ЭНЦИКЛОПЕДИЯ УПШ

Константин Комаров

Комаров Константин Маркович родился

15.03.1988 в Свердловске. Выпускник фило­ логического факультета Уральского федераль­ ного университета им. Б.Н. Ельцина (бывш.

– УрГУ им. А.М. Горького). Автор литературнокритических статей в журналах «Урал», «Вопро­ сы литературы» и др. Лауреат премии журнала «Урал» за литературную критику (2010). Вошёл в лонг-лист премии «Дебют» в номинации «эс­ сеистика» (2010). Участник форума молодых писателей России и стран СНГ в Липках (2010, 2011). Стихи публиковались в журналах «Урал», «Бельские просторы», других журналах, сборни­ ках и альманахах, на сетевом портале «Мегалит». Автор трёх сборников стихов. Последний по вре­ мени – «От времени вдогонку» (Екатеринбург, 2012, 500 экз.). Участник и лауреат нескольких поэтических фестивалей. Сфера научных инте­ ресов – творчество В. Маяковского, поэзия Се­ ребряного века, современная литература. Член Союза российских писателей. Участник АСУП-3. Живёт и работает в Екатеринбурге.

Филологическая маркировка стихов К.К.

Традиции, направления, течения: модернизм,

постакмеизм, постмодернизм, постконцептуа­ лизм.

Основные имена влияния, переклички: А. Блок,

И. Бродский, Л. Губанов, Б. Рыжий.

Основные формальные приемы, используемые автором: автобиографизм, авторефлексия, иро­ ния и самоирония, аллегоризм, метатекст, интер­ текст.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

время, отношения, одиночество, пустота, тишина, душа, снег, быт, ангелы, смерть, алкоголь, творче­ ство, поэзия, слово, поэт.

Творческая стратегия: поиск идентичности,

эстетическая оппозиция быту.

Коэффициент присутствия: 0,72

191

Автобиография

В любой автобиографии есть элемент исповеди. На этот до боли белый свет я появился в середине марта 1988 года – в год триумфа наших футболи­ стов и сумасшедшего гола Ван Бастена Дасаеву с нулевого угла. Видимо, поэтому питаю слабость

кфутболу, сумасшествию и нулевым углам. А восьмерки (в любых своих проявлениях, в т.ч. на боку) с тех пор сопутствуют мне по жизни. Коро­ че, попал в ситуацию ирреального, иррациональ­ ного, избыточного, изматывающего и иллюстра­ тивного бытия.

Воспитывался женщинами (мамой и бабушкой), ибо сразу после моего рождения отец ушел в не­ известном (да и неинтересном мне) направлении, оставив мне на генетическом уровне страсть всё

ктому же футболу, прискорбную любовь к ал­ коголю, неплохое чувство юмора, а также коечего (немного) истинно еврейского в поведении. Впрочем, в генетику я верю гораздо меньше, чем в Жана-Поля Сартра и его роман «Тошнота», на­ пример.

Бабушка моя родом из-под Питера, пережила во­ йну,пересиделапочтивсюблокаду,нетольковос­ питав в себе кремнёвый нравственный стержень,

Бабушка, Комарова Вера Петровна

192 Константин Комаров

Мама, Валентина Алексеевна (1948–2005)

но и сохранив мягкость, чуткость, добросердеч­ ность, житейскую мудрость. Мама всегда виде­ лась мне русским интеллигентом в полном смыс­ ле этого слова. Будучи инженером-диспетчером по образованию, она страстно увлекалась литера­ турой, много мне читала, много говорила со мной о прочитанном и о передуманном, что при её рабочей загруженности за нищенскую зарплату можно считать подвигом. От нее всегда исходил немыслимо спокойный, мягкий пластичный свет, в лучах которого мне повезло купаться всё дет­ ство и юность. Потерял маму в 17 лет, и высвер­ ливающая с тех пор меня насквозь боль-память парадоксальным образом позволяет не сдохнуть и жить за неё и для неё, сохраняя в чистоте и не­ прикосновенности её – живую! – в себе.

Боль спасительна, в страдании есть идея. Мне слишком часто по делу и не по делу больно. Тон­ кокожесть.

Бабушка жива, и вот уже семь лет остаётся для меня самым близким и родным человеком. Всем лучшим и подлинным в себе я обязан этим двум женщинам.

Лет до 15-ти был вполне обыкновенным ребен­ ком, свято верил, что знания о процессах размно­ жения кольчатых червей помогут мне в жизни, а свободное время делил между лазанием по всем близлежащим деревьям, жаркими футбольны­ ми баталиями и книгами, которые быстро стали для меня во многом реальней реальности – стали залогом целостности и глубины моего бытия и по сию пору этого качества не утратили. Из без­ мятежного детства особенно запомнились три

– «Приключения Гвоздика», «Академия пана Кляксы» и сказки Гауфа.

