§ 5. Oбщие источники действующего уголовного права россии

49. С 1845 г. главный источник нашего уголовного законодательства получил название "уложения", его подстатейные цитаты не восходили ранее 1845 г., но при ближайшем рассмотрении его содержания оказывалось, что это Уложение несравненно более походило на свод, чем на кодекс, систематически построенный на едином общем начале. Да и сами его составители так смотрели на свою работу. "Уложение, - говорят они в обозрении работ, - долженствовало быть и есть не что иное, как собрание очищенных, приведенных в порядок и ясность, дополненных и во многом исправленных, но, однако ж, в общем составе и существе своем прежних уголовных наших законов. Оно в некотором смысле занимает среднее место между обыкновенным сводом и тем, что в наше время именуется кодексом законов. Редакторы желали бы иметь право назвать его сводом усовершенствованным".

Таким образом, Уложение 1845 г. входило в общую цепь кодификационных работ, начавшихся с Уложения царя Алексея Михайловича, а затем непрерывно, хотя и бесследно продолжавшихся два столетия и только при императоре Николае I завершившихся изданием Свода законов. Точно так же не разорвана эта преемственная связь с нашим старым правом и с изданием действующего Уголовного уложения, так как, являясь по способу его построения, по его системе действительным "уложением", а не сводом, оно усвоенные им начала заимствует не только из Уложения 1845 г., но и из Свода законов.

Уложение царя Алексея Михайловича*(332) было выражением того исторического движения русской жизни, которое началось со времени московских собирателей Русской земли, а в особенности с Иоанна III. Государство и верховная власть выдвигаются на первый план, стушевывается жизнь земщины, общества. Беспорядки и неурядицы безгосударного времени, эпохи "великого шатания земли Русской" не могли остановить общего движения народной жизни. Мало того, эти последние вспышки угасающей самостоятельной жизни земства только доказывали несостоятельность той формы, в которую вылился старый государственный уклад, и, следовательно, служили новому началу, хотя и с отрицательной стороны. С воцарением дома Романовых эта новая форма государственного строя достигла своего почти окончательного выяснения и была уже готова отлиться в законодательные формы, ждала только веления власти. С другой стороны, и сама эпоха умирения земли должна была прежде всего вызвать более точное определение юридических отношений, создание кодекса. Новое Уложение было необходимо уже и потому, что поколебались все основы юридического порядка; своеволие, буйства, разбои и грабежи стали повседневным явлением и требовали напряженной государственной деятельности; права и суда не существовало, надлежало водворить их, восстановить в народном сознании забытое уважение к правосудию, боязнь царского гнева. Как замечает проф. Сергеевич, есть основание думать, что поводом к изданию Уложенияпослужило челобитье низших разрядов служилых людей, дворян, стольников, посадских и торговых людей, всех тех, которые в эпоху междуцарствия от великой тяготы врознь брели.

Вызванное неурядицами, оставленными в наследство смутным временем окрепавшему государству, Уложение должно было водворить порядок на Руси, дать суд правый и равный, освободить народ от разорявших его судебных волокит и судейской неправды, установить единство права во всем государстве: "Чтобы Московского государства всяких чинов людям, от большого и до меньшего чину, суд и расправа была во всяких делах всем равна" или, как говорит подробнее статья 1 главы X, "суд судити и всякую расправу делати всем людям Московского государства, от большого и до меньшего чина в правду; также и приезжих иноземцев, и всяких прибылых людей, которые в Московском государстве будут, тем же судом судити и расправу делати, по государеву указу в правду, а своим вымыслом в судных делах по дружбе и по недружбе ничего ни прибавливати, ни убавливати, а недругу не мстити, и никому ни в чем, ни для чего не наровити, делати всякие государева дела, не стыдяся лица сильных, и избавляти обидящего от руки неправедного". И Уложение стало на высоте его признания. Кому не известна несколько напыщенная, но в главных чертах верная характеристика Уложения, сделанная проф. Морошкиным: "Уложение вечно пребудет первообразом русского законодательного ума, русского гражданского быта и юридического слова: Уложение родовито, как Москва, патриархально, как русский народ, и грозно, как царский гнев"; нельзя не вспомнить, как благоговейно относилась к Уложению Екатерина II. Да и ныне для нас могут служить образцом простота, точность и образность его текста: как далеко оставляет оно за собой и испещренный германизмами слог петровских указов, и витиеватое велеречие законов Екатерины, и канцелярское многописание эпохи Свода и Уложения!

16 июля 1648 г. царь и Дума решили составить Уложенную книгу; предварительные работы были поручены боярам-князьям Одоевскому и Прозоровскому, окольничьему князю Волконскому и дьякам Леонтьеву и Грибоедову*(333); и уже 3 октября началось слушание Уложения на собранном для того Соборе. Со всех концов России были призваны выборные, люди смышленые, коим государево и земское дело было бы за обычай. Уложение им было чтено, и по их челобитью вносились в проект Уложения дополнения и поправки, а затем они закрепили его своими подписями "и указал государь то все уложение написать на список и закрепити тот список... А закрепя то уложение руками, указал государь списати в книгу, а с той книги... напечатать многия книги".

Царь хотел, чтобы "его государства царственное и земское дело с теми со всеми выборными людьми утвердити и на мере поставити, чтобы все те великие дела, по нынешнему его государеву указу и соборному уложению, впредь были ничем нерушимы". Работы Собора окончились, как видно из послесловия к нему, 29 января 7157 г. (1649): "Совершена сия книга... лета 7157 генваря в 29 день"*(334), почему и само Уложение обыкновенно датируется 1649 г. 335

Уложение составилось из разнообразных источников: так, в него вошли постановления судебников Великокняжеского и Царского, указные книги приказов, в особенности Разбойного, и боярские приговоры, а равно иноземное греко-римское право*(336). В предисловии к Уложению говорится: "Которые статьи написаны в правилах св. апостол и св. отец и в градских законах греческих царей, а пристойны те статьи к государственным и к земским делам, и те бы статьи выписать, и чтобы прежних великих государей царей и великих князей российских и отца его государевы указы и боярские приговоры на всякие государственные и земские дела собрать и с старыми судебниками справить. А на которые статьи в прошлых годах прежних государей указу не положено и боярских приговоров не было, и те бы статьи по тому же написати и изложити по его государеву указу общим советом". Кроме этих названных в предисловии источников, сильное влияние на Уложение оказал еще один источник, упоминаемый в отметках на подлинном свитке Уложения, а именно Литовский статут (3-й редакции 1588 г.), повлиявший в особенности на главы, относящиеся до права государственного и уголовного; так, глава XXII: "За какие вины кому чинити смертную казнь и за какие вины не казнити" почти целиком взята из статута*(337); но, однако, эти заимствования делались со значительными изменениями, в особенности в карательной части постановлений, в виде, например, определения простой смертной казни вместо квалифицированной и т.п. Наконец, многие статьи были составлены на основании существовавших обычаев, а равно и челобитных выборных людей, участвовавших в Соборе.

Уложение заключало в себе постановления по всем отраслям права: в нем перемешаны статьи, относящиеся к законам государственным, финансовым, полицейским, гражданским, судопроизводственным; законы уголовные сосредоточены главным образом в главах I, II, X, XXI и XXII, но они встречаются в отдельности и в других главах*(338).

Во взгляде на существо преступных деяний Уложение и отдельные указы этого периода являлись верными представителями окрепнувшего государственного строя. Понятие о преступнике как о земском разорителе, о ведомом лихом человеке, которое стояло на первом плане в судебниках и уставных грамотах, стушевывается. Государево дело-вот преобладающий элемент юридических отношений того времени. Самодержавная власть делается основным, двигающим принципом всей народной жизни, все люди божьи да государевы, а потому неповиновение и противодействие этой всемогущей власти составляют самую выдающуюся черту преступления. Неисполнение всякого царского указа и запрета возводится в разряд важных преступлений, и жестокие наказания назначаются за такие деяния, которые сами по себе не заключают ничего особенно вредного или опасного; так, например, за охоту около Москвы назначается смертная казнь. Не только преступления, направленные против главы государства, против порядка управления, неисполнение царских указов и т.д. получают первенствующую роль, но это значение переносится и на все деяния, которые, хотя и косвенно, свидетельствуют о неуважении к особе царя; таким образом, усиливаются, например, наказания за преступления, совершенные в присутствии государя или на государевом дворе. Точно так же Уложение окончательно закрепляет вмешательство государства в религиозно-нравственную сторону народной жизни: преступления против религии и нравственности, в особенности в отдельных указах эпохи Уложения, получают широкий объем. Поэтому характеристикой понятия преступного деяния, по Уложению, является забвение Божьей заповеди и царского приказа: "а кто забыв страх божий и государево крестное целование", "а кто учинит злодеяние, не бояся Бога и не опасаяся государския опалы и казни". Самой основой преступности некоторых деяний является указываемое и в тексте закона нарушение правил церковных, постановлений отцов церкви.

В юридическом понятии преступного деяния получает значительное развитие понятие о вине. Уложение различает убийство неумышленное, бесхитростное, от умышленного; различает отдельные виды участия и прикосновенности (X, 198, XXII, 12, 19); степени осуществления злого умысла (X, 202, XXII, 8); дает подробные постановления о необходимой обороне, указывает на крайнюю необходимость, на обстоятельства, увеличивающие и уменьшающие вину, и т.д.

В учении о наказании рядом с понятием о нем как о материальном возмездии появляется представление об утилитарном его значении в простейшей форме устрашения других: "казнити смертью безо всякия пощады, чтобы, на то смотря, иным неповадно было так делать"; "чтобы иные такого беззаконного и скверного дела не делали и от блуда унялися" и т.д.; стремлением к устрашению объясняется и часто встречающийся в Уложении вид уголовной угрозы-"наказати нещадно", "без всякия милости", "без пощады" и т.д.

Наиболее распространенным наказанием, по Уложению, является смертная казнь; хотя, несмотря на ее частое применение, можно сказать, что Уложение сравнительно с одновременными ему западными кодексами представляется мягкосердным, так как оно угрожает главным образом простой смертной казнью и только в пяти случаях назначает смертную казнь квалифицированную. Рядом со смертной казнью стоят в Уложении телесные наказания членовредительные и болезненные, денежные пени и только в исключительных случаях-лишение свободы, ссылка в окраинные *(Здесь и далее имеются в виду города на окраинах России. - (Ред.)) города, осрамительные наказания, как выдача головою, и т.д.

50. Издание Уложения, конечно, не могло остановить дальнейшего развития законодательства не только в силу общего движения юридической жизни, но и потому, что оно представлялось сводом весьма неполным. Уже в царствование Алексея Михайловича появляются не только отдельные законы, но и обширные узаконения, под именем новоуказных статей дополнявшие Уложение. Таковы по отношению к уголовным законам Новоуказные статьи 22 января 1669 г. о татебных, разбойных и убийственных делах (Полное собрание законов, N 441), представлявшие целый уголовный кодекс, более обширный, чем относящиеся сюда главы Уложения 1649 г., и значительно смягчающий суровость его казней. Реформаторская деятельность Петра Великого, охватывавшая все стороны государственной жизни, конечно, выразилась и в столь же обширной законодательной деятельности, и, в частности, в законодательстве уголовном: беспрестанно являлись указы, установлявшие наказания случайные, ad hoc, нередко противоречивые и по отношению к Уложению, и между собой; в судебную практику вносились хаос и безурядица. Как говорили сами законодатели, "после старого много раз указы изданы и в разное время выдавались, и затем одни с другими несогласны, через что случается поддержка бессовестным судьям, которые, подбирая указы, на которую сторону хотят, решают".

Поэтому понятно, что во все царствования, начиная с Петра I и кончая Николаем I, идет постоянный ряд попыток или свести в одно целое все эти разнородные законы, согласовать их с Уложением 1649 г., кодифицировать их339 или же заменить их новыми законоположениями, уставами.

Все эти многообразные попытки по их характеристическим особенностям могут быть сведены к трем группам: к первой относятся попытки, ставящие своей задачей соединить все отдельные законы в одно целое, согласовать их между собой, составить "свод"; ко второй-попытки перенести к нам иностранные законы или в виде простого перевода, или в виде переработки, согласования с отечественными узаконениями, и, наконец, к третьей-попытки создать Уложение общее, или только специально уголовное, на началах разума или естественного права.

51. Кодификационная попытка первой группы относится еще к царствованию Петра I340. Еще прежде начала единодержавия Петра I, 6 июня 1695 г. (Полное собрание законов, N 1513), состоялся Указ, коим повелено было всем приказам составить из дел выписки таких статей, которые могли бы служить дополнением к статьям Уложения и Новоуказным статьям, и эти выписки иметь в приказах в готовности до нового указа. Затем, 18 февраля 1700 г. (Полное собрание законов, N 1765) состоялся новый указ, которым учреждалась Особая палата об Уложении, или "полата бояр, которые сидят у Уложения". На обязанности ее было возложено внести в подлежащие места Уложения последовавшие после его издания именные указы и постановления, известные под именем Новоуказных статей, а также состоявшиеся по делам решенным боярские приговоры и, таким образом, составить Новоуложенную книгу.

