Литература

Алексеева А. Ю.Основные элементы и структура межличностного доверия // Социологический журнал.2009. № 3. С. 22-40. (Alekseeva A. U. Basic elements and the structure of interpersonal trust // Journal of Sociology. 2009.N3.P. 22-40.)

Алексеенкова Е. С., Сергеев В. М.Темный колодец власти (о границе между приватной сферой государства и приватной сферой личности) // Полис.2008. № 3. С. 148-165. (Alekseyenkova E. S., Sergeev V. M. Dark Well Power (about the border between the sphere of the state and the private sphere of the individual) // Polis. 2008. N

3. P. 148-165.)

Гарань А.Украина: плюрализм «по умолчанию», революция, термидор //ProetContra.2011. Май-август. Политические системы постсоветских стран. Т. 15. № 3-4 (52). С. 62-77. (Haran A. Ukraine: Pluralism «default», the Revolution, Thermidor // Pro et Contra. 2011. May-August. The political systems of post-Soviet countries. Vol. 15. N3-4 (52).P. 62-77.)

Дубин Б.Символы возврата вместо символов перемен //ProetContra.2011. Cентябрь-октябрь. Двадцать лет без советской власти. Т. 15.1. № 5 (53). С. 6-22. (Dubin B. The symbols return instead the symbols of change // Pro et Contra. 2011. September-October. Twenty years without the Soviet regime. Vol. 15.1. N 5 (53). P. 6-22.)

Завершинский К. Ф.Легитимность: генезис, становление и развитие концепта // ПОЛИС.2001. № 2. С. 113-131. (Zavershinsky K. F. Legitimacy:the Genesis, Formation and Development of the concept // Polis. 2001.N2.P. 113-131.)

Завершинский К. Ф.Когнитивные основания политической культуры: Опыт ме­тодологической рефлексии // Полис.2002. № 3. С. 19-30. (Zavershinski K. F. Cognitive Foundations of Political Culture: An Essay on Methodological Reflection // Po­lis. 2002. N3.P. 19-30.)

Крастев И.Парадокс европейской демократии //ProetContra.2012. Январь- апрель. Т. 16. № 1-2 (54). С. 6-14. (Krastev I. Europe's democracy paradox // Pro et Contra. 2012. January-April. Vol. 16. N 1-2 (54). P. 6-14.).

Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001. 256 с. (Luhmann N. Power. M.:Praxis, 2001. 256p.)

Луман Н.Мировое время и история систем. Об отношениях между временными горизонтами и социальными структурами общественных систем // Логос.2004. № 5 (44). С. 131-168. (Luhmann N. World Time and History systems. About the relationship between the time horizons and social structures of social systems // Logos. 2004. N 5 (44). P. 131-168.)

Луман Н. Эволюция. М.: Изд-во «Логос», 2005. 256 с. (Luhmann N. Evolution. M.:PublishingHouseofthe«Logos», 2005. 256p.)

Луман Н.Введение в системную теорию. М.: Изд-во «Логос», 2007.360 с. (Luhmann N. Introduction to systems theory. M.:PublishingHouse«Logos», 2007. 360p.)

Малинова О.Тема прошлого в риторике президентов России //ProetContra.2011. Май-август. Политические системы постсоветских стран. № 3-4 (52). С. 106-122. (Malinova O. Theme of the past in the rhetoric of Russia presidents // Pro et Contra. 2011. May-August. The Political systems of Post-Soviet countries. N 3-4 (52). P. 106-122.)

Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б.Насилие и социальные порядки. Концепту­альные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд. Ин­ститута Гайдара, 2011. 480 с. (North D., Wallis J.J., Weingast B. R. Violence and Social Orders. A Conceptual Framework for interpreting Recorded Human History. M.: Gaidar Institute, 2011. 480p.)

Патнэм Р.Чтобы демократия сработала. М.: Ад Маргинем, 1996. С. 212-221.288 с. (Putnam R. Making Democracy Work. M.: Ad Marginem, 1996. 288 p.)

Парсонс Т.Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения //THESIS.1993. Т. 1. Вып. 2. С. 94-122. (Parsons T. The Concept of Society's: components and their relationships // THESIS. 1993.T. 1.N. 2.P. 94-122.)

Селигмен А.Проблема доверия. М.: ИДЕЯ-Пресс, 2002.256 c. (Seligman A. The Problem of Trust. M.:IDEA-Press, 2002. 256p.)

Сергеев В. М., Кузьмин А. С., Нечаев В. Д., Алексеенкова Е. С.Доверие и про­странственное взаимодействие социальных сетей // Полис.2007. № 2, С. 8-17. (Sergeev V., Kuzmin A. S., Nechaev V. D., Alekseyenkova E. S. Trust and Spatial inter­action of Social Networking // Polis. 2007.Number2.P. 8-17.)

Сморгунов Л.В.Сетевой подход к политике и управлению // Полис.2001. № 3. С. 103-112. (Smorgunov L. V. The Network Approach to Policy and Management //. Polis. 2001.N3.P. 103-112.)

Сморгунов Л. В.Знание и координирующая функция государства// Мир и поли­тика.2009. № 10 (37). С. 32-42 (Smorgunov L. V. Knowledge and Coordinating Function of the State // The World and Politics. 2009.N10 (37).P. 32-42.)

Уайтхед А.Избранные работы по философии: М.: Прогресс, 1990.716 с. (Whitehead A. Selected Works of Philosophy: M.: Progress Publishers, 1990. 716p.)

Филиппов А. Ф.Социология пространства. СПб: Владимир Даль, 2008. 285o.(FilippovA.SociologyofSpace.St. Petersburg: Vladimir Dahl, 2008. 285 p.)

Alexander J. C. The Meanings of Social Life: a cultural sociology. N.Y.: Oxford University Press, 2003. 312 p.

Alexander J. C. Clifford Geertz and the Strong Program: The Human Sciences and Cultural Sociology // Cultural Sociology. Los Angeles; London, 2008. Vol. 2 (2). P. 157-168.

Borzel T. A. What's So Special About Policy Networks?// An Exploration of the Con­cept and Its Usefulness in Studying European Governance European Integration online Papers (EIoP). Vol. 1(1997). № 016// http://eiop.or.at/eiop/texte/1997-016.htm).

Borzel T. A., Heard-Laureote K. Networks in EU Multi-level Governance: Concepts and Contributions //Journal of Public Policy. 2009.Vol. 29. Special Issue 02. P. 135-151.

Castells M. Materials for an exploratory theory of network society// British Journal of Sociology. 2000. Vol. №. 51. Issue №. 1 (January/March 2000). P. 5-24.

Kaufman S.J. Symbolic Politics or Rational Choice? Testing Theories of Extreme Ethnic Violence // International Security. Spring 2006. Vol. 30. No. 4. P. 45-86.

Urry J. Mobile Sociology // British Journal of Sociology. 2000. Vol. 51. N 1 (January/March). P. 185-203.

ля, который пока, увы, крайне слабо учитывался на макро­уровне принимаемых решений (см. рис. 4). Иного не дано, ибо снижающийся иммунитет населения к новым экономичес­ким катаклизмам стал быстро приближаться (примерно с начала лета 1998 г.) к опасной точке (см. рис. 3).

Наталия ЗОРКАЯ

Политическое участие и доверие населения к политическим институтам и политическим лидерам

Проблема участия (participation), которое подразуме­вает не только политическое участие граждан в жизни страны, но и другие деятельностные аспекты — их граж­данскую, а также социальную активность на самых раз­ных уровнях, от семьи и школы, локального сообщества до общественных движений, гражданских инициатив и пр., рассматривается в западных демократиях как одна из важнейших характеристик постиндустриального об­щества. В основе этого понятия или проблемного ком­плекса лежит представление, согласно которому без широкого участия, соответственно, обеспечения шансов для участия граждан в принятии решений (в широком смысле слова) невозможно достижение общественного согласия, более того, самовоспроизводство гражданского общества.

Политическое участие неразрывно связано с возникно­вением правового и конституционного государства, леги­тимность которого предполагает одобрение существую­щего порядка гражданами страны, т.е. связана с необхо­димостью учреждения или установления таких процедур, которые помогали бы регулярно и в доступной и внятной форме получать такого рода одобрение. Основной инсти­туциональной формой такой легитимации общественного порядка являются свободные, равные и всеобщие выборы, которые носят тайный характер, т.е. установление широ­кого избирательного права, которое даже в либеральных демократиях окончательно утвердилось лишь к середине нашего столетия.

Политическое участие при всех демократических по­рядках основывается именно на выборах. Поэтому про­блематика изучения политического участия в западных странах долгие годы совпадала с проблематикой изуче­ния электорального поведения.

Аналогично обстоит дело и в отечественной ситуации. Однако существенным отличием электорального поведе­ния в отечественной ситуации является его отчетливо вы­раженный мобилизационный характер, отсутствие четко выраженных, оформленных политических интересов и партийных преференций, что становится особенно явным в периоды "между выборами", когда опросы четко фик­сируют спад политической активности, снижение интере­са к проблемам, связанным с этой сферой, ослабление вы­раженности позиций и пристрастий.

Наиболее показательной в этом плане является ситуа­ция с партийными преференциями, или пристрастиями. Значительная часть опрошенных (45%, по данным опроса, проведенного по заказу Московской школы политических исследований; март 1998 г.; N=1500 человек)¹согласна с тем, что "для развития демократии в России необходимы партии", что "партийная система дает гражданам воз­можность участия в политической жизни" (42%). На этом фоне почти 2/5 жителей России (38%) "не видят никаких различий между существующими в нашей стране партия­ми", а подавляющее большинство (58%) выражает согла­сие с суждением, что "партии служат только интересам своих лидеров". В этих, как и во многих других данных, просматривается наиболее существенная характеристи­ка нынешнего состояния: внутренняя противоречивость отношения общественного мнения к политическим про­цессам, к проблемам развития демократических процес­сов. Номинальное, декларативное согласие значительной части населения, особенно ее наиболее активной части, более образованных, социально активных и продвинутых слоев населения, разделяющих основные демократичес­кие ценности (характеризующихся принципиальной по­зитивной оценкой многопартийной системы, демократи­ческих выборов), сочетается с весьма низкой оценкой этих демократических принципов в политической реальности, с настороженным и пассивным, "зрительским" отношени­ем к политике*, с пассивной выжидательной позицией ос­новной массы населения в повседневной социальной и по­литической жизни.

Наиболее ярким выражением этого является чрезвы­чайно низкий уровень доверия основной массы населения ко всем основным политическим институтам, к основным ветвям власти и персонифицирующим их политическим лидерам, сочетающийся с такими же низкими показате­лями собственной активности и политического участия (это обстоятельство является наиболее важной и устой­чивой характеристикой всего "поствыборного периода").

За исключением самих выборов, все иные формы по­литического участия — институционально неоформлен­ные, незакрепленные общественные движения, граждан­ские инициативы, протестное поведение (демонстрации, митинги, забастовки и пр.), не говоря уже о социальной активности граждан (участии в деятельности местных ор­ганизаций, сообществ и пр.) за 90-е годы не только не раз­вивались, но и сократились в сравнении с ситуацией пика перестройки, т.е. с концом 80-х годов. Это подтверждается данными многочисленных опросов ВЦИОМ, в которых за­трагивается проблематика участия.

Характеристики политического участия и политичес­кой вовлеченности граждан России. Пожалуй, единст­венным значимым показателем политической вовлечен­ности, который мало менялся во времени, является ин­терес к политике, к политическим событиям. По резуль­татам уже упоминавшегося опроса ВЦИОМ в марте

1998. г., около 1/3 опрошенных "часто и очень часто" чи­тали в последнее время о политике (самых активных здесь насчитывается 7%, что в целом сопоставимо с дан­ными, которые мы получали на протяжении многих пос­ледних лет, и соответствует размерам группы, наиболее вовлеченной, ангажированной политической проблема­тикой). Примерно такая же доля опрошенных (31%) ут­верждает, что обсуждает политические события в своем окружении. Из других опросов нам хорошо известно, что такая, в принципе, пассивная форма участия, зритель­ская позиция граждан в отношении идущих процессов, характерна для жителей России на протяжении почти всего периода трансформаций.

Активные действия, такие, как участие в политичес­ких собраниях и митингах, в демонстрациях, встречи с политиками или же участие в предвыборной борьбе в форме работы на кандидата или партию захватывают лишь очень незначительную часть населения. Так, в по­литических собраниях и митингах в прошлом году при­нимали участие "часто" и "очень часто" 3% опрошенных, 12% — "редко", а 81% — практически "никогда".

• См.: Левада Ю.Индикаторы и парадигмы культуры в обще­ственном мнении // Мониторинг общественного мнения: Эконо­мические и социальные перемены. 1998. № 3.

Примерно столько же респондентов (75%) за последнее время никогда не принимали участия в решении местных проблем (отметим при этом, что и активность электораль­ного поведения на местном уровне значительно ниже, чем в случае президентских или парламентских выборов, хотя доверие к местным властям на протяжения всего периода замеров ощутимо — в 1,5—2 раза выше, чем к федераль­ным властям). 78% опрошенных никогда не встречались с должностными лицами или политиками, 87% практически никогда не принимали участия в работе на какого-то кан­дидата и партию и т.д. Подобные данные существуют и относительно других форм политической активности. Отметим, что такая пассивность и бездеятельность осо­бенно контрастно проявляются на фоне высокого про- тестного потенциала, который, однако, имеет скорее дек­ларативный характер и выражает не столько готовность к конкретным действиям, сколько стремление к оценкам происходящего в стране и общественных настроений.

Так, в марте 1998 г., т.е. еще до августовского кризиса и обвала рубля, примерно 1/4 опрошенных были готовы принять участие в митингах и демонстрациях протеста, а около 2/5 опрошенных поддержали бы отставку прези­дента и правительства уже тогда.

Однако эти данные резко расходятся с реальной про- тестной активностью, с относительно небольшим числом людей, активно протестующих, действительно идущих на активный протест в различных формах. Иначе говоря, они свидетельствуют только об общем диффузном и пас­сивном неудовлетворении ходом дел в стране.

