Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998)

тавляем. Но из предыдущего ясно, что это или-или имеет место и при процессе суждения, который совершенно развился в ясный процесс утверждения или отрицания. Такое суждение, поэтому, ведет не к безучастному рассмотрению, в процессе утверждения или отрицания выражается одобрение или неодобрение, отноше^ ние к ценности. Пока представления только представляются, они приходят и уходят без вмешательства в это с нашей стороны. Но, как мы их чувствуем приятными или неприятными, как мы к ним стремимся или отталкиваем их, когда мы хотим, так мы соглаша­ емся с ними или отклоняем их, когда мы рассуждаем. Таким образом, тогда как беглый взгляд на процессы мышления и поз­ нания схватывает процессы представления и суждения и проти­ вопоставляет чувствованию и желанию, как взаимно связанные, мы думаем, — если вообще можно делать такое разделение психических процессов, — что процесс представления должен быть отнесен в один класс, а утверждающие и отрицающие суж­ дения как взаимно связанные с чувствованиями и желаниями в другой класс. В совершенно развитом суждении, и именно как существенное для его логического смысла, заключается «практи­ ческое» отношение, которое в утверждении нечто одобряет или признает, в отрицании нечто отвергает.

Так как действительное для суждения должно быть действи­ тельно и для познавания, потому что всякое познавание выража­ ется в совершенно развитых суждениях, то из родства, которое суждение имеет с желанием и чувствованием, оказывается, что и

при чисто теоретическом познавании речь идет об отноше­ нии к ценности. Нет надобности приводить для этого еще отдель­ ное доказательство. Только по отношению к ценностям имеет смысл альтернативное отношение одобрения или неодобрения. То, что я утверждаю, должно мне нравиться, то что я отрицаю* должно возбуждать мое недовольство. Познавание, таким обра­ зом, есть процесс, который определяется чувствами, а чувства с психологической точки зрения всегда удовольствие или неудо­ вольствие. Как бы странно ни звучало это, что удовольствие или неудовольствие руководят всяким познаванием, однако это только несомненный вывод из учения, что в совершенно разви­ том суждении к представлениям привходит обсуждение, то есть утверждение или отрицание, благодаря которым из представле­ ний вообще впервые только получается познание.

Далее, нам нет также надобности еще особенно показывать, что эта истина имеет значение опять-таки независимо от всех психологических теорий. Даже немыслимо, чтобы нас могло по­ буждать к согласию или отклонению что-нибудь иное, чем чувст­ во, выражающееся в утверждении или отрицании. Да, эта «прак­

82

тическая» природа всякого познавания, которая принципиально отделяется от всякого простого процесса представления, должна быть принята даже и теми, которые видят познание в согласова­ нии представлений с их предметом. Они не смогут утверждать, что само согласование для них всякий раз прямо может служить критерием истины. И именно не только потому, что вещи в себе никогда не могут сравниваться с представлениями, непосредст­ венное чувство не может быть для них критерием, на основании которого они решают, выполнило ли их познавание свою задачу, но даже если бы вещи могли привлекаться для сравнения с представлениями, все же познавание не достигло бы чего-нибудь другого, выходящего за пределы соответственного чувствам кри­ терия, потому что по своей логической сущности оно есть про­ цесс утверждения или отрицания, и потому что, таким образом, положение, что вещи согласуются с представлениями, только тог­ да можно утверждать, стало быть, можно признавать, когда оно благодаря чувству добивается признания, утверждения.

Таким образом, мы достигли своего результата независимо не только от всякой психологической теории, но и от всех предпо­ сылок о трансцендентном бытии. На какую бы гносеологичес­ кую точку зрения ни стать, всегда остается очевидным: всякое убеждение о познавании, в конце концов, должно основываться на чувстве, и чувства, стало быть, руководят нашим познанием. Самый акт познания может состоять только в признании ценнос­ ти чувства, а отсюда прямо следует: познавание е сть процесс признания или отвержения. На это можно было не обращать внимания только до тех пор, пока суждение считалось разложен нием или связыванием представлений и не обращали внимания на то, что собственно логическое зерно суждения, процесс утвер­ ждения или отрицания, одобрения или неодобрения, есть отно­ шение к ценности.