Палата была составлена из многочисленного персонала бояр, окольничих, стольников, думных дворян и думных дьяков, всего до 70 человек, хотя в отдельных заседаниях бывало иногда не более 15 человек; главным начальствующим был князь Троекуров; заседания продолжались до половины ноября 1703 года.

Всего труднее было добыть из приказов находящиеся в них списки с указов и новоуказных статей, так что приходилось требовать по нескольку раз. Так, Приказ холопьего суда отписывал, что "подъячие за тем его государевым делом сидят все и из приказа их не выпущают"; иные приказы отписывались еще жалобнее: "Сидят де подъячие денно и нощно", а указы все-таки доставлялись с превеликим трудом: Патриарший приказ на дополнительное требование о присылке недостающих указов отвечал: "Опричь тех указов, которые внесены к боярам в палату, в патриаршем приказе нет, и вершат дела и управляют ныне по правилам св. отцов и по уложению... а которые дела и указы прежних патриархов были в сундуках поставлены в кладовых палатах, и за те де дела приняться невозможно, они погнили".

Но, несмотря на эти затруднения, Палата слушала и пополняла главы Уложения по порядку, и к июлю 1701 г. прошла, таким образом, все Уложение, а затем, хотя и со значительными перерывами, продолжала второе чтение и окончательную редакцию Новоуложенной книги, что и окончила к 1703 г. Но тем не менее составленная ею Новоуложенная книга не была обнародована, сохранился только проект манифеста об обнародовании нового Уложения и о введении его в действие*(341).

Безрезультатность работ Палаты побудила ПетраI прибегнуть к более крутой мере. Указ 15 июня 1714 г. (Полное собрание законов, N 2828) повелевал: "Ревнуя по закону божию, дабы во всех от Бога данных Его Царскому Величеству государствах суд был всем повсюду равный, без богоненавистного лицемерия и противной истине проклятыя корысти, повелеваем всякаго чина судьям всякия дела делать и вершить по уложению, а по новоуказным пунктам и сепаратным указам отнюдь не делать"; даже было указано, что те дела, которые были решены по новоуказным статьям, изданным "противно" Уложению, после шведской войны вновь перевершить. Но выкинуть таким образом всю полувековую законодательную работу представлялось, конечно, невозможным, а потому тот же указ сделал исключение для тех новоуказных пунктов, которые учинены не в премену, а в дополнение Уложения; те повелено было принимать в исполнение, пока новое Уложение издано будет, все же остальные, хотя бы и именные, отставить и в приговоры не вписывать. Но вслед за тем надо было выяснить, какие же из новоуказных статей противоречат Уложению и какие нет, а для исполнения этого была образована, по указу Сената, особая комиссия, работавшая с 1714 до 1718 г. Эта комиссия представила 10 глав так называемого Сводного уложения; но работа ее осталась без рассмотрения и без всяких последствий*(342).

Составление Сводного уложения было задачей законодательных комиссий при императоре ПетреII в 1728 г., к участию в которой были приглашены выборные от шляхетства, при императрице Анне в 1730 г. при участии в ней, кроме шляхетства, выборных от духовных и купечества; в этой комиссии составление Сводного уложения было только приуготовлением к сочинению нового Уложения, но комиссия безрезультатно просуществовала до 1741 г.; и позднее, при императоре ПавлеI, на основании Указа 16 декабря 1796 г., комиссия составления законов должна была составить сборники: уголовный, гражданский и казенных дел; она составила, между прочим, 13 глав уголовного сборника и прекратилась за смертью императора.

К этой же группе нужно отнести и законодательные комиссии императрицы Елизаветы. Первые работы начались уже в 1741 г., когда именным указом повелено быть комиссии из нескольких сенаторов для пересмотра указов и сделания реестра тем из них, которые должны быть отставлены, как с состоянием сего настоящего времени несходные и пользе государственной противные. Но из комиссии ничего не вышло: в 1754 г. граф Шувалов доложил, что "хотя тому уже 12 лет, как изволили предлагать нам заняться этим делом, но по несчастью нашему мы не способились исполнить желание Вашего Величества"*(343). Вслед за тем 11 марта 1854 г. состоялось уже повеление об учреждении при Сенате новой комиссии из разных лиц, причем подготовительные работы возложены на отдельные ведомства. Комиссия составила план нового Уложения, разделенного на 4 части, и внесла его на апробацию Сената, который утвердил план и Указом 24 августа 1754 г. определил дальнейшую деятельность комиссии. Хотя в Указе 1754 г. эта комиссия названа Комиссией сочинения Уложения, хотя, по определению Сената, на нее возлагалось "сочинить законы ясные, всем понятные и настоящему времени приличные", но, как видно из содержания работ этой комиссии, ныне опубликованных*(344), она в действительности имела в виду составление Сводного уложения. Комиссия к апрелю 1755г. составила две части своего труда, которые, по рассмотрении их в Сенате 25 июля, поднесены к утверждению императрицы. В первой части были изложены законы судные, а часть вторая - криминальная - "о розыскных делах и какие за разные злодейства и преступления казни, наказания и штрафы положены", относилась к материальному праву. Проект главным образом воспроизводил действующие постановления, но некоторые статьи были написаны вновь, большей частью в казуистической форме, в виде разъяснения существующих постановлений. Наиболее разработанным представляется отдел о наказаниях, причем преобладающим наказанием являлась смертная казнь, и притом в форме квалифицированной; были введены даже такие виды казни, которые не встречались в прежних наших законах, как, например, подвешение за ребра и разорвание пятью лошадьми. Это изобилие смертной казни, так противоречащее Указам 1742, 1744 и 1753 годов, стремившимся если не к полной отмене, то к ограничению ее применения, и было главной причиной неутверждения проекта императрицей; по крайней мере, об этом можно догадываться из того, что когда в 1759 г. комиссия, в несколько пополненном составе*(345), приступила к продолжению работ по составлению 3-й (о правах состояний, каковую и окончила уже в 1762 г.) и 4-й (о законах гражданских) частей, а равно и к пересмотру двух первых томов, то, по возвращении в нее в 1761 г. первоначального проекта, действительным статским советником Алсуфьевым словесно объявлено, что Ее Императорское Величество Всеавгустейшая Государыня Высочайше комиссии повелеть соизволила в оном новосочиняемом Уложении за подлежащие вины смертной казни не писать*(346).

Затем, в царствование Елизаветы и в начале царствования императрицы Екатерины II эта комиссия продолжала свое существование, исправляя по частям первоначальный проект; работы ее прекратились только в 1767 г., когда явилась новая выборная комиссия по составлению Уложения.

52. К попыткам второй группы относится, прежде всего, знаменитый Воинский устав Петра Первого 30 марта 1716 г. Хотя этот устав по назначению своему относился до людей ратных, но по Указу 10 апреля 1716 г. (Полное собрание законов, 3010) он был разослан по губерниям и канцеляриям для руководства при решении дел общих, причем он, однако, не отменял Уложения Алексея Михайловича, а должен был применяться одновременно с ним. На этом основании Устав воинский не может быть обойден молчанием при обозрении общих источников уголовного законодательства*(347).

Конечно, не весь Воинский устав относится к истории уголовного законодательства, но сюда принадлежат: во-первых, помещенный в 1-й книге (Устав о должностях) патент о поединках; во-вторых, артикул воинский с кратким толкованием и, в-третьих, краткое изображение воинских процессов или тяжб.

Воинский артикул заимствован из иностранных источников, а именно-в основу его положены шведские артикулы Густава Адольфа в их позднейшей обработке 1683 г. (при Карле XI), но со значительными отступлениями как в системе наказаний, более суровых, так и в определительной части; кроме того, в артикуле прибавлены толкования на каждую статью. Все эти изменения и дополнения делались по разнообразным европейским уголовным законам, включая сюда и имперские немецкие законы, и уставы датский и голландский, и ордонансы Людовика XIV; воинский же процесс был обработан самостоятельно. Таким образом, Воинский устав нельзя назвать переводом с определенного памятника, а скорее компиляцией по иностранным источникам; подготовлялся он многими лицами, вероятно, первоначально на немецком языке*(348); затем сведенный материал был переведен на русский и в этом виде, несомненно, исправлялся самим императором, причем со стороны слога справщиком был кабинет-секретарь Макаров; потом устав был рассмотрен Сенатом и утвержден императором в Данциге 30 марта. Печатался он с русского текста*(349); но чужеземное происхождение устава отражается как на его языке, изобилующем нерусскими выражениями и оборотами, благодаря чему его нельзя часто уразуметь без немецкого контекста, так и в его содержании, в особенности в обрисовке отдельных преступлений и в системе казней.

В общем взгляде на сущность преступления законодательство Петра Великого развивало воззрения Уложения, только отдаляя на второй план религиозное значение преступных действий. Преступление было ослушанием воли царевой. При условиях преобразовательной деятельности Петра, при могучей ломке всего государственного строя неисполнение его желаний и требований было не только неуважением к запретам всемогущей верховной власти, но и отрицанием самых основ обновления России: такие ослушники были враги всего государственного порядка, вредители интересам государственным, а интерес государственный должен быть резко отличен от интересов партикулярных. Как говорит Указ 22 января 1724 г. (Полное собрание законов, N 4436), "сказать во всем государстве (дабы неведением никто не отговаривался), что все повредители и преступники интересов государственных со вымыслу, кроме простоты какой, таких безо всякия пощады казнить смертию, деревни и животы брать, а ежели кто пощадит, тот сам тою казнию казнен будет; для того надобно изъяснить интересы государственные для вразумления людям, а партикулярные прегрешения оставлять на старых штрафах и на рассуждении Сената". Защитники старины, ее порядков и обычаев, как вредители государственные, были преступнее убийц и разбойников. Прежде, в эпоху Уложения, стрижка бород и усов считалась делом греховным, и виновные в том отсылались к духовным властям; теперь ношение бород считается уголовным преступлением. Указ 29 декабря 1714 г. (Полное собрание законов, N 2874) повелевает, чтобы русским платьем и сапогами не торговали и никто таких платьев и бород не носил, и за такие их преступления учинено будет жестокое наказание, сосланы будут на каторгу, а имение их движимое и недвижимое взято будет на Великого государя безо всякие пощады, а Указ 1 сентября 1715 г. (Полное собрание законов, N 2929), кстати добавлял, что на каторгу будут сосланы все те, которые будут торговать скобками и гвоздями, употребляемыми для подбоя русской обуви. Плохо отстраивалась вновь устрояемая резиденция, Петербург, - и Указ 1714 г. (Полное собрание законов, N 2848) запрещает во всем государстве строить каменные дома, понеже в С.-Петербурге каменные строения зело медленно строятся от того, что каменщиков и прочих художников того дела достать трудно; запрещаются эти каменные постройки под угрозой жестокого наказания-разорения всего имения и ссылки, а в 1719 г. повелевается все каменные дома, отстроенные после 1714 г., отбирать в казну, а хозяевам домов о том, когда они выстроены, велено сказывать правду под угрозой смертной казни и т.п.

Воинский устав стоял на тех же началах, на том же признании всесилия власти, а потому строгие, даже непомерно строгие, сравнительно с Уложением, наказания назначались ослушникам и противникам самодержавной власти. Четвертование и конфискация за государственные преступления производилась и над теми, которых воля и хотение к тому были, равно как и над недоносителями: "Кто против Его Величества особы хулительными словами погрешит, его действие и намерение презирать и непристойным образом о том рассуждать будет, оный имеет живота лишен быть и отсечением головы казнен, ибо Его Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен, но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять" (артикул XX с толкованием).

Воинский устав значительно дополнил область преступных деяний, введя постановления по таким проступкам, о которых прежние законы или вовсе ничего не говорили, или говорили весьма кратко, или даже и по таким, которые едва ли в эпоху устава были известны в русской жизни. Так, в области религиозных преступлений Воинский устав содержит подробные постановления о суеверных преступлениях; артикул 1 говорит: "и ежели кто из воинских людей найдется идолопоклонник, чернокнижец, ружья заговоритель, суеверный и богохулительный чародей, оный, по состоянию дела... в жестоком заключении в железах, гонянием шпицрутен наказан или весьма сожжен имеет быть", а толкование прибавляет: "Наказание сожжения есть обыкновенная казнь чернокнижцам, ежели оный своим чародейством вред кому учинил или действительно с дьяволом обязательство имеет".

В области посягательств частных в первый раз являются светские взыскания за самоубийство, как оконченное, так и неоконченное: "Ежели кто сам себя убьет, то надлежит палачу тело его в бесчестное место отволочь и там закопать, волоча по улице или обозу"; за покушение на самоубийство, если оно было учинено не в припадке огневых или меланхолических болезней и не было следствием муки или досады, назначается смертная казнь. Являются подробные правила о посягательствах на честь, например, за распространение пасквилей или ругательных писем, доброму имени некий стыд причиняющих; равным образом артикулы определяют строгие наказания за оскорбление, в особенности за обиды реальные. В связи с этим находятся суровые взыскания за поединки, постановления тем более любопытные, что русская жизнь в то время и не знала европейского поединка, отдельные же случаи дуэли если и встречались, то только в иноземных наемных войсках.