Еще более апатичными и безынициативными предста­ют респонденты в своей социальной активности. Потенциал социальной самоорганизации невелик. Более 90% опрошен­ных не являются ни членами каких-то клубов или объеди­нений по интересам, ни членами какой-либо общественной организации, а тем более партии, ни членами экологического объединения (хотя эта проблема занимает, по данным оп­росов, одно из высоких мест по своей остроте), ни даже чле­ном спортивногоклуба, спортивного объединения или об­щества (при том, что ценность здоровья стоит на одном из первых мест) и пр. В подобных ассоциациях участвуют в среднем не более 2—3%взрослого населения, главным образом, крупного города. Это более молодая или продви­нутая, социально дееспособная часть населения.

Рис. 1. Насколько каждое из приведенных понятий соответствует Вашему представлению о капиталистической и социалистичес­кой экономике (в % к числу опрошенных; март 1998 г.; приводится сравнение вариантов ответа "соответствует")

Для значительной части опрошенного населения (43%) понятие "демократии" прежде всего связывается с пра­вом граждан на участие в делах государства и общества (для еще 28% "в какой-то мере"). Однако имеющиеся у них возможности оцениваются крайне низко. Наиболее рас­пространенная оценка респондентов: сегодня у простого человека нет возможности влиять на происходящее в стране (81%), поэтому от участия в политике в принципе лучше воздерживаться (48%), "политикам лучше не дове­рять" (68%), "простые люди всегда отстранены от реальной власти" (85%), политикой занимаются "только карьеристы" (75%) и т.п.

Многолетние опросы ВЦИОМ неоднократно показыва­ли, что для общественного мнения России весьма харак­терна внутренняя противоречивость, амбивалентность и непоследовательность.

Только около 1/4 опрошенных определенно считают, что Россия должна развиваться по образцу западных де­мократий. Гораздо большая группа опрошенных (от 1/з до 1/2) тесно связывает такие позитивно оцениваемые моменты, как экономический рост, благополучие, уве­личение числа рабочих мест, равноправие граждан перед законом, возможности политического участия именно с демократическим порядком. Но так отвечают, когда вопрос задается в общей форме, тогда в отноше­нии позитивных результатов демократического пути развития царит относительное согласие. Как только в вопросы, обращенные к респондентам, вводятся такие характеристики, как "западные страны", "западные де­мократии" или же определения из прежнего идеологи­ческого арсенала — "капиталистическая экономика" и "социалистическая экономика", то мгновенно в созна­нии респондентов возникает некое недоверие, стремле­ние отмежеваться или "закрыться" — ведь именно в таком контексте возникает тема "особого пути" России. Приведем весьма характерные по своей внутренней про­тиворечивости данные о том, что связывается в сознании россиян с капиталистической экономикой, а что — с со­циалистической.

В данных, представленных на рис. 1, видны следыидео- логем, десятилетиями "внедрявшихся" в головы советских людей с самого детства. Богатому, сытому, эксплуататорско­му, антигуманному и коррумпированному Западу противос­тоит пусть бедная, но справедливая, пусть отстающая, но гуманная страна социализма.

Вместе с тем все же почти 1/4 опрошенных настаивает на том, что экономические реформы следует продол­жать, а 2/5 опрошенных в марте 1998 г. считали, что перемены в стране идут слишком медленно. Последнее скорее всего связано, на наш взгляд, не столько с кри­тикой конкретных действий правительства, реформа­торов, Президента, сколько с наивным ожиданием бы­стрых позитивных перемен. Именно с крушением этих иллюзий и надежд на быстрые перемены прежде всего связан, как нам представляется, углубляющийся кри­зис доверия к основным политическим институтам и политическим лидерам.

Рис. 2. В какой мере, на Ваш взгляд, заслуживают доверия Президент, Федеральное Собрание и Правительство России? (В % к обшему числу опрошенных; ноябрь 1998 г.)

Динамика доверия к социально-политическим инсти­тутам и политическим лидерам. Показатели доверия по­литическим и социальным институтам, персонифициру­ющим их политическим фигурам, постоянно отслежива­ются в опросах "Мониторинга". Неоднократно указыва­лось на весьма низкий уровень доверия институтам, представляющим основные ветви власти — президенту, парламенту, правительству (рис. 2). Но немногим отлича­ется и картина в отношении других политических и со­циальных институтов, таких, как политические партии или общественные движения, профсоюзы, которые долж­ны были бы обеспечить на новой демократической основе условия для участия граждан России в становлении и развитии новой политической системы и гражданского общества. Если говорить о неполитических институтах, то на протяжении всего периода замеров общественного мнения россиян, более или менее устойчивым и доста­точно высоким был уровень доверия церкви и СМК (ко­торые,отметим, являются на сегодня основной мобили­зующей силой для политического участия). Однако с 1993 г. (тогда ВЦИОМ начал вести постоянный монито­ринг общественного мнения, включающий и эту группу вопросов) произошли некоторые изменения. Уровень доверия церкви как институту за этот период снизился, и происходило это на фоне роста недоверия, а не спада интереса, как можно было бы предположить, или ослаб­ления квазирелигиозности, за которой просматривает­ся негативная реакция жителей России на утрату своей прежней советской имперской идентичности. Если бы мы имели дело только со спадом этого рода явлений, то, как кажется, ощутимее был бы рост не отказывающих в доверии церкви как институту, а рост доли затрудняю­щихся с конкретным ответом. Ситуация же тяготеет к первому случаю. А это, по-видимому, означает, что доста­точно активное вступление церкви на политическую арену, публичная ее деятельность вызвала у части рос­сиян разочарование.

Довольно трудно средствами массового опроса выявить, за счет каких групп произошло снижение уровня доверия. Традиционный путь, аименно прослеживание динамики от­ношения в зависимости от основных социально-демографи­ческих показателей, здесь мало что дает: изменение соот­ношения долей доверяющих и недоверяющих данному ин­ституту на протяжении некоего периода, если рассматри­вать его в социально-демографическом групповом разрезе, не позволяет выделить какие-то конкретные группы, за счет которых это колебание происходит. Иными словами, дове­рие падает или растет в основных социально-демографичес­ких группах более или менее равномерно. Так же обстоит дело даже для групп, выделенных по иным признакам, например, по характеру их партийных преференций, по характеристикам электорального поведения.

В последние несколько лет среди политических ин­ститутов наибольшим доверием, как мы уже говорили, пользуются местные органы власти, опережая по уровню высказываемого им доверия, и парламент, и правитель­ство, и тем более президента. Последний всплеск уровня доверия к этим институтам приходится на июль 1996 г. — момент президентских выборов. Тогда Президенту Б.Ельцину был высказан самый высокий уровень дове­рия, начиная со времен 1994 г. (рис. 2). Можно сказать, что это был, по всей видимости, последний мобилизаци­онный всплеск вокруг Президента Б.Ельцина, вне всяко­го сомнения являвшегося вплоть до образования суве­ренной России и распада СССР ключевой мобилизующей фигурой. В настоящее время мы имеем практически перевернутую картину доверия к Президенту в сравнении с периодом начала его политической карьеры. До того, как Б.Ельцин стал Президентом России, т.е. в 1990 г., доля не одобрявших его действия составляла всего от 2 до 5%. За все время пребыванияБ.Ельцина на посту Президента он уже никогда больше не получал того высокого кредита доверия, которым пользовался, пока находился в оппозиции к пра­вящей власти. Но и став Президентом, Б.Ельцин достаточно долго пользовался большим, чем Парламент и Правитель­ство, доверием. Однако в отношении его фигуры наблюда­лась значительно более явная, чем в отношении Парла­мента или Правительства, поляризация мнений. Так, доля затруднившихся с ответом по поводу доверия Президенту за последние четыре года была как мини­мум в 2, а то и 2,5 раза ниже, чем Парламенту (в отно­шении Правительства этот разрыв несколько меньше, что и понятно, поскольку Правительство и Президент не только принадлежат к одной ветви власти но и тесно свя­заны между собой в кадровом и прочих отношениях). Доля же не доверяющих Президенту за этот период также была всегда выше, чем доля не доверяющих Парламенту или Правительству.

В период последних президентских выборов резкий рост доверия (от 6% в конце 1995 г. до 22% в июле 1996 г.) наблю­дался только в отношении к Б.Ельцину. Именно в момент выборов была зафиксирована самая низкая на протяже­нии 1996—1998 гг. доля не доверяющих Президенту (29%). Подтверждением тому, что эпоха, когда Б.Ельцин так или иначе представлял дляпродемократически настроенных сил консолидирующую силу, подошла к своему заверше­нию, служит и то, что в настоящее время наиболее высокий уровень недоверия к Президенту демонстрируют самые пе­риферийные в социальном отношении группы — пожилые люди с самым низким уровнем образования, живущие в малых городах и на селе, которые на момент последних выборов, наряду с привлеченной в результате довольно успешной предвыборной кампании молодежи обеспечили Б.Ельцину победу.

Если сравнивать последние данные об уровне доверия практически ко всем институтам с ситуацией 1991 г., по­воротного во всех смыслах, то практически в отношении всех них, за исключением только местных органов власти и правительства (для первых он по-прежнему остается более высоким в сравнении с другими ветвями власти, для вторых доверие к кабинету правительства на протя­жении всего периода замеров практически не менялось, оставаясь довольно низким) можно говорить о довольно резком падении уровня доверия. Если в сентябре 1991 г. парламенту вполне доверяли 33% опрошенных, то в пос­ледние четыре года доля таких респондентов в среднем составила4—7%. Затронули эти изменения и такие ин­ституты, пользовавшиеся в начале 90-х годов весьма вы­соким уровнем доверия, как армия особенно после войны в Чечне (до марта 1991 г. армии "вполне доверяли" от 42 до 46%, а с января 1995 по сентябрь 1998 г. — от 24 до 28%), органы госбезопасности (с 1990 г. уровень доверия к ним упал более чем в 2 раза), примерно в 2 раза сокра­тился в сравнении с ситуацией1991 г. уровень доверия к суду, прокуратуре и милиции (с20—24 до9—12%, во всех этих случаях мы сравниваем только данные по респон­дентам, выбирающим ответ "вполне доверяю".

Принципиальным и общим для динамики доверия к ос­новным политическим институтам в настоящее время яв­ляется то, что сам акт выражения доверия не является свидетельством демократических ориентации респонден­тов, так как характеристики групп, вполне доверяющих основным политическим институтам, весьма противоре­чивы.

Вместе с тем среди "совершенно не доверяющих" ос­новным институтам власти особенно выделяется группа 30—40-летних, более образованных и социально актив­ных респондентов. Если учесть, что активная фаза соци­ализации этой группы пришлась как раз на пик полити­ческой мобилизации общества(1988—1990 гг.), то можно сказать, что мы оказываемся вновь в положении воспро­изведения ситуации торможения, или срыва, сбоя про­цесса, который фиксируется как поколенческий разрыв, когда группы, которые должны были бы именно сейчас вступать в фазу повышенной политической и социальной активности, как бы вновь отбрасываются в позицию "кри­тика" процесса либерализации.

Наиболее выраженные "событийные" всплески дове­рия мы обнаруживаем, пожалуй, только в отношении от­дельных политических лидеров, что является весьма ха­рактерной чертой, свидетельствующей о диффузности и неструктурированности политического пространства, по-прежнему воспринимаемого большинством населе­ния не в категориях политических сил, структур, ин­ститутов, а персонифицированно. Все данные о росте и спаде уровня доверия к политическим деятелям, поли­тическим лидерам свидетельствуют о пассивном ожи­дании сильного лидера, который бы смог переломить ситуацию. Так или иначе, но основным мобилизующим и консолидирующим моментом в политической сфере остаются именно политические фигуры, а не партии, политические движения или же деятельность основных властных институтов.

Если проследить за динамикой доверия к отдельным политическим деятелям за минувшие три года, т.е. в пе­риод между последними президентскими выборами и на­ступлением года новых выборов (данные ответов на во­прос о политических деятелях, вызывающих наибольшее доверие, задаваемый в открытой форме), можно выявить несколько значимых тенденций в общественном мнении. Во-первых, это постепенное возрастание доли опрошен­ных, которые не доверяют ни одному из ныне действую­щих политических деятелей и лидеров — если к июлю 1996 г. их доля за рассматриваемый период была мини­мальна (14%), то уже сразу после выборов она начала не­уклонно расти, достигнув к январю 1998 г. своего макси­мума (38%); в ноябре 1998 г. этот показатель был чуть ниже, но по-прежнему выражал мнение около i/з всех оп­рошенных (32%). Другая, хорошо известная тенденция — это обвальное падение уровня доверия основной государ­ственной и политической фигуре — Президенту Б.Ельци- ну: после пика доверия в момент выборов началось об­вальное падение доверия Президенту, который к ноябрю

1998. г. практически полностью исчерпал ресурс доверия у населения — лишь 1% опрошенных в этом месяце все еще доверяли Президенту России. Свой зенит доверия Б.Ельцин пережил вместе с лидером коммунистов Г.Зю- гановым, лидером "Яблока" Г.Явлинским (примерно 20% респондентов в июле 1996 г. отметили их как деятелей, заслуживающих наибольшего доверия). Значительно опе­режал их только АЛебедь. Вместе с тем к этому периоду монотонно снизился и уровень доверия основным против­никам Президента на последних выборах — показатели уровня доверия Г.Явлинскому и Г.Зюганову упали до16%, "вернувшись" на уровень предвыборной ситуации 1996 г. (что свидетельствует о сохранении определенного ресур­са поддержки на будущих выборах). Наиболее ярким со­бытием в этом контексте была история "взлета и падения" на политической арене генерала А. Лебедя, на момент вы­боров более чем в 2 раза опережавшего по уровню дове­рия своих основных соперников (в июле 1996 г. ему вы­разило наибольшее доверие 42% опрошенных).

