Лишение чести и прав

252. Позорящие наказания*(2304). Потеря доброго имени и соответственно этому потеря уважения других являлись естественным последствием учинения преступного деяния, особенно тяжкого, считавшегося в глазах общества наиболее несоответственным требованиям общественной нравственности. Отсюда возникла идея о поражении этого идеального блага личности как о средстве наказания, и во всех законодательствах, особенно в их древнейшие эпохи, поражение чести в обширном смысле заняло видное место, и притом в самых разнообразных оттенках.

Самой простейшей формой являлось объявление преступника лишенным чести, бесчестным, причем такое объявление совершалось обыкновенно публично, при более или менее торжественной обстановке, а затем для признанного бесчестным наступал ряд невыгодных последствий по отношению к другим согражданам, обществу и государству. Так, еще по Французскому кодексу 1791 г., при degradation civique*("Лишение гражданских прав (фр.)."), к осужденному обращались с торжественным заявлением: "Votre pays vous a trouve convaincu d'une action infame; la loi et le tribunal vous degradent de la qualite de citoyen franсais"*("Наша страна считает вас уличенным в бесчестном поступке; закон и суд лишают вас французских гражданских прав" (фр.).").

Другую, более разнообразную группу составляли наказания осрамительные или позорящие, состоявшие в исполнении над виновным разных обрядов, долженствующих сделать его посмешищем в глазах толпы, и притом не только во время обряда, но и после того, а вместе с тем причинить ему более или менее сильное нравственное страдание сознанием позора. Средневековые законодательства были особенно богаты этими символическими наказаниями, употреблявшимися или самостоятельно, или как придаток к другим, более тяжким наказаниям, например, к смертной казни. Таково, например, публичное ношение известных предметов, известной одежды, провод по улицам в шутовской одежде или голыми, вождение на осле, публичная дача пощечины рукой палача и т.д. Некоторые из этих форм просуществовали в законодательстве до недавнего времени. Так, во Франции выставка у позорного столба с наложением железного ошейника, причем над головой осужденного прибивалась доска, на которой надписывалось крупно имя и учиненное преступление (carcan et pilory), была отменена только Законами 1832 и 1848 гг. У нас, как мы видели, публичный обряд казни отменен только Указами 1879 и 1881 гг. К этой же категории может быть отнесен встречающийся и ныне в некоторых законодательствах, как взыскание для малолетних, выговор с его двойственным характером порицания и наставления. Как порицание, выговор имеет, несомненно, свойство позорящего наказания.

Третий тип составляют унижающие или устыдительные наказания, заключающиеся в принудительном заявлении осужденным своей вины и раскаяния или перед потерпевшим, или перед целым обществом. Сюда относились, особенно излюбленные в Германии, испрошение прощения у обиженного, соединявшееся нередко с особо унизительными обрядами, стоянием на коленях, целованием руки и т.д., взятие назад оскорбительных слов (Widerruf), в нашем праве - выдача обиженному головою*(2305).

Публичное покаяние в вине, отречение от своих заблуждений было весьма нередким последствием преступлений суеверных, религиозных, если осужденные за эти деяния почему-либо не подвергались смерти. Такова, например, amende honorable*("Публичное покаяние (фр.).") в двух видах: simple и in figuris*("Простое и фигуральное (фр. и лат.).") дореволюционногo французского права. Тяжкий вид ее состоял в том, что осужденный приводился к дверям церкви или суда, где он, в одной рубашке, босой, с веревкой на шее, держа в руках зажженную свечу, должен был, стоя на коленях, громко заявлять, что он преступно и злоумышленно совершил то-то, посягнул на власть короля или на чью-либо честь, в чем и просит прощения у Бога, короля, судьи и потерпевшего. Как разновидность этой формы, являлось специальное испрошение прощения у церкви, принудительное церковное покаяние*(2306).

Некоторое соотношение с этой группой имеет сохранившееся и поныне опубликование в газетах приговора по делам об оскорблении и клевете, составляющее как бы нравственное удовлетворение пострадавшего, а равно допускаемое в некоторых законодательствах, например во французском и бельгийском, особое объявление приговора в общине, где совершено преступление.

