Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998)

учила нас, как это думает Гёффдинг*, тому, что даже и ценное

необходимо должно бороться для того, чтобы устоять в борьбе

за существование, и что понятия ценности должны претвориться в плоть и кровь, раз они хотят обладать действительным влияни­ ем? Или,может быть,истины, столь неопределенные, столь общие и, в конце концов, столь очевидные, не были известны уже и до

Дарвина? Мы не можем здесь решать всех этих вопросов. Нас

интересует теперь лишь стремление искать в дарвинизме истори­

ческие принципы, и в особенности попытка придать понятию исто­

рического развития чисто натуралистический характер посредст­

вом того доказательства, что именно естественный закон раз­

вития гарантирует также и необходимое возрастание ценности последнего.

Всякий прогресс от низшего к высшему, как говорят дарвинис­

ты, обусловлен законом подбора, имеющим повсеместную значи­ мость. Согласно ему, побор постепенно устраняет все плохое,

помогая хорошему в его победе. Поэтому закон этот и должен быть вместе с тем и принципом исторического развития и прог­

ресса. С виду это кажется весьма вероятным, но вряд ли даже нужно входить в особенно подробный разбор этих мыслей, на

основании которых найден был целый ряд самых различных понятий прогресса, Чтобы показать, что они являются результатом явного непонимания биологической теории Дарвина. Если бы

эта теория действительно хотела дать чисто натуралистическое объяснение явлений, то она должна была бы отказаться от вся­ кой телеологии, связанной с понятиями ценности, и потому также

совершенно избегать употребления таких понятий ценности, как

«высший» и «низший». Естественный подбор не устраняет пло­ хого, сохраняя хорошее; он лишь помогает при известных усло­ виях победе более жизнеспособного, и процесс этот можно на­ зывать прогрессом лишь в том случае, если в жизни, как таковой, в каком бы виде она ни проявлялась, видеть абсолютную цен­ ность. Но это не имеет решительно никакого смысла, ибо вся­ кая жизнь уже одним простым фактом своего существования доказала свою жизнеспособность, и потому с этой точки зрения всякое отличие в ценности отпадает. На основании дарвиновс­ кой теории недозволительно даже человеческую жизнь оцени­

вать выше животной, называя таким образом развитие к человеку

прогрессом. И наконец, с чисто естественнонаучной точки зре­

ния совсем уже невозможно проводить какие бы то ни было

различия в ценности внутри человеческой жизни. Лишь предва­ рительно, на основании какого-нибудь критерия ценности, сочтя

' В упомянутой выше рецензии. — Прим. перев.

233

ценным определенное сочетание явлений, можно называть прог­ рессом развитие, к нему ведущее. Никоим образом, однако, нель­ зя вывести принципа прогресса из естественных законов эволю­

ционного процесса, которые, раз они хотят быть общими закона­ ми, необходимо должны быть одинаковыми для любой стадии

развития. То обстоятельство, что некоторые явления природы,

как например человек, «очевидно» ценятся выше других форм, объясняет нам, правда, возможность индивидуализирующей исто­

рии происхождения организмов; оно содействует также тому, что приверженцы естественнонаучной философии истории не веда­ ют, что творят, употребляя постоянно принципы ценности; но

оно ничего решительно не меняет в том факте, что из действи­ тельно естественнонаучных понятий невозможно вывести ника­

ких ценностей.

В этом отношении обманывают себя, наконец, также и те, кото­

рые, находясь опять-таки под влиянием дарвиновского понятия «рас, благоприятствуемых в борьбе за существование», хотят пос­

троить философию истории на понятии расы. Они забывают, что для того, чтобы вообще создать какую-нибудь философию истории, им нужно употреблять это понятие в качестве понятия

ценности, что они и делают самым некритическим и необосно­

ванным образом; подобный метод представляется тем более сом­ нительным, что он дискредитирует одно крайне важное для фи­ лософии истории понятие, именно понятие нации, которое, явля­ ясь понятием культурного целого, означает народную индивиду­ альность. Понятие культурной нации ничего не имеет общего с естественнонаучным понятием расы, которое, будучи и с естест­ веннонаучной точки зрения не вполне безукоризненным, дает ныне столько пищи дилетантскому философствованию. Das Deutschtum steckt nicht im GeblUte, sondern im Gemtlte, — немцев объединяет не общая кровь, а дух, — сказал Лагард6, человек, который стоит выше всякого подозрения в том, что касается недооценивания национального момента; и в основании этих его слов лежит та же самая мысль, возбраняющая из естественнонаучных понятий, как понятие расы, делать философско-исторические принципы.