Другим политическим лидером, пережившим в рас­сматриваемый период резкий всплеск и падение доверия, был Б.Немцов. Пик его популярности у населения при­шелся на май 1997 г. Однако после смены правительства, сопровождавшейся постепенным вымыванием из окру­жения президента представителей так называемых "мо­лодых реформаторов", уровень доверия к нему стал резко снижаться, практически сойдя на нет к осени 1998 г. Если политическая карьера А.Лебедя и Б.Немцова так или иначе связана с политической судьбой Президента Б.Ельцина, то постепенный рост уровня доверия насе­ления мэру Москвы Ю.Лужкову и новому премьер-ми­нистру, видимо, свидетельствует о том, что в полити­ческом пространстве начинает складываться иная си­туация, в которой прежние политические силы, прежде всего президент и его окружение, уже не будут играть своей мобилизующей роли. Стремительный рост попу­лярности Е.Примакова указывает, на наш взгляд, на вос­производство той же модели разметки политического пространства, которая была характерна для всего перио­да начиная с 90-х годов, с ее биполярностью (где на одном полюсе — "сторонники перемен" и консолидировавшая и оформлявшая все это поле фигура президента, а на дру­гом — условные сторонники "прежнего порядка" с их коммунистическим лидером). Период, когда констелля­ция политических сил, фигур, ее трансформация зада­валась фигурой президента закончится, видимо, к мо­менту последних президентских выборов. Рост попу­лярности Е.Примакова в настоящий период представ­ляется прежде всего выражением своего рода "фан­томной боли", потребностью "персонифицировать" некий консолидирующий центр в ситуации, когда прежняя модель организации политического простран­ства перестает работать. Такая ситуация вряд ли пре­терпит серьезные изменения в предстоящих в декабре

1998. г. выборах, и она представляется чрезвычайно тре­вожной, поскольку на фоне нарастающей апатии, сокра­щения масштабов политической вовлеченности, низких показателей участия, исход выборов становится все более предсказуемым.

2. Алексеев П.В., Панин А.В. Философия: учеб. для ву­зов. — М.: ТЕИС, 1996. — 500 с.

3. Архангельский Л.М. О характере морального созна­ния // Вопросы философии. — 1969. — № 5. — С. 83—87.

4. Бахтин М.М. Риторика в меру своей лживости / М.М. Бахтин. Автор и герой: К философским основам гума­нитарных наук. — СПб.: Азбука, 2000. — С. 232—240.

5. Бердяев Н.А. Парадокс лжи // Человек. — 1999. — № 2. — С. 102—108.

6. Богатырева Е.Н. Психология обмана. Преимущества и потери. — СПб.: Изд-во «Лань», 1998. — 192 с.

7. Вебер М. Избранные произведения / Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1990. — 808 с.

8. ДубровскийД.И. Обман. Философско-психологический анализ. — М.: Изд-во РЭЙ, 1994. — 117 с.

9. ДюркгеймЭ. О разделении общественного труда / Пер. с фр. — М.: Канон, 1996. — 432 с.

10. Запасник С. Ложь в политике // Философские науки. — 1989. — № 1. — С. 94—107.

11. Знаков В.В. Категории правды и лжи в русской духов­ной традиции и современной психологии понимания // Во­просы психологии. — 1994. — № 2. — С. 55—63.

12. Ильин И.А. Яд партийности // Русский колокол. — 1928. — № 3. — С. 78—81.

13. Клямкин И. Почему трудно говорить правду // Новый мир. — 1989. — № 2. — С. 24.

14. Оруэлл Дж. 1984. Скотный двор. — Пермь: Изд-во «КАПИК», 1992.

15. ПобедоносцевК.П. Великая ложь нашего времени. — М.: Русская книга,1993. — 640 с.

16. Смелзер Н. Социология. — М.: Феникс, 1994. — 688 с.

17. Столович Л.Н. Философия. Эстетика. Смех. — СПб.: Тарту, 1999. — 384 с.

18. ТитаренкоА.И. Структуры нравственного сознания. — М.: Мысль, 1974. — 278 с.

19. Уледов А.К. Духовная жизнь общества: Проблемы ме­тодологического исследования. — М.: Мысль, 1980. — 271 с.

20. ХорниК. Невроз и развитие личности / Пер. с англ. — М.: Смысл, 1998. — 375 с.

21. ЦипкоА. Насилие лжи, или Как заблудился призрак. — М.: Молодая гвардия, 1990. — 270 с.

22. Шалютин Б. Человек лгущий // Человек. — 1996. — № 5. — С. 151—159.

23. Шостром Э. Анти - Карнеги , или Человек- манипулятор. — Минск: ТПЦ «Полифакт», 1992. — 130 с.

24. Экман П. Психология лжи. — СПб.: Питер, 1999. — 270 с.

25. Эко У. Пять эссе на тему этики. — СПб.: Симпозиум, 2000. — 96 с.

26. ЮнгК.Г. Божественный ребенок: Аналитическая пси­хология и воспитание. — М.: Республика, 1997. — 400 с.

А.А. НИКЛАУС

преподаватель Международный независимый эколого-политологический университет (Академия МНЭПУ)E-mail:annanik87@rambler.ru;Nicklaus_anna@rambler.ru

ДИНАМИКА ИЗМЕНЕНИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА ПОСТСОВЕТСКОГО ПЕРИОДА НА ПРИМЕРЕ ТРАНСФОРМАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ

Анализируется воздействие процесса глобализации на российское общество, в частности его влия­ние на фундаментальные устои и ценности. Автор исследует проблему содержания политического со­знания, от которого зависит вектор развития страны и выбор стратегического курса реформирования.

Ключевые слова: политическое сознание, политические ценности, трансформация, российское общество, динамика изменений.

Период динамичных изменений политических ценностных ориентаций и трансформации по­литического сознания россиян, начавшийся в 1990 г. и продолжающийся по настоящее время, интересен большим количеством событий различного характера, в т.ч. политических, ставших настоящими испытаниями для российского общества и населения бывших со­юзных республик. Эти события оказали не только зна­чительное влияние на политическое сознание каждого отдельного человека и социума в целом, но и стали основой для важнейших преобразований в структуре всей политической сферы.

Чем же обернулись произошедшие события для российского общества? Приспособилось ли наше со­знание к новым условиям действительности? Какие существовали ожидания от реформистских преобра­зований у россиян и каковы их реакции в результате осознания перемен? Каковы их тенденции в условиях нового исторического периода развития российского общества? Какие вероятные сценарии эволюции об­щественного сознания можно ожидать, к чему они при­ведут и как этим можно будет управлять?

В российской государственной политике ставятся и реализуются определенные цели, решаются конкрет­ные задачи для достижения «общего блага». Действу­ют и воплощаются различные планы и программы, работают «схемы» и институты. Вся эта система опре­деляет и корректирует рамки и условия существования каждого субъекта государства. Возникает интерес, как именно отдельные граждане и группы, которые они

составляют, позиционируют себя на фоне происходя­щих в социально-политической сфере жизни транс­формаций?

Каковы же ощущения, настроения, отношение рос­сиян к самой системе, ее работе, продуктам ее функ­ционирования, наиболее заметным фигурам, с кото­рыми непременно связываются надежды на буду­щее — свое личное и всей страны в целом?

Сегодня очевидно, что «радикальные изменения в экономике, политике, системе государствен­ного управления нуждаются в ценностном санкциони­ровании и обосновании»¹. Вследствие этого рабочаягипотеза исследованияможет быть поставлена сле­дующим образом: система политических ценностей, формирующая основу мировоззрения людей, может выступать и как фактор, ускоряющий развитие, и, на­оборот, как труднопреодолимый барьер на пути тако­го исследования.

Различного рода институциональные преобразо­вания становятся неоспоримо необратимыми только тогда, когда они восприняты обществом и закреплены в системе ценностей, на которые это общество ори­ентируется. Поэтому сдвиги в данном векторном на­правлении служат значимым индикатором реальности общественной трансформации в целом. Это предо­ставляет возможность выявить тенденции изменений и предопределить формирование адекватной про­граммы деятельности в целях сохранения цивилиза­ционной самобытности, обеспечения суверенитета и безопасности.

Анализ мировоззренческих сдвигов в политической культуре может позволить глубже понять причины успе­хов и неудач происходящих в России различного ха­рактера преобразований, а также оценить динамику самого российского общества, указывающую на не­обходимость углубленного рассмотрения природы, сущности и особенностей развития политического со­знания в эпоху глобализации. Тем более что данная проблематика приобретает особо важное значение в кризисных ситуациях, когда общество находится перед выбором ценностных и политико-стратегических альтернатив.

Российское общество пребывает в состоянии по­стоянного воздействия процесса глобализации, охва­тывающего основные стороны жизни, что в результате оказывает огромную нагрузку на фундаментальные устои и ценности. А это является главной причиной трансформации сознания общества. Данное обстоя­тельство актуализирует проблему содержания поли­тического сознания, от которого зависит вектор раз­вития страны и выбор стратегического курса рефор­мирования.

Отметить следует и тот неоспоримый факт, что общество переживает сложный период, характерными чертами которого являются противоречивые процессы социальных изменений, специфически отражающихся

1. Е.И. Башкирова. Трансформация ценностей российского общества // Полис. — 2000. — № 6. — С. 51.

в общественном сознании и сознании политическом прежде всего.

На необходимость подобного исследования указы­вает и наметившаяся тенденция обострения противо­борства основных сил общества по вопросу социально­политической модернизации и направленности про­водимых в ее рамках реформ. Именно сейчас важно решение вопроса об оформлении и реализации стра­тегии развития общества и государства. Сделать это представляется возможным только при наличии обо­снованных данных об общественно-политическом со­стоянии сознания и тенденциях трансформации осно­вополагающих базисных ценностей, а также полити­ческой культуры социума.

Общество представляет собой сложную соци­альную систему, находящуюся в постоянном взаимодействии с окружающей средой, в качестве которой может выступать система внешняя, имеющая вид совокупности международно-экономической, со­циальной, политической и других систем. Поэтому ис­следуя феномен общественно-политического созна­ния, нельзя не затронуть факт внешнего воздействия на него. Это влияние находит свое отражение в виде импульсов, увидеть которые представляется возмож­ным через рассмотрение данных исследований обще­ственного мнения¹.

Что же представляют собой изменения в структуре иерархии «пирамиды» ценностей? Данные изменения являются важным индикатором реальности обще­ственной трансформации в целом. Анализируя и син­тезируя такие сдвиги, можно глубже понять причины успехов и неудач в происходящих в России институ­циональных преобразованиях, а также оценить эффек­тивность самой трансформации российского обще­ства и, как следствие, видоизменение сознания и по­литической культуры.

Возникшие в России в ходе посткоммунистической трансформации новые экономические реалии (появ­ление частной собственности и других форм негосу­дарственной собственности, свобода предпринима­тельства, возможности самореализации в бизнесе) создали новые мотивации поведения в экономической сфере. Однако результаты показывают, что пока они имеют сравнительно небольшое распространение. Для большей части населения определяющими явля­ются другие факторы, типичные для многих развиваю­щихся стран, такие как безработица, низкий уровень заработной платы и социальных пособий; высокая сте­пень зависимости от работодателей. В таких условиях большинство людей вынуждены ценить любую имею­щуюся работу, а трудовая мотивация определяется, прежде всего, ценностями, необходимыми для выжи­вания (по классификации Р Инглхарта)¹.

В середине 1990-х гг в ценностной иерархии рос­сиян работа стояла на втором месте после семьи. О ее важности в ходе исследований заявляли 83% респон­дентов. Но по прошествии нескольких лет на фоне столкновения с финансовым кризисом, современных мировых революционных настроений категория «ра­бота» встала на лидирующие позиции. Эта тенденция существует и поддерживается в сознании населения не только России, но и других стран. Появляется тен­денция, свидетельствующая о несохранении трудовой культуры в России и практики трудового воспитания (популярного в советские годы).

Единственный аспект, который остался без суще­ственных изменений в общественном сознании, — аспект материальный. Почти для 90% респондентов важно, чтобы работа хорошо оплачивалась (данные середины 1990-х — начала 2000-х гг.)². Ныне эта циф­ра не претерпела значительных перемен и колеблется на уровне 80%³.

Снижение показателя указывает на страх от пере­житого экономического кризиса, который спровоци­ровал массовую потерю работы и рост безработицы, заставил людей довольствоваться тем, что они имеют, т.е. непосредственно наличием самой работы как та­ковой, а уже размеры заработной платы и тем более ее повышения сейчас не являются первостепенными. Интересно отметить, что в ходе опроса за 2011 г. о сте­пени удовлетворенности своей работой удовлетворен­ных оказалось 68%⁴. До 2000-х гг. число таковых было на уровне 50%⁵.

Обследование показало, что требования россиян к работе весьма умеренны.Эти данные подтверждают, что сегодня в экономической сфере доминируют цен­ности, необходимые для выживания.

Столь высокая значимость сугубо материальных соображений снижает гражданскую активность, неза­висимость поведения не только в трудовой, но и в дру­гих областях общественной жизни.

В новой России экономическая сфера во многом определяет массовое сознание и вектор ее влияния отнюдь не совпадает с ценностями демократии и граж­данского общества. Подобные приоритеты если и раз­деляются массовым сознанием, то не всегда реализу­ются в реальной практике по причинам несоответствия реалий и провозглашенных ценностей либо различий между содержанием понятий—ценностей и их обыден­ным пониманием.

Центральный аспект нашего исследования — ди­намика политических ценностей в современ­ных условиях. Наиболее объективно рассмотреть дан­ное явление представлялось возможным на примере демократических ценностей в массовом сознании общества. Анализ полученных результатов указывает на заметное своеобразие в восприятии населением нашей страны демократии и ее институтов. В целом оно находится на уровне абстракции, но когда речь идет о демократии и гражданском обществе, многие высказывают позитивное отношение к этим институ­там.

При оценке конкретных процедур и правил демо­кратии, их эффективности в нынешних российских условиях согласие с демократическими ценностями имеет тенденцию к снижению как до начала 2000-х гг., так и после. За тезис, что в демократических системах много «пустой болтовни», до 2000 г. выступало боль­шинство опрошенных. К 2000 г этот показатель сокра­тился до 5%. Однако в 2010 г. респонденты вновь ста­ли считать демократию «пустой болтовней» (11%)⁸.

В течение десяти лет постепенно снижалась доля тех, кто понимает под демократией строгую законность (с 31 до 21%). Тенденция снижения прослеживается и в олицетворении респондентами демократии как по­рядка (с 33 до 19%)⁹. Несомненно, показателен и тот факт, что относительно большой процент респонден­тов вообще не могут выразить свое отношение к де­мократическим институтам и процедурам.

Следовательно, основной вывод может быть сле­дующим:признаваемые демократические ценности почти не воспринимаются массовым сознанием в ка­честве реального инструмента решения стоящих перед обществом проблем. Причиной этого является нега­тивное отношение россиян к нынешней политической системе, ее властным институтам, и всему опыту по­следнего десятилетия.