Чтобы подчеркнуть характерное этого нового понятия позна­ ния, мы еще раз укажем на мысли, с которыми Дильтей делал попытку разрешить вопрос о реальности «внешнего мира». Он требует, как мы знаем, чтобы в этой проблеме не исходили из чистого представляющего сознания, а в другом месте* он также совершенно обще ставит в упрек теории познания, что она объяс­ няет познание из обстоятельства, относящегося к простому про­ цессу представления. Теперь в одном отношении мы безусловно согласны с этим упреком. Познавание не есть процесс представ­ ления. Но у Дильтея центр тяжести не в этой мысли, да, он и эт6 понимает собственно вовсе не так. Он хочет рассматривать тео­

* Einleitung in die Geisteswissenschaften. 1, (1883). Vorrede, S. XVII.

83

ретического субъекта вообще не изолированно, а мы никогда не можем допустить, чтобы не только познающий, но и весь чело­ век в многообразии его способностей должен был быть поло­ жен в основу исследования познания и его понятий. Напротив, ничего нельзя возразить, поскольку речь идет только о психоло­ гическом генезисе этих понятий. Но до этого психологического генезиса нам нет ровно никакого дела. В теории познания спра­ шивается о понятии познавания и объективности его функций, и там совершенно необходимо изолировать и отдельно обсуж­ дать познающий субъект. Нисколько не вредит делу, если в его жилах течет не «действительная кровь», а только «утонченный сок разума как простая мыслительная деятельность». Ведь мы х о т и м узнать только сущность мышления и его способность к объективности. Итак, ошибка лежит не в одностороннем интеллектуалистическом понимании, как думает Дильтей, но в лож ­ ном понимании интеллекта и познания, и это ложное понимание в основе еще разделяет сам Дильтей. У него нигде не выяснено, что разум, сама деятельность мышления, даже когда она рассмат­ ривается совершенно обособленно от прочей душевной жизни, далека от того, чтобы быть только процессом представления, что, следовательно, изолированно мыслимое чистое познавание по своей логической сущности также есть отношение к ценности.

Лишь поскольку интеллект рассматривается как чистый про­ цесс представления при интеллектуалистическом значении «по­ ложения феноменальности» невозможно решение проблемы тран­ сцендентности. Напротив, если к интеллекту причисляется утвер­ ждающее или отрицающее суждение, то и при интеллектуалисти­ ческом значении, наш вопрос о предмете познания приобретает иной вид, и при том в решающем пункте. Потребность именно в трансцендентной действительности, знаками или отображениями которой должны быть представления, теперь уже совершенно не имеет места. Ведь познающий субъект может овладеть тем, к чему он стремится в познавании не благодаря представлениям, а толь­ ко благодаря процессам утверждения или отрицания. Но этим нам предуказывается также путь, который мы должны избрать, чтобы найти предмет познания. Теперь речь идет о том, чтобы установить не то, что представляет, а то, что утверждает или отри­ цает, то есть то, что признается в суждении или отвергается, а для этой цели мы прежде всего еще ближе должны познакомиться с чувством, на котором основывается познание и которое им руко­ водит« До сих пор мы подчеркивали только родство, которое есть у познавании с хотением и чувствованием, чтобы по возмож­ ности до основания разрушить привычный взгляд, который ви­ дит в познавании только состоящий из представлений процесс.

84

Теперь мы должны обратить внимание также на различие между обоими процессами и, таким образом, отграничить чувство исти­ ны от других чувств.

IV. Необходимость в суждении

Во всяком познании, как мы видели, признается ценность. Как мы различаем эту ценность от других ценностей, с которыми мы соглашаемся? Прежде всего мы здесь говорим только о том, что мы все делаем, и оставляем вопрос о праве на это пока в стороне.

Чувственному удовольствию, которое связано с представлени­ ем, мы придаем значение только постольку, поскольку мы его чувствуем. Мы не спрашиваем о том, всегда ли это представле­ ние будет иметь для нас ценность, или если мы спрашиваем, то в большинстве случаев убеждаемся, что тут этого нет. Мы можем очень хорошо себе представить, что при других условиях то же представление не обладает для нас ровно никакой ценностью. Гедоническое обсуждение, — назовем его так, — стало быть, действительно только для индивидуального Л в том месте прос­ транства и в том пункте времени, где именно индивидуум испы­ тывает удовольствие.