Доказав, что мнимые исторические законы суть не что иное,

как формулы ценности, мы вместе с тем нашли путь, на котором

действительно-таки нужно искать принципы исторической жизни;

решающим моментом при этом является опять-таки проникновение

в логическую сущность исторической науки. Исторический уни­ версум есть не что иное, как самое обширное, какое только воз­

можно мыслить, историческое целое, понятое индивидуализирую­

щим образом — а так как отнесение к ценности есть conditio sine qua non7 всякого вообще индивидуализирующего понимания дей­

234

ствительности, то, конечно, лишь понятия ценности могут конститу­ ировать понятие исторического универсума. Название историчес­ кого принципа и заслуживает именно только то, что выполняет эту функцию конституирования исторического универсума, делая возможным объединение всех частей последнего, как индивиду­

альных членов, в единство исторического целого. Поэтому, если

философия истории как наука о принципах, вообще имеет raison d’etre, то она должна быть учением о ценностях, сообщающих единство историческому универсуму и вместе с тем расчленяю­ щих его. В отношении к этим ценностям становится также возмож­ ным истолковать и единый смысл всего исторического развития.

К истолкованию этого смысла и стремилась действительно-таки всегда философия истории, даже там и тогда, когда она будто бы

хотела искать законы, ибо главной ошибкой всех этих философов было смешение таких понятий, как закона и ценности, неизбеж­

ности и долженствования, бытия и смысла, вследствие чего они и

забывали, что то, что нельзя отнести к ценностям, не имеет абсо­ лютно никакого смысла. От истолкования смысла истории не отказывался даже и натурализм, да и вряд ли вообще возможно

закрывать глаза на эту проблему. Вся культурная жизнь есть исто­

рическая жизнь, и культурные люди, к которым принадлежат также и натуралисты, не могут, будучи культурными людьми, не стремить­ ся к тому, чтобы дать себе отчет относительно смысла культуры и

тем самым относительно смысла истории. Мы наталкиваемся та­

ким образом здесь на задачу, которую не в состоянии разрешить ни натурализм, порывающий всякую связь между действительнос­ тью и ценностями, ни эмпирическая историческая наука, изобража­

ющая ход исторической жизни лишь посредством теоретического отнесения к ценности. Поэтому разрешение этой необходимой и неизбежной задачи является уделом философии истории как уче­ ния о принципах исторической жизни.

Мы ответили таким образом на вопрос о том, что является предметом этой философии истории. Гораздо сложнее, однако,

ответить на вопрос о том, каким образом она должна его тракто­

вать. Мы можем указать здесь лишь на одну задачу, возможность разрешения которой вряд ли возбудит серьезные сомнения. Она

заключается в том, чтобы, примыкая к фактически существующим

трудам историков и философов истории, вскрыть руководящие

культурные ценности, которые, определяя данные научные труды, служили принципами 'изложения. По отношению к некоторым

историческим трудам задача эта, по крайней мере отчасти, предс­ тавляется до того легкой, что для разрешения ее вряд ли требу­

ется дюке особое исследование. В какой-нибудь истории искусств

или религии объекты должны, конечно, относиться к художест­

235

венным или религиозным ценностям. Но далеко не всегда обстоит дело таким образом, чтобы сразу можно было сказать, какая точка зрения ценности является в данном случае руководящей. В особенности в более обширных трудах, предметом которых слу­ жит развитие целых народов или какая-нибудь большая эпоха,

мы можем натолкнуться на самые разнообразные точки зрения ценности. И иногда представляется весьма интересным уяснить

себе, почему тот или иной известный историк одни события раз­ бирает подробно, другие же совсем вкратце, некоторые же столь же действительные происшествия совершенно оставляет в сторо­ не. Сами историки далеко не всегда сознают, на каких основани­

ях они это делают. Да и не могут этого сознавать, ибо часто они совершенно не знакомы с логической структурой своей на­