Результаты исследования демонстрируют полити­ческий скептицизм и раскол в массовом сознании от­носительно приемлемых путей преодоления подобно­го кризиса. Большая часть граждан не видит однознач­ного выхода для России ни в демократии, ни в «сильной руке». Особенно в ситуации, когда никакая ветвь или институт власти не вызывает доверия.

За последнее десятилетие имел место суще­ственный (по сравнению с наблюдавшейся ра­нее политизацией общества) спад интереса к полити­ке.

В иерархии традиционных ценностей политика не занимает лидирующей позиции. Но пассивный интерес весьма высок. Данные опросов позволяют сделать вы­вод, что общество все-таки волнует политика. Насе­ление регулярно следит за политическими новостями, но происходит это во много по инерции, т.к. в обществе накопилась заметная усталость от бесконечных поли­тических изменений и преобразований, которые не сказываются положительно на повседневной жизни. Поэтому опрашиваемые, отвечая на вопрос о месте и роли политики в их жизни, упоминают о ней реже, чем о вопросах, связанных с работой, семьей и зачастую с религией.

8. ВЦИОМ. Пресс-выпуск 1469.

9. Там же.

Анализировать и оценивать партийные предпочте­ния россиян в сложившихся условиях представляется весьма затруднительной задачей в силу особенностей российской «многопартийности».

Такое положение обусловлено прежде всего отсут­ствием демократических традиций. Имеются в виду опыт электоральной активности и особенности поли­тической культуры россиян.

Процесс посткоммунистической трансформации оказал сильное влияние на массовое сознание росси­ян. Идеологический плюрализм, становление и раз­витие демократических институтов, выборность орга­нов власти обусловили сдвиги в системе ценностных ориентаций населения. Значение классических цен­ностей постоянно модернизируется.

В то же время граждане России проявляют крайне низкую способность к общественной самоорганиза­ции, потенциал социальной активности общества край­не невелик.

Факторами трансформации общественного со­знания являются: экономическая и политиче­ская нестабильность, массовая бедность, резкое социальное расслоение, слабость власти и затянув­шиеся поиски выхода из кризиса, не только экономи­ческого. Усиливает неуверенность в завтрашнем дне и некая апатия, замкнутость населения. Значительная часть населения испытывает потребность в государ­ственном патернализме, а обозначенные вышеэконо­мические проблемы заметно сдерживают гражданскую и социальную активность.

Отсутствие позитивных сдвигов в экономике вы­зывает все большее разочарование граждан в сложив­шейся политической системе. Увеличивается недо­верие почти ко всем важнейшим государственным, политическим и общественным институтам. Одновре­менно нарастает политический нигилизм (особенно в молодежной среде), несмотря на заявленную борьбу с ним. Молодые граждане все меньше готовы активно участвовать в политической деятельности, которая превратилась в занятие преимущественно властной элиты¹⁰.

За период посткоммунистической трансформации значительная часть российского общества хоть и при­няла главные демократические ценности, однако они никогда не рассматривались как реальный инструмент решения общественных проблем. Наметилась тенден­ция к снижению числа сторонников демократии как основы политической системы России. В условиях на­растания кризисных явлений все больше россиян счи­тают, что главной задачей власти является наведение порядка в стране. Но единодушия по поводу механиз­мов «наведения» нет.

В период 2000-х гг. российское общество перехо­дило из одного состояния в другое. Поэтому изучение его оказалось задачей непростой. Непростой также и в силу того, что большинство методов приспособлено

8. Возможно, первым движением в противовес данной тенденции могут служить локальные выступления, но только с точки зрения «ис­ключением из правил».

для исследования более или менее стабильного обще­ства, где определенная устойчивость и повторяемость жизненных циклов позволяет замерять качественные параметры, используя количественные методы¹.

В1990-е гг. для отечественных исследователей было важно поставить развитие нашей страны в мировой контекст, освоить общие схемы модерни­зации, перехода к современному рынку и демократии, понять на чужом опыте сложную, неоднозначную связь экономических и политических аспектов. Теперь, ког­да чужой опыт вошел в сознание образованного слоя россиян и начал появляться собственный реформа­торский опыт, возникла необходимость обратить вни­мание на своеобразие России².

Рассмотрение переходного периода особо инте­ресно и тем, что с началом преобразований оформи­лись и столкнулись две крайние установки. Это, услов­но говоря, «патология поддержки власти» и «техно­логия оппозиционности»³.

В первом случаеимеет место ориентация на суще­ствующую власть как фактор стабильности. Требова­ния, которые к ней при этом предъявляются, лишены какой-либо конкретности. Ориентация мотивируется тем, что реформы и реформаторов надо поддержи­вать, в силу того что иного просто нет. Важно и то, что ее сторонникам совершенно неважно, что конкретно делает власть и какие именно проводит реформы.

Второй вариантимеет вид некой оппозиционности. Его прозелиты исходят из некоей абстракции «народ­ных интересов», которые игнорируются существующей властью. При этом из поля зрения ускользает совре­менность и реальная история. Нет интереса к тому, что исторически может в настоящий момент это общество, что оно как субъект способно создать, каких лидеров выдвинуть, чего следует ждать, к чему есть историче­ская готовность, а к чему таковой нет.

Важность же и значимость состоят в выявлении представлений о реальном содержании такой катего­рии, как «интересы народа». Ведь пока нет хотя бы приблизительного представления о том, что они пред­ставляют собой, как дифференцируются и как меня­ются в переходное время, политизированная истина будет обладать монополией.

Задача сегодня — выявить именно динамику смены одних социально-политических структур другими, логику их перехода друг в друга.Новый «авангард» и новые «аутсайдеры» формируются от­нюдь не в соответствии с теми критериями, которые определяли статус человека раньше.

Субъекты перехода — это прежде всего новые элит­ные группы,предприниматели,атакжета часть старых хозяйственных и других элит, которые по тем или иным причинам заинтересованы в реформах. Есть смысл рассматривать их как новые авангардные группы. Именно доля этих групп и динамика их ориентации должны интересовать исследователей в первую оче­редь, если существует необходимость понять направ­ленность и уловить темп реформ, спрогнозировать их ход.

Наряду с элитными группами, отслеживается ди­намика настроений в важнейших массовых группах. Прежде всего среди рабочих. Сопоставление их ори­ентаций, их отношения к переменам с ориентациями элит — еще один необходимый момент анализа обще­ства¹⁴.

В качестве предмета исследования можно выде­лить некоторые отраслевые массовые группы, в част­ности, работников бюджетной сферы. Эти группы за­нимали особое место в старой системе, они особо чувствительны к трудностям, затрагивающим их боль­ше, чем многих других. И потому именно они могут стать мощными источниками формирования контрре­форматорских тенденций. Ориентации на подобные группы и их динамика чрезвычайно интересны еще и тем, что речь идет о ведущем, системообразующем звене прежнего уклада.

Представляется необходимым выделениепяти динамических состояний общественного сознания,характерных для посткоммунистического общества.

Первое состояниеотличается тем, что новые про­блемы, характеризующие период перехода, еще не вошли в сознание. В какой-то степени и в строго опре­деленных случаях это состояние фиксируется отсут­ствием определенного ответа на тот или иной конкрет­ный вопрос, имеющий прямое отношение к существу осуществляемого обществом перехода. «Затрудняюсь ответить», — это для понимания показательный ответ.

Второе состояниеобщественного сознания харак­теризуется идеологическим освоением проблемы. Примером может быть согласие поддержать какую- либо инициативу, но при этом не иметь понимания, как это может сказаться на личностном уровне. Тут дей­ствует не непосредственный интерес, а неприятие существующего положения вещей и потребность в каком-то ином порядке, который будет лучше имею­щегося.

Третье состояниевозникает в результате столкно­вения идеологических установок с реальными жизнен­ными процессами, в результате чего начинается рас­шатывание этих установок. Речь идет не об отказе от прежних идеологических установок, а лишь о начи­нающемся осознании сложности перехода, неодно­значности его последствий, формировании более реалистичного представления о нем.

Четвертое состояние —отношение к проблемам перехода исходя из своих непосредственных интере-

14. Особое внимание должно уделяться и безработным: именно в их среде легче уловить особенности зарождающейся идеологии и те опасности, которые в этой идеологии таятся.

сов, в той или иной степени осознанных. Это состояние может возникнуть как в результате эволюции сознания под воздействием жизненных обстоятельств, так и одномоментно, если какие-то перемены затрагивают материальную составляющую и уровень жизни. На­глядный пример — резко отрицательное отношение к «освобождению» цен, особенно характерное для мас­совых групп. Об этом свидетельствует и тот факт, что массовое недовольство подобным действием сопро­вождается столь же массовым желанием вернуться к регулируемым ценам.

Последнее, пятое состояние —это реакция созна­ния на такое ущемление интересов, которое воспри­нимается людьми как катастрофическое и невоспол­нимое. «Пессимистические идеологемы превращают­ся при этом в мифологемы, контакт с реальностью, в том числе и с прошлой, утрачивается, мир начинает восприниматься как чужой и враждебный»¹.

Важный аспект — рассмотрение степени актуа­лизации различных либеральных и нелибераль­ных ценностей в сознании российского населения.

Какой смысл вкладывают представители разных социальных групп в те или иные термины из либераль­ного словаря? Для ответа анализируется содержание основных ценностей, присущих любому обществу, где на первых позициях стоят непосредственно политиче­ские ценности. Затрагивая их, нельзя пренебречь сравнительным анализом состава электората различ­ных партий, его ценностными предпочтениями и ди­намикой настроений.

Представленный анализ служит указателем на оче­видный раскол общества постсоветского периода. Отметим, что раскол не одномерен и во многом не­однозначен. Существует четкая линия размежевания, проходящая через всю толщу общества и неизменно выходящая на первый план в наиболее переломные моменты политической борьбы. Это — противостояние сторонников свободной инициативы и государствен­ной опеки, приверженцев рыночной модернизации и традиционализма, разделяющее общество на две при­мерно равные, хотя и меняющиеся по величине и со­ставу части.

Что касается разломов «западничество — самобыт­ность» и «демократия — авторитаризм», то в своем явном выражении они оказываются противостоянием меньшинств, не равных по величине. Разлом «элитар­ность — социальность», который потенциально мог бы разделить общество на меньшинство имущих и боль­шинство неимущих, реален, как и в первом случае, пока противопоставляет друг другу две примерно равные части общества. Превратиться в противостояние мень­шинства и большинства ему не дает раскол в рядах самого большинства на сторонников уравнительности, тяготеющих к противникам рынка, и сторонников ра­венства возможностей, склонных к поддержке реформ с условием их корректировки.

9Шпа

mater

ВЕСТНИК ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ

ФИЛОСОФИЯ И СОЦИОЛОГИЯ

Существует также некий «резерв» части населения, которое занимает достаточно неопределенную и в чем- то противоречивую позицию, что является особенно­стью указанных выше осей размежевания. Люди с та­ким неопределенным сознанием, в высшей степени характерным для противоречивой, переходной по сво­ей сути российской ситуации, могут при каких-то ее поворотах примкнуть к одному из полюсов в противо­стоянии, но могут так и остаться лишь резервом.

Политическую дифференциацию российского об­щества, продолжающуюся до сих пор, можно связать с социокультурным размежеванием, различиями в представлениях о ценностях и антиценностях, с ко­торыми россияне пытаются соотнести свои интересы, спроецировать их в политическую сферу. Такая взаи­мосвязь представляется вполне правомерной, под­тверждая необходимость анализа динамики измене­ний в ценностных системах граждан России.

Говоря о природе размежевания российского об­щества и его политического сознания в постсоветский период, можно утверждать, что подобный разлом объ­ективен, он может и не проходить через сознание, но своим поведением люди так или иначе участвуют в нем. Или же, осознавая его, пытаются занять срединную или дифференцированную позицию. Характерная для России острота и неинституционализованность про­тиворечий в определенные моменты ставит их по ту или иную сторону идейно-политической баррикады. Они вынуждены ориентироваться на крайние позиции, которые служат как бы полюсами, притягивающими к себе или от себя отталкивающими.

Помимо политического наследия советских вре­мен, в современной российской действитель­ности существует немало факторов, препятствующих естественному процессу идейно политического са­моопределения населения и его размежевания на группы, отличающиеся осознанной общественно­политической ориентацией.

Не только в политических верхах, но и в обществе в целом сохраняются контуры идейно-политического размежевания. В большинстве случаев речь идет толь­ко о сходстве ориентаций и реакций внутри групп, ко­торые можно назвать типологическими, а не об осо­знанной идейной или психологической близости, тем более не о сознательной солидарности с определен­ными идеолого-политическими позициями.

В ходе работы появилось предположение о том, что процесс дифференциации российского современного электората также будет отличаться особой сложно­стью, неравномерностью и противоречивостью. Эта дифференциация избирательских низов может со вре­менем создать основу для превращения российской многопартийности из элитарного, поверхностного, во многом формального явления в несомненную и зна­чимую политическую реальность. Таким образом, цен­ности — элементы политического сознания россиян могут послужить основой образования реально значи­мых электоральных групп,своей активностью форми­рующих расстановку сил в политической жизни своей страны.

Национальному самосознанию россиян соот­ветствует динамичная структура, реагирующая на всю совокупность изменений, происходящих как внутри страны, так и в ее внешнеполитическом окру­жении.

Прежде всего надо обратить внимание на измене­ния в восприятии Запада сознанием российского об­щества. На протяжении ряда лет обнаруживалась до­статочно устойчивая картина. Сегодня происходит увеличение доли тех, кто выражает озабоченность судьбами России, ее внешнеполитическим авторите­том. За несколько лет сильно выросло ощущение внешней опасности, тяготение к Востоку ради баланса отношений с Западом и несколько увеличилась доля тех, кто настаивает, что Россия как великая держава должна заставить другие государства и народы ува­жать себя.

Понятия «Запад» и «Россия» для рядового гражда­нина остаются весьма общими категориями. Поэтому существенными являются попытки конкретизировать эти понятия с помощью отслеживания оценок конкрет­ных стран современного мира. В ходе работы прояви­ли себя следующие аспекты, на которые следует об­ратить внимание:

|1. Резко изменилось положение стран по шкалам сравнительных оценок. Ранее США занимали первое место по доле положительных оценок, теперь они отошли с лидирующих позиций в конец первой десят­ки. Китай же находится в лидерах по положительным оценкам.