В учении о юридическом составе преступления продолжали выясняться его существенные элементы, в особенности, например, условия вменения и вменяемости - об обстоятельствах, влияющих на меру ответственности и т.д.; между прочим, впервые было внесено в наше право постановление о признании опьянения обстоятельством, усиливающим вину: "Когда кто пьяна напьется и в пьянстве своем что злое учинит, тогда тот не токмо, чтобы в том извинением прощение получил, но по вине вящшею жестокостью наказан имеет быть". Далее, в артикулах впервые в нашем праве появляются постановления о причинной связи, как условии вменения результатов и т.д.

Основной идеей наказания по законодательству Петра Великого, как и по Уложению, было устрашение других примером, но к ней начинает присоединяться новое начало, вполне соответствующее всей государственной деятельности Петра Великого, - извлечение и из наказания, из преступных рабочих рук, из подневольного труда выгод для государства. В системе наказаний преобладает смертная казнь. Она расточается такой щедрой рукой, что далеко оставляет за собою Уложение царя Алексея Михайловича; при этом в законе упоминаются новые виды и простой, и квалифицированной казни, о которых Уложение умалчивало. Так, появляется расстреляние или аркебузирование, колесование, четвертование, отсечение головы с предварительным прожжением или прокалыванием языка; в изобилии разбросаны по уставу членовредительные наказания; из наказаний лишением свободы появляются арест с закованием в железо и ссылка на каторгу, на работы на берегу или на галеры, во время нужды в рабочих руках получающих особое распространение; крайне разнообразны в Воинском уставе осрамительные наказания: ношение на себе известных предметов, вождение на осле, раздевание догола палачом блудниц и т.д. В эпоху же Воинского устава слагается у нас лишение всех прав состояния: в Уставе - в виде шельмования, в Духовном регламенте - в виде анафемы.

В несколько измененном виде постановления Воинского устава были повторены в Морском уставе 13 января 1720 г. (Полное собрание законов, N 3485), также составленном на основании иноземных законодательств.

К такому же заимствованию из иноземных источников были направлены работы последней комиссии эпохи Петра Великого, а именно Комиссии 1720 г.*(350) 9 декабря 1719 г. в Сенат был прислан именной Указ, чтобы с 7 января 1720г. начать слушать Шведское уложение и для этого положить, по сколько дней и часов заниматься этим слушанием Сенату, чтобы окончить к концу октября того же года. Далее в указе говорилось: которые пункты Шведского уложения покажутся несходны к нашему народу, то против них взять из старого Уложения или сочинить новые пункты, а также ежели которые пункты старого Уложения будут лучше шведских, то и их выписать; а для поместных дел взять права лифляндские и эстляндские, ибо они ближе к нашим; за непредставление сего к означенному сроку указ угрожал жестоким наказанием. Но, несмотря на эту угрозу, Сенат только через семь месяцев составил комиссию для исполнения этого высочайшего повеления, а сама эта комиссия так и не сочинила нового Уложения на манер шведского, а прошла бесследно, просуществовав до самой смерти Петра Великого; затем, возобновленная при Екатерине I, комиссия окончательно прекратилась в 1827 г.*(351)

53. К третьей группе относятся попытки построить наше законодательство на отвлеченных началах, независимо как от русского исторического материала, так и от определенного иностранного кодекса.

Первое место в этом отношении принадлежит Екатерининской Комиссии для составления проекта нового Уложения 1767г.*(352) Манифестом 14 декабря 1766 г. разные сословия и учреждения империи были призваны прислать выборных в Комиссию, не только для того, чтобы от них выслушать нужды и недостатки каждого места, но, как сказано в Манифесте, "допущены они быть имеют в комиссию, которой дадим наказ для заготовления проекта нового Уложения к поднесению нам для конфирмации... Понеже наше первое желание есть видети наш народ столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастие и довольство может на сей земле простираться". Как говорил Наказ (ст.520): "Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и больше процветающ на земле; чтобы намерение законов наших было бы не исполнено, - несчастие, до коего я дожить нежелаю".

Как замечает проф. Сергеевич, Комиссия была созвана для сочинения проекта Уложения по всем частям законодательства, и притом нового во всех своих частях. Россия рассматривалась Екатериной II как бы не имеющей никакого гражданского порядка, а потому все надлежало дать вновь. "Надлежит установить порядок неподвижный для наследования", "полезно сделать учреждение об опекунстве" - таков язык Наказа Комиссии. Можно подумать, что общество, для которого написаны эти правила, не знает ни наследования, ни учреждения опеки и что все правила гражданского общежития приходилось для него творить из ничего. Так взглянули на свою законодательную задачу и многие депутаты: "Нет другого зерцала, как, во-первых, Наказ, а потом здравый рассудок, любовь к отечеству и должная благодарность к строительнице блаженства нашего".

В Комиссию должны были быть присланы депутаты от высших присутственных мест, от сословий, включая сюда и пахатных солдат, разных служилых людей, государственных - черносошных и ясачных крестьян, инородцев некочующих, казаков; не было только, благодаря влиянию века, депутатов от духовенства, а равно и от несвободных крестьян, как лиц неполноправных. От городов, от каждого было по одному депутату, несмотря на различие их по населенности и несмотря на разнообразие в больших городах состава городского населения с разнообразными его интересами.

Депутаты должны были быть не моложе 25 лет, честного и незазорного поведения, не бывшие ни в каких штрафах, подозрениях или пороках. Они получали жалованье от правительства; на всю жизнь освобождались от смертной казни, от пыток, телесных наказаний и конфискации; депутатам давались особые знаки-гербы. Избрания их производились баллотировкой; каждый депутат получал от избирателей полномочие и наказ о их нуждах. Всех депутатов собралось 564. При открытии Депутатского собрания председательствовал генерал-прокурор князь Вяземский, а потом избранный Комиссией маршал Бибиков; заседания происходили по изданному императрицей особому обряду управления Комиссией; Комиссия разделялась на Общее собрание и частные комиссии, числом 19, из коих 16 занимались составлением проектов.

30 июля 1767 г. было торжественное открытие Комиссии, а на другой день ее первое заседание. Всех общих заседаний было 203. Ныне опубликованные дневные записки Комиссии с наглядностью показывают, что она не могла прийти ни к каким результатам не только по необъятности и неопределенности задачи, ей поставленной, не только по отсутствию каких-либо подготовительных работ для пятисот разнокультурных, разноплеменных и даже разноязычных законодателей, но и по слишком отвлеченному, беспочвенному характеру общего наказа, столь разнствующего во многом от деловых, но зато часто узкосословных и местных стремлений отдельных депутатских наказов, и даже по отсутствию какого-либо обдуманного плана и порядка в занятиях. Общее собрание, так сказать, металось из стороны в сторону. Не окончивши одного вопроса, переходило к другому: то почитает отрывки из разных законов и указов, то займется слушанием отдельных наказов; то ведутся бесконечные прения без всякого голосования, то приступают к голосованию важных проектов без прений, как, например, проекта о правах благородных. Распорядительство было хаотическое: маршал Комиссии блистательно доказал, что он не понимал важности той роли, которая на него выпала, и был совершенно непригоден для выполнения своих обязанностей.

14 декабря 1767 г. Комиссия была переведена в Петербург, и 18 декабря 1768 г., через полтора года после открытия, маршал Бибиков объявил Указ, что по поводу войны турецкой Общее собрание распускается (но не прекращается) и остаются одни частные комиссии, которые просуществовали до 1774 г.; между прочим, продолжала существовать и Комиссия юстиции, которая выработала несколько глав Уголовного уложения, еще и ныне не опубликованных*(353).

Величавая попытка императрицы Екатерины Великой не дала непосредственных результатов; но было бы неправильно утверждать, что она не имела никакого влияния на общий дальнейший ход нашего законодательства. Во-первых, работы отдельных комиссий и их проекты непосредственно повлияли на некоторые сепаратные законы екатерининского времени, как, например, на Жалованную грамоту дворянству. Во-вторых, Комиссия дала возможность самой императрице ближе ознакомиться с русской жизнью, ее интересами и мировоззрением; как говорила она, "Комиссия Уложения, быв в Собрании, подала мне свет и сведения о всей Империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно... стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах". Наконец, в-третьих, специально в области уголовного законодательства несомненное влияние на дальнейшее его развитие оказал Наказ, данный Комиссии, так как многие из его положений послужили основой дальнейших преобразований эпохи Екатерины II и Александра I, а некоторые даже буквально повторены в Своде законов, именно в Законах основных.

Поэтому понятно, что при обзоре истории нашего уголовного законодательства нельзя миновать Наказа, несмотря на то, что сам по себе Наказ есть памятник теоретический, а не практический*(354).

Императрица Екатерина II говорит в своих "Записках": "Найдя, что многоразличие указов и противоречие их составляет главную причину гражданских несовершенств, в первые годы начала читать, а потом писать и писала его полтора года, никому не показывая, но следуя единственно уму и сердцу своему и ревностнейшему желанию пользы, чести и счастия Империи... а затем стала казать людям разным, всякому по сопособностям". Наказ был написан большей частью по-французски, и только незначительная часть по-русски; он был переведен на все европейские языки, на некоторых (французском, немецком, итальянском) имел несколько изданий*(355).

Книгами, которые по преимуществу читала императрица и из которых выдержки переводил ее секретарь Григорий Казицкий, были труды энциклопедистов и творения Монтескье и Беккариа*(356). Конечно, двухлетнее чтение лица, не подготовленного специально к таким работам, во многих отношениях должно было быть поверхностным; сама идея объединить в одно целое начала Монтескье и энциклопедистов показывает недостаточную продуманность основного плана, но все это не уничтожает ни значения Наказа в истории нашего права, ни заслуг его автора*(357). Усвоение и переработка начал и принципов, бывших в то время еще достоянием немногих, требовали глубокого вдумчивого ума, а Екатерина внесла в Наказ много и своих мыслей. С другой стороны, если Наказ и не получил непосредственного практического осуществления, то он все-таки не мог не произвести сильного нравственного и реформирующего влияния на тех, для кого он предназначался. Депутаты, взросшие под властью артикулов и приказной практики, разумеется, не могли создать законоположений, соответствующих предначертаниям Екатерины; но они не могли не быть поражены многими из этих идей, простых по своему содержанию, изложенных ясно и вразумительно, и притом исходящих от представителя власти верховной, беспрекословное подчинение коей было уже принципом их деятельности: Наказ подготовлял умы к реформам.

Наказ проводит новый взгляд на самую сущность преступлений, отказываясь от прежнего воззрения на него как на простое ослушание воли царевой. Находя, что Россия, как пространное государство, предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит, что всякое другое правление не только было бы России вредно, но и вконец разорительно, Наказ прибавляет далее (ст.13): "Какой предлог самодержавного правительства? Не тот, чтобы у людей отнять естественную их вольность, но чтобы действия их направить к получению самого большого от всех добра"; "надлежит, - продолжает далее Наказ, - чтобы законы, поелику возможно, предохраняли безопасность каждого особо гражданина; равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам; общественная или государственная вольность не в том состоит, чтобы делать все, что кому угодно, а вольность есть право все то делать, что законы дозволяют; и ежели бы где какой гражданин мог делать законами запрещаемое, там бы уже больше вольности не было: ибо и другие имели бы равным образом сию власть".

Далее, определяя, какие деяния должны быть почитаемы противозаконными, Наказ говорит (ст.41): "Ничего не дулжно запрещать законами кроме того, что может быть вредно или каждому особенному или всему обществу. Все действия, ничего такого в себе не заключающие, нимало не подлежат законам, которые не с иным намерением установлены, как только чтобы сделать самое большое спокойствие и пользу людям, под сими законами живущими". Таким образом, преступление, по Наказу, есть деяние, направленное против общего блага; охрана общественного спокойствия и забота о народном благосостоянии - вот цель законодательства.

Существенные изменения внесены Наказом и в характеристику отдельных преступлений.

Так, в области религиозных преступлений Наказ стремится выделить в особую группу все посягательства, которые заключают в себе только помешательство отправлению богослужения. Затем, Екатерина пытается ввести в законы принцип веротерпимости. "Гонение, - говорит Наказ (ст.496), - человеческие умы раздражает, а дозволение веровать по сему закону умягчает и самыя жестоковыйныя сердца и отводит их от заматерелого упорства, утушая споры их, противные тишине государства и соединению граждан".

В понятии о государственных преступлениях Наказ старается устранить введенное Уложением и артикулами отождествление посягательств и замыслов, а равно стремится ограничить само понятие государственных преступлений, отделив от них все то, что только отдаленным образом связано с бытием государственным. "Называть преступлением, до оскорбления Величества касающимся, такое действие, которое в самой вещи оного в себе не заключает, есть самое насильственное злоупотребление. Ничто не делает преступления в оскорблении Величества больше зависящим от толка и воли другого, как когда нескромные слова бывают оного содержанием; разговоры столько подвержены истолкованиям: толь великое различие между нескромностью и злобою, и толь малая разнота между выражениями, от нескромности и злобы употребляемыми, что закон никоим образом не может слов подвергнуть смертной казни, по крайней мере, не означивши точно тех слов, которые он сей казни подвергает".

В учении о наказании на первый план выдвигается идея о предупреждении преступлений. "Предупреждение преступлений есть намерение и конец всякаго хорошаго законоположничества, которое ничто иное есть, как искусство приводить людей к самому совершенному благу, или оставлять между ними, если всего искоренить невозможно, самое малейшее зло. Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтобы законы меньше благодетельствовали разным между гражданами чинам, нежели всякому особо гражданину, сделайте, чтобы люди боялись законов и никого кроме законов не боялись, сделайте, чтобы просвещение распространилось между людьми".