уки, сплошь и рядом будучи уверены в том, что они далеки от всякого отнесения к ценности. Тем более важным представляет­

ся вскрыть и самым явным образом показать, какими именно

предпосылками руководились они при обработке своего матери­ ала. Мы увидим при этом, что у всякого историка, в особенности если он не ограничивается уже очень специальными исследова­

ниями, имеется своего рода философия истории, на основании которой он одни явления считает важными, другие — нет. Вскрыть

подобные философии истории отдельных великих историков пред­

ставляется, конечно, весьма благодарной задачей. Даже у такого

«объективного» историка, каким считается, например, Ранке, бе­ зусловно имеется целый ряд вполне определенных философс­

ких предпосылок относительно смысла истории, да и необходи­ мо должен иметься, ибо Ранке всегда ведь хотел рассматривать все с точки зрения всемирной истории. Дове справедливо заме­ тил, что Ранке спасла ot односторонности не нейтральность, но универсальность его исторического чутья. В скрытом виде этим однако уже признано отнесение к ценности, и если дело дейст­ вительно обстоит так, то мы не можем на этом остановиться. В чем состоит универсальность чутья у такого великого историка,

его универсум? Подобного рода исследование пролило бы, по­

жалуй, больще света в вопрос, что же такое собственно представ­

ляют из себя «идеи» Ранке, подавшие повод к столь многим разговорам. Мы бы увидели, что философия истории Ранке под­

вергалась изменениям, причем наиболее важную роль всегда игра­

ли руководящие точки зрения ценности в его понимании исто­

рии и ни в коем случае не простые идеи. В подобного рода исследованиях философия и история должны тесно соприка­ саться друг с другом.

С философской точки зрения, однако, еще более возможным

представляется анализ тех попыток, которые, открыто выставляя

236

принципы исторической жизни, тем самым выходят за пределы

эмпирической исторической науки. При этом они хотят служить пониманию всего человеческого развития и истолкованию его

смысла. Ввиду этого они требуют не только анализа, но и кри­ тики, т. е. в данном случае нельзя ограничиться одним лишь установлением того, в какой степени принципы исторической жизни являются ценностями, и в чем эти ценности состоят, но нужно затем еще и исследовать, по какому праву именно этим, а не

другим точкам зрения ценности приписывается решающее значе­

ние при истолковании общего смысла всего исторического раз­ вития. При этом опять-таки, конечно, мы должны здесь ограни­ читься указанием на два-три примера.

Особенно характерным в этом отношении является так назы­ ваемое материалистическое понимание истории, и притом в своем первоначальном виде, в том виде, в каком оно вылилось в «Коммунистический манифест»8, и поскольку оно, совершенно независимо от теоретического или метафизического материа­ лизма, ограничивается истолкованием эмпирической историчес­

кой жизни. Уже то обстоятельство, что по происхождению свое­

му оно тесно связано с определенной политической програм­ мой, составной частью которой оно является, указывает нам, где мы должны искать для него руководящие точки зрения ценнос­ ти. Для того, чтобы понять его, необходимо иметь в виду, что

интересы его творцов вращались исключительно вокруг борьбы

пролетариата с буржуазией, и что победа пролетариата была цен­ тральной абсолютной ценностью. И если в настоящую эпоху

существенным по отношению к этой ценности является взаимная борьба двух классов, то и вся история, согласно материалисти­ ческому пониманию, есть не что иное, как история классовой борьбы, что и сообщает ей ценность и единство. Имена борю­ щихся партий меняются: свободные и рабы, патриции и плебеи, феодал и крепостной, цеховой мастер и подмастерье являются враждующими классами. Но наиболее существенным и собст­ венно важным — опять-таки по отношению к руководящей точ­

ке зрения ценности — является то, что повсюду — на всех раз­

личных ступенях исторического развития притесняемые борются с притеснителями, эксплуатируемые с эксплуататорами. Таким пу­ тем материалистическое понимание истории находит общие прин­ ципы исторической жизни, но точно также и всю теорию со всеми подробностями вполне определяет абсолютная ценность, ожидаемая победа пролетариата. В настоящей борьбе самым глав­ ным моментом, вследствие его решающего значения, представля­ ется борьба за экономические блага. Ввиду этого в истории

повсюду самая главная роль отводится экономической жизни, а

237

поэтому также разделение истории на эпохи должно соответст­ вовать различным формам хозяйства. Отсюда и возникает «мате­ риалистическое», т. е. экономическое понимание истории.