Почти полное вымирание этого рода наказания во всех новейших кодексах указывает на его несостоятельность не только в подробностях, но и в самой основе.

Честь, неопороченность доброго имени есть последствие отношений к лицу общества, той среды, в которой он живет и вращается, последствие веры других в его нравственные качества: честь в современном обществе не создается государством, а потому и не может им быть отнята. Назначая как наказание лишение чести, государство употребляет такую меру, осуществление которой в действительности от него не зависит. С другой стороны, бесчестье есть необходимая принадлежность известных преступных деяний, даже известных условий и обстановки этих деяний; отделяя этот момент и употребляя его как самостоятельный вид кары, государство легко может ошибиться в его применении и стать в полное противоречие с общественным взглядом на значение данного преступного деяния*(2307).

Далее, по самому своему принципу это наказание крайне неравномерно, а потому и несправедливо. Чем выше развито в лице сознание личного достоинства, тем сильнее его самолюбие, тем чувствительнее для него всякое публичное унижение, всякое умаление чести; чем ниже нравственный уровень лица, тем безразличнее для него подобные меры взыскания: человек, утративший давно доброе имя, потерявший всякий стыд, становится в этом отношении неуязвимым для государства. Наказание лишением чести действует на преступников обратно пропорционально нравственной испорченности последних.

Наконец, одним из практических средств воздействия на преступника, в смысле его исправления, современные пенитенциаристы признают поднятие нравственной личности преступника; наказания позорящие стремятся к обратному результату - уничтожению последних остатков сознания нравственного достоинства. Как указывал Бентам, эти наказания вместо содействия исправлению еще более укрепляют преступность.

Кроме этих основных недостатков, те из наказаний лишением чести, которые всего долее удержались в кодексах, вызывают и отдельные возражения.

Испрошение прощения имеет, конечно, значение для потерпевшего, когда оно вытекает из доброй воли виновного, является результатом раскаяния; но обязательно назначенное судом, оно теряет всякую силу, становится нередко новым унижением для потерпевшего благодаря тону или жестам, которыми сопровождал виновный произнесение предписанной ему судом формулы извинения.

Относительно выставки у публичного столба и вообще публичного обряда казни еще составители наших Судебных уставов 1864 г. весьма верно указывали, что "с введением публичности на суде и той торжественности, в которую облекаются формы и обряды гласного судопроизводства вообще и суд с присяжными в особенности, исполнение вышеозначенного обряда теряет свое значение. Составляя только окончание той драмы, которая происходила на суде публично, обряд этот представит народу одно праздное зрелище, без всякого поучительного значения. Мало того, после потери своего устрашающего характера обряд этот может даже вредно подействовать на массу народонаселения, представляя ей позор как бы единственным наказанием за тяжкие злодеяния. Конечно, чем менее подавлено в осужденном нравственное чувство, чем менее он преступник по ремеслу, тем положение его при исполнении обряда будет мучительнее. Но для большей части осужденных, а именно для всех тех, которые при совершении своих злодеяний или руководились одними животными побуждениями, или успели убить в себе всякое нравственное чувство, позорный обряд не имеет значения. Таким образом, этот обряд отягощает участь только тех осужденных, нравственные силы которых будут и без того глубоко потрясены публичным исследованием на суде их вины и для которых в месте ссылки наказание, по непривычке к работам, окажется гораздо чувствительнее".

Наконец, выговор, как мера дисциплинарно-воспитательная, может иметь несомненное значение, указывая учинившему всю неправильность его действия, внушая ему необходимость устранения таких поступков в будущем; но выговор, как наказание, лишен всякого репрессивного значения прежде всего по своей формальности. Какое значение может иметь для преступника то, что суд определил применить к нему выговор, нередко даже заочно, и во всяком случае не непосредственно после разбора дела, а по вступлении приговора в законную силу. Если по этому поводу указывают, что выговор для лиц должностных может иметь несомненное значение благодаря внесению его в послужной список, то, очевидно, при этом забывают, что репрессивное значение при таких условиях имеет не выговор, а отметка в формуляре об окончившейся приговором судимости лица.