По большинству стран заметно увеличилась

2.

доля респондентов, затруднившихся с ответом. Это может означать, что население стало более осторож­ным в высказывании своих внешнеполитических сим­патий и антипатий, что период некоей эйфории по от­ношению к внешнему миру закончился. Связывать это стоит с современными внешнеполитическими собы­тиями: экономическим кризисом, революционными выступлениями, охватывающими все новые страны, рядом других обстоятельств. Произошло снижение доли положительных оценок по всем странам.

3. Оценки тех или иных стран и народов в россий­

ском национальном сознании подвержены изменени­ям в зависимости от политической и экономической ситуации.

Полученные данные подтверждают: националь­ное самосознание россиян сосредотачивается все в большей мере на внутренних проблемах укре­пления российской государственности, тех задачах, которые обеспечивают экономическую стабилизацию страны, рациональное использование ее внутренних ресурсов.

Все чаще прослеживается идея о том, что период либерализации экономики и политики в России закон­чился, но закончился не из-за краха идей личной сво­боды, инициативы, предпринимательства, а в силу того, что практика осуществления либеральных идей в России игнорировала интересы большинства насе­ления. Это привело к формированию олигархического капитала, который под прикрытием лозунгов борьбы

с тоталитаризмом и искоренения остатков коммуни­стической системы обогащался за счет расхищения внутренних ресурсов страны, пользуясь бессилием государственной власти и опираясь на нее. Такое по­ложение нельзя назвать лишенным оснований.

Новый этап в развитии страны должен предпола­гать опору на консолидацию интересов, а также на осмысление тех конструктивных задач, которые стоят перед обществом, и преодоление тех опасностей, ко­торые возникают на этом пути. На этом этапе необхо­димо анализировать отражение соответствующих опасностей в результатах опросов.

В частности, выделяется такая опасность, как этнонациональная напряженность¹. Развал СССР, трансформация гражданской идентичности, нацио­нальные конфликты по периметру новой России и в ее пределах, кризис экономики в целом, а также неста­бильность промышленного производства, вытеснение русскоязычных кадров из стран СНГ и национальных республик РФ, интенсивная миграция из этих стран и республик в центр и в традиционно русские регионы с ранее моноэтничным составом населения, неравно­мерность темпов воспроизводства различныхэтниче­ских групп при устойчивом превышении смертности над рождаемостью — все это по-новому ставит вопрос о положении русского населения в самой России и соз­дает почву для некоего «охранительного национализ­ма», предлагаемого некоторыми российскими поли­тиками и общественными деятелями.

При этом центральным вопросом становления рос­сийского национального самосознания надо признать вопрос о совмещении гражданской и этнической иден­тичности. Значительная часть россиян в первую оче­редь чувствует себя «русскими людьми», а потом уже «гражданами России».

Входе исследования была выявлена степень рас­пространенности бытового национализма как психологической платформы политического национа­лизма.

Эта задача решалась с помощью вопроса о том, влияет или нет национальная принадлежность другого человека на отношение к нему со стороны респонден­та в различных жизненных ситуациях. Минимальное число признавшихся в таком влиянии в среднем со­ставляло после 1990-х гг. около 25% от числа опро­шенных. В опросах последних лет больших расхожде­ний нет. Но учитывая условия постоянной боязни тер­рористической угрозы, 36% считают отношения напряженными¹, а 15% — конфликтными².

Это позволяет подвести итог следующего содер­жания: сегодня почти половина респондентов выска­зывают этническую нетерпимость даже в самой малой форме. Такое было нехарактерно в 1990-е гг. (по край­ней мере не в таком радикальном положении).

Национальное самосознание россиян трудно осмысливает ситуацию необходимости строить отно­шения с инонациональными, этнически разнородными группами, не в меньшей мере озабоченными пробле­мами собственного выживания в новой для них среде. Экономические интересы, конкуренция и изоляциона- лизм создают почву для локальных конфликтов на базе этнического противостояния.

Тенденции обострения межэтнических отношений и национально-этническому экстремизму в России должна быть противопоставлена разумная политика, строящаяся на понимании не только своей этнической группы, но и привыкающей считаться с интересами, обычаями, нормами поведения, принятыми в иной среде.

Формирование общероссийского национального самосознания признается важной проблемой. Какой должна быть Россия с точки зрения осмысления ее на­циональных интересов? Ситуация свидетельствует о глубинных установках понимания проблематики государственно-национального строительства. Рос­сийскому обществу необходимо осознание России как общего дома многих народов, восприятие равенства всех народов — важная объединяющая идея, которая пока очень слабо прорабатывается как в СМИ, так и в системах государственного управления.

Вокруг каких же ценностей происходит объедине­ние национальных интересов? Такой основой не могут служить некие идеи, которые представляются населе­нию весьма абстрактными и мало к чему обязывающи­ми. Национальные интересы должны формироваться на основе отношения к конкретным политическим со­бытиям, происходящим в стране и так или иначе за­девающим граждан этого общества.

Оназревании серьезных политических перемен в России свидетельствует активизирующаяся дискуссия о будущем страны и о путях ее последую­щего развития. В качестве примера могут служить «Стратегия—2012» и «Стратегия—2020», где высказы­ваются идеи того, что стране необходима институцио­нальная, экономическая, технологическая модерни­зация, а для ее осуществления необходимы серьезные изменения в политическом устройстве.

Как показано выше, подобные изменения неизбеж­но влекут трансформацию не только в политическом сознании, но и видоизменяют политическую культуру. На протяжении последних лет в политическом созна­нии российского населения уже произошли радикаль­ные изменения, свидетельствующие о вступлении страны в политический кризис. Динамика этих изме­нений имеет тенденцию к ускорению, о чем говорят результаты исследований, выполненных ВЦИОМ и представленных в данной работе.

Устойчивый рост экономики, возможно, мог бы приостановить развитие этой тенденции. Однако в среднесрочной перспективе экономический рост, ско­рее всего, будет неустойчив, что будет поддерживать неудовлетворенность населения. Сохранение этой тенденции не даст угаснуть политическому кризису и соответственно кризису политического сознания. Если подобная тенденция сохранит устойчивость, то нали­цо возможность кризиса, сопоставимого с кризисом конца 1990-х гг. (1998 г.)

Для большинства граждан российского общества возможность проявить свою активность открывается наилучшим образом на обыденном и эмпирическом уровнях политического сознания. Массовое полити­ческое сознание¹, испытывая на себе воздействие множества факторов (различные социальные потря­сения, содержание конкретной исторической ситуации и др.), послужило важнейшим предметом анализа¹.

Отметим в заключение, что выбранный для ана­лиза период времени охарактеризовался слож­нейшими переменами и потрясениями для социально­политической жизни нашего государства. В первую очередь процесс посткоммунистической трансформа­ции оказал сильнейшее влияние на массовое сознание россиян. Изменение форм собственности, развитие частной инициативы, идеологический плюрализм, ста­новление демократических институтов, выборность органов власти обусловили сдвиги в системе ценност­ных ориентаций населения. Эти изменения коснулись таких традиционных ценностей, как семья, дети, рабо­та, религия и др., именно в которых люди ищут защиту от жизненных трудностей.

Имеет смысл указать на то, что в складывающихся условиях первоочередными задачами должны стать меры по смягчению политических рисков, реализовать которые возможно с помощью обновления политиче­ского контента и выдвижения новой когорты полити­ческих лидеров. Эти процессы должны быть взаимос­вязанными; включение же только одного из указанных аспектов не приведет к желаемым результатам, но, возможно, и усугубит ситуацию.

Результаты анализа переломных процессов, про­исходящих в политическом сознании российского на­селения, оценка их возможных последствий показы­вают, что возможные сценарии политических действий должны быть нацелены на адаптацию политической системы к происходящим изменениям в российском обществе, а также на создание вариантов политиче­ских предпосылок для успешного развития страны в будущем.

А.А СЫЧЕВА

аспирант по специальности «Политология» Донецкий национальный университет, Украина E-mail: fampopprof@mail.ru

ДОВЕРИЕ: ПОСТСОВЕТСКИЙ ФОРМАТ

Представлен анализ категории «доверие» как категории, под воздействием которой разрушают себя либо себя реализуют многие нации и государства в современном мире.

Ключевые слова: доверие, представления обывателей, ментальный уровень, реформаторы, фун­дамент доверия.

Доверие как продуктивная категория современ­ности, под знаком которой или разрушаются, или с успехом осуществляются биографии многих на­ций и государств, не ограничивается очевидными ра­циональными факторами, воплощенными во исполне­ние социальных обязательств политическими и финансово-экономическими институтами, юридиче­скими и физическими лицами.

Политики-реформаторы, деятели культуры, обще­ственные и государственные организации часто не осознают, что фундаментом доверия (а отсюда и веры в предложенные ими идеалы) избирателей выступают представления о них обывателей на ментальном уров­не повседневности в форме культурных паттернов. Отвечая на вопрос интервьюера: «Доверяете ли Вы этому кандидату/учреждению и почему?», большин­ство граждан ориентируется на репутацию субъекта, информацию СМИ и самостоятельно сформированные практики ежедневности.

Поэтому целью нашего исследования является де­тальное изучение сущности доверия для определения генетического кода доверия с учетом национальных характеристик и выделением доминирующих социаль­ных практик. Подобное выяснение содержания окажет содействие установлению крепких реципрокных от­ношений, следовательно, повышению уровня сопро­тивляемости перед внешним и внутренним давлением, когда каждый знает, чего от него ожидают и на что он может рассчитывать в будущем. Это облегчит процесс разработки общей стратегии и тактики развития в на­циональных и международных масштабах.

Авторская методология представляет собой син­тез подходов неоинституционализма и культу-

А.Л. Зверев

ВЛИЯНИЕ СОБЫТИИНОГО КОНТЕКСТА НА ПОЛИТИЧЕСКУЮ СОЦИАЛИЗАЦИЮ РОССИЙСКИХ граждан*

Влияние событийного контекста на политическую

социализацию граждан предполагает выделение различными по­колениями ключевых событий, произошедших в стране, серьез­но повлиявших на выработку ими собственной политической картины мира, определяющей их дальнейшее политическое по­ведение. Происходящие события могут репрезентироваться в массовом сознании либо как триумф той общности, к которой граждане принадлежат (как в случае с недавней победой России в конкурсе на право проведения XXII зимних Олимпийских игр), либо как неудачу, способную выработать у этой общности комплекс неполноценности (например, в ситуации распада СССР, воспринимавшегося бывшими советскими гражданами как супердержава и утрата вследствие распада страны гордости за то, что они жили в самом передовом в мире государстве), ко­торый обычно сопутствует всем фрустрационным процессам и обозначается в социально-политических науках как механизм «избранной травмы»¹. Он может возникать, когда некое событие заставляет группу почувствовать себя беспомощной жертвой другой группы, испытывающей унижение от обиды или причи­ненного вреда. Травмированная таким образом общность изби­рает путь психологизации и мифологизации «рокового» для нее события. Она как бы встраивает образ произошедшего события в основу своей идентификации, и сопутствовавшие этому собы­тию чувства боли и позора передаются каждому участнику дан­ной группы (нации) и транслируются из поколения в поколение в качестве маркера групповой (национальной) идентичности. И

Статья подготовлена в рамках поддержки исследовательского гранта «Политическая социализация российских граждан в период трансформации» РФФИ № 05-06-80286-а.

с того момента, как реальная травма трансформировалась в «избранную травму», подлинные исторические факты перестают играть какую-либо роль - сохраняет свое значение лишь их пси­хологическое преломление в качестве центрального стержня чувства групповой (национальной) общности.

Образ «избранной травмы» выдвигается на авансцену об­щественного внимания, подогревает этнические и национальные конфликты в социуме и делает эмоциональные проблемы, выне­сенные из прошлого, столь же важными (а иногда и более важ­ными), чем сегодняшние проблемы реального мира. Какое-либо событие превращается в групповую «избранную травму» в том случае, если группа оказывается не в состоянии оплакать его адаптивным образом. Она может быть для этого слишком уни­женной, слишком разъяренной или слишком беспомощной. Ре­зультатом станет отсутствие у нее воли к решению проблемы на основе компромисса, например уступки какой-либо территории «врагу». Неспособность оплакать травму переходит от поколе­ния к поколению. Однако последующее поколение сознательно или неосознанно желает исправить сделанное их предками и тем самым освободить себя от униженности, ставшей частью их идентичности.

Другой механизм репрезентации событийного контекста может проявиться в форме «избранной славы», знаменующей некое историческое событие, связанное с триумфом народа над его общим «врагом». Данное событие также мифологизировано и преломляется в национальной психологии социума в сугубо героический образ. Тем самым оно становится мощным факто­ром повышения группового самоуважения и стержнем для фор­мирования групповой (национальной) идентичности.

По мнению А. Оболонского, феномен «избранной травмы» наглядно проявился в событийном контексте, обозначившем от­ношение россиян к Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.²Травма, вызванная той жертвой, которую социум принес на алтарь победы, была настолько велика, что первые полтора-два десятиле­тия после войны о ней даже сравнительно мало содержательного говорили и писали. Очевидно, что войну старались забыть и вы­теснить ее из сознания. Даже день Великой Победы в середине 1940 - начале 1960-х годов не был официальным праздничным днем в СССР. Оплакать эту травму адаптивным способом и в ито­ге погасить, принять ее, было тогда невозможно. Процесс адаптив­ного оплакивания активно начался лишь с середины 1960-х годов, когда в 1965 г. этот день стал не просто днем Великой Победы, но и днем памяти о тех, кто не вернулся с фронтов Великой Отечест­венной войны, и процесс этот продолжается до сих пор. В нашей общественной жизни последних двадцати доперестроечных лет оплакивание военной травмы было, по мнению А. Оболонского, единственной искренней, не фальшивой мелодией, объединявшей и поддерживавшей идентичность всего социума. В ситуации, ког­да социум испытывал серьезный когнитивный диссонанс от тех ожиданий, которые провозглашали тогда политические элиты страны, но все время по какой-либо причине не реализовавшихся, в советском обществе начинало формироваться чувство глубокой внутренней неудовлетворенности реалиями его жизни, именно событийный контекст Великой Отечественной войны оставался коммуникативным фреймом с высоким уровнем доверия боль­шинства советских людей.