Наказание по своей цели-это препятствование возгнездиться преступлению, а по своему содержанию - это труд и болезнь.

Законы не происходят единственно от власти, и всякое наказание, налагаемое не по необходимости, есть тиранское.

Наказание должно быть кротко (ст.87 и след.). "Не надобно вести людей путями самыми крайними; надлежит с бережливостью употребляти средства, естеством нам подаваемые для препровождения оных к намереваемому концу. Испытайте со вниманием вину всех послаблений, увидите, что она происходит от ненаказания преступлений, а не от умеренности наказаний. Известие и о малом неизбежном наказании сильнее впечатлевается в сердце, нежели строгия жестокия казни, совокупныя с надеждою избежать оныя. И ежели найдется страна, где люди инако не воздерживаются от пороков, как только суровыми казнями, опять ведайте, что сие происходит от насильства правления, которое установило сии казни за малыя погрешности".

"Поэтому необходимо, чтобы наказания впечатлевали бы в сердцах людских начертание самое живое и долго пребывающее и в то же время были менее люты над преступниковым телом. Гражданская вольность тогда торжествует, когда законы на преступников выводят всякое наказание из особливаго каждому преступлению свойства: все произвольное в наложении наказания исчезает. Наказание не должно происходить от прихоти законоположника, но от самой вещи; и не человек должен делать насилие человеку, но собственное человека действие. Смертная казнь есть некоторое лекарство больного общества. Частое употребление казней никогда не имело последствием исправление или улучшение людей. В обыкновенном состоянии общества смерть гражданина потребна только в одном случае, когда он, будучи лишен свободы, имеет тем не менее средство и власть, могущие возмутить народное спокойствие; случай же сей может иметь место только тогда, когда народ теряет или возвращает свою свободу, или во время безначалия, когда самый беспорядок заступает место закона".

"Употребление пыток противно здравому естественному рассуждению; само человечество вопиет против оных и требует, чтобы они были вовсе уничтожены".

"Все наказания, которые тело человеческое изуродовать могут, должны быть отменены".

В юридической конструкции преступления по-прежнему разрабатывается субъективная сторона, виновность, но в то же время Наказ становится врагом всякого судебного произвола, требуя, чтобы судьи были только точными и слепыми исполнителями закона.

54. Другим представителем законодательных трудов того же направления являются работы комиссии царствования императора Александра I.

Молодому императору пришлось начать царствование с поправок неисчисленных повреждений, причиненных четырехлетним циклоном, пронесшимся над Россией, в особенности над ее интеллигентной жизнью, пришлось изглаживать следы правления, когда, по выражению современника, повторялись зады ИванаIV, господствовало "затмение свыше", когда, как писал сам наследник престола, "в правлении делами существовала только неограниченная власть, все делающая шиворот-навыворот"*(358). В вихре ничем не сдерживаемой стихийной силы с невероятной быстротой падали люди, занесенные в скрижали истории России, и возвышались дети случая, нередко неопрятной нравственности, безграмотные и бессердечные; помимо детской борьбы с круглыми шляпами и отложными воротничками, реформ солдатских буклей и кос, шагистики и этикета, попирались права и лиц и сословий, ломались учреждения, и притом не только вызванные к жизни в ненавистное для сына царствование Екатерины, но еще при Петре Великом перенесенные к нам и уже принявшиеся, дававшие плоды. Произвол и жестокость сверху, раболепие и страх, оцепенение жизни снизу - таково было наследие, доставшееся Александру I, требовавшее немедленного законодательного и административного распорядка. Независимо от начавшегося на другой день по вступлении на царство освобождения сотен томившихся в заточении жертв Тайной экспедиции (уже 15 марта было освобождено 153 человека, а к 25 марта - 482), возвращения изгнанных, помилования тысяч лиц, исключенных без суда из военной и гражданской службы (воспользовавшихся милостями Указов 13 и 15 марта было до 12 тыс. человек); отмены целого ряда мер и запретов, вроде воспрещения ввоза в Россию всякого рода книг, на каком бы языке они ни были, без изъятия, "да равномерно и музыки" (Указ 18 апреля 1800 г.; Полное собрание законов, N 19387), или закрытия частных типографий по Указу 5 июля 1800 г.; восстановления Жалованной грамоты дворянству, Городового положения и т.д., появились указы, свидетельствовавшие не только о желании государя быть преемником великой бабки, но и о стремлении, правда не вполне определенном, применять усвоенные в юности мысли о правах человека, о единой силе равного для всех закона. Уже 2 апреля 1801 г. уничтожена Тайная экспедиция и производившиеся в ней дела переданы в Сенат и общие уголовные установления на том основании, как говорилось в указе, что в благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общей силой закона; в день коронации была учреждена комиссия для пересмотра прежних уголовных дел, и прежде всего дел о тех людях, вина которых важна была только по обстоятельствам политическим и не предполагала ни умысла, ни разврата, ни бесчестных правил, ни нарушения общественного и государственного порядка, и которые тем не менее были осуждены как преступники и сосланы на вечное заточение. На одной из сторон коронационных медалей было многознаменательное изображение: обрезок колонны с надписью закон, увенчанный императорской короной (впоследствии герб Министерства юстиции), а вокруг надпись: "Закон - блаженство всех и каждого". 27 сентября 1801 г. была уничтожена пытка, причем в Указе было выражено пожелание, чтобы самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народа. Независимо от сего в ближайшем кружке лиц, приближенных к государю, который он сам в шутку назвал Comite du salut public *"Комитет общественного спасения (фр.).", началась подготовка и рассмотрение различных планов преобразования всего государственного и юридического строя России. Конечно, эта реформационная деятельность по всем частям управления государственного*(359) не могла не коснуться и преобразования законов гражданских и уголовных, как это и было указано в рескрипте Завадовскому, назначенному, хотя и не надолго, председателем Комиссии законов (Указ 5 июня 1801 г., Полное собрание законов, N 19904). В 1803 г. при Министерстве юстиции была действительно уже образована, под непосредственным руководством Новосильцева, особая комиссия составления законов, на которую возложено "из существующих в России указов и постановлений извлечь законы, утвержденные уже печатью народного благосостояния, и утвердить законодательство на непоколебимых основаниях права"*(360). Комиссия с 1804 г. образовала почти отдельное ведомство, с целой иерархией чинов, но главным деятелем ее был главный секретарь референдарий Комиссии барон Розенкампф, лифляндец родом, человек, получивший теоретическое образование за границей, не знавший совершенно ни России, ни русского языка. "Уволив, - говорит барон Корф, - из Комиссии большую часть прежних русских чиновников, он заместил их немцами и французами, в особенности же наполнил состав ее множеством переводчиков, необходимых ему по незнанию языка. Потом, переходя от одного опыта к другому, то бросаясь в историческую школу, то составляя к новому Уложению оглавления и примечания, почерпнутые из одной теории, он в существе ничего не производил, а только все переделывалось сызнова. Его комиссия подвигалась точно так же медленно, как и прежние; в публике же не могли довольно надивиться, как к составлению Уложения для величайшей в свете империи выбран, предпочтительно перед всеми, человек, не знающий ни ее законов, ни нравов и обычаев, ни даже языка"*(361).

Деятельность Комиссии пошла успешнее, когда в 1808 г. членом Совета комиссии был назначен Сперанский, сделавшийся потом, с 16 декабря 1808 г., в качестве товарища министра внутренних дел, ее руководителем. Но направление деятельности Комиссии оставалось прежнее, также предполагалось основывать законы на чистых началах разума, также при начертании проекта законов помощниками избирались иностранные ученые*(362). В одном из писем к Дюмону (издателю и другу Бентама) Сперанский в 1804 г. писал про Россию: "Это именно та страна, которая, может быть, всего способнее принять хорошее законодательство, именно потому, что в ней меньше приходится рассеевать ложных понятий, меньше приходится бороться против рутины и больше можно встретить послушной восприимчивости к благотворным действиям умного и рассудительного правительства". "Напитанный, - говорит про Сперанского барон Корф, - наполеоновскими идеями, он не давал никакой цены отечественному законодательству, называл его варварским и находил совершенно бесполезным и лишним обращаться к его пособию... Проекты уложений от предполагал составлять при содействии иностранных, преимущественно французских законоведцев". Так, по гражданскому праву он вошел в сношения с указанными ему в Эрфурте самим Наполеоном Локре и Легра, а по уголовному-с Дюпоном (Dupont de Nemours). В то же время началась с 1807 г.*(363) переписка с Бентамом, хотя письма последнего к императору Александру относятся уже к эпохе падения Сперанского, к 1814 и 1815 гг.*(364); точно так же в 1806 г. начались сношения со знаменитым Фейербахом*(365), сделанным членом-корреспондентом Законодательной комиссии и приславшим в комиссию свой проект Баварского уложения*(366). Наконец, Указом 15 мая 1810 г. был приглашен к участию в трудах Комиссии, а вскоре сделан и начальником ее уголовного отделения, немецкий ученый Леопольд Гейнрих Якоб, предназанченный быть творцом будущего уголовного кодекса для России*(367). Якоб, по собственным его словам*(368), хотя и мог, благодаря пребыванию в России, понимать русские законы и указы, но, подобно Розенкампфу, не мог писать по-русски; еще менее были известны ему русская жизнь и ее требования. Как добросовестный ученый, Якоб, по прибытии в Петербург, начал изучать наше законодательство и в то же время предложил Сперанскому вопрос о характере подготовляемого кодекса: должен ли он быть систематически упорядоченным собранием бывших русских законов, с указанием на их недостатки и пробелы, или же он должен быть новым, самостоятельным кодексом, только подкрепленным ссылкой на законы? В ответ он получил указание: создать свободный идеальный проект (einen freien idealischen Entwurf fur Russland zu machen *"Создать свободный идеальный проект для России (нем.)."). С большим трудом при помощи переводчика, Якоб, однако, в 1812 г. окончил свою работу, но падение и ссылка Сперанского отодвинули его на второй план; в Комиссии снова первенствующим лицом стал оказавший себя по поводу отставки Сперанского и нравственно крайне нечистоплотный Розенкампф. Проект Якоба был переработан, затем отпечатан под названием "Проекта Уголовного уложения Российской Империи"*(369).

Переделанный проект был внесен в Государственный Совет в 1813 г.*(370) и рассмотрен Департаментом законов в течение 1813 г. и первых четырех месяцев 1814 г.*(371) Сначала были рассмотрены два плана Уложения: один 1804 г. и другой 1809 г., причем одобрен был первый из них; затем были вносимы отдельные главы и исправляемы по замечаниям членов, и, наконец, проект был снова отпечатан; но в Общее собрание Государственного Совета проект не был внесен, вероятно потому, что предполагалось его рассматривать совместно с проектом судопроизводства, которого было изготовлено только несколько глав.

Много лет спустя, а именно в 1824 г., благодаря влиянию Сперанского, сделавшегося по возвращении из ссылки в 1821 г. членом Государственного Совета, проект поступил, согласно Высочайшему повелению 11 августа 1824 г., снова на рассмотрение Государственного Совета и рассматривался таким образом, что отдельные главы, немедленно по рассмотрении в Департаменте законов, вносились в Общее собрание*(372); но и на этот раз рассмотрение не было окончено, В период с августа 1824 г. и по январь 1825 г. (последнее заседание было 25 января) были рассмотрены только Общая часть и в Департаменте еще одна глава Особенной части о преступлениях против веры; затем эти главы, быв представлены государю, остались без утверждения. Последовавшая в том же году кончина императора Александра I прекратила дальнейшее рассмотрение проекта.

Проект состоял из трех книг: первая заключала основания уголовного права, вторая - государственные и общественные преступления и третья - частные преступления; проект заключал всего 585 параграфов, что объяснялось главным образом тем, что в него были включены только уголовные преступления, за кои, как объяснено Сперанским в Государственном Совете в 1824 г., положены наказания уголовные в противоположность полицейским*(373).

Как видно из обозрения состава проекта, в нем в первый раз в истории нашего законодательства появляется раздел так называемых Общих положений (111 статей, всех статей было в проекте 585; в первоначальном проекте Якоба было Общей части 169 ст. а всего 615 статей). В докладе 1804 г. по этому поводу говорится: "Общия начала права суть первыя простейшия истины, утвержденныя на здравых заключениях человеческого разума, на долговременном опыте и наблюдениях, строго исследованных и основанных на существе и возможной пользе государства, ясностью, неоспоримостью и очевидностью влияния своего, приобретшия силу и непоколебимость... Обыкновенно законоискусники у всех народов полагают науку составления законов в том, чтобы собрать все случаи, какие в общежитии предполагать можно, и на каждый из них постановить новый особый закон, но если бы и могли они исчислить все те случаи, какие только разум в состоянии почерпнуть из понятия о возможных действиях воли человеческой, то из сего бы происходило несметное множество законов, несообразных с обстоятельствами, и неясных определений, а через то смешение и запутанность в самом законе; с другой стороны, не менее справедливо и то, что невозможно предопределить все случаи, какие впредь могут встретиться".