Напротив, в ценности, которую мы признаем в суждении, сущ­ ность заключается в совершенно ином. Мы здесь также конста­ тируем нечто, что мы не можем описать иначе, как назвав его чувством, удовольствием, в котором стремление к познанию нахо­ дится в покое, и мы называем это чувство уверенностью. При всех непосредственно достоверных суждениях мы говорим об очевидности, а суждения не непосредственно очевидные должны быть также сведены к очевидности для нашего полного удовлет­ ворения. Но хотя содержание сознания, приносящее с собой это удовольствие уверенности, совершенно преходяще, тем не менее чувству, определяющему на*ше утверждение или отрицание, мы Ьрйда1ем совершенно иное значение, чем другим чувствам. Мы твердо убеждены в том, что суждение, к которому мы получили повод, должно быть высказано для всякого места и для всякого времени. Представления, например, ряд звуков, приходят и уходят, но суждение, что я их слышал, хотя звуки безразличнейшая вещь в мире, имеет длящееся значение, выходящее за их предел пос­ тольку, поскольку немыслимо, чтобы я когда-нибудь мог сказать: нет, я не слышал звуков. При всяком суждении, в момент, когда я рассуждаю, я предполагаю, что я нечто признаю, что действи­ тельно вне времени, независимо от наличного в данный мо­ мент чувства ценности, и эта вера во вне-временное значение, обладает свойством превращать логическое обсуждение, — назбвём так утверждение или отрицание, — в гедоническое.

85

Итак, очевидность, с психологической точки зрения есть именно чувство удовольствия, но она вместе с тем связана с тем свойст­ вом, — которого недостает другим чувствам, — что она сообщает суждению вне-временное значение, и этим придает ему ценность для нас, которая никаким чувством удовольствия иначе не порож­ дается. Но отсюда для нашей проблемы получается очень важное следствие. Признаваемая во всяком суждении ценность, так как она вне-временна, независима от всякого индивидуального содер­ жания сознания, которое мы представляем и которое, как времен­ ной образ, должно иметь начало и конец. Да, мы можем сказать еще больше. Чувству, с которым мы соглашаемся в суждении, мы придаем не только независимое от нас значение, но мы пережива­ ем в нем нечто, от чего мы зависим. Я чувствую себя, когда я хочу рассуждать, вместе с тем связанным чувством очевидности^ кото­ рым я согласен, то есть я не могу произвольно утверждать или отрицать. Я чувствую себя определяемым силой, которой я подчи­ няюсь, с которой я сообразуюсь и которую я признаю для себя обязательной. Эта над-индивидуальная сила не может быть отри­ цаема никем, кто допускает, что никогда не безразлично, отвечать на однозначный вопрос нет или да, что, напротив, должно утверж­ дать или отрицать. То или другое суждение, следовательно, всегда неизбежно. Когда я слышу звуки и вообще хочу рассуждать, я, безусловно, вынужден рассуждать, что я слышу звуки. Без такой необходимости я нахожусь в состоянии неуверенности и не рас­ суждаю вообще, или во всяком случае знаю, что я не должен был рассуждать. Итак, чувство, которое я утверждаю в суждении, сооб­ щает моему суждению характер безусловной необходимости.

Эта необходимость под названием «необходимости в мышле­ нии» — обычное понятие логики и теории познания, но мы должны отметить, что мы о нем здесь говорим в особом смысле. Именно, обыкновенно в ней видят принцип достоверности, кото­ рый отличается от т о й достоверности, которой обладает «опыт». Едва ли есть надобность особенно отмечать, что в этом смысле здесь это слово не может пониматься. Необходимость, о кото­ рой мы говорим, есть у всякого суждения, которое достоверно, стало быть, также у всякого опыта. Да, у нас речь идет именно о том, чтобы отметить, что и при простом констатировании факта сознания всегда следует говорить о признании необходимости, долженствовании рассуждать так, а не иначе. Поэтому, мы эту необходимость, образующую основание всех суждений, чтобы яснее можно было подчеркнуть ее смысл, назовем необходи­ мостью в суждении.