Вторым событийным контекстом, репрезентирующимся в массовом сознании через феномен «избранной травмы», А. Обо­лонский считает мифологизированный образ революции и Граж­данской войны. Он полагал, что «магнитным силовым полем, стягивающим эту общность воедино, стали не столько кровавые события 1917-1921 гг., сколько обусловленное их итогами со­знание общей судьбы всех людей, живущих на этой территории. Так что, несмотря на химеричность понятия “советский чело­век”, оно тем не менее имело для ряда поколений вполне осязае­мое реальное содержание»².

В последнее время травма от потерь в Великой Отечест­венной войне потускнела и превратилась в символ, подпитываю­щий механизм «избранной славы», являющейся потенциальным идентификационным ресурсом для формирования новой моде­ли общегосударственной идентичности России. При этом рево­люционная травма драматически трансформировалась в нашем обществе: отношение к тем событиям в широких слоях общест­венности стало противоречивым, превратившись в фактор дезинтеграции, поляризации людей, создающей новые внутри­национальные группы «мы - они» вместо того, чтобы поддержи­вать монолит нации, как это было раньше.

Как видим, событийный контекст в коммуникативном пространстве российского социума оказывает серьезное влия­ние на выработку отношения граждан к своей истории и к тем политическим акторам, которые пытаются реконструировать собственные репрезентации произошедших событий в стране, актуализирующиеся в их политической риторике в рамках разных политических кампаний. Иными словами, событийный контекст может наложить отпечаток не только на процесс вы­работки политических предпочтений граждан и их ориентаций в политике, но и служить опорой для выработки политической картины мира отдельных личностей и целых групп в социуме, формируемой в ходе их политической социализации.

Кроме того, событийный контекст репрезентируется в зави­симости от того, в какое время человек родился и рос, накладывая отпечаток на его отношение к тем событиям, с которыми он стал­кивался во время своей социализации. Следовательно, данные со­бытия, свидетелем которого стал этот человек во время своего взросления, самым прямым образом могут повлиять на его пер­вичную и вторичную политическую социализацию. А это, в свою очередь, может наложить отпечаток на процесс принятия данным индивидом того или иного политического решения.

Таким образом, влияние событийного контекста на поли­тическую социализацию граждан можно научно интерпретиро­вать через теорию перспективы, которая подразделяет процесс принятия политических решений гражданами на два этапа: 1) подготовка вариантов политического выбора; 2) их оценка. При прохождении этапа подготовки огромное значение имеют «эффекты обрамления» (фрейминг), т. е. способ представления альтернатив, связанный с порядком и средствами репрезента­ции рассматриваемых вариантов. Воздействие фрейминга на формирование вариантов выбора может осуществляться как за счет изменения формы подачи материала, так и с помощью ма­нипулирования важностью альтернатив. При рассмотрении этого эффекта обычно делается акцент на его манипулятивной стороне, т. е. на влиянии на выбор способа представления аль­тернатив. Такой подход подразумевает, что альтернативы уже сформулированы и предложены субъекту принятия решений. Однако на практике конструированием альтернатив и оценоч­ной точки, как правило, занимается сам актор. Кроме того, нередко принимается во внимание лишь один из возможных вариантов решения проблемы. Поэтому предпочтительней бу­дет термин «рамочное видение», обозначающий используемый субъектом способ определения содержания проблемы, а также той точки, относительно которой происходит оценка возмож­ных потерь или выгод, ассоциирующихся с данной проблемой.

«Рамочное видение» является отправной точкой в решении определения события, которое в наибольшей степени повлияло на поколение. Данное понятие показывает, что когда происходит какое-либо событие, то альтернативы уже сформулированы и предложены, поэтому индивиду остается лишь сделать правиль­ный выбор. Иначе говоря, происходит манипуляция сознанием ин­дивида, событие показывает, как ему нужно поступить. Исходя из этого, индивид принимает правильные либо неправильные реше­ния под воздействием событий, с которыми он сталкивается в по­вседневной жизни. Некоторые события могут проецироваться на всю политическую картину мира. Всегда есть какая-то альтернати­ва, которая помогает действовать, а за ней уже может следовать и перспектива, как правило, это перспектива, которая может осуще­ствиться в будущем. Здесь можно привести пример того, как изби­ратели и граждане верили в только что выбранного первого прези­дента РФ - Б.Н. Ельцина, возлагали на него свои надежды, верили в светлое будущее страны, в то, что в силах тогдашнего президента все изменить к лучшему. К сожалению, их надежды не оправда­лись, что в конечном итоге привело к разочарованию и кризису до­верия ко всем властным институтам постсоветской России.

Вывод о том, что субъективные факторы сами по себе, не­зависимо от объективных обстоятельств, влияют на оформление «рамочного видения» проблемы, согласуется с тезисом Д. Канема- на и А. Тверски о детерминации оценочной точки воображаемы­ми событиями³. Исследователи, изучающие процесс принятия политических решений в рамках конструктивистской парадиг­мы, подчеркивают значение идентичности при выстраивании политической реальности. Так, Т. Хопф предполагает, что иден­тичность индивида выступает в качестве эвристики, с помощью которой он осуществляет обработку информации⁴. Развивая данную мысль, можно предположить, что оформление проблемы в сознании субъекта принятия решений также осуществляется в контексте его идентичности. Это говорит о том, что когда инди­вид сталкивается с какой-то проблемой, то он поступает так, как он считает нужным. В этой ситуации он исходит из своих ценно­стей и жизненных ориентиров. То же самое можно сказать и о со­бытии. Когда индивид сталкивается с каким-либо событием, то он реагирует на него так, как многие из его поколения, так как они объединены общими проблемами и, главное, возрастом. Событие не может оказать одинаковое влияние на разные поко­ления. Всегда интенсивность влияния будет варьироваться.

Реальная ситуация дает индивидам, принимающим поли­тические решения, недостаточные и часто незначительные ориентиры. В связи с этим взаимодействия субъектов политиче­ской коммуникации фактически представляют собою функцию когнитивных характеристик личностных качеств участников по­литического процесса.

Родоначальником когнитивного подхода следует считать Г. Саймона⁵. Он использует когнитивный подход, связанный с изучением способов получения знаний и переработки информа­ции для рационального обоснования решений. Г. Саймон выде­ляет в качестве базовых когнитивные механизмы, рациональное использование которых повышает эффективность принятия ре­шений. В центре когнитивистской модели стоят определение и структурирование проблемы, сбор и переработка данных о произошедшем событии, формулирование и выбор путей пре­одоления последствий, вызванных данным событием. При этом рассмотренный теоретический конструкт опирается на прагма­тическую концепцию «разрешения проблем» профессора Чикаг­ского университета США Джона Дьюи.

Исходя из указанных теоретических представлений вос­приятия влияния событийного контекста на политическую со­циализацию граждан, в этой статье предпринимается попытка рассмотрения места и роли событийного контекста в выработке содержательной модели политической социализации граждан постсоветской России.

В проведенном исследовании были выделены политичес­кие события, так или иначе повлиявшие на ход политической социализации российских граждан в последние два десятилетия истории нашей страны. Эти события были сопряжены с деятель­ностью двух главных властных персон страны, которые своими политическими решениями повлияли на жизнь граждан, став­ших, в свою очередь, участниками политических и экономичес­ких событий, определивших всю хронологическую архитектуру периода распада советской политической системы и направление векторов строительства новой постсоветской политической сис­темы - Российской Федерации. Этими персонами стали М.С. Горбачев и Б.Н. Ельцин. Анализ событийного контекста именно этих политических персон объясняется тем, что события, связанные с распадом СССР, в которых активное участие приня­ли М.С. Горбачев и Б.Н. Ельцин, стали тем коммуникативным фреймом, который значительно повлиял на существовавшую в массовом сознании тогда еще советского человека политическую картину мира, в связи с чем многие тогда вынуждены были пере­жить политическую ресоциализацию, адаптируя прежние свои политические представления к изменившимся политическим ре­алиям, сложившимся в стране после распада СССР

Событиями, серьезно повлиявшими на политическую кар­тину мира граждан, стали следующие моменты в постсоветской истории современной России:

• путч (август 1991 г.);

• Беловежские соглашения, распад СССР и создание СНГ (1991 г.);

• начало ваучерной приватизации, либерализация цен (1992 г.);

• октябрьские события и выборы в Государственную думу РФ (1993 г.);

• начало первой чеченской войны (1994 г.);

• президентские выборы: победа Б. Ельцина (1996 г.);

• начало продолжительной смены правительств, августов­ский экономический кризис (1998 г.);

• выборы в Государственную думу РФ; добровольная от­ставка первого президента России Б.Н. Ельцина (1999 г.).

Перечень всех этих событий в большой степени можно от­нести к так называемой эпохе Ельцина. Б.Н. Ельцин является не только первым президентом России, но и знаменует собой целую эпоху в истории нашей страны. Он не только был участником пе­реломных моментов, но и активным их создателем. Отношение к нему со стороны рядовых граждан на протяжении десятилетия менялось: от нежной любви и безоговорочной поддержки до лю­той ненависти, но чего никогда не было, так это равнодушия. Вне зависимости от отношения практически все считают его яркой и сильной личностью, которая способна была сама формировать политические события. Недаром отечественные СМИ за ним закрепили устойчивое выражение - «царь Борис». Ельцинский период характеризовался глобальными трансформациями для нашей страны. Представления о политиках и политике форми­ровались на фоне распада СССР, становления новых государств и различных союзов, локальных войн и межнациональных кон­фликтов, роста числа криминальных структур и коррупции, без­работицы, массового обнищания и утраты веры в собственную страну. Период власти Б.Н. Ельцина характеризовался как «развал страны, безвластие, беспредел, анархия и расхищение государственной собственности»⁶. Первоначально это время связывалось гражданами с надеждой на лучшее, так как к власти пришел молодой и энергичный политик, но, к сожалению, эти «розовые» мечты быстро рассеялись и превратились в жестокую реальность, которая ознаменовалась откровенным беспределом во всех сферах жизни общества. Поэтому событийный контекст этого промежутка времени наложил неизгладимый отпечаток на жизни всех поколений граждан России.

Само исследование, касающееся проблемы, освещаемой в данной статье, проводилось кафедрой политической психологии философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова под руко­водством Е.Б. Шестопал в ноябре-декабре 2006 г. в г. Москве и ряде российских регионов, а также в столицах некоторых го­сударств СНГ. Для выявления особенностей политической социа­лизации респондентов были выделены три возрастные категории (молодежь, средний возраст и старшее поколение). В исследова­нии применялся метод глубинного интервью.

Целью исследованиябыл анализ событийного контекста, оказавшего значительное влияние на формирование политичес­ких представлений указанных поколений.

Задачи исследованиясостояли: а) в определении специфи­ки политической социализации в различных поколенческих совокупностях; б) в выявлении событийного контекста, оказав­шего влияние на политическую социализацию этих поколений; в) в определении современных политических представлений, сформированных благодаря произошедшим важным политичес­ким событиям в нашей стране.

В ходе исследования было проведено 190 глубинных интер­вью в трех возрастных категориях: молодежь - 14-22 года и 23-30 лет (70 интервью); средний возраст - 31-45 лет (60 интервью); старшее поколение: 46-60 и 60+ лет (60 интервью). В категориях «молодежь» и «старшее поколение» было двойное разделение ис­следовательских групп: 14-22 года и 23-30 лет; 46-60 и 60+ лет. Подобное разделение респондентов в более узкие возрастные фрей­мы представлялось целесообразным для того, чтобы посмотреть, как изменялось восприятие исследуемых политических событий в поколениях, разница между которыми составляла 5-10 лет.

Выбор метода в пользу глубинного интервью был нацелен на выявление осознаваемого характера политической социали­зации респондента.

• Первый блок «Политическая социализация и ресоциали­зация» был нацелен на получение информации об особенностях политической социализации респондентов: какое представление о политической власти было в се­мье, какие были детские представления о политической власти, какое отношение было к тогдашним политичес­ким лидерам страны, какова была вера в нашу страну.

• Второй блок «Вторичная политическая социализация» рассматривает вопросы вторичной политической социа­лизации респондентов: какие представления были у них в школьные годы, какие политические события и кто из персон данных событий смог на них повлиять при выбо­ре собственных политических предпочтений.

• Третий блок «Политическая ресоциализация» посвящен вопросам из прошлого: какие представления о политиче­ской власти были раньше у респондентов, как оценивали политические события периода правления М.С. Горбаче­ва и Б.Н. Ельцина, повлияли ли эти события на переоцен­ку существовавших ранее политических представлений респондентов.

Политическая социализация молодежи (14-30 лет)

В исследовании было выявлено, что респонденты весьма аполитичны и редко обращаются к анализу политического про­цесса в рамках просмотра политических новостей по телевиде­нию, в периодической печати и Интернет-ресурсах. Очень редко встречались респонденты, которые точно обозначили бы свое отношение к тем или иным событиям политической жизни. По ходу исследования обозначилась тенденция влияния мнения родителей как на степень информированности респондентов о сложившемся политическом событийном контексте, прежде все­го в период детства интервьюируемых, так и на формирование определенной их точки зрения на политический процесс. Рес­пондентами было отмечено, что мнение родителей, по сути, являлось исключительно авторитетным для них и транслирова­лось взрослыми в дальнейшем, вплоть до выработки своей пози­ции респондентом.

В то же время школьное образование, коммуникации в рамках школы вряд ли повлияли, по мнению респондентов, на их политические представления о сложившихся политических реалиях. Отмечая, что учителя, безусловно, должны были транслировать свое политическое мировоззрение и позицию по отношению к политическому процессу и его лидерам, но зачас­тую учителя сами не могли определить своего отношения к событиям, связанным с перестройкой и постсоветским полити­ческим событийным контекстом. К тому же ввиду отсутствия коммуникации на политические темы в стенах школы респон­денты поставили под сомнение сам факт влияния одноклассни­ков и учителей на выработку ими политического отношения к происходящим политическим процессам в стране. Также рес­понденты не склонны к выработке собственной политической позиции, они зачастую ссылаются на точку зрения либо своих родителей, либо СМИ.