Эта часть проекта получила особенно важное значение для нашего позднейшего законодательства*(374), так как при издании в 1832 г. Свода законов первый раздел Свода законов уголовных был составлен, очевидно, по соображению с Проектом 1813 г. В бумагах графа Сперанского*(375) сохранились представленные им в Государственный Совет в 1824 г. объяснения и поправки к Проекту 1813 г., в которых, например, определения понятий неосторожной вины, покушения, зачинщиков, пособников и т.п. буквально тождественны с определениями Свода, хотя под последними позднее были подведены ссылки на законы, на основании коих они составлены. В этой же части Проекта 1813 г. с подробностью установлено различие по наказуемости лиц привилегированных и непривилегированных; создано учение об обстоятельствах, влияющих на меру ответственности, и т.д.

При рассмотрении проекта в Государственном Совете возбудилось несколько вопросов, имевших большое значение для последующего движения законодательства: так, Государственный Совет признал, что Указами 1753 и 1754 гг. смертная казнь в России отменена по всем преступлениям, за исключением государственных; Государственным Советом была предположена отмена кнута; наконец, впервые определительно поставлен вопрос о давности в делах уголовных.

55. Подводя итог всей кодификационной деятельности со времени Уложения царя Алексея Михайловича, нельзя не пожалеть этой массы бесплодно затраченного труда. В течение почти двух веков комиссия следовала за комиссией*(376), изменялись приемы, цели и направления работ, сменялись люди, а законодательство все продолжало развиваться путем сепаратных указов, внося хаос и неурядицу в судебную практику, служа главной опорой лихоимству и неправосудию. К судебной жизни по-прежнему применялось горькое признание великого преобразователя России, "что в судах в законы играют, как в карты, подбирая масть к масти, требуют указа на указ, чтобы удобнее было в мутной воде рыбу удить" (Полное собрание законов, N 3970), или, как говорили преемники Петра Великого, "после старого много раз указы изданы и в разное время выдавались, и затем одни с другими не согласны, через что случается поддержка бессовестным судьям, которые, подбирая указы, на которую сторону хотят, решают" (Полное собрание законов, N 5567).

Не удались попытки построить законодательство на вечных и незыблемых началах разума, оказались негодными и нежизнеспособными и составляемые своды исторического материала; неумелыми явились для кодификации и чины служилые, и выборные земские излюбленные люди. Но, однако, эта непригодность к законодательному творчеству не была прирожденным недостатком русского юридического мышления. Блистательным опровержением служит величайшее творение XVII в. - Уложенная книга царя Алексея, умевшая сочетать труды дьяков и чинов земских, объединить разнохарактерные и разновековые источники и сделать из них, как сделал XVI век из лишенных видимой симметрии и гармонии куполов Василия Блаженного достойный удивления памятник русского зодчества. Очевидно, причины неудач нужно искать в особых условиях нашей государственной жизни XVIII века и едва ли не исключительно в том исполинском прыжке сказочного богатыря через тридевять веков, который сделала петровская Русь; в чрезмерностях попытки от своеобразного уклада, напоминавшего XI, XII века, перелиться в условия жизни XVIII века культурной Европы. Проникшие к нам идеи, понятия, чаяния и верования не были взрощены на туземной почве, не были сдобрены народными свычаями и обычаями, не были политы, по меткому выражению былины, народною тугою, оттого и первые посевы взошли чахлые, ни в рост ни в зерно. Реформа по отношению к народной жизни не была ни плугом, ни даже матушкой - сохой, а, вособенности вначале, разве лишь бороной, пытавшейся поднять едва тронутую целину. Эта чуждость новшеств во многом применялась и к юридическим понятиям и установлениям, даже к самым основам юридического творчества, вносимым законами Петра и законопроектами Екатерины II. По справедливому замечанию проф.Сергеевича, "образование права в Московской Руси существенно отличалось от образования его в восемнадцатом веке. С Петра Великого мы все знаем, что воля государя творит закон. Московские цари не были еще в этом уверены. Правовая жизнь XVI и XVII веков развивалась если не путем народно - обычного права, то, во всяком случае, при помощи судебно-обычных норм, практикой обихода и лишь в малой степени государственным усмотрением". Как указывает далее проф. Сергеевич, "существующие указы как будто никого и ни к чему не обязывают, распоряжения правительства не исполняются не только подданными, которым они не нравятся, но и самими органами правительства. А XVIII век отодвигал всесильный обиход на задний план и даже в мягких формах наказа, неукоснительно ставил исключительным источником права - закон; оттого непригодными оказались еще не усвоившие принципов новой жизни и выборные люди". "Законодательная деятельность в новом ее направлении, - замечает проф. Сергеевский ("Пособия"), - не пользовалась симпатиями массы; она никого не интересовала, и в результате ей не верили. Идеалы XVII века еще преобладали в обществе, и закон, в новом его значении, казался лишь враждебной силой, по отношению к которой обыватель заботился лишь об одном: как бы не попасть под его удары. Восемнадцатый век представляет нам поразительное зрелище: правительство монархии неограниченной усиленно призывает население к участию в законодательной деятельности, требует присылки депутатов в законодательные комиссии; население отказывается от этого, депутатов не выбирает; выбранные депутаты не едут, правительство настаивает, посылает новые указы, предписывает губернаторам собрать выбранных депутатов и лично представить их в Петербург. Наконец, собираются депутаты, являются в комиссии и оказываются "стары, хворы, малоимущественны", - сами говорят, что "выбраны не из первостатейных". Следует распоряжение переменить и выбрать "добрых", с этими новыми выборами повторяется прежняя история и т.д.*(377)

Поэтому в истории нашего законодательства нельзя не придать важного значения деятельности эпохи императора Николая I.

Уже 31 января 1826 г. состоялось Высочайшее повеление о преобразовании бывшей Комиссии составления законов во Второе отделение Собственной Его Величества Канцелярии, с тем чтобы оно приступило к разработке наших законов на началах иных, чем те, кои были положены в основу работ комиссии предшествующего царствования.

Сам император Николай I в заседании Государственного Совета 19 января 1833 г. выразил, что постоянные слухи о недостатках нашего правосудия "побудили Меня с первых дней Моего правления рассмотреть состояние, в коем находилась комиссия, учрежденная для составления законов. К сожалению, представленные сведения убедили Меня, что ее труды остались почти совершенно бесплодными; нетрудно было открыть и причину этому: недостаток результатов происходил, главнейше, оттого, что всегда обращались к сочинениюновых законов, тогда как надо было сперва основать старые на новых началах... Вместо сочинения новых законов Я велел сперва собрать вполне и привести в порядок те, которые уже существуют, а самое дело, по его важности, взял в непосредственное Мое руководство, закрыв прежнюю комиссию".

Всего нагляднее можно видеть различие нового правительственного течения сравнительно со стремлениями императора Александра I в первую пору царствования, из сопоставления только что сделанной выписки с мыслями, высказанными в Рескрипте графу Завадовскому 5 июня 1801 г. "Поставляя, - говорилось там, - в едином законе начало и источник народного блаженства и быв удостоверен в той истине, что все другие меры могут сделать в государстве счастливым временно, но один закон может утвердить сие навеки, в самых первых днях царствования Моего и при первом обозрении государственного управления, признал Я необходимым удостовериться в настоящем части сей положения. Я всегда знал, что со дня издания Уложения до дней наших, т.е. в течение почти одного века с половиною, законы, истекая от законодательной власти различными и часто противоположными путями и быв издаваемы более по случаям, нежели по общим государственным соображениям, не могли иметь ни связи между собою, ни единства в их намерениях, ни постоянности в их действии. Отсюда всеобщее смешение прав и обязанностей каждого, мрак, облежащий равно судью и подсудимого, бессилие законов в их исполнении и удобность переменять их по первому движению прихоти или самовластия".

Начальником Второго отделения был назначен Балугьянский, но ближайшее руководство новыми законодательными работами было возложено на члена Государственного Совета М.М. Сперанского, без назначения его, впрочем, заведующим новым Вторым отделением. Но это был уже не прежний Сперанский - реформатор; в составленном им историческом обозрении Свода он уже убедительно доказывал преждевременность уложений и необходимость сводов*(378).

Первым делом Комиссии было собрание действующих законов*(379). Попытки такого собрания делались и прежде: при Петре Великом (в 1714-1718 и в1719-1720 гг.), при Екатерине II (в 1762-1770 гг.), а в особенности при Александре I, в виде изданного Комиссией составления законов "Журнала законодательства" (1817-1820 гг.) и начатого, по указанию Государственного Совета, в 1815г. систематического Свода существующих законов Российской Империи с основаниями права, из оных извлеченными; но этот Свод, коего вышло 15 тетрадей (14 т. по Гражданскому уложению и 1 т. по Уголовному), представлялся крайне неполным и, как отзывался о нем Сперанский, "есть безобразная смесь, где для тех двух или трех существенных слов, которые составляют силу закона, выписаны целиком кипы частных обстоятельств, не имеющих никакого к нему отношения"*(380). Недостаток официальных собраний пытались заменить частные лица изданием указателей, памятников, систематических собраний и т.п.; но все эти издания, начиная с первого самого краткого юридического словаря Ланганса 1788 г. и кончая обширнейшим указателем законов Максимовича, были и неполны, и частью неверны в текстах, и, наконец, крайне дорогостоящи*(381).

Комиссия 1826 г. довела это предприятие до конца*(382), и в 1830 г. было опубликовано первое Полное собрание законов Российской Империи в 45 томах, начиная с Уложения царя Алексея Михайловича и до вступления на престол императора Николая I, по 12 декабря 1825 г., а равно и первые тома второго Полного собрания*(383).

На основании этого собрания началось составление сводов по отдельным частям законодательства и ревизия этих сводов в особых комитетах.

Ревизия сводов окончилась в мае 1832 г., и в течение этого года были отпечатаны все 15 томов, а 31 января 1833 г. Высочайшим манифестом объявлено окончание свода и постановлены правила о силе его и действии*(384). На основании этого манифеста Свод вступил в силу с 1 января 1835 г., совместо с продолжениями 1832 и 1833 г., сравненных именным Указом 1834 г. в силе со Сводом; затем Свод имел несколько перепечаток (так, Свод уголовных законов - три); но новое издание Свода, с включением в него позднейших узаконений, состоялось в 1842 г., а распубликовано 10 марта 1843 г.*(385)

В знаменитом заседании Государственного Совета 19 января 1833 г., состоявшемся под личным председательством государя, Совету были представлены 15 томов Свода и 56 томов Полного собрания, и вместе с тем три предположения относительно юридического значения Свода: 1) признать Свод единственным основанием в решении дел, устраняющим непосредственную силу законов, из коих он был составлен; 2) признать его источником, но не исключительным, а действующим в том случае, когда нет сомнения ни о существовании закона, ни о его смысле*(386), и 3) признать исключительным источником первоначальные законы, а статьи Свода - только средством вспомогательным, содействующим к приисканию законов и к удостоверению в их смысле.

После продолжительного обсуждения и сильных споров было принято первое мнение, к коему присоединился и император, который потом, по поводу образовавшегося при подписании журнала разногласия, сделал на составленном о разногласии особом журнале следующую надпись: "Журнал составлен совершенно правильно, согласно моим намерениям, в Совете изложенным. Свод рассылается ныне же, как положительный закон, которого исключительное действие начнется с 1 генваря 1835 г.". Таким образом, Свод 1832 г. с момента вступления его в силу стал единственным непосредственным источником нашего права. Поэтому, как говорит проф. Цитович, а) та или другая статья получила свою силу не из того закона или законов, откуда она извлечена или помечена таковой, но из обнародования ее в составе Свода законов; б) смысл каждой статьи такой, какой она получила из собственного текста, а не такой, какой имели отдельные узаконения, из которых она извлечена; в) та или другая статья Свода имеет силу и тогда, когда она даже не извлечена ни из какого узаконения, хотя может быть и показана извлеченной по ошибке или недоразумению*(387).

Главной основой возражений против обязательности Свода были следующие соображения. Указывали: 1) что Свод искусственно вызвал к жизни не одно обветшавшее постановление, которое при общем движении законодательства само собою должно было исчезнуть и уступить место другим, более соответственным действительности; 2) что редакторы Свода, будучи стеснены буквой и считая сохраняющим силу все то, что не было впоследствии прямо отменено, часто не имели возможности уничтожить противоречия между разновременными законами, которые и вводили в Свод все наравне, несмотря на эпоху их издания; 3) что Свод не везде представлял верное извлечение из существующих законов, так как многие статьи его образованы лишь посредством наведений, весьма натянутых и произвольных; 4)что редакторы, держась правила сохранять лишь букву закона, независимо от ее разума, т.е. составлять свой текст из одних предписаний, с исключением всех вообще вступительных частей указов, именно истории дела, поводов и рассуждений, отняли тем и у буквы настоящее ее значение, или придали ей местами противоположный цели законодателя смысл, и из частных случаев, или из постановлений, имевших в виду временную и преходящую потребность, извлекли общие правила, не всегда удобно применимые*(388)

В частности, Свод законов уголовных, отнесенный в том XV, имел и другие специальные недостатки. Он, во-первых, был неполон (всего в издании 1832 г. было 765 статей уголовных и 829 статей судопроизводственных)*(389, так как в него не вошли не только маловажные полицейские и финансовые нарушения, но даже и значительные специальные преступления, как, например, постановления о морском разбое, помещенные в томе XI; во-вторых, в нем отсутствовала строго определенная лестница наказаний, так что отдельные наказания являлись несоподчиненными друг другу; в-третьих, не было точной характеристики отдельных наказаний, в силу чего устранялась возможность различения их между собой; в-четвертых, встречалась неопределенность уголовной санкции некоторых постановлений, в которых определялось только: "наказать яко преступника указов", "смотря по мере вины" и т.д., и вытекающий отсюда полный судейский произвол; в-пятых, наконец, допущена неверность и ненужность многих определений как Общей, так и Особенной части.