253. Поражение в правах*(2308). Объявление бесчестным влекло за собою, естественно, и ограничение в правах, которыми пользовалось лицо в государстве, изменение его юридического положения. Поэтому рядом с наказанием лишением чести выросло и наказание лишением прав, но с той лишь разностью, что, относясь к сфере государственного положения личности, вполне доступной для применения кары, это наказание и поныне занимает видное место в лестнице наказаний всех современных европейских законодательств. В своем историческом развитии наказание лишением прав прошло две существенно различные ступени.

Высшая форма, в которой мы встречаем ограничение прав личности, была фикция юридической смерти преступника, встречавшаяся и в римском, и в германском, и в древнеславянском праве. Тяжкий преступник, пренебрегший обращенным к нему требованием закона, навлекший на себя гнев богов и людей, в свою очередь становился чужим для общества; он не мог приблизиться к алтарям, чтобы умилостивить разгневанных богов, он был отлучен от общения с другими людьми, лишен возможности делить с ними кров и пищу (aquae et ignis interdictio). Высказавши пренебрежение к закону, он становился вне его охраны, он лишался того мира, который охраняло государство за своими сочленами (Friedlosigkeit). Подобно дикому зверю, волку (Vargus - древнегерманского права), преступник мог сделаться добычей каждого; как существо бесправное, он подлежал "потоку и разграблению". Мало того, община нередко обещала прощение всякому лишенному мира, если он убьет несколько подобных ему бездомных скитальцев, назначала плату за их головы и т.п.

С развитием общежития, со смягчением суровости казней ограничились и правопоражения сего рода, оставаясь, однако, по существу своему тем же вымиранием личности. С такой, несколько смягченной формой встречается этот институт у нас в рассмотренных выше постановлениях Воинского устава Петра Великого о шельмовании. Ошельмованный, как говорилось в указах того времени, почитался "яко же умре".

С теми же характеристическими признаками, хотя и в смягченной форме, является поражение прав в некоторых кодексах нового времени. Такова, например, mort civile*("Гражданская смерть (фр.).") во Французском кодексе 1810 г., бывшая последствием вечных наказаний. Гражданская смерть производила все те же юpидичecкие пocледcтвия, кaк и смерть физическая: брак разрушался и жена становилась наложницей, а прижитые после того дети незаконными; всякое приобретенное имущество после смерти осужденного поступало в казну как выморочное; но так как осужденный оставался живым, то его личность все-таки пользовалась охраной, а потому такое состояние d'un mort vivant*("Живого мертвеца (фр.).") приводило к бесконечным противоречиям и являлось, как говорит Гарро, учреждением противообщественным, противоюридическим и противохристианским, которое могло существовать разве только в государствах, допускающих рабство. Гражданская смерть была отменена в Бельгии в 1830 г. и во Франции в 1854 г. Такой же тип поражения в правах мы встречаем в некоторых партикулярных немецких кодексах; так, в Баварии гражданская смерть была отменена в 1849 г., а в Ольденбурге - в 1852 г. Но и в этой смягченной форме этот вид правопоражений остается и принципиально несостоятельным, и практически нецелесообразным. Юридическое понятие "живого мертвеца" по необходимости приводит к неразрешимым противоречиям: потерявший имущество и имущественную правоспособность тем не менее является собственником, даже с первого дня ссылки; исторгнутый навсегда из семейного и родственного союза, он, однако, не только является семьянином, но даже получает возможность вступить в новый брак, даже на более льготных условиях, чем не последовавший за ним супруг. Своей всеобъемлемостью лишение всех прав захватывает и такую сферу личности, которая не разрушается или может не разрушаться преступлением; своей бесповоротностью оно противодействует в самом корне принципам пенитенциарным, уничтожая для наказанного всякую возможность рассчитаться со своим прошлым, загладить свою вину.