В период первичной политической социализации (в неко­торых случаях и вторичной) большее влияние на респондентов оказали политические события, такие как перестройка, распад

СССР, путч в августе 1991 г., экономический дефолт 1998 г. и др., но влияние, оказанное этими событиями по большей части отра­зилось на респондентах не напрямую, а через резонанс в общест­ве, т. е. через процесс обывательского обсуждения того, с чем сталкивалась в те годы общественность: инфляция, нехватка про­дуктов, трудное денежное положение и т. д. Иначе говоря, акцент в оценке общественности сместился на негативные факторы, свя­занные с происходившими в стране социально-экономическими процессами, что, на наш взгляд, и обусловило современные поли­тические ориентации молодежи, выраженные в форме полити­ческой апатии и разочарованности в отношении возможности влияния на политический процесс индивидуального политичес­кого мнения респондента. Другое дело, что для некоторых пред­ставителей молодежи политика постепенно становится частью бизнеса, в котором можно сделать быструю профессиональную карьеру. Именно этим можно объяснить тот парадокс, что при об­щем слабом интересе молодежи к политике, которая никак пока не касается жизненных интересов данного поколения социума, все больше молодых людей стремятся в реальную политику, создавая появившиеся в последнее время многочисленные моло­дежные организации, стремящиеся проявить свою политическую окраску («Наши», «Местные», «ДА!» и др.).

Несмотря на столь сложный процесс формирования поли­тической социализации в условиях постоянно меняющейся по­литической ситуации и частой смены политических ценностей и идеалов в обществе, определенные политические ценности все же остались неизменными. Так, почти все наши респонденты придерживаются достаточно умеренных политических позиций (есть, правда, среди опрошенных и приверженцы социалистиче­ских идей), признают необходимость выборов и демократии, упоминают одинаковые или сходные позитивные моменты рус­ской истории, которые, по их мнению, служат предметом гордо­сти (к примеру, победа в Великой Отечественной войне). Также большинство респондентов осознают и подчеркивают свою ин­дивидуальность и незаменимость, стремятся к управлению сво­ей жизнью.

Важно отметить, что жизнь респондентов в социокультур­ном и политическом пространстве меняла свой вектор движения. Многими из них было отмечено серьезное влияние на политиче­ское восприятие имеющихся реалий экономического развития страны в контексте приватизационных и иных рыночных процес­сов 1990-х годов, влияние экономического кризиса 1998 г. на положение их семьи. В то же время сама политическая жизнь рас­сматривается ими, исходя из двух позиций. Прежде всего, это развитие демократических принципов, эволюция прав и свобод человека, а также реализация тех или иных возможностей для членов их семьи. С другой стороны, в событийном контексте по­литической преемственности многие респонденты отмечали, что политическая ситуация 1990-х годов являлась своеобразным продолжением политики перестройки; в то время как политичес­кий событийный контекст сегодня отличается своеобразным отходом как от либеральных ценностей предшествующего поли­тического этапа, так и от демократического пути развития и со­средоточением авторитарной власти в руках президента. Тем самым можно отметить, что политический событийный контекст 1990-х годов оценивается весьма положительно, в то время как нынешние политические реалии видятся ими кризисными и да­лекими от их политических представлений об идеальном госу­дарстве, схожем с прототипом государства западной демократии.

1. Абрамов Андрей, 25 лет, г. Краснодар: «Я вполне положи­тельно оцениваю период становления государственности после распада СССР и различные попытки внедрения демократических принципов в наш политический процесс. Это было весьма логичное продолжение своеобразной политики перестройки».

В рамках событийного анализа нельзя не отметить, что в ходе интервью сами события артикулируются не так уж часто. В данном контексте чаще всего упоминаются события, связанные с Беловежскими соглашениями, события осени 1993 г., президент­ские выборы 1996 г., война в Чечне, а также экономический дефолт августа 1998 г.

2. Голиков Денис, 24 года, г. Минск: «События 90-х были бо­гаты. Страна двигалась по пути становления демокра­тии и давала весьма большие сбои. Запомнились многие скандалы, итоги приватизации, ваучернизация, выборы».

3. Дмитрий Романов, 21 год, г. Ногинск: «Это, наверно, кам­пания в Чечне, выходки пьяного Ельцина, как он Курилы японцам с пьяни пообещал, а те обрадовались».

4. Швецова Элла, 28лет, г. Ногинск: «СГорбачевым связыва­ли большие надежды, которые не оправдались. Развал Союза я ему простить не могу. Социально-экономическое положение неустойчивое. Да».

Таким образом, молодежь больше обращала внимание на какие-то скандальные события или на те события, которые их кос­нулись в реальной жизни (инфляцию, нехватку продуктов, труд­ное социально-экономическое положение семьи респондента).

Подводя итоги этой части исследования, хотелось бы отме­тить, что, так или иначе, все респонденты оперировали понятиями демократических принципов устройства политической жизни страны, ссылались на те или иные политические события, проис­ходившие в последние два десятилетия в России. За таким по­верхностным взглядом на отечественные политические процессы стоят заученные фразы и образы, которые респонденты получили из новостей СМИ или других источников (например, учебников по истории и обществоведению). Нельзя не отметить крайнюю аполитичность молодежи и незаинтересованность в конкретных деталях происходящих политических процессов, которые непо­средственно их затрагивают. Отдельные воспоминания из детства об устройстве российской политической системы скорее носили поверхностный характер и больше напоминали изложение уже отработанных сознанием личности фактов. В целом можно кон­статировать, что нынешнее поколение все меньше интересуется политикой, о чем может свидетельствовать отсутствие самого же­лания не только так или иначе касаться политического процесса, но и принимать в нем участие, если, конечно, это не форма органи­зации собственной профессиональной карьеры, что подтвержда­ется неверием молодых респондентов в возможность своего влия­ния на политические процессы в российском обществе.

Политическая социализация граждан среднего возраста

(31-45 лет)

В данной возрастной категории представлены люди сред­него поколения от 31 до 45 лет. Проанализировав интервью с ни­ми, можно говорить о том, что их ответы перекликались с отве­тами людей, принадлежащих к категории лиц от 23 до 30 лет. Внимание было обращено на самые яркие события, а именно: экономический дефолт 1998 г., путч 1991 г., война в Чечне, собы­тия осени 1993 г., приватизация. Хотелось бы также отметить, что данная возрастная категория людей лучше информирована о внутренней и внешней политике страны, состоянии дел в между­народных отношениях. Многие из респондентов испытывают интерес к политике. Тем не менее они отмечают рост в стране в те годы криминала, бандитизма и коррупции.

1. Кузина Марина Игоревна, 45 лет, г. Москва: «Я считаю, что это был самый страшный режим за все времена. Потому что бандитизм поднял голову. Именно страшно было и жутко. Путч запомнился - отрицательно отно­шусь. Война в Чечне - самый кошмар. Развязал войну в Чечне. А политикой, конечно, интересовалась».

Хотя общая тональность оценок респондентов периода правления Б.Н. Ельцина резко негативная, все же некоторые ин­тервьюируемые отмечают, что изначально все складывалось весьма позитивно и первый президент России действительно старался делать все возможное на благо народа и страны. Но за­тем его увлечение алкоголем и, как следствие, все больший уход от практических каждодневных государственных дел привели к мнению граждан о том, что Б.Н. Ельцин уже не управлял го­сударством, а «просто правил». Так, практически половина интервьюируемых отметила с негодованием, что была просто шокирована, обескуражена, расстроена и испытывала чувство стыда за своего президента, когда он позволял вести себя крайне недостойно, неинтеллигентно, некультурно, появляясь в общест­венных местах в нетрезвом виде.

2. Плотников Евгений Юрьевич, 44 года, г. Москва: «Опять то же самое... надежда и т. д., но было занимательно, а впоследствии просто стыдно и обидно за Россию наблю­дать вечно подпитого президента, не знающего ни правил этикета, ни элементарно иностранного языка».

Также следует отметить, что все те события, которые про­исходили в данное время в нашей стране, определяются нашими респондентами одним четким и емким понятием - БЕСПРЕ­ДЕЛ, который творился везде, где ложно были истолкованы цен­ности демократической системы.

3. Ляпин Александр Сергеевич, 45 лет, г. Москва: «Режим был крайне демократическим. Вот если у слова “демократия” может быть плохое значение, вот во времена правления Ельцина это значение воплотилось в жизнь. Слишком много свободы для всех, безнаказанность, беспредел. За­помнился мне путч, неприличное и вызывающее поведение президента за границей, неудачное проведение экономиче­ских реформ. Политикой очень интересовался».

4. Рябцев Александр Анатольевич, 41 год, г. Москва: «Полный беспредел. Замена государства анархией и гражданской войной. Реформ практически не было. Что­бы государство не мешало, можно было договориться на любом уровне!»

Сама политическая социализация представителей средне­го поколения проходила несколько этапов. На первом этапе на политические представления данного поколения значительное влияние оказали родители, которые придерживались во многом коммунистических взглядов. Вторичная политическая социали­зация этого поколения проходила через школу, в организациях пионерии и комсомола, где прививалась также советская поли­тическая картина мира. Первоначально люди среднего поколе­ния искренне верили в то, чему их учили, их мнения практичес­ки полностью совпадали с мнениями их родителей и учителей. Однако в дальнейшем влияние этих агентов социализации было полностью сведено на нет происходившими в стране глубинны­ми трансформациями, поставившими под сомнение идеалы, ко­торые ранее транслировали родители и учителя.

В период политической ресоциализации представители сред­него поколения наших граждан были вынуждены адаптировать свой накопленный опыт к новой политической реальности. Проис­ходившие перемены в стране первоначально они восприняли с на­деждой на то, что их жизнь может резко улучшиться и они смогут жить «так же, как живут люди на Западе». Однако вскоре их постиг­ло разочарование, когда вместо улучшения жизненного уровня они стали жить после проведения радикальных экономических реформ гораздо хуже, чем они жили в советское время. Поэтому результат процесса политической ресоциализации для многих представите­лей среднего поколения оказался неудачным, что в итоге привело к формированию «изломанного поколения», которое не верит в цен­ности коммунизма, однако не может принять и демократические ценности. Для них характерна запаздывающая модель модерниза­ции, и они не могут воспроизводить в среде своей семьи социализа­цию молодежи на основе ценностей демократии.

Тем не менее данная категория граждан оказалась более ос­ведомленной, чем молодое поколение, в отношении сложившего­ся современного политического событийного контекста, поэтому их внимание в полученных нами ответах было обращено непо­средственно на политические события последних десятилетий, оказавших также большое влияние на становление их политичес­кой картины мира, как и на молодежь: экономический дефолт 1998 г., путч 1991 г., война в Чечне, события осени 1993 г., прива­тизация государственной собственности частными лицами.

Политическая социализация граждан старшего поколения (46-60 лет и 60+)

В рамках данного поколения наблюдается полное едино­душие бывших советских граждан в собственных политических представлениях и всеобщее восторженное отношение к полити­ческим лидерам СССР, поддержка выдвинутых тогда идеологи­ческих лозунгов. Особенно заметно обозначенная тенденция проявляется у тех представителей данного поколения, кому за 60, политическая социализация которых пришлась на сталин­скую эпоху, когда идеологический контроль над умами граждан был очень силен.

У большинства представителей старшего поколения образ родной страны в годы их советской жизни был примерно одина­ковым и однозначно позитивным. Необходимо отметить, что для людей старше 60 лет изменение взглядов по отношению к совет­ской власти менее характерно, в то время как люди в возрасте от 46 до 60 лет, в меньшей степени подвергнутые в свое время иде­ологической политической социализации, менее болезненно восприняли глубинные перемены в стране и большинство из них постарались пересмотреть собственные советские идеалы, а не­которые и вовсе не хотели бы возвращаться назад в советское прошлое.

По отношению к эпохе М.С. Горбачева большинство пред­ставителей старшего поколения не испытывают, каким бы стран­ным это ни показалось, сильных отрицательных эмоций. Рефор­мы М.С. Горбачева рассматриваются большинством из них как шаг вперед, и многие вспоминают этот период как эпоху надежд и веру в благоприятные перемены в стране, часть из которых до­стигнута только сегодня, но толчком к этому, как полагает дан­ная поколенческая группа интервьюируемых, дала перестройка, инициированная единственным президентом СССР. Тем не ме­нее многие представители этого поколения ностальгируют по своей жизни в СССР, но ответственность за распад этого госу­дарства возлагают не на президента СССР М.С. Горбачева, а на Б.Н. Ельцина, который в «своей жажде власти не остановился бы ни перед чем, так как именно он в Беловежской пуще поло­жил конец СССР».

Саму эпоху Б.Н. Ельцина часть представителей старшего поколения встретили с надеждой на обновление и демократиза­цию страны. Часть из них (особенно пожилые люди, после 60 лет) сразу восприняли фигуру первого российского президента нега­тивно как человека, развалившего Советский Союз. Однако ко­нечный результат политики Б.Н. Ельцина - обеднение значи­тельной части населения, инфляция, ваучеризация, беспредел, дефолт, война в Чечне, концентрация власти и ресурсов у узкого круга лиц, тесная связь власти с полукриминальным бизнесом - настроил против него значительное число интервьюируемых. Режим Б.Н. Ельцина они охарактеризовали как грабительский, дикий капитализм, а власть была названа бездумной, бюрократи­ческой и не заботящейся о нуждах населения.

1. Грипекина Людмила Константиновна, 54 года, г. Злато­уст Челябинской области: «Ельцина поначалу оценивала позитивно. Была надежда на установление истинной демократии. Но был установлен ненормальный, нециви­лизованный капитализм, материальное положение ухуд­шилось. Больше всего запомнился расстрел парламента в октябре 1993 г.».

2. Нозик Елена Юрьевна, 49 лет, г. Махачкала, Дагестан: «Ельцин - слабый, беспомощный человек, не лидер, им ма­нипулировали другие: олигархи и криминальные круги. Установился режим криминального капитализма. Больше всего запомнился дефолт 1998 г., расстрел парламента в 1993 г., война в Чечне».

Здесь видение старшего поколения пересекается с видени­ем молодежи. У тех и у других превалирует одинаковая точка зрения, которая, судя по всему, была получена молодым поколе­нием в ходе семейной социализации.