Вряд ли нужно еще более подробно доказывать, насколько

это понимание истории зависит от точек зрения ценности. При

этом, правда, оно не'удовлетворяется тем, чтобы видеть просто лишь существенное в том, что отнесено к его абсолютной цен­

ности, но, следуя наивному реализму понятий, к которому присо­

единяется еще совсем уже не наивный реализм понятий геге­ льянской школы, оно видит в существенном вместе с тем и

«подлинную действительность», приписывая всей остальной куль­

турной жизни лишь существование низшей степени, в качестве надстройки или отражения. Но все это, однако, решительно ничего не меняет. Эта ошибка типична для всех философскоисторических теорий, не отдавших себе ясного отчета в том, что

они пользуются ценностями как руководящими точками зрения,

и вместе с тем она мешает также уяснению руководящего прин­ ципа; ибо с различением между двумя видами реального и С нахождением в хозяйственной жизни «подлинной причины» всех исторических событий, — вследствие платонизма с обратным знаком, — неизбежно также возникает иллюзия, что материа­ листическое понимание истории, исходя повсюду от экономи­

ческой жизни, как основания всей культурной жизни вообще,

будто бы только констатирует факты. Впрочем, это метафизи­ ческое гипостазирование экономического начала, встречающее­ ся у вульгарных истолкователей марксизма, не необходимо свя­ зано с последним. Его вполне можно устранить, не затрагивая

философско-исторического ядра исторического материализма.

Во всяком случае, уяснив себе принципы ценности этого пони­ мания истории, мы вместе с тем нашли также и точку зрения, из которой должна исходить критика марксизма.

Мы здесь, конечно, не имеем в виду подвергать критике науч­ ное значение всего марксизма вообще. Быть может, Геффдинг и прав, говоря, что материалистическое понимание истории учит нас тому, что здоровое социальное развитие невозможно без экономического базиса и без справедливого распределения эле­ ментарных жизненных благ. Точно так же несомненно, что вся­ кой философии есть чему поучиться у натурализма, и что нехо­ рошо,если идеи слишком высоко парят над жизнью. Но не это все, а также не многое другое, что точно также несомненно и точно, так же очевидно, интересует нас в данном случае. Нас интересует здесь лишь вопрос, правомерно ли видеть абсолют­

ную ценность и смысл всего исторического развития в победе

пролетариата в экономической области и, стало быть, вообще в

238

хозяйственных благах? Мы, конечно, не будем здесь решать это­

го вопроса. Мы можем здесь лишь усомниться в вероятности того, чтобы марксистские принципы ценности, найденные под

углом Партийно-политических точек зрения, годились для истол­

кования смысла всемирной истории. Стоит лишь вспомнить, нап­ ример, новейшее исследование Макса Вебера «О протестантс­ кой этике и духе капитализма»*. Можно ли после него придер­ живаться еще чисто «материалистического» толкования, хотя бы даже Только в области экономической истории? Во всяком

случае, для марксизма необозримая масса иного рода челове­

ческих поступков и стремлений всех веков должна быть лишена всякого смысла.

Но все это, конечно, лишь одни предположения. Именно выс­

казывая ту Мысль, что целью философии истории является не только анализ эмпирических исторических трудов и философс­ ко-исторических теорий, но также и критика найденных путем

этого анализа принципов, раз последние притязают на всеобщую

значимость, — мы тем самым указываем уже на то, что главная

задача исторической науки о принципах лежит в совершенно

иной плоскости. Во-первых, в основе всякой критики должен лежать какой-нибудь критерий ценности, и во-вторых, для того,

чтобы иметь возможность называть какое-нибудь понимание од­ носторонним, мы должны уже предварительно иметь хоть ка­

кое-нибудь понятие всестороннего понимания истории. Самос-' тоятельной наукой, поэтому, учение о принципах исторической жизни сможет стать лишь тогда, когда, выставляя исторические принципы, оно будет стремиться как к систематической полноте, так и к критическому обоснованию их, иными словами, когда оно поставит себе целью построение системы ценностей,1при этом интерес его не может ограничиться одной лишь фактической оценкой, оно должно будет также поставить вопрос о значимос­ ти культурных ценностей, и поэтому оно не сможет обойтись