Взамен этой фикции вымирания личности доктрина выдвинула теорию ограничения юридических прав и дееспособности. Совершение преступлений особенно тяжких, указывая на опасность преступника для общества, на отсутствие в нем нравственных принципов, уважения к праву и т.д., естественно, отражается и на его юридических отношениях к другим. Оно лишает виновного доверия государства и, следовательно, лишает его права занимать такие должности, заниматься такой деятельностью, которая предполагает особое доверие к исполнителю; проявленная преступником порочность лишает его тех почестей и прерогатив, того особого положения, которое он занимал в государстве вследствие ли его прежних личных заслуг или заслуг его предков. Равным образом существенно изменяет его юридическое положение и сам акт отбытия наказания, особенно долгосрочного лишения свободы, ставя наказанного в такие условия, при коих пользование многими правами гражданскими представляется невозможным.

Но эта новая постановка вопроса о правопоражении далеко не вполне установилась даже в новейших кодексах, которые в этом отношении представляют значительное различие*(2309).

Всего ближе к старой системе стоит ныне действующее французское законодательство, которое знает несколько видов поражения прав: la degradation civique, l'interdiction legale, l'interdiction de certains droits. La degradation civique*("Лишение гражданских прав, лишение осужденного имущественных прав, лишение некоторых прав (фр.).") употребляется как наказание самостоятельное и как дополнительное. Она заключается: 1) в лишении всех прав политических и служебных, как-то: в лишении всякой занимаемой виновным публичной должности или публичного звания, в лишении права на участие в выборах, в службе государственной, военной*(2310), в лишении знаков отличия, права носить оружие и т.д.; 2) в лишении многих прав общественных, как то: права быть экспертом, свидетелем под актами, требующими свидетельской скрепы, права давать в уголовных делах свидетельства под присягой, права содержать публичные школы, быть в них воспитателем, преподавателем и т.д.; 3) в лишении некоторых прав семейных, как то: права быть опекуном, попечителем, членом семейного совета*(2311). Как наказание дополнительное, эта мера сопровождает: les travaux forces, la detention, la reclusion и le bannissement*("Каторжные работы, заключение в тюрьму, лишение свободы, ссылка (фр.)."); она неделима, пожизненна, и ее применение всегда обязательно для суда. L'interdiction legale хотя и названо наказанием, но в действительности является гражданским последствием наказания. Оно заключается в лишении права управлять и пользоваться своим имуществом во все время заключения, почему к имуществу виновного назначается опека; виновному не могут быть передаваемы никакие денежные суммы, никакая часть его дохода; но с окончанием наказания опека прекращается, и все имущественные права осужденного восстановляются*(2312). Эта мера сопровождает: les travaux forc es, la d etention и la r eclusion. Наконец, l'interdiction de certains droits*("Лишение некоторых прав (фр.).") заключает в ceбе почти все те правопоражения, которые входят в d йgradation civique, но, во-первых, назначение этого правопоражения необязательно для суда; во-вторых, отдельные виды поражения прав, входящие в это наказание, могут быть назначаемы не только совместно, но и порознь, и, в-третьих, оно может быть назначаемо не только пожизненно, но и срочно. Независимо от сего, в тех случаях, когда до Закона 1854 г. назначалась гражданская смерть, т.е. при travaux forces а perpetuite, deportation*("При пожизненных каторжных работах, ссылке (фр.).") и при смертной казни, сохранены еще три вида правопоражений, смягченные для приговоренных к депортации Законом 25 марта 1873 г. о положении ссыльных в Новой Каледонии и Законом 10 марта 1877 г. о наследовании после ссыльных, а именно: недействительность духовного завещании осужденных, лишение их права распоряжаться имуществом посредством дарения и лишение права приобретать имущество по завещанию и дарению, за исключением алиментов. Наконец, в Законах гражданских содержится еще несколько указаний о последствиях присуждения к peine afflictive et infamante *("Телесное и позорящее наказание (фр.)."), а именно относительно ограничения прав мужа по отношению к жене, о праве просить фактического расторжения брака, т.е. отлучения от стола и ложа. Кодекс бельгийский знает: 1) потерю должности, знаков отличия и титулов как последствие наказаний до reclusion включительно; 2) interdiction legale*("Лишение осужденного имущественных прав (фр.)."), с прямой оговоркой о сохранении права делать завещание и 3) лишение служебной правоспособности, и притом или пожизненно (при каторге), или срочно, причем по отношению к приговоренным к тюрьме только в особо указанных в законе случаях.