Проблема адаптации политических ценностей представите­лей старшего поколения к сегодняшним реалиям жизни наиболее актуальна для него. Воспитанные в другой социальной среде, на иных социальных стереотипах и моделях поведения, они испыты­вали значительные трудности на новом этапе социализации, кото­рая уже проходила в совершенно иных коммуникативных рамках, что приводило к отсутствию готовых образцов поведения в новом постсоветском обществе. Столкнувшись с подобным идентифика­ционным кризисом, индивид вынужден был либо повышать соб­ственную активность по поиску новых путей решения возникших проблем, либо впадал в апатию, что влекло за собой резкое непри­ятие новых социально-экономических условий в стране и появле­ние ностальгии по советскому прошлому.

Для молодых людей, которые достаточно гибки и адаптив­ны, подобные процессы протекали менее заметно и менее болез­ненно. Старшее поколение (старше 60), напротив, не в состоянии быстро приспособиться к новым веяниям эпохи, которая к тому же востребует активную, деятельную личность. Поэтому резкая кри­тика нынешней политической власти и ее реформ, разрушивших прежний уклад их жизни и пока до конца не сумевшей обеспечить стабильные рамки восприятия происходящего и уверенности в за­втрашнем дне, может быть интерпретирована как своеобразный способ психологической защиты старшего поколения, требующий подобным образом обратить внимание на их нужды и потребности.

Проведенный поколенческий анализ дает следующую картину: на формирование отношения респондентов старшего возраста к современному политическому событийному контекс­ту повлияли события, связанные с процессами перестройки, приватизации и либерализации цен, в то время как молодое по­коление в качестве примера таких событий приводит расстрел парламента вооруженными силами России в 1993 г. как силовую модель решения политических конфликтов. Может быть, этим объясняется высокий уровень доверия к нынешнему президенту страны, который воспринимается молодежью как сильная воле­вая политическая фигура, способная решить любые возникаю­щие противоречия в политической коммуникации с другими политическими акторами в свою пользу. Причем оценка 90% оп­рошенных молодых респондентов показывает, что политическая власть ельцинского периода и политическое устройство страны мало чем отличаются от сегодняшней политической ситуации в России (разница состоит при этом не в смысловом, а лишь в эмо­циональном характере), нынешние реформы воспринимаются ими как позитивные по провозглашаемым целям, но как нега­тивные (очень редко - нейтральные) по результатам.

Таким образом, у старшего поколения была сформирована советская идентичность в ходе прошедшей советской политичес­кой социализации. Эта идентичность вырабатывалась в семье и школе, в пионерской и комсомольской организации, в партии, создавалась отечественными СМИ и в рабочем коллективе. В ре­зультате был создан прочный каркас, стягивающий элементы структуры советской идентичности, которую сложно было разру­шить. К тому же процесс политической ресоциализации был затруднен возрастом поколения, когда оно уже не было готово к быстрой политической модернизации. Большинство представите­лей старшего поколения сегодня живут, опираясь на свои ригид­ные стереотипы, которые были сформированы в советское время, из-за чего испытывают ностальгию по СССР, где они имели устой­чивое материальное положение и достойное место в обществе.

Событийный контекст в политической социализации поколений

В современной России наблюдается так называемый «ра­зорванный тип массового сознания», в котором представлены соответствующие сегменты молодежи, среднего и старшего по­коления. У каждого из этих поколений есть свои политические представления и ценности, часто противоречащие друг другу. Хотя иногда некоторые политические ценности и представления о политических событиях в стране пересекаются. В целом поли­тическая социализация и ресоциализация проходит сложно у всех поколений. Адаптация к новым политическим реалиям в ус­ловиях личностного идентификационного кризиса проходит медленно и болезненно. Должно пройти много времени, прежде чем все три поколения смогут адаптироваться к сложившейся ситуации в стране и жить в гармонии друг с другом.

Представители молодежи во многом оказываются под вли­янием своих родителей, которые, в свою очередь, воздействуют на процесс обретения этим поколением собственной политичес­кой идентичности. Одновременно молодежь проходит трудный этап социализации к жизни в обществе, а к политике и вовсе за­частую испытывает безразличие. В большей степени молодые люди живут сегодняшним днем, как правило, не заглядывают в будущее, а тем более в прошлое, когда в стране происходили грандиозные политические события, когда они сами были еще в несознательном возрасте, чтобы это все четко осознавать, пони­мать и принимать взвешенные решения.

У среднего поколения политическая ресоциализация про­шла не совсем успешно. Потеряв собственную идентичность, ба­зировавшуюся на советской модели идентичности (или вовсе не имея никакой), новую так и не обрели. Данное поколение вооб­ще находится в подвешенном состоянии: они еще «не успели привыкнуть к старому, как уже все новое появилось». Это состо­яние в «невесомости» накладывает определенный отпечаток на репрезентацию политического событийного контекста у данного поколения.

Представители старшего поколения оказались в самой сложной ситуации в процессе политической ресоциализации, который был серьезно затруднен сформировавшейся ранее у них советской моделью идентичности. Пожилые люди с давно сложившимися устоями и жизненными принципами, которые приходится адаптировать к новой и сложной пока для них ком­муникативной среде политики, скорее всего так и останутся ост­ровком хранения прежнего советского опыта, который, судя по современному политическому событийному контексту, еще не раз будет востребован.

Если рассматривать все эти три поколения в сравнении друг с другом, то можно говорить о проблеме «отцов и детей» (это представители молодежи и старшего поколения) и о поколении среднего возраста как стабилизирующей прослойке между ними.

Представители молодежи и старшего поколения являются, по су­ти, антагонистами, а представители среднего поколения стоят от­дельно, являясь своеобразным центром на фоне радикальных краев (старшее поколение призывает вернуть все прошлые завое­вания страны и молодое поколение, стремящееся ко всему ново­му, в том числе и к транслируемым извне западным ценностям жизни). Хотя нельзя не сказать о том, что представители средне­го возраста более тяготеют и тянутся к представителям молоде­жи, нежели к представителям старшего поколения. У них сход­ные взгляды на некоторые происходящие в стране политические события, в то время как между представителями молодежи и старшего поколения имеется существенное недопонимание. Старшее поколение - это люди, умудренные опытом, прошедшие через многие трудности и потери, во многом из-за этого они по-иному смотрят на происходящие политические события, вы­ражая негативную реакцию на оценки молодежи современной по­литики. Как правило, мотивация таких реакций примерно одна и та же: «Они не жили в наше время, они не испытывали лишений, поэтому не знают жизни». Молодое поколение было вынуждено принять те принципы и ценности, которые актуальны сейчас, так как иного социального и политического опыта у них просто нет, и оно сейчас проходит разные этапы своей политической социали­зации. Этому поколению сложно адаптироваться к нынешним политическим реалиям из-за отсутствия опыта адаптации как та­кового. Именно от того, как сумеет адаптироваться молодежь к современным реалиям жизни, зависит и будущее всей России. Среднее поколение прагматичнее, чем молодежь, а отдельные его представители - даже циничны. Имея уже опыт адаптации к про­исходящим изменениям в стране на предыдущих этапах своего развития, это поколение должно либо принять новые, порой жесткие, «правила игры», либо их отвергнуть. Те, кто успешнее и оперативнее принял данные правила, стали «новыми русскими», а те, кто не пожелал играть по жестким, циничным правилам но­вой эпохи, так и остались «старыми русскими».

Подобные различные траектории политической социализа­ции разных поколений российского социума приводят к мысли о том, что важным критерием выделения общности людей в нынеш­ней социальной структуре нашего общества является не возраст­ная принадлежность к поколению, а отношение к политическому событию, оказавшему сильное влияние на это поколение. Подоб­ное выделение «поколений» есть конструкт, появляющийся в сознании исследователя в некой своеобразной «равнодействую­щей», выражающей согласие между приписывающимся статусом

1. Л. Зверев

важности целому кругу явлений как для респондента, представи­теля общественности, так и для самого исследователя. В таком случае задача по определению поколения превращается в уравне­ние, где определяемой величиной являются индивиды - те, кто к этому поколению принадлежит, а определяющими величинами - события, оказавшие влияние на них.

События, которые в отдельности повлияли на выработку политических представлений во всех трех изученных поколениях

Молодежь (14-30 лет)

Молодое поколение наиболее обеспокоено событиями, связанными с Чеченской войной. Это можно объяснить тем, что молодежь беспокоится за себя и за своих близких, которых могут отправить в «горячую точку», где высока вероятность их гибели. Поэтому респонденты, которые говорят об этих событиях и о возможности самим попасть в зону боевых действий, выражают намерения всеми правдами и неправдами отклониться от служ­бы в армии, чтобы не стать инвалидами после возвращения из вооруженных сил.

Также молодые люди в своих интервью обращали внима­ние на олигархические структуры, которые, по их мнению, оказывали существенное влияние в недалеком прошлом на пре­зидента страны и властные органы. Поэтому они поддерживают

2. В. Путина в его борьбе с олигархами, полагая, что олигархи грабят государство и разворовывают его богатства. Ведь в годы правления Б.Н. Ельцина именно олигархи, по мнению молоде­жи, были той группой людей, которая держала под контролем все рычаги власти в стране.

Поколение среднего возраста (31-45 лет)

Это поколение также затронули все вышеперечисленные политические события. Однако следует отметить, что эти рес­понденты были больше обеспокоены не самими событиями, а тем, какое они влияние оказывают на имидж страны. В качестве примера они приводят некультурное и невменяемое поведение первого президента РФ, постоянно появлявшегося на публике в нетрезвом виде. Из этого они делали вывод, что иностранцы, ви­дя подобное поведение президента страны, считают всех ее граж­

дан пьяницами. Именно такой имидж нашей страны, по мнению респондентов, сложился у иностранцев. По этому поводу они по­стоянно испытывали чувство стыда и разочарования за нашу страну, а с приходом к власти В.В. Путина положение вещей ста­ло меняться. Россию в лице ее лидера начали воспринимать за рубежом как сильное государство, с мнением которой необходи­мо считаться. Также было отмечено, что за время правления не совсем трезвого президента наблюдался рост преступности и беспорядков. Каждый второй опрошенный говорил о беспреде­ле, который творился в то время повсюду. С негодованием многие вспоминали о Чечне, дефолте 1998 г., подорвавшем эко­номику страны.

Старшее поколение (46-60 лет и 60+)

Представители данного поколения из всех остальных поколенческих групп имеют наибольший жизненный опыт. Некоторые из них видели режим И.В. Сталина и жили при нем, поэтому всем им этот политический режим казался идеальным. К новым политическим реалиям они привыкают тяжело, и мно­гие из них так до конца и не приняли новый политический собы­тийный контекст и продолжают жить прошлым. Им так были неприятны выходки пьяного Б.Н. Ельцина, тот беспредел, кото­рый творился тогда в стране и все политические события, кото­рые тогда происходили, что приводили их в замешательство. Их также раздражала безнаказанность олигархических структур, которые тогда процветали. Они испытывали не меньший шок от войны в Чечне, переживали за своих близких и родных, которые вынуждены были участвовать в этой войне, вспоминая при этом времена своей молодости, когда их забирали на фронт и где им было очень трудно, но они все же одержали победу в отличие от войны в Чечне ельцинского периода.

Подводя некоторые итоги данного исследования, можно го­ворить о том, что молодежь в нашей стране еще весьма аполитич­на, живет сегодняшним днем, ее мало интересует политика, если она не становится частью их бизнеса, в рамках которого молодые люди пытаются выстроить собственную профессиональную карь­еру. Политикой молодежь интересуется и тогда, когда она пересе­кается с какой-либо житейской реальностью (например, рост цен). Те события, которые повлияли на молодежь, также можно отнести к житейским (инфляция, затруднительное материальное положение семьи и т. д.). Следовательно, можно говорить о слабой политической просвещенности и неосведомленности молодежи о

том, как на сегодняшний день действуют механизмы возникнове­ния и развития политических событий в стране.

Граждане среднего возраста в большей степени заинтере­сованы современным политическим событийным контекстом. Они пытаются быть в курсе политических событий и актуаль­ных проблем страны. Данную категорию граждан уже волнуют не только житейские проблемы, но и проблемы страны, отечест­ва. На них оказали влияние те события, которые имели вес в масштабах страны (дефолт, чувство стыда за свою страну и президента и т. д.). Фактически эта возрастная категория лучше социализировалась в политической сфере жизнедеятельности социума.

Граждане старшего поколения являются той поколенчес­кой группой, которой приходится тяжелее всех жить в новых политических реалиях и адаптироваться к новым порядкам в стране. Это поколение также интересуется политическими собы­тиями и пытается гармонично адаптировать собственные поли­тические представления к событиям, происходящим в жизни современного российского общества. Они с большим трудом и болью переживают события, происходящие в стране, так как привыкли гордиться своей страной, но сейчас им приходится ча­сто испытывать чувство страха за нее. Поэтому можно говорить о том, что все те события, которые случались в эпоху М.С. Горба­чева и Б.Н. Ельцина, оказали наибольшее эмоциональное влия­ние именно на это поколение - поколение уже немолодых людей, которые многое пережили на своем веку, так как этот пе­риод был самым переломным в судьбах многих граждан этого поколения, а потому и стал наиболее запомнившейся эпохой не­давнего прошлого страны.

Примечания

2

3

Такой термин, как и другой - «избранная слава», - репрезентирующий как раз триумф общности, ввел в научный оборот американский иссле­дователь в области этнической психологии В. Волкан. См.: Волкан В, Оболонский А. Национальные проблемы глазами психоаналитика с по­литическим комментарием // Общественные науки и современность. 1992. № 6. С. 41-42.

Оболонский А., Волкан В. Потребность иметь друзей и врагов // Дружба народов. 1992. № 7. С. 176.

См.: Berjikian J.D. Model Building with Prospect Theory: a Cognitive Approach to International Relations // Political Psychology. 2002. № 4.

См.: Hopf T. Social Construction of International Politics: Identity and Foreign Policies. N.Y.; Moscow, 2002.

4

5

6

См.: Simon Р. Administrative Behaviour: A Study of Decision-Making Process in Administrative Organizations. N.Y., 1997. Р. 1.

Оценки респондентов цит. по: Докторов Б.З., Ослон А.А, Петренко Е.С. Эпоха Ельцина: Мнения россиян // Социологические очерки. М.: Ин-т Фонда «Общественное мнение», 2002. С. 56.