без понятия необходимой ценности, могущей служить критерием для фактических оценок. Эта ценность укажет вместе с тем и точку зрения, которая должна будет иметь решающее значение

при построении системы ценностей. Таким образом, проблемы

систематизирования и значимости культурных ценностей оказы­ ваются тесно связанными друг с другом. Каким методом, однако,

должна пользоваться философия истории при построении по­ добной системы ценностей, позволяющей ей истолковать смысл

всего исторического развития? Мы подходим здесь к последне-

* Помещено в «Archiv für Socialwissenschaft und Socialpolitik» В. 20

(1H) und В. 21 (1H)• — Прим. перев.

239

му, и вместе с тем, к самому важному вопросу исторического учения о принципах; при этом мы здесь, конечно, сможем лишь в самых общих чертах ответить на него, тем более, что для нас

важно лишь выяснить его значение, осветить самую постановку проблемы.

Сама собой напрашивается мысль, что разрешение указанной

задачи можно предоставить особому виду психологического

исследования. При этом конечно не «объясняющей» («erklä­ rende») психологии, о чем бы последняя ни трактовала: о душев­

ной жизни вообще, в качестве «индивидуальной психологии», или в качестве социальной психологии о социальной жизни в осо­

бенности, — но психологии культурных ценностей. Всякая исто­

рия не только трактует, главным образом, о культурных людях, но и пишется исключительно культурными людьми. Ценности,

признаваемые вообще культурным человеком, и должны, по-види- мому, быть вместе с тем принципами всеобщей истории культур­

ного человека. Таким образом, возникает мысль о психологии культуры, (Kulturpsychologie), которая, исследуя и систематичес­

ки изображая совокупность всеобщих культурных ценностей, дол­ жна тем самым построить систему принципов исторической жиз­ ни; в системе этой должны также найти свое место и все те

системы ценностей, которые мы смогли бы найти путем анализа исторических и философско-исторических трудов и критерием

которых эта первая система и являлась бы. Это во всяком слу­ чае самый глубокий, даже единственный смысл, который только можно связать с психологистическим утверждением, согласно ко­ торому психология должна служить базисом философии исто­

рии. Это именно, вероятно, и имел в виду Дильтей, который в

работе своей, совершенно не понятой психологами, задался це­ лью набросать план «описательной и анализирующей психоло­ гии» («beschreibende und zergliedernde Psychologie») в проти­ воположность «объясняющей» психологии, правомерность кото­ рой им, впрочем, ничуть не оспаривается.

Как бы ни была соблазнительна эта мысль создать таким обра­

зом чисто эмпирическую и потому вполне достоверную основу для философии истории, непреодолимые трудности стоят на пути к ее осуществлению. Исследуя «культурного человека», эта куль­ турная психология не может ограничиться лишь установлением и систематизированием того, что обще оценкам всех культурных

людей; ибо, следуя этому генерализирующему методу, мы получи­ ли бы весьма плачевные результаты: систему ценностей, в которой

вряд ли можно было бы найти хоть один принцип истории исто­

рического универсума; Для того, чтобы найти все культурные цен­ ности, культурной психологии следовало бы уже скорее обратить­

240

ся к самой исторической жизни со всей ее полнотой и многооб­

разием. А откуда же она могла бы взять в таком случае руководя­

щие точки зрения ценности, которые бы позволили ей расчленить ее материал и вообще овладеть им? Для того, чтобы разобраться во всей массе оценок, отделить в них существенное от несущест­

венного, ей нужно было бы уже обладать тем , что она только должна найти: именно, знанием ценностей, служащих принципами

всеобщей истории и вместе с тем принципами самого историчес­

кого универсума. Таким образом, психология культуры, желая стать философией истории, попадает в неизбежный круг.