56. Этим объясняется, почему вслед за изданием Свода начались заботы об исправлении Свода и, в частности, законов уголовных. Уже 16 марта 1833 г. были учреждены правила негласной проверки Свода, а 29 октября 1836 г. было повелено приступить к систематическому исправлению законов уголовных, как наиболее требующих исправлений, под руководством министра юстиции Дашкова и главноуправляющего Вторым отделением Сперанского, а затем за смертью их - Сперанского 11 февраля 1839 г. и Дашкова в 1840г. - работы перешли исключительно в ведение графа Д.Н. Блудова, главноуправляющего Вторым отделением*(390). 4 ноября 1840 г. статс-секретарь Дегай, непосредственно заведывавший работами, представил графу Блудову первоначальный проект из 883 статей с довольно обширной объяснительной к нему запиской (3960 писаных страниц), а с декабря того же года начались при Втором отделении заседания особой комиссии под председательством графа Блудова*(391) по рассмотрению этого проекта; 10 апреля 1841 г. первоначальный проект Общей части в 165 статьях, принятый этой комиссией, был уже представлен государю, весьма интересовавшемуся вообще составляемым Уложением, как это видно из того, что о ходе работ по составлению Уложения графом Блудовым ежемесячно представлялись особые всеподданнейшие доклады. Первоначально предполагалось создать два отдельных проекта: один - о наказаниях уголовных, другой - о наказаниях исправительных, чем и объясняется малое число статей в первоначальном проекте; но затем мысль эта была оставлена и окончательно был выработан один общий проект Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Проект Особенной части, по мере выработки его разделов, сообщался главноначальствующим отдельными ведомствами, а затем, по рассмотрении полученных от них замечаний, рассматривался, как и общая часть, в том же комитете под председательством графа Блудова. 27 мая 1843 г. уже окончательно изготовленный и пересмотренный проект был представлен государю вместе с синоптическими оправдательными табелями; но и после этого на проект поступали сильные возражения; так, например, от министра юстиции графа В.Н. Панина 30 декабря 1843 г. поступило замечание о невозможности замены кнута плетьми для изобличенных в убийстве, разбое и грабеже ввиду значительности числа этих преступлений и ввиду того, что наказание кнутом сопровождается обрядами, напоминающими преступнику и зрителям, что казнь сия сопряжена с опасностью для жизни, а обстоятельство сие не может оставаться без впечатления на умы народные, и с отменой кнута ослабнет безопасность. Равным образом сильные возражения по поводу ослабления наказаний в проекте Уложения были представлены министром внутренних дел.

Тем не менее по Высочайшему повелению 30 марта проект был внесен в Государственный Совет, где была учреждена Особая комиссия под председательством графа Левашева*(392). Комиссия рассмотрела проект в 50 заседаниях с 26 апреля 1844 г. по 29 марта 1845 г. и сделал довольно много изменений, хотя по преимуществу редакционного свойства*(393). Затем исправленный проект был внесен в Общее собрание Государственного Совета, рассмотрен им в восьми заседаниях и санкционирован 15 августа 1845 г., причем постановлено было ввести его в действие во всей Империи с 1 мая 1846 г.*(394).

Дальнейшая внешняя история Уложения о наказаниях в кратких чертах такова: в 1857 г. при третьем издании Свода вышло второе издание Уложения и сделалось 1-й книгой XV тома, причем первоначальное число статей - 2224 возросло до 2304, в особенности вследствие пополнения постановлений о нарушениях Устава табачного и внесения в Уложение постановлений о повреждениях телеграфов.

Позднейшие изменения законов уголовных вносились в продолжения. Уже при издании Свода в Манифесте 31 января 1833 г. было указано: все постановления, кои после окончания Свода состоялись или впредь состоятся, приводя в порядок Свод, издавать в ежегодном его продолжении, дабы состав Свода, единожды устроенный, сохранить всегда в полноте его и единстве. И первое продолжение к своду вступило в действие вместе со Сводом, а именно с 1 января 1835 г.*(395) Законодательные реформы, начавшиеся со вступлением на престол императора Александра II, потребовали более полного пересмотра Уложения. Такими важнейшими законами были: Закон 22 марта 1860 г. - (Полное собрание законов N 35588) об отмене отдачи на военную службу в виде наказания и Закон 19 февраля 1861 г. - об освобождении крестьян, отразившиеся на уголовном законодательстве двояко: непосредственно на изменении редакции и на исключении некоторых статей, которые обусловливались существованием личной зависимости между помещиками и крестьянами, и посредственно, поколебав два главнейших устоя карательной системы Уложения - различие наказаний для лиц привилегированных и непривилегированных и, затем, господство телесных наказаний; естественным и неизбежным последствием Закона 19 февраля был Закон 17 апреля 1863 г. (Полное собрание законов, N 39504). Этим законом, во-первых, отменялось применение телесных наказаний, как дополнительной меры взыскания; во-вторых, изменялись постановления Закона 1853 г. о замене розгами наказания лишением свободы для лиц непривилегированных; в-третьих, отменялись некоторые виды телесных наказаний, как-то: плети, шпицрутены; в-четвертых, срок всех исправительных наказаний сокращался на 1/3. Очевидно, что один этот закон изменял редакцию более половины статей Уложения. Такое же влияние, конечно, должны были иметь Судебные уставы 20 ноября 1864 г., в частности Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, в силу коего из Уложения надлежало исключить целый ряд статей, объемлемых Уставом. Значительность всех этих изменений свидетельствовала, что Уложение нуждалось не в продолжении, а в переиздании. Это и послужило основанием Высочайше утвержденного мнения Государственного Совета от 27 декабря 1865 г. (Полное собрание законов, N 42839) о согласовании Уложения о наказаниях с Уставом о наказаниях*(396). Этим законом было, во-первых, изменено значительное число статей Уложения; во-вторых, указаны статьи, которые должно заменить соответственными статьями Устава о наказаниях или и вовсе отменить. Кроме того, еще ранее (22 ноября 1865 г.) Государственным Советом был утвержден составленный во Втором отделении подробный перечень статей Уложения, замененных статьями Устава, и сделаны в Уложении необходимые изменения редакции некоторых статей.

На основании этого и состоялось по Высочайшему повелению третье издание Уложения о наказаниях 1866 г., в которое были включены все постановления по 1 марта 1866г.; при этом число статей значительно сократилось, а именно - осталось 1711 вместо 2304.

Позднейшие уголовные законы вносились по-прежнему в продолжения*(397), но значительное число их и существенные изменения, внесенные в редакцию огромного количества статей, потребовали нового издания. Такими главнейшими законами были: Закон 31 марта 1870 г. (N 48206) о замене арестантских рот исправительно-арестантскими отделениями - закон, мало изменявший Уложение по существу, но затронувший редакцию огромного числа статей Уложения; Закон 23 марта (N 49395) 1871 г., изменивший отчасти диспозитивную часть постановлений об убийстве, а в особенности его наказуемость; Устав о воинской повинности 1 января 1874 г., Закон 4 июня 1874 г. (N 53606) о бунте и противозаконных сообществах; Закон 1880 г. 23 ноября об отмене акциза с соли; Закон 26 мая 1881г. (N 198) об отмене публичного исполнения смертной казни; Закон 27 октября 1881 г. (N 483) об изменении ответственности несовершеннолетних; Закон 8 июня 1882 г. (N 952) об ответственности за оскорбление государя императора и членов царствующего дома; Закон 11 мая 1882 г. о взрывчатых веществах; 18 мая 1882г. (N 890) о квалифицированных кражах, в частности об изменении постановлений о краже со взломом; Законы 3 мая 1883 г. и 1 мая 1884 г. о раскольниках; Закон 24 апреля 1884 г. об отмене смирительных и рабочих домов и замене их заключением в тюрьме, потребовавший также переделки значительного числа статей; Закон 16 июня 1884 г. об изменении ответственности за растраты; Закон 11 июня 1885 г. об отмене разделения каторжных работ на рудниковые, крепостные и заводские и о различении степени этого наказания только по срокам; Закон 25 ноября 1885 г. об изменении редакции целого ряда статей Уложения и, наконец, Закон 17 декабря 1885 г. об изменении ответственности за нарушения Устава паспортного и Устава врачебного.

В силу этих изменений, согласно Высочайшему повелению, состоялось четвертое, 1885 г., издание Уложения, в которое вошли все узаконения по 31 декабря 1885 г.; вместе с тем из Уложения выделены, согласно Высочайшему повелению 1883 г., все правила о взысканиях за нарушение постановлений о питейном и табачном сборах и об акцизе с сахара; нумерация статей осталась та же, как и в издании 1866 г., так что вновь образованные статьи были обозначаемы номером предшествующей статьи с дополнительной нумерацией, так: 30, 301, 302 и т.д., а статьи отмененные или исключенные оговаривались особо. Вместе с тем от Уложения отделились законы судопроизводства уголовного, которые, согласно п.1 Указа 5 ноября 1885 г., помещены вместе с процессуальными гражданскими законами в новый XVI том Свода.

Законы, вышедшие после 1885 г., вносятся в продолжения, из которых последнее*(398) 1895 г., содержащее узаконения по 15 июля 1895 г., было сводным. Из числа этих узаконений наиболее важными были: 6 января 1886 г. (N 3447) о тюремных работах; 3 июня 1886 г. (N 3762); 24 апреля 1890 г. (N 6742); 8 июня 1893 г. о нарушении правил фабричных, и 12 июня 1886 г. (N 3803) о нарушении правил о найме сельских рабочих; 8 декабря 1886 г. (N 4069) о повреждении международного телеграфа; 15 июня 1887 г. (N 4582) о гербовом сборе; 21 марта 1888 г. (N 5078) о лесных порубках; 4 апреля 1888 г. (N 5120) о защитных лесах; 10 января 1889 г. (N 5697) о совершении раскольниками треб над православными; 27 ноября 1889 г. (N 6384) о повреждении телефонов; 24 апреля 1890 г. (N 6747) об оскорблении караула; 14 мая 1890 г. (N 6828) о церковных свечах; 3 декабря 1890 г. (N 7255) об охранении водовместилищ в Закавказье; 15 января 1891 г. (N 7362) устав о соли; 8 апреля 1891 г. (N 7606) о маргарине; 13 мая 1891 г. (N 7687) о нарушении правил о погребении; 11 июня 1891 г. (N 7817) о стачках; 9 декабря 1891г. (N 8144) о нападении одной частинаселения на другую; 3 февраля 1892 г. о совокупности и повторении; 3 февраля 1892 г. о нарушении правил об охоте; 20 апреля 1892 г. об открытии государственных тайн; 27 апреля 1892 г. об ответственности малолетних; 11 июня 1892 г. об ответственности членов городских и земских собраний; 18 июня 1892 г. о ростовщических сделках на хлеб; 18 июня 1892 г. о богомолениях евреев; 14 декабря 1892 г. о расторжении брака ссыльных; 1892 г., выделение из Уложения нарушений уставов таможенных; 17 апреля 1893 г. о совершении иноверными духовными обрядов над православными; 23 апреля 1893 г. об обманах при запрещенных сделках; 3 мая 1893 г. о торговле крепкими напитками; 12 мая 1893 г. о нарушении правил об охране народного здравия; 24 мая 1893 г. о ростовщичестве; 8 июля 1893 г. и 3 июля 1894 г. о воспрещенных банкирских сделках; 3 июня 1894 г. о видах на жительство; 9 января 1895 г. о казенной продаже вина; 20 марта 1895 г. о подделке чая; 8 мая 1895 г. о делании фальшивых карт; 8 мая 1895 г. о знаках почтовой оплаты. Затем из законов, вышедших после издания продолжения 1895 г., нужно указать: 12 февраля 1896 г., об ответственности нехристиан за препятствование христианам исполнять христианские обряды; 26 февраля 1896 г., о подделке товарных знаков; 11 марта 1896 г., о нарушениях Пробирного устава; 7 апреля 1897 г., о лесных нарушениях; 2 июня 1897 г., об ответственности малолетних; 8 июня 1898 г., о промысловом налоге, и, наконец, 10-12 июня 1900 г. о ссылке. Причем нельзя не отметить, что из вышедших после 1885 г. уголовных постановлений значительное большинство было основано на проекте действующего Уголовного уложения, предположения составителей которого, таким образом, мало-помалу входили в нашу юридическую жизнь.

Дополняющим Уложение сборником действующих общих уголовных законов являлся Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями.