Мы предпочитаем это выражение слову необходимость в мыш­ лении уже потому, что слово мышление может обозначать как

86

процесс представления, так и процесс суждения, а наша необхо­ д и м ость совершенно не должна обозначать необходимости про­ цесса представления. Тщательное разграничение процессов суж­ дения и представления имеет и здесь для теории познания гро­ маднейшее значение. Именно, если обратить внимание на то, что подразумевается только необходимость суждения, а не представ­ ления, то для чувства, которое руководит логическим обсуждени­ ем в конце концов окажется еще одно определение, которое прежде всего будет способствовать тому, что мы поймем сущ­ ность познания. Необходимость, о которой речь идет при сужде­ нии, не есть, как необходимость процесса представления, необхо­ димость принуждения. Она не может быть последней, так как если даже мы себя чувствуем определенными силой, независи­ мой от нас, то все же суждение состоит в признании, а призна­ вать можно только ценность. Поэтому под необходимостью в суждении мы понимаем даже не психологическое принуждение, вызывающее утверждение. Необходимость в суждении в особен­ ности не имеет ничего общего с причинной необходимостью, то есть она не есть причина, а логическое основание, и если ее

вступление в сознание может вызывать также суждение с психо­ логической, стало быть, причинной необходимостью, то этот факт все же здесь не имеет значения. Нам нет дела здесь до психоло­ гического механизма познавания или процесса суждения, так как вообще речь идет не о бытии, а только о смысле суждения, и понятие психологического механизма или идея причинной необ­ ходимости вовсе не может быть отнесена к смыслу суждения. Мы только подчеркиваем, что необходимость в суждении обра­ зует для нас как бы красную нить процесса суждения, поскольку смысл всякого суждения состоит в признании связанной с ним ценности, и мы это выражаем лучше всего тем, что обозначаем ее как необходимость долженствования. Она выступает по отно­ шению к рассуждающему как императив, оправдание которого мы признаем в процессе суждения, и который мы воспринимаем известным образом в нг^ей воле. Но отсюда получается решаю­ щее воззрение: то, что руководит моим процессом суждения и, следовательно. mQmm познаванием есть непосредственное чувство, что я должен рассуждать так, а не иначе.

Чувство, которое м у признаем при процессе суждения и кото­ рое руководит нашим познаванием, этим достаточно характеризо­ вано для нашей цели. Если мы только высказываем то, что действительно знаем, мы должны будем допустить следующее. При процессе суждения мы ничего не знаем о бытии, которое мы отображаем представлениями, ведь для нашего процесса пред­ ставления вообще не существует ничего, с чем он может сообра­

87

зоваться. Напротив, лишь только мы хотим рассуждать, тотчас выступает в определенном направлении долженствование. По­ ложение, которое могло привести нас к этому сознанию: когда я слышу звуки и хочу рассуждать о них, я вынужден рассуждать, что я слышу звуки, покажется иному, может быть, настолько са­ моочевидным, что его нет надобности особо утверждать, и, дейс­ твительно, оно само собою разумеется в смысле единственно несомненном, иначе мы не могли бы положить его в основание нашего исследования. Но если бы оно показалось не только само собой понятным, но и тавтологическим, мы должны подчер­ кнуть, что это неверно. Когда я слышу звуки, я слышу звуки, это тавтология. Когда я слышу звуки, я вынужден так рассуждать, — говорит, что мне вместе со звуками дается долженствование, ко­ торое требует согласия со случайным суждением и содержит его. Этот само собой понятный, но не всегда принимаемый во внимание факт, следует точно установить.