На этом эмпирическом пути, просто анализируя лишь факти­

чески существующие оценки, мы вообще не сможем достичь на­ шей цели систематизирования и обоснования исторических прин­

ципов. Наоборот, мы должны сначала, совершенно независимо

от многообразия исторического материала, найти путем размыш­ ления то, что необходимо имеет место и что является предпо­ сылкой всякой оценки, притязающей на более чем индивидуаль­

ную значимость. Лишь найдя ценности с вневременной значи­ мостью, мы сможем отнести к ним всю массу эмпирически конс­

татируемых культурных ценностей, возникших в течение истори­ ческого развития, и попытаться, систематизировав их, вместе с тем

критически отнестись к ним. Лишь в том случае, следовательно, если возможно найти сверхисторические ценности, представ­

ляется возможной также и философия истории, как особая наука о принципах исторического универсума, а тем самым также и

истолкование смысла всеобщей истории. Размышление же о сверхисторических ценностях не относится уже более к области специальной философской науки, какой является философия исто­ рии, оно теснейшим образом связано с построением системы философии вообще. Мы видим, таким образом, что философия

истории, как наука о принципах, соприкасается здесь с более

общими философскими исследованиями, в особенности же с уче­

нием о смысле мира или, говоря более научным языком, с учени­

ем о смысле человеческой жизни. Основные положения фило­ софии истории совпадают поэтому вообще с основными положе­ ниями философии, как науки о ценностях (Wertwissenschaft).

На этом и кончаем мы здесь наше исследование, ибо задачей нашей в этой главе было лишь установить в общих чертах поня­ тие философии истории как учения об исторических принципах.

Мы не беремся здесь разрешить вопроса о том, является ли

выставление абсолютных ценностей еще делом науки, ибо этот

вопрос совпадает с вопросом о понятии научной философии

вообще. Для нас здесь было важно лишь показать, что законы

не могут служить принципами истории, что поэтому, если,кроме

241

логических,имеются еще и другие тоже философско-историчес-

кие проблемы, они все неизбежно должны вылиться в вопрос о

смысле истории и что для истолкования этого требуется крите­ рий ценности с сверхисторической значимостью. Следует еще

только прибавить, что философии, как критической и системати­

ческой науке о ценностях, совсем не нужно предпосылать в ка­ честве критерия абсолютной ценности с каким-нибудь опреде­

ленным содержанием. Пусть удастся только найти чисто фор­ мальную безусловную ценность; все содержание системы цен­ ностей можно будет тогда позаимствовать у исторической жизни, хотя последняя уже по понятию своему не систематична. Но

даже более того. Философия истории, спрашивающая о смысле

истории, неизбежно должна будет пользоваться чисто формаль­ ными принципами ценности, именно потому, что значимость этих принципов должна простираться на всю историческую жизнь. Основываясь на этой предпосылке, возможно, конечно, мыслить лишь такую систему ценностей, которая опять-таки только фор­ мально обладает систематической полнотой, по отношению же к своему содержанию, напротив, никогда не может быть закончена, ибо с каждым моментом развивается новая историческая жизнь,

а с нею возникают и новые по своему содержанию культурные

ценности, которые должны найти свое место в системе. Таким образом, в отношении своего содержания, система ценностей лишь постольку заслуживает названия систематической, поскольку сис­

тематическая законченность представляется нам в виде столь же необходимой, сколь и неразрешимой задачи. Поэтому предмет философии истории как науки о принципах и составляет лишь «идею» в кантовском смысле, как всюду там, где предметом явля­ ется какая-нибудь целостность в неисчерпаемой полноте своего

содержания. Все эпохи должны, следовательно, работать над ре­ ализацией идеи подобной системы ценностей с сознанием, что

они никогда не завершат этой работы. Но это отнюдь не унич­

тожает значения последней. Напротив, тот, кто посвятит себя ей,

будет одинаково черпать мужество, как обращая взор свой назад в минувшее, так и смотря вперед — в будущее. Если мы отвле­ чемся от всех тех проблем, которые, отделившись в течение веко­ вого развития от философии, отошли в область специальных

наук, то мы увидим, что все великие философы работали над

системой ценностей в указанном смысле; ибо все они вопроша­

ли о смысле жизни, и уже этот один вопрос предполагает крите­ рий ценности, который должно найти. Таким образом, на всех

них мы должны смотреть как на своих предшественников. То обстоятельство однако, что этот основной вопрос всей филосо­

фии не только не разрешен еще, но, что касается полноты его

242