Значительный шаг вперед по вопросу о поражении прав представляет Кодекс германский, стремящийся, хотя и не вполне последовательно, с одной стороны, провести тот принцип, что поражение прав должно иметь своим основанием не род отбытого наказания, а свойство преступления, а с другой - вводящий начало дробимости и срочности правопоражений. Правопоражение распространяется на публичные права (Ehrenrechte), и притом права приобретенные поражаются навсегда, а правоспособность - на срок; к первым относятся: потеря занимаемой должности, звания, титула, ордена, почетных отличий, прав, приобретенных по выборам*(2314); ко вторым - права вступать в военную, гражданскую или общественную службу; участвовать в выборах и быть избираемым; носить национальную кокарду; быть свидетелем под документами, требующими скрепы; быть опекуном, попечителем, членом семейного совета; поражение правоспособности может быть назначаемо на срок от 1 до 5 или от 2 до 10 лет. В случае присуждения к смертной казни и к заключению в Zuchthaus суду предоставляется право назначить, сверх главного наказания, и лишение почетных прав; то же допускается и при назначении тюрьмы на срок свыше 3 месяцев, но лишь при особом указании на то закона. Присуждение к заключению в Zuchthaus во всяком случае влечет навсегда потерю права служить в войске и занимать государственные и общественные должности*(2315).

Кодекс венгерский как дополнительные наказания знает: 1) служебные правопоражения, совмещающие потерю звания, должности, пенсии и иных служебных преимуществ, а равно и служебной правоспособности, при проступках на срок от 1 до 3 лет, а при преступлениях - от 3 до 10 лет; 2) временное лишение политических прав, причем оба вида правопоражений не соединяются обязательно ни с каким наказанием, а применение их поставлено в зависимость от указаний Особенной части.

Еще с большей последовательностью проводит ту же систему Голландский кодекс (§ 28-31), так как он ставит правопоражение в прямую зависимость от свойства преступных деяний и назначает эти правопоражения только на известный срок; ту же систему принимает Норвежский проект. Наше действующее Уголовное уложение усвоило в этом отношении, как мы видели, старую систему бессрочности и безусловности большинства правопоражений.

254. Обращаясь к теоретической оценке этого типа правопоражений, нельзя прежде всего не заметить, что, как указано выше, его существование в карательной системе с необходимостью вытекает из того особого отношения к государству, в которое ставит виновного как учиненное им преступление, так и понесенное за него наказание, и весь вопрос сводится к установлению объема и условий праволишений.

Объем праволишений определяется основной формулой: преступник, оставаясь личностью, следовательно, сохраняя правоохрану своих личных прав, теряет государственное и общественное доверие со всеми правами и прерогативами, с ним связанными. Поэтому правопоражение прежде всего падает на общественную и служебную сферу деятельности виновного, и притом как по отношению к правам и привилегиям, им уже npиoбретенным, которыми он пользовался, так и по отношению к самой возможности их приобретения, к его публичной правоспособности.

В области служебных прав правопоражение влечет за собой утрату той должности и того звания, которое занимал виновный по службе государственной и общественной, а равно и права поступать на таковые или быть в них избираемым. Отсутствие общественного доверия, естественно, разрушает далее право участвовать в выборах как общегосударственных, так и местных или сословных. Далее, ввиду того положения, которое ныне имеет во всех государствах военная служба как осуществление права защиты отечества, правопоражение влечет за собой увольнение с этой службы и лишение права поступать на таковую. Сюда же относится лишение правa исполнять обязанности или деятельность, предполагающие особое доверие и незапятнанное поведение, как, например, право принимать участие в опеке и попечительстве, быть третейским судьей, присяжным или частным поверенным, участвующим в конкурсе или администрации, право быть присяжным заседателем, начальствующим, воспитателем или учителем в общественных и частных учебных заведениях, исполнять обязанность духовных лиц, а в вероисповеданиях христианских и право принадлежать к клиру; право быть свидетелем при договорах и актах, требующих свидетельской скрепы, и т.д.