V. Бытие и долженствование

Если же непосредственно испытываемое долженствование в необходимости в суждении, есть то, с чем единственно сообразу­ ется наше суждение, то этим вместе с тем выражается, что приз­ нание долженствования в процессе суждения теряет то, что мы называем его истиной и достигнутая истина была бы, поэтому, не чем иным, как совокупностью суждений, признанных ценными или должными, а не просто совокупностью согласующихся со свои­ ми предметами представлений. Быть ценным, поэтому, также не выводимый признак истинного суждения, который присущ ему потому, что оно истинно, но истина может определяться только с помощью собственной ценности, которая должна будет быть приз­ нана суждением, или если речь идет о достигнутой истине, уже оцененной. Но отсюда снова вытекает следствие решающей важ­ ности. Так как истина всех суждений основывается на признава­ емой в утверждении ценности, или, напротив, состоит единствен­ но в утверждении этой ценности, то, само собой понятно, сужде­ ния, о которых говорят, что они содержат познание бытия или действительности, также отсюда не исключаются, ведь в этих суж­ дениях должна совершенно выразиться именно своеобразность нового понятия познания. И ценность истины суждений о дейс­ твительности не выводится из ее отношения к действительности, то есть эти суждения истинны не потому, что они высказывают то, что действительно, но с точки зрения эмпирического реализ­ ма мы называем действительным то, что должно быть признано как действительное в суждениях. Таким образом, действительное с точки зрения теории познания становится особым родом истин­

88

ного* и истина опять-таки есть не что иное, как ценность, то есть понятие действительности представляется, в конце концов, как по­ нятие ценности. Кто стремится к истине, хотя он хочет познать то, что действительно есть, может все-таки утверждать только там, где чувство необходимости в суждении противостоит ему как долженствование. Если он признал потом долженствование пос­ редством утверждения, то он себе усвоил часть того, в чем состо­ ит познание действительности. Постольку «реальные суждения» суть только особый класс «относительных суждений».

Может быть заметят, что это объяснение вращается в кругу, и аргументируют это приблизительно следующим образом. Истин­ ное суждение, высказывающее то, что действительно, называет­ ся суждением, которое должно быть высказано, и против этого, конечно, ничего нельзя возразить, ведь само собой разумеется, что должны высказываться суждения, которые говорят то, что действительно. Однако это утверждение только по-видимому вполне само собой понятно, и все еще остается проблема, к решению которой мы не приблизились ни на один шаг. Но мы хотим именно знать, почему же одно суждение должно быть высказано, а другое нет, и на это мы получаем только ответ, потому что оно обладает необходимостью, которая требует приз­ нания. Итак, суждение должно быть высказано, потому что оно должно быть высказано, не потому что оно говорит то, что действительно есть.

Действительно, это так, но если это угодно назвать кругом, то мы должны сознаться, что именно наличность этого «кру­ га» есть то, что мы хотим установить: должны быть высказыва­ емы суждения, которые связаны с необходимостью долженство­ вания, или истина есть нечто иное, как признание долженство­ вания. Это не может удовлетворить только того, кто не может освободиться от предположения, что познание должно быть отображением действительности, и кто, стало быть, считает воз­ можным, что суждения сообразуются с сущим. При этом забы­ вают только, что кто хотел бы привести свои суждения в согла­ сие с действительностью, всегда уже должен обладать сужде­ нием о том, что действительно для того, чтобы это было воз­ можно. Пытаются для истины суждения, что я вижу теперь бук­ вы, найти какое-нибудь другое основание, чем непосредственное чувство долженствования, необходимость так рассуждать. Его нет, и это долженствование также не может быть сведено к бытию и выведено из того, что суждение должно выражать то, что е с т ь , так как для того, чтобы зн а ть , что есть, все же уж необходимо было рассуждать. Знание ведь есть уже облада­ ние истиной, а истина присуща только суждениям. Итак, знать

89

предполагает уже рассудить или рассуждать, а чтобы быть в состоянии рассуждать, всегда опять возвращаются к непосредс­ твенному чувству долженствования как последнему, даже единс­ твенному критерию правильности суждения. Если это круг, то это круг, из которого никогда нельзя выйти, лишь только сущ­ ность суждения была понята как признание.

