по ослепительно светлым известняко­ вым скалам его обрывистых берегов — назвали Левке, если только это имя, как предполагают некоторые, не укоренилось в мифологии еще прежде в качестве местного обозначения этого острова. В таком случае «белый остров» должен был быть этимологическим перетол­ кованием какого-то древнего, сходно звучавшего догреческого на­ звания» (Хоммель, 1981, с. 62). По мнению X. Хоммеля, «...об этом мог бы говорить сохраненный Сервием (ad Verg. Eel. VI, 61) этиоло­ гический, но в основе своей несомненно древний миф о нимфе Левке, которая была похищена Плутоном и после ее смерти переса­ жена в виде серебристого тополя на Елисейские поля» (Хоммель, 1981, с. 62, прим. 52).

Большинство исследователей не сомневается в чисто греческом происхождении как образа, так и культа Ахилла на Левке. Однако религиозные представления, связанные с Ахиллом, явно восходят к доэллинской эпохе, а его культ на Левке имеет очевидные варвар­ ские наслоения. X. Хоммель убедительно продемонстрировал ми­ летские корни почитания Ахилла и топонима Левка. Но именно в Милете, основанном еще минойцами, а затем завоеванном ионий­ цами, могли сохраняться древнейшие догреческие пласты религии Ахилла.

Удивительно, что такой тонкий и глубокий исследователь, как Хоммель, предполагая созвучие названия Левка с каким-то варвар­ ским названием священного острова Ахилла, в то же время не до­ пускает даже мысли о возможности наличия каких-либо негреческих черт в причерноморском культе Ахилла. Однако, кроме приведенных выше свидетельств, есть еще ряд данных, заставляющих думать о влиянии местной среды на формирование культа Ахилла на Левке.

Гомеровский Ахилл обладал познаниями врача. Первый посети­ тель Левки — тяжело раненный кротонец Леоним в первой полови­ не VI в. до н. э. по совету пифии отправился на остров Левку, откуда вернулся совершенно исцеленным (Paus. Ill, 19, 11).

С. Б. Островерхое и А. С. Охотников предполагают, что, судя по упомянутому сообщению, а также по известию Конона (XVIII, 18) об излечении на Левке кротонца Автолеонта, «на острове функцио­ нировало специальное учреждение для исцеления. В этих сведениях, однако, гораздо больше фантастики, чем реальных фактов, ибо усло­ вия жизни на острове, скорее, могут привести не к исцелению, а об­ ратному результату. Но все же нельзя полностью исключить суще­

195

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

ствование определенной обрядности, связанной с верой в магическую лечебную силу Ахилла, тем более, что пифии храма Аполлона в Дельфах отправляли сюда страждущих. Приписывание святилищу Ахилла лечебных функций предполагало наличие врачей или жрецов, обладавших медицинскими познаниями. Судя по тому, что Ахилл «является во сне», здесь, надо думать, применялся метод инкубации, характерный и для некоторых других святилищ античного мира» (Охотников, Островерхое, 1993, с. 107).

Н. В. Пятышева считала, что многочисленные находки стрел на Левке являются свидетельством посещения острова скифами. На этот факт могут указывать и находки секиры скифского типа и бутероли ножен меча в виде головы грифона. Однако Охотникову и Островерхову это кажется маловероятным, поскольку на Левке не обнаружено ни одного фрагмента лепной керамики скифского или гетского типа (Охотников, Островерхов, 1993, с. 102). На наш взгляд, было бы очень странно ожидать даже от самых бедных варваров принесения в качестве даров своему столь страшному и могучему божеству, каким мыслился Ахилл, дрянной кухонной посуды, кото­ рую, к тому же, нужно было везти далеко по морю. Кроме того, «если остров был у коренного населения объектом религиозно-мифологи­ ческих представлений, культовые действия могли совершаться и не на самом острове, а, например, на море или на близлежащих берегах» (Дудко, 1993, с. 16).

Тот факт, что находки наконечников стрел были сосредоточены в том же месте, что и остальные приношения Ахиллу (на культовой площадке в северо-восточной части Левки), позволяют рассматривать наконечники стрел как своеобразные вотивные дары этому богу. В данном аспекте Ахилл мог иметь те же функции, что и Аполлон Врач — сугубо причерноморское божество с ярко выраженными негреческими чертами (см.: Шауб, 1998).

Отмечая важное место хвойных растений в культе Диониса, В. А. Коршунков (1989, с. 32 сл.) обратил внимание на «дионисий­ ские» черты в культе Ахилла. Так, Тоант (царь Лемноса, позднее фигурирующий как царь Таврики) с которым убедительно отожде­ ствил Ахилла X. Хоммель (1981, с. 70 сл.), показав, что это две стороны одного древнего образа, считался сыном Диониса и вообще являлся персонажем дионисийской мифологии. По мнению иссле­ дователя, «едва ли можно возводить «дионисийские» черты Ахилла на Левке к влиянию на него (с соседнего побережья) образа «фра­ кийского всадника», с которым, как предполагал М. И. Ростовцев, греки могли сравнить своего героя». Однако, Коршунков не исклю­

196

Глава V. Религиозные представления и культы олъвиополитов

чает возможности фракийского влияния задолго до появления Ахил­ ла на Левке на древнего лемносского Тоанта (связь его с Дионисом и расположение Лемноса близ фракийских берегов).