Вместе с должностью, а для неслужащих и независимо от того, правопоражение влечет утрату всех отличий, по службе полученных, как то: чинов, орденов, знаков отличия, дипломов, почетных титулов и т.п. Такое лишение распространяется, конечно, на отличия, полученные по службе и деятельности государственной и общественной, но не может распространяться на отличия, полученные, например, вследствие промышленной, ученой, благотворительной деятельности лица, в чем бы такие отличия ни заключались. Спорным является только вопрос о таких званиях и присвоенных им знаках, дипломах и т.п., которые хотя и основываются на ученых заслугах лица, но в то же время создают для него известные преимущества по службе или государственному положению, каковы, например, ученые степени, свидетельства об окончании курса, о выдержании испытания и т.п. Ввиду служебного значения таких документов казалось бы возможным допускать лишение и этих дипломов.

Далее следует лишение прав сословных или прав состояния. Допустимость такого праволишения вызывала против себя двоякого рода возражения. С одной стороны, указывали, что этим путем создается как бы неравноправность сословий перед уголовным законом, и притом неравноправность значительная для известных сословий: на каком основании дворянин, учинивший преступление, в силу этого может быть зачислен в мещане или крестьяне? С другой стороны, указывали, что сословное положение лица, например принадлежность к потомственному дворянству, в огромном большинстве случаев есть факт, создаваемый актом рождения, который никакое позднейшее преступление уничтожить или стереть не может. Но оба эти возражения не могут иметь принципиального значения, по крайней мере по отношению к России, ввиду ее государственного строя. Пока существуют сословия, пользующиеся особенными государственными и общественными прерогативами, удаление из этого привилегированного сословия вследствие учинения преступления является мерой вполне понятной и целесообразной. Равным образом падает и второе возражение, как скоро мы будем иметь в виду, что наши сословия не имеют кастового, замкнутого характера, создаваемого только рождением, что даже высшее из них - дворянское, приобретается у нас получением известного чина или ордена, т.е. является само по себе как бы известным служебным отличием. Как говорила Комиссия Государственного Совета 1879 г. (журнал N 5, с. 11), "если правопоражение может обнимать лишение чинов и орденов, то нет причины не распространять его на последствия сих чинов или орденов, т.е. на право принадлежать к привилегированному состоянию, причем наказанный должен быть переведен в состояние непривилегированное. Такой переход не может служить к умалению достоинства сих состояний, являясь лишь логическим выводом иepapxической постепенности состояний по действующему праву".

При этом, конечно, наряду с поражением прав сословных, наступает и потеря сословных почетных титулов, каковы титулы княжеский, графский, баронский.

В ином положении стоит вопрос о поражении прав частных, допускаемых, например, нашим действующим правом, т.е. прав семейных и имущественных *(2316).

Прежде всего, учинение преступного деяния само по себе не разрушает ни союза супружеского, ни союза родителей и детей, и тем более основанных на происхождении или браке отношений родства или свойства; мало того, весьма нередко такое учинение не влияет и на нравственный характер этих отношений, не колеблет крепости и устойчивости этого союза, так что государство в сущности оказывается бессильным порвать эти узы. Насильственно же прекращая семейные связи, государство вносит принцип разрушения в институт, им же столь заботливо охраняемый.

Конечно, устраняя разрушение семьи и родства из области правопоражений уголовных, государство должно приискать исход для тех случаев, когда учинение преступления и отбытие наказания может повлечь изменение и в семейных отношениях супругов или родителей и детей. Таким образом, например, совершение тяжкого преступления может разрушить нравственное единение супругов и послужить основанием для расторжения брака; точно так же долговременное, а в особенности пожизненное лишение свободы при обязательном сохранении брака может повести только к безнравственным последствиям для невинного супруга, а при ссылке, кроме того, вредно отразиться и на колонизации; поэтому при таких условиях необходимо допустить не только фактическое, но и юридическое расторжение брака.