Предположения о составлении особого кодекса для маловажных уголовных дел возникли еще в 1859 г. и уже в 1861 г. главноуправляющим Вторым отделением графом Блудовым была представлена всеподданнейшая докладная записка о Судебно-полицейском уставе, в виде приложения к коей находилось извлечение из Уложения тех статей, которые должны были войти в этот устав, всего 605 статей. На основании этого извлечения и был составлен в Особой комиссии при Втором отделении проект Устава о взысканиях за проступки, подведомые мировым судьям, и был сообщен на рассмотрение некоторых лиц, а затем, после двукратной переработки, 15 мая 1864 г. внесен в Государственный Совет, который и рассматривал его в соединенных департаментах в заседаниях 1 и 9 июля 1864 г., а в Общем собрании 30 сентября 1864 г. Проект был Высочайше утвержден 20 ноября и обнародован вместе с Судебными уставами как Особая их часть*(399); в 1883 г. Устав вышел вторым изданием вместе с Судебными уставами императора Александра II, а затем, в 1885 г., третьим изданием и помещен вместе с Уложением как Особая часть т. XV; в обоих последних изданиях сохранена старая нумерация, а вновь введенные статьи помещены как подразделения прежних статей: 30, 301, 302 и т.д. Дополнительные узаконения вошли в те же продолжения, как и узаконения по Уложению о наказаниях*(400).

Устав содержал 181 статью (а с дополнительными - 207), причем глава первая содержала общие положения об условиях наказуемости, несколько отступающие от общих положений Уложения о наказаниях. Поэтому и согласно с примечанием к ст.147 Уложения, в тех случаях, когда общие судебные места применяли Устав о наказаниях, например, при совокупности, при отпадении на суде обстоятельств квалифицирующих, имевшихся в виду при предании суду и т.п., они обязаны были применять не только Особенную часть Устава, но и его Общие положения.

Но в то же время эти общие положения являются только исключениями из общих положений Уложения, а потому они должны были быть разъясняемы на основании постановлений Уложения; в особенности это имело значение для тех постановлений, в коих Устав содержал только одни наименования, без каких-либо пояснений, как, например, о необходимой обороне.

Несмотря на столь долгое существование Уложения о наказаниях 1845 г., литературная обработка и комментирование его, помимо монографических исследований отдельных вопросов, представляются весьма скудными. Так, по Общей части в учебнике В.Спасовича, в конце был помещен критический обзор Iраздела Уложения, и, кроме того, такой же обзор помещен Н. Неклюдовым в приложениях к переводу учебника Бернера; только в позднейших руководствах, приведенных выше при обозрении литературы, благодаря их позитивному направлению, обработка положительного материала заняла подобающее место. Для изложения Особенной части нужно указать: А. Лохвицкий, "Курс русского уголовного права", 2-е изд., 1871 г.; Н. Неклюдов "Руководство к особенной части Уложения", 4 тома, 1876-1886 гг.; Будзинский "О преступлениях в особенности", 1887 г.; И. Фойницкий "Курс русского уголовного права" Часть особенная, 3-е изд. 1900 г.; наконец, для Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, - Железников "Настольная книга для мировых судей", 2-е изд., 1869 г.; Н. Неклюдов "Руководство для мировых судей", 1874 г.

Несравненно значительнее представлялась практическая разработка действующего уголовного права в решениях судебных мест, и сборники этих решений не только представляли существенное пособие для применения Уложения и Устава о наказаниях, но навсегда останутся драгоценными материалами для разработки уголовного права.

К таким сборникам, до введения Судебной реформы, принадлежат: Сборник Высочайше утвержденных мнений Государственного Совета, разъясняющих применение на практике многих статей Уложения о наказаниях и уголовного судопроизводства. Вышли в 1862 г. две части, в первой - решения с 1846 по 1862 г., а во второй-за 1862 г. Указания на позднейшие решения можно найти в отчетах Государственного Совета; Собрание решений общих собраний Сената 1863-1865 гг. в 4-х томах, 1891 г., в т.II кн. IV находятся 150 решений по делам уголовным; Данилов "Указатель вопросов уголовного права, разрешавшихся на консультации, при Министерстве юстиции учрежденной", 1875 г.

А из сборников после реформы - сборники решений кассационных департаментов Правительствующего Сената и общих его собраний с 1866 г.

Конечно, пользоваться этими сборниками необходимо в подлиннике; но, благодаря массе материала, так как, например, число напечатанных решений Уголовного кассационного департамента с 1866 г. составляет более 12 тысяч, ориентировка в них представляет много затруднений. Поэтому значительную помощь дают указатели: во-первых, прилагаемые ежегодно к самому сборнику, и притом в двух видах: указатели фамилий лиц, дела о коих рассматривались в Сенате, и постатейного указателя тех статей, которые были разъяснены в решениях Сената; во-вторых, официозные сборники, издаваемые канцелярией Сената; последний такой указатель вопросов, разъясненных Уголовным департаментом, был издан в 1878 г.; в-третьих, частные сборники*(401); в первое время сенатской практики таких сборников являлось множество; из них по уголовному праву и судопроизводству наибольшей известностью пользовались: Г. Трахтенберг "Алфавитный указатель вопросов, разрешенных Уголовным кассационным департаментом и Общим собранием", последнее (второе) издание вышло в 1878 г., дополнение к нему, содержащее выдержку из решений с 1878 по 1888 г., вышло в 1889 г.; А. Попов "Извлечения из решений Кассационных департаментов Правительствующего Сената", последнее (третье) издание 1873 г.; Н. Рычков "Систематический свод определений соединенного присутствия Первого и Уголовного кассационного департаментов Сената", 1877 г.

Наибольшим распространением, если судить по числу изданий, пользовались мои издания: Уложения-11-е изд. 1901 г. и Устава о наказаниях - 14-еизд. 1902 г. К числу пособий и по уголовному праву нужно также отнести Н. Быстров "Систематический указатель вопросов, разрешенных Общим собранием Правительствующего Сената с 1866 по 1900 г.", изд. 1901 г.

Кроме того, нельзя не указать на издания специальных уставов, в которых приведены и соответственные решения Сената: Сокалов "Акцизные уставы", 6-е изд., 1886 г.; Шрамченко "Устав строительный", 7-е изд., 1901 г.; М. Цейль "Устав лесной", 2-е изд., 1898 г. и др. Много материала можно найти и в практике соединенных присутствий Сената: Н. Рычков "Систематический свод определений соединенного присутствия I и Уголовного кассационного департамента Сената", 1877 г.; В. Тимофеевский и С. Кузнецов "Систематический сборник решений Правительствующего Сената об ответственности должностных лиц с 1868 по 1896 гг.", 1896 г.

Обозревая эти источники общих уголовных законов, в частности Уложение онаказаниях, нельзя не сказать, что Уложение 1845 г. давно уже требовало замены*(402).

Из всех областей права наиболее изменчивым является право уголовное: на понятиях о преступлении и наказании с наглядностью отражаются все политические и социальные перевороты народной жизни, и чем быстрее развивается жизнь, тем быстрее совершаются эти реформы. "Идея о наказании, - замечает Иеринг, - переживает вместе с народом все фазы его нравственного развития, отражая на себе, как на мягком и податливом воске, все более или менее значительные явления переживаемой эпохи". Оттого ли уголовные кодексы XIX столетия так недолговечны, оттого-то за каждым политическим переворотом, как, например, за революциями 1830 и 1848 гг., в большинстве европейских государств следуют или полные новые кодексы, или обширные законодательные реформы.

А многое заставляло признать Уложение кодексом устарелым, так как, во-первых, оно было много старее своего формального существования: вышедши в 1845 г., оно восприняло в себя, с одной стороны, Свод законов с его глубоко, вплоть до Уложения 1649 г., идущими корнями, а с другой - действовавшие в то время западноевропейские кодексы, из которых большинство относилось к первой четверти прошлого столетия; во-вторых, едва ли в новейшей истории какой-либо страны мы найдем такую массу коренных реформ, глубоко избороздивших всю общественную жизнь, как в России с 1856 г.: могли ли не расшатать существующую карательную систему такие реформы, как отмена крепостного права, ограничение применения телесного наказания, введение участия общества в заведовании местным хозяйством и, наконец, Судебная реформа.

Недостатки Уложения проистекали прежде всего из самой задачи, поставленной составителями. Как было указано выше, они не предполагали создать Уложение, а думали только свести в одно законы, накопившиеся в течение двух столетий. Но можно ли было выполнить такую задачу, можно ли было объединить постановления, разнствующие не в подробностях, а в самом принципе, объединить узаконения, проявляющие патриархальные воззрения на преступления эпохи царя Алексея, начало слепого повиновения велениям власти - эпохи Петра I, и постановления Екатерины II, или начала царствования Александра I, создававшиеся, по крайней мере отчасти, под влиянием французской философии XVIII века?

Эта коренная ошибка в постановке задачи повлекла за собою по необходимости и дальнейшие: 1) полную рознь принципов между различными отделами Уложения, различие в самом взгляде на понятие о преступлении и на существенные условия наказуемости; 2) отсутствие сколько-нибудь точного масштаба при определении ответственности за преступления, что обнаруживается при сравнении между собою не только статей различных отделов, но иногда одного и того же раздела, как это, например, с наглядностью можно видеть при сопоставлении, с точки зрения размеров ответственности, видов квалифицированной кражи; 3) формальное противоречие отдельных постановлений, отсутствие начал и учений, действительно общих всему Уложению; в этом отношении без преувеличения можно сказать, что в Уложении нет ни одного общего правила или положения, которое было бы выдержано во всех его разделах, от которого бы кодекс не отрекался по нескольку раз, иногда в одной и той же главе.

Но кроме этих недостатков, коренившихся в самой цели, поставленной составителями, еще большее значение представляли недостатки выполнения. Не вдаваясь в подробности, достаточно указать на главнейшие из них.

Первое, что поражало при изучении диспозитивной части Уложения, - это отсутствие обобщений, способ обработки материала, оказавшийся весьма неудовлетворительным. Вместо того чтобы дать в кодексе общие положения, характеризовать преступные деяния и затем предоставить применителям закона путем толкования подводить под эти положения отдельные случаи, составители задумали соперничать с творческой силой жизни: они мечтали казуистикой кодекса обнять вечно новые явления в области преступлений, они предполагали создать для суда такие руководящие начала, при помощи коих судья приравнивался бы к машине, не требующей для своей деятельности никаких юридических знаний. "Это отвращение от теоретических определений, боязнь отвлеченности, - как замечает проф.Спасович ("Учебник"), - поставило Уложение во многих отношениях ниже Свода законов уголовных и сделало его похожим на средневековые сборники законов, когда искусство законодательное, будучи в детстве, не умело отвлекать, когда оно ограничивалось собиранием и обобщением известнейших судебных приговоров".

Такой прием привел прежде всего к невероятной многостатейности Уложения, превышающего количеством статей раза в четыре любой из современных уголовных кодексов. "Это количество столь значительно, - прибавляет проф. Спасович, - что память человеческая не может с ним справиться, и нет юриста, ни теоретика, ни практика, который знал бы Уложение во всех подробностях; обыкновенно знакомство ограничивается одним первым разделом Уложения и немногими главами остальных разделов, более употребительными на практике". Далее, масса видов, подразделений каждого преступного деяния устраняла возможность дать точную характеристику отдельных типов: кто не знает, сколько трудностей, и большей частью непреоборимых, представляло определение отдельных категорий кражи или, например, установление границ между понятиями восстания общего и частного, и т.п.? Наконец, это стремление к казуистичности естественно должно было привести к неполноте кодекса: каждый практик, каждое лицо, изучавшее решения нашего Сената, знает, как часто приходилось у нас суду прибегать к самому распространительному толкованию текста и как часто, тем не менее, оказывались деяния, несмотря и на этот прием толкования, не подходящие под уголовные запреты!

В связи с казуистичностью стояло и отсутствие юридической техники: составители, по-видимому, и не додумались до необходимости особых приемов законодательной техники, они упустили из виду даже такое основное требование, чтобы определения закона не заключали в себе ничего излишнего, чтобы язык закона был твердый и точный, может быть не всегда удовлетворяющий литературным требованиям, но зато наиболее пригодный для судебной практики. Кто не знает, как были многословны статьи Уложения, как много в них ненужных слов и выражений, только затемняющих смысл, как часто законодатель вводил в характеристику деяния и сами мотивы, вызвавшие тот или другой уголовный закон, вводил даже иногда в текст исторические материалы, так сказать, законодательные воспоминания. Возьмем, например, определение даже такого преступления, как кража, по ст.1644 (изд. 1885 г.): "Кражей признается всякое, каким бы то ни было образом, но в тайне, без насилия, угроз и вообще без принадлежащих к свойству разбоя или грабежа обстоятельств, похищение чужих вещей, денег или иного движимого имущества". Так ли был должен изложить это определение законодатель-техник? Конечно нет, он дал бы более простое и точное определение: "Кражей признается тайное похищение чужого движимого имущества", и только. Напрасно бы мы стали искать в Уложении терминов, твердо установленного значения отдельных слов и выражений; напротив того, законодатель употреблял, по-видимому, все старания, чтобы избежать однообразия, а вследствие того - и точности определений.