Но это не круг. Напротив, другое воззрение, которое на воп­ рос, почему суждение истинно, отвечает, что оно высказывает то, что действительно, вращается в круге, и если это не очевидно сразу, то только по следующей причине. Так как, как было ука­ зано, всякое содержание сознания сопровождается необходимос­ тью подвергаться обсуждению как «сущее», то при неточном ана­ лизе процесса возникает воззрение, сущность которого выража­ ется в том, что нечто п редставляется как сущее, и поскольку это признают, можно, конечно, суждение считать отображением сущего. Но это признавание есть заблуждение. Что это значит, что я нечто представляю как сущее? Я могу представить краски, звуки и т.д., и если я обсуждаю их как сущие, то могу к ним в речи добавить также слово «сущий»,но представляемый сущий цвет и представляемый цвет абсолютно тождественны. Слово «быть», следовательно, как представление не имеет ровно ника­ кого значения, или оно как представление равно ничему, и толь­ ко как составная часть суждения, то есть утверждения или отри­ цания, оно вообще приобретает смысл. Поэтому и невозможно разделять бытие вещи от бытия ее свойств; как этого хочет гносе­ ологический реализм. «Чистым», то есть лишенным свойств бы­ тием остается чистое ничто. «Сущее» или «действительность» есть исключительно обобщающие названия для того, что обсуж­ дается как сущее так или иначе. Не в том дело, что сущее в суждении определяется через свойство, но определенное содер­ жание сознания мы признаем в суждении как сущее. Бытие, мож­ но также сказать, никогда не есть нечто, о чем рассуждают, но всегда только то, ч т о высказывается, и поэтому оно ничто, если оно не составная часть суждения.

Ttuv^D до.лЖ::эбыть ясно, чего мы хотим. Понятие объектив­ ности, из которого мь! исходили, основывалось на противополо­

жении сознания бытию. с_дачей познающего считалось то, что­ бы он с о о б р а з и л свои представления с бытием. Только таким образом он мог познать действительность. Это понятие позна­ ния мы хотим разрушить. Так как познавание не есть процесс представления, а утверждения или отрицания, то не имеет никако­ го смысла говорить: познавание сообразуется с сущим. Сущее ведь уже значит познанное как сущее. Чтобы иметь возможность при процессе суждения сообразоваться с сущим, нужно уже бы­

90

ло знать то, что есть, стало быть, нужно было рассуждать о нем, а тогда уже не нужно суждения. Сперва нужно рассуждать, тогда узнают, что есть, а не обратно. Необходимость в суждении гово­ рит единственно о том, что должно быть обсуждаемо как су­ щее. Если это выяснить себе, то в наших объяснениях связи действительности, истины и ценности нельзя больше видеть ни­ какого круга, и вместе с тем должно признать, что этим проблема объективности поставлена на совершенно новую почву.

Ради решающей важности, которую имеет этот пункт для на­ ших рассуждений, мы поясним его еще на примере. Я представ­ ляю себе зеленое дерево и высказываю суждение: дерево е с ть зелено. Оспариваемое нами воззрение думает, что сущность это­ го познания состоит в том, что я представляю дерево зеленым, и что суждение истинно потому, что дерево представляется зеле­ ным. Это понимание согласуется с учением, по которому сужде­ ние есть разложение или связь двух представлений: дерево и зеленый. Я рассуждаю, что дерево зелено, если я его представ­ ляю сущим как зеленое. Суждение дает в форме «предикативной связи» ту же мысль, которую я получил уже посредством воспри­ ятия в форме «атрибутивной связи»*. Различие между представ­ лением и суждением, поэтому, было бы чисто формальным. В основании оба они содержат одно и то же.

При одном взгляде на истинную природу суждения это пони­ мание недопустимо. Я никогда не представляю дерева сущим как зеленое, но представляю только зеленое дерево. Я обсуждаю дерево сущее как зеленое и это суждение возникает не через разложение или составление представлений, а через признание требования утверждать представляемое отношение дерева и зе­ леный. Стало быть, только на долженствовании, а не на бытии, можно основать истину суждения.

VI. Долженствование как предмет

Что же после этого является предметом познания, который мы ищем?

Прежде всего из предыдущего вытекает очень простое след­ ствие. Если мы хотим назвать предметом то, с чем сообразует­ ся познавание, то предметом познания может быть только дол­ женствование, которое признается в суждении. Во-первых, дру­ гого предмета нельзя найти, затем, правильно понятое позна­ вание не нуждается в другом предмете, потому что для признавания вполне достаточно долженствования как критерия, да наконец, иной критерий, чем долженствование, для познавания,

* Cp. Wundt, Logik I (1880), S. 53 ff. ё S. 135 ff.

91