Равным образом, если пo законам гражданским, из союза брачного или отношений родителей к детям вытекают какие-либо права мужа или родителей, имевшие, так сказать, публичный характер, то государство имеет полное основание лишить виновного этих прав. Таковы, например, право мужа требовать жену к совместному жительству, право дисциплинарной власти родителей над детьми, право отказать в согласии на брак и т.п. При некоторых преступлениях такое лишение является даже необходимым, так как сохранение за родителями их власти могло бы гибельно отразиться на участи детей. Но все эти изменения, по их юридической природе, должны почитаться не наказанием, а гражданскими последствиями преступного деяния, а потому и должны определяться отчасти в законах гражданских, отчасти в законах, определяющих порядок отбытия наказаний, например в Уставе о ссыльных. Подтверждением необходимости такого перенесения является конструкция этого правопоражения в законодательствах, стоящих, так сказать, на полпути, например, в нашем Уложении 1845 г. Присуждение к таким-то наказаниям "сопровождается лишением прав семейственных", "последствие осуждения есть потеря прежних прав семейственных", но и то и другое выражение юридически неверно: осуждение "не сопровождается" и не имеет последствием такой потери, так как для ее наступления необходимо не только желание, но и известная юридическая деятельность или бездействие невинных лиц, например, неследование супруга или детей за осужденным, ходатайство о разводе и т.д., или даже самого осужденного, например, ходатайство о расторжении брака при неследовании супруга; очевидно, что при таких условиях наступающее последствие не может быть определяемо как наказание дополнительное. А между тем данная ему конструкция может возбуждать значительные сомнения: заключается ли в поражении супружеских прав и поражение обязанностей? Может ли, например, жена, не последовавшая за мужем, требовать от мужа, не воспользовавшегося правом развода, но освобожденного от поселения, алиментов? Может ли муж, освобожденный от поселения, требовать к себе жену, оставшуюся в Европейской России? Могут ли супруги ходатайствовать о разводе, когда осужденный супруг уже отбыл наказание, или же брак восстановляется во всей своей силе? и т.д. Но столь же несостоятельным является и отнесение к наказанию разрушения союза родства или свойства. Если это правопоражение не зависит от усмотрения родственников, наступает силою самого закона, то тем более делается очевидным его несостоятельность: каким образом может разрушить закон союз родителей с преступными детьми, союз, так глубоко коренящийся в человеческой природе, в лучших ее нравственных качествах? Права осужденного на материнскую слезу и ласку не разрушит никакой писаный закон. А затем и здесь возникает вопрос об объеме поражаемых прав, о распространении этого правопоражения не только на права, но и на обязанности.

Точно так же факт преступления не стоит ни в каком прямом соотношении с поражением прав имущественных. Какое бы преступление ни совершил виновный, нельзя лишить его возможности и права трудиться и пользоваться результатами труда; напротив того, правильная организация работ, заинтересованность в них самого арестанта составляет одно из существенных условий тюремной реформы.

Распространение же правопоражения на имущество, уже находившееся в обладании виновного, если наказание не составляет денежного взыскания, будет актом совершенно произвольным, не оправдываемым никакими соображениями права, а иногда даже и невыгодным с точки зрения государственных интересов.

Но, конечно, и в этом отношении сам факт отбывания наказания, в особенности долгосрочного, не может не влиять на отношение наказанного к его имуществу. Нельзя допустить, чтобы преступник, содержащийся в тюрьме, мог непосредственно распоряжаться своим имуществом, вступать в сделки и обязательства, пользоваться доходами; это противоречило бы самым элементарным требованиям тюремной дисциплины. Но все эти ограничения являются не наказанием, а условиями тюремного режима, а потому и должны быть указаны в уставах тюремных.