Наконец, нельзя не посетовать на отношение составителей Уложения 1845 г. к находившемуся в их распоряжении иностранному законодательному материалу: они ограничились по отношению к нему механическим заимствованием, они вносили, большей частью без разбора, постановления, которые находили в многоразличных немецких кодексах, в законодательстве французском или австрийском, не задумываясь о том, что эти постановления являлись иногда выводами совершенно различных основных положений, что очень часто противоречие между ними было не формальное, а внутреннее, неустранимое путем внешнего сглаживания, они забывали, что нельзя объединять необъединимое.

Не менее серьезные недостатки оказались и в карательной системе Уложения. Его лестница наказаний на первый раз поражает своей грандиозностью и кажущейся стройностью. Все наказания были разделены на общие и особенные, общие разделялись на главные и дополнительные, главные - на уголовные и исправительные, уголовные дробились на 4 рода, а исправительные - на 7; некоторые роды исправительных наказаний подразделялись еще на виды, все роды делились на степени, так что получалось в одних общих наказаниях 11 родов и 37 степеней.

Но при ближайшем рассмотрении прежде всего расшатывалась эта кажущаяся стройность, так как оказывалось, что суд вовсе не может спокойно двигаться вверх и вниз по этой лестнице, а ему весьма нередко приходилось делать обходы и прыжки, и часто совершенно неожиданные; происходило это оттого, что в одной и той же лестнице были помещены наказания и общие и особенные, а низшие степени некоторых родов оказывались вовсе неприуроченными к высшим степеням последующих.

В то же время эта лестница не обнимала собою всех карательных мер, так как при отдельных преступлениях встречались нередко своеобразные взыскания, известные под общим именем исключительных наказаний, о которых и не упоминалось в первом разделе и которые, являясь неподвижными, неизменяемыми, крайне затрудняли практику.

Попытка редакторов создать столь разнообразные типы наказаний, в особенности лишения свободы, сама по себе уже представлялась непрактичной, и неумолимая жизнь привела к тому, что многие из этих типов остались только на бумаге и побудили, наконец, законодателя выкинуть из лестницы наказаний в 1884 г. рабочие и смирительные дома, заменив их тюрьмой.

Далее, крайне неудачной являлась столь излюбленная Уложением ссылочная санкция - отсылка от одной статьи к другой, очень часто в весьма неопределенной форме, ибо такая санкция не только затрудняла пользование Уложением на практике, но при позднейших изменениях Уложения приводила иногда к неожиданным результатам, когда, например, усиление наказания по одной статье влекло увеличение ответственности и по другим статьям, которых вовсе и не имел в виду законодатель.

К этим первородным грехам Уложения присоединились еще позднейшие, появившиеся в последующих его изданиях. Они зависели отчасти от свойства реформ, расшатывавших самые устои Уложения, как, например, различие по наказуемости лиц привилегированных и непривилегированных, отчасти от невнимательного согласования новых законов с Уложением, неудачной кодификацией. В особенности страдало в этом отношении наскоро составленное издание Уложения 1866 г., многие погрешности которого исправлены только в последнем издании Уложения 1885 г. Изменения, последовавшие после 1887 г., и в особенности Закон 1900 г. об ограничении применения ссылки, еще более усилили даже формальную непригодность Уложения. Многознаменательны в этом отношении соображения Государственного Совета, изложенные в "Журнале по закону о ссылке", на основании коих он признал предположение Министерства юстиции об изменении редакции целого ряда статей Уложения не только несвоевременными, но и нецелесообразными. Предполагая переиздать все подлежащие изменению статьи Уложения, Министерство юстиции подвергло пересмотру лишь карательную санкцию сих статей, в коей определяются меры взыскания, оставив без всякого изменения диспозитивную часть оных, т.е. ту часть, на основании которой определяются признаки преступных деяний. Между тем Уложение о наказаниях давно уже признано во многих отношениях устаревшим вследствие изменившихся потребностей народной жизни под влиянием коренных преобразований, последовавших в царствование императоров Александра II и Александра III, существенным образом повлиявших и на склад гражданских правоотношений, и на условия экономического и общественного быта. Один из главнейших недостатков действующего Уложения составляет определение преступлений не по их существенным признакам, а, так сказать, казуистически, каковое обстоятельство до крайности затрудняет судебные места как в постановке вопросов о событии преступления, так и в самом применении наказания. Этот, равно как и многие другие недостатки Уложения привели к сознанию его дальнейшей непригодности и несоответствия современному положению государственной жизни*(403).

Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, стоял несравненно выше Уложения по своей технической обработке; но тем не менее его появление внесло новую неурядицу в наше уголовное законодательство, так как самое одновременное существование двух общих уголовных кодексов с различием в некоторых основных учениях о преступлении, об определении меры ответственности и т.п. представлялось и теоретически несостоятельным, и практически вредным, в особенности ввиду того, что оба кодекса регулировали преступные деяния, отличающиеся не родовыми, а видовыми признаками, что оба они нередко применялись одними и теми же судами.

57. Эти недостатки Уложения давно обратили на себя внимание законодателя. Так, уже составители Судебных уставов считали необходимым условием введения судебной реформы переработку Уложения, а во всеподданнейшем докладе главноуправлявшего Вторым отделением князя С. Н. Урусова и министра юстиции Д.Н. Набокова от 22 апреля 1881 г. было изложено, что "многолетний опыт новой судебной практики показал самым наглядным образом, что действующее Уложение о наказаниях, хотя и согласованное с Уставом о наказаниях, не только не соответствует требованиям новых Судебных уставов, но и является препятствием со стороны технической своей обработки, правильному отправлению правосудия, вособенности на суде с присяжными".

В министерствах попытки подготовления коренной реформы Уложения начались с половины 60-х годов; так, в Министерстве внутренних дел еще в 1869 г. образовался Комитет по вопросу о преобразовании системы каторжных работ; в 1872-1973 гг. под председательством товарища министра внутренних дел Шидловского рассматривался вопрос о каторге, и одновременно с этим, в Комиссии под председательством графа Соллогуба, составлялся проект общего преобразования нашей тюремной системы, подвергнутый потом разработке в Особом комитете под председательством члена Государственного Совета П.А. Зубова (1873-1874). В то же время при Министерстве юстиции была образована Комиссия под председательством товарища министра Э.В. Фриша для пересмотра первой главы первого раздела Уложения, и выработанный ею проект еще в 1872 г. был внесен в Государственный Совет*(404).

Затем проекты как Комиссии Министерства внутренних дел, так и Министерства юстиции были рассмотрены в Особой комиссии при Государственном Совете под председательством К.К. Грота, причем она всецело присоединилась к проекту, выработанному Комиссией Э.В. Фриша и внесла свои предположения в Государственный Совет, который мнением, удостоенным 11 декабря 1879 г. Высочайшего одобрения, установил основные положения, долженствующие быть принятыми в руководство при преобразовании тюремной части и существующей лестницы наказаний, а вместе с тем указал на необходимость в возможно скорейшем времени приступить к пересмотру Уложения о наказаниях.

Предположения о пересмотре были представлены на благоусмотрение императора Александра II и удостоились его одобрения, а сам пересмотр начался уже по восшествии на престол государя императора Александра III. Высочайшим повелением 30 апреля 1881 г. был образован под главным руководством главноуправляющего Вторым отделением и министра юстиции Комитет для начертания проекта нового Уголовного уложения из 14 лиц. Комитету в руководство преподаны следующие правила: 1. Комитет, приняв за основание общие начала 11 декабря 1879 г., сообразует свои труды с потребностями современного состояния государства, с указаниями судебного опыта при применении действующего законодательства, а равно с положениями науки уголовного права и постановлениями уголовных законодательств иностранных государств. 2. Комитет должен составить проект одного Уложения, заменяющего как Уложение, так и Устав о наказаниях. 3. Комитет не включает в проект маловажных нарушений исключительно служебных обязанностей, долженствующих войти в особый Дисциплинарный устав. 4. Комитету представляется не вносить в проект нарушения Уставов казенных управлений и других специальных уставов, а ограничиться определением общих оснований ответственности, а равно и пределов их наказуемости.

Комитет в мае 1881 г. образовал из состава своего Редакционную комиссию*(405), на которую возложено изготовление первоначального проекта Уголовного уложения и объяснительной к нему записки. В свою очередь, комиссия распределила между некоторыми своими сочленами подготовку проектов отдельных частей и объяснений к ним, которые по мере изготовления должны были вноситься на обсуждение комиссии. Комиссия приступила к работам с 22 октября 1881 г., начав с рассмотрения составленного мною проекта Общей части, которому и посвятила 25 заседаний, так что в ноябре 1882 г. проект Общей части вместе с объяснительной к нему запиской с Высочайшего соизволения был разослан нашим практикам и теоретикам с просьбой о доставлении замечаний на проект. Вместе с этим проект и объяснительная записка были переведены на немецкий язык, а проект - и на французский и разосланы многим иностранным ученым. Полученные замечания были собраны, систематизированы, отпечатаны в пяти томах, причем замечания иностранных ученых в подлиннике вошли в 5-й том, а в переводе размещены в соответственных местах первых трех томов. Рассмотрение этих замечаний и переработка соответственно им проекта начались с 20 ноября 1883 г. и заняли 26 заседаний. В августе 1884 г. рассмотрение замечаний было окончено и переработанный проект Общей части и объяснительная к нему записка напечатаны.

В то же время комиссия занималась рассмотрением проектов Особенной части, а именно - с 13 октября 1882г. рассматривался составленный также мною проект посягательств на личность, которому комиссия посвятила 49 заседаний и окончила работу в марте 1884 г., так что в мае этого года проект и объяснительная записка были разосланы тем же порядком, как и проект Общей части.

С ноября 1882 г. началось также рассмотрение проекта посягательств на имущество, составленного И.Я. Фойницким, и в мае 1886 г. комиссия опубликовала его и объяснительную записку обычным порядком.

С 1885 г. работы комиссии хотя и продолжались непрерывно, но уже не с той энергией; в течение этого времени были постепенно рассмотрены проекты остальных частей, из которых были опубликованы и подверглись обсуждению: проект о преступных деяниях по службе, составленный Н.А. Неклюдовым; о преступлениях против семейного союза, составленный И.Я. Фойницким, и проекты о преступных деяниях против порядка управления и о подделке и подлогах, составленные мною. Полученные замечания рассматривались, и сообразно этому перерабатывались и проекты; вместе с тем последовательно с ходом работ вновь пересматривались и исправлялись и проекты ранее пройденных частей. Наконец, к весне 1895 г. первоначальное здание Уголовного уложения было закончено, и проект, состоящий из 35 глав и 589 статей, а равно и 8 томов объяснительной к нему записки*(406) были внесены в Министерство юстиции. Засим министром юстиции и председателем Редакционной комиссии статс-секретарем Э.В Фришем было испрошено Высочайшее повеление о рассылке проекта на заключение министерств и главноуправлений по принадлежности. Срок представления этих заключений был назначен 1 ноября 1895 г., но представление их значительно замедлилось, и последний отзыв Святейшего Синода был получен только в апреле 1897г.*(407); наиболее подробные замечания были представлены министрами иностранных дел, внутренних дел, финансов, государственных имуществ и военным, а равно и Святейшим Синодом, причем почти все ведомства, вполне одобряя усвоенные проектом начала, представили только возражения и дополнения по его отдельным постановлениям. Для рассмотрения этих замечаний и вообще всего проекта при Министерстве юстиции было образовано Особое совещание*(408), которое и окончило свои занятия к октябрю 1897 г., а 14 марта 1898 г. представило проект в Государственный Совет*(409). В Государственном Совете по особому Высочайшему повелению от 3 июня 1898 г. было образовано для рассмотрения проекта Особое совещание под председательством статс-секретаря Фриша из членов Государственного Совета Розинга, Мордвинова, Галкина-Врасского, Герарда, Шамшина, Голубева, Фон-Дервиза, Верховского и Сабурова, министра юстиции Муравьева, государственного секретаря Плеве, товарища министра Бутовского и первоприсутствующего Уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената Таганцева; прочим же министрам и главноуправляющим предоставлено принимать участие в заседаниях по их усмотрению. Делопроизводителем комиссии назначен статс-секретарь Харитонов. Особое совещание приступило к рассмотрению 7 октября 1898 г. и окончило таковое 17 мая 1900 г., посвятив этому труду 58 заседаний*(410). Вместе с тем Особое совещание предоставило министру юстиции представить в Государственный Совет предположения о согласовании Судебных уставов с новым Уложением, а 18 ноября 1898 г. была образована Особая комиссия под председательством сенатора Таганцева для составления дополнительных к проекту Уголовного уложения узаконений, т.е. согласования с ним всех прочих частей Свода законов, с тем чтобы эта работа, оконченная в мае 1902, с заключением министра юстиции, была внесена на рассмотрение Государственного Совета. Затем дополнительное заседание Совещания было 26 мая 1901 г., а 30 мая 1901 г. журнал совещания был подписан. 6 октября 1901 г., по Высочайшему повелению, проект поступил на рассмотрение Особого присутствия всех департаментов Государственного Совета и присоединенных к ним членов Государственного Совета И. Розинга и Д. Дервиза, государственного секретаря, ныне министра внутренних дел, Плеве и первоприсутствующего Уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената Н. Таганцева, под председательством статс-секретаря графа К.И. Палена. Это Совещание окончило рассмотрение проекта в мае 1902 г., но рассмотрение проекта в Общем собрании было отложено до осени 1902 г.