Здесь следует вспомнить наблюдения М. И. Ростовцева о тех причинах, по которым лемносский культ оказался тесно связанным с причерноморскими культами. На Лемносе, населенном синтиями, таким же пиратским и разбойным племенем, как и тавры, чтили Великую богиню, которую Аристофан отождествлял с фракийской Бендидой. «В культе ее играли огромную роль суровые и жестокие женщины, побеждающие и убивающие мужчин. И на Лемносе, по греческим преданиям, существовала гинекократия (как и у савроматов. — И. Ш . ). Великая богиня и здесь умилостивлялась человече­ скими жертвами. Все это тесно связано не только с Таврикой: имя Eivrizq или Zlvioi так близко имени EivSoi на Таманском п-ове и в Крыму» (Ростовцев, 1918, с. 196).

Эпитет Ахилла Понтарх (Владыка моря) появляется во II в. н. э., что зафиксировано многочисленными надписями. Судя по их харак­ теру и количеству (43), Ахилл Понтарх стал в это время (когда Оль­ вия уже давно потеряла контроль над Левкой) главным божеством Ольвийского государства. Русяева, отмечая позднее время появления эпитета Понтарх, считает, что «в такой же степени неправомерно выводить религиозную сущность Ахилла из прямого перевода сло­ ва nONTAPXHE в значении «Владыка Понта» с целью доказать его морской и общепонтийский характер в то время, когда он с данной эпиклезой являлся всего лишь ольвийским богом на протяжении весьма короткого времени в ее истории» (Русяева, 1992, с. 78) и стремится доказать, что Ахилл как Владыка моря начал почитаться только со времени появления указанного эпитета. Однако это явно не так. И генезис образа Ахилла (его мать Фетида — древнее морское божество с ярко выраженными змеиными чертами) (Топоров, 1990), и черты владыки моря в его мифологии и культе, а «также отчет­ ливо распознаваемый перифраз его имени, Понтарх, засвидетель­ ствованный для более позднего времени» (Хоммель, 1981) уже в древнейшем известии о причерноморском Ахилле — гимне в его честь лесбосского певца Алкея (рубеж VII—VI вв.), говорят сами за себя.

Все вышеизложенное, на наш взгляд, позволяет утверждать (во­ преки господствующим мнениям), что Ахилл в своих истоках был богом, скорее всего, — умирающим и воскресающим божеством, спутником Великой богини эгейско-малоазийского круга. Что каса­ й с я удивительного своеобразия причерноморской мифологии и

197

Глава V. Религиозные представления и культы ольвиополитов

ке юноша приносил прядь волос (Aeschyl. Спое. 5 sq.; Paus. I, 37, 3; VII, 20, 3; 41, 3; Poll. Ill, 30). Смысл этого обряда заключался в том, что «к моменту зрелости достигал полноты эон, жизненная жидкость, полученная от местного божества реки, как в виде воды, которую пил юноша, так и в виде питаемых этой рекой растений — «вино и ячмень, костный мозг человеков» — и через посредство вскормлен­ ных этой влагой животных» (Онианс, 1999, с. 231). По мнению Р. Онианса (1999, с. 231-232), «реки воспринимались в качестве порождающей силы, источника семени», кроме того, поскольку во­ лосатость считалась признаком половых сил, речное божество изо­ бражалось бородатым.

Образ персонажа на ольвийских «борисфенах» соответствует греческой иконографии речных божеств. Но в то же время в облике «Борисфена» прослеживаются «ярко выраженные черты скифского этнического типа» (Карышковский, 1988, с. 82). Кроме того, на ре­ версе «борисфенов» всегда представлены лук в горите и секира — ти­ пично скифское наступательное оружие. Из сообщений античных авторов известно, что причерноморские варвары почитали не только Меотиду, но и реку Танаис, то же отношение можно с уверенностью предполагать и касательно других, во всяком случае, полноводных, рек. Таким образом, можно думать, что в ольвийских «борисфенах» нашёл отражение тот факт, что и Борисфену, и Гипанису поклонялись как греки-колонисты, так и местные варвары. Об этом же могут свидетельствовать и негреческие (индоарийские) названия как Бо­ рисфена, так и Гипаниса (Трубачёв, 1995, с. 21, 112-113,251).

Даже в том случае, если бы секира ольвийских «борисфенов» не имела аналогий среди скифских топоров, как это утверждает А. С. Русяева (1992, с. 138 со ссылкой на работу Ильинской (1968)), это ничуть не меняло бы дела, поскольку для изображений на монетах греческого полиса Ольвии совсем не обязательно было во всём сле­ довать «этнографическому реализму». Кроме того, утверждение киевской исследовательницы не соответствует действительности: секиры на «борисфенах» изображались разные, в том числе и нахо­ дящие точные аналогии среди образцов соответствующего скифско­ го оружия (см.: Алексеев, 1996).

Всвете того, что как секира, так и лук являлись символом власти

Ускифов, их изображение на ольвийских «борисфенах» явно не ограничивалось тем, что символизировало власть Борисфена (Ка­ рышковский, 1968), выступившего в ипостаси защитника полиса (Русяева, 1992). По вполне вероятной гипотезе В. П. Алексеева (1996, с>7), «на реверсе ранних “борисфенов’' синтезированы символы

199