С другой стороны, при аресте собственника или владельца имущества последнее остается без всякой охраны и защиты; государство должно принять меры для устранения расхищения такого имущества, для обеспечения как самого наказанного в будущем, так и его семьи во время его заключения. Наиболее удобным для этого средством является назначение особой опеки над имуществом таких лиц, причем определение условий и порядка назначения такой опеки должно быть сделано в законах гражданских. Поэтому принятие начала полного перехода всего имущества к наследникам, да притом только к наследникам по закону, представляется и несправедливым, и нецелесообразным. В особенности это очевидно по отношению к поражению завещательных прав по этому имуществу. Обвиняемый составил завещание в пользу жены, распределил поровну между дочерьми и сыновьями, назначил его на дела благотворительности - все эти распоряжения недействительны, но кто же этим наказан? Жена, дети, благотворительные учреждения*(2317). Говорят, что он может отказать на преступные цели своим соучастникам. Может быть, но нельзя же запретить топить в городе печи для предупреждения возможных пожаров. Да и много ли таких завещаний!

Иначе ставится вопрос относительно ограничения занятий и деятельности наказанного, являющихся, как ограничение средств заработка, также особым видом поражения имущественных прав.

Нечего и говорить, что во время нахождения заключенного в тюрьме выбор его занятий определяется условиями тюремного порядка; но и по освобождении из тюрьмы иногда представляется необходимым ограничить право лица на известные деяния. Такое ограничение должно быть назначаемо за те преступные деяния, которые по сопровождавшим их обстоятельствам могут сделать опасным сохранение за осужденным этих прав ввиду усмотренной судом его неспособности или нерадения и даже злоупотребления в пользовании этими правами. К числу таких профессиональных прав может, например, относиться лишение права быть издателем газеты, врачом, аптекарем, служить по железным дорогам, торговать порохом, ядовитыми веществами, содержать типографию, питейные дома и т.п.

При этом, конечно, перечень правопоражений должен быть сделан в Уголовном кодексе или в Общей его части, или, по отношению к поражению профессиональных прав, при изложении отдельных преступлений, а затем с ним должны быть согласованы и законоположения о службе государственной и по выборам, о ремеслах и промыслах и т.д.*(2318)

При наиболее важных преступлениях все эти правопоражения могут наступать в их совокупности, но при менее значительных, смотря по их свойству, должны быть определяемы и правопоражения в отдельности, смотря по юридической природе преступления, по его индивидуальной обстановке. При этом те права, то общественное положение, которыми обладал преступник в момент вступления приговора в силу, естественно, утрачиваются бесповоротно. Они могут быть восстановлены разве путем монаршего милосердия, но поражение правоспособности, возможности приобретения права при срочных наказаниях должно быть срочным, т.е. должно продолжаться как во время отбытия наказания, так и известное число лет после того, так как закрыть навсегда для отбывшего наказание возможность возвратиться в общегражданское положение было бы мерой и нецелесообразной, и несправедливой*(2319).

С точки зрения теоретической, разрушение доверия и поражение прав должно быть прежде всего последствием преступления, а не наказания, являющегося искуплением вины: "Не эшафот наносит стыд, а преступление, им караемое", его обстановка, способ совершения, и в особенности мотивы, его вызвавшие; но от этого принципа во всех законодательствах, даже позднейших, делается отступление в том отношении, что правопоражения приводятся в соотношение не только с преступлениями, но и с наказаниями; в особенности значительные отступления допущены нашим действующим Уложением, так как не только более тяжкие наказания, например каторга, всегда влекут за собою правопоражения, но и при тюрьме правопоражения наступают для привилегированных сословий безусловно. Такая система, представляющая выгоды в отношении законодательной техники, оправдывается тем, что при самом назначении наказаний за отдельные преступления законодатель руководствуется, между прочим, и их позорящим характером, но это соображение не имеет силы по отношению, например, к исправительному дому, а потому представляется желательным, чтобы за исключением преступных деяний, обложенных наиболее тяжкими наказаниями, каторгой, или особо указанных в законе, поражение прав являлось бы всегда факультативным, т.е. применение его судом зависело бы от обстоятельств отдельного случая.