Подвижки начались класса с 8-го, когда меня перестала удовлетворять только россыпь пятерок по литературе, а стала всерьёз интересовать «под­ кладка» прочитанного. Примерно в то же время кое-что стало кропаться. Всё подобное пожжено

иутеряно. Но однажды – как сейчас помню – на уроке алгебры, помирая от тоски, записал я на по­ следней странице тетрадки такое: «На небо сли­ ли бочку дёгтя, а может, это был мазут, лучами острыми, как локти, по небу звёзды проползут,

ив воздух, пахнущий редиской, пролив промас­ ленный свой свет, слепой прожектор лунодиска нечаянно сойдёт на нет». С этого момента, види­ мо, я начался как поэт, проникся вольной игрой ассоциаций, волшебством столкновения, сочле­ нения, соития слов, образов и смыслов. Я с ходу воспринял стихи как «колоссальный ускоритель сознания» (а потом уже нашел о том у Бродско­ го), позволяющий предельно уплотнять и одно­ временно универсализировать и индивидуализи­ ровать мысль и эмоцию с перспективой взрывауничтожения скучного человеческого времени. Не устаю, правда, убеждаться в правоте пастерна­ ковского «О, знал бы я, что так бывает…», однако нефильтрованного и в чем-то мазохистского кай­ фа от стихописания это не отменяет. Как сказал Хармс, «единственная, достойная человека цель жизни – обретение личного бессмертия». Я вижу тут два пути – поэзия (в широком смысле её) и любовь. Тот же Хармс говорил, что стихи надо писать так, чтобы если бросить их в стекло, – стекло бы разбилось. Тоже был прав.

Кстати о любви. После того, как лет в 8 у меня в деревне случился бесшабашный роман с одной роковой черноволосой красавицей, эта тема меня как-то не особенно интересовала класса до 9-го. Потом она опять актуализировалась, и, дабы до­ казать своей новой избраннице силу своего чув­ ства, я решил сигануть вниз со скалы (экстрим всегда был мне близок в самых разных его про­ явлениях) не с целью убиться, а надеясь призем­ литься на присмотренный уступчик и тем её вос­ хитить. За секунду полёта я понял, что уступчик гораздо меньше, чем я предполагал, приземлился на его край, буквально завис над пропастью, но перекачнулся в правильную сторону. Видимо, кто-то меня хранит, ибо помимо этого я и тонул,

ипод берцы скинхедов попадал и т.д. и т.п. Но то ощущение «над пропастью» временами вновь посещает меня, и связаны эти моменты всегда с поэзией и только с нею – родимой и гибельной.

Потом всё завертелось. Запрягал, по русскому обыкновению, долго, но поехал быстро. О мета­ физике алкоголя в моей жизни можно расписы­ вать долго, ограничусь, однако, банальными, но

К.К., 1991 г.

честными словами: это не более (и не менее) чем обезболивающее для души – уязвимой, чуткой и остро (буквально гемофилически) реагирующей на цветущие вокруг пышным цветом мелочность, тупость, лживость, поверхностность, лицемерие

ипрочую мерзость. Плюс расширитель трех­ мерного пространства, в котором всегда тесно. Романтик во мне никуда и никогда не пропадал. Дела «карьерные» (хотя я искренне презираю всё, что связано с карьерой, социализацией и проч. в узком смысле достижения успеха, «положения»

ит.д. – всё это всегда мне казалось мелким, убо­ гим и бессмысленным) тоже двигались неплохо. Благодаря, в основном, своей феноменальной па­ мяти (даже сейчас помню сотни стихов) и азарту (другие могут, а я чем хуже) я стал одну за другой брать олимпиады по литературе – вплоть до Все­ российской, благодаря победе на которой не толь­ ко прославил родную школу (отплатившую мне серебряной медалькой), но и поступил на бюджет на все филфаки страны, однако, гордо проигнори­ ровал и Москву и Питер, о чём (помимо периодов острых депрессий) – не жалею. На той же Все­ российской олимпиаде встретилась мне первая уже совсем настоящая любовь, с чего и началась череда моих странных, безумных, угловатых и не­ понятных романов, общую суть которых, вкрат­ це, можно определить словами той самой первой настоящей: «Влюбиться в тебя легко, но любить невозможно». Действительно, в «отношениях» я крайне неудобен, но ключевые подробности моих бритвенных прохождений (придуманных и ре­ альных) по женским сердцам отражены в стихах,

Константин Комаров 193

ив этом смысле я спокоен. Всё, что в стихах (на­ стоящих), – то не пропадёт. А так – «Я бы всех в любви моей выкупал, да в дома обнесён океан её» (Маяковский).

В Маяковского я безоглядно влюбился примерно тогда же – в старших классах (причём пришёл к нему не с раннего эпатажа, а с поэмы «Владимир Ильич Ленин»), с тех пор он кипятком перели­ вается снизу вверх в моём изогнутом в вопро­ сительный знак сколиозом (благодаря которому меня, кстати, не взяли в доблестную Российскую армию на единственно пригодную там для меня должность штабного писаря) позвоночнике. Именно о нём я писал и пишу все свои научные филологические работы и не позволю себе сдох­ нуть, пока не напишу о нём достойную книгу. Именно его «лирика спинного мозга» стала для меня рабочим ориентиром в поэзии – непосред­ ственно действенное, прямое, физически плотное высказывание (при полном, естественно, осозна­ нии того, что подражание Маяковскому – творче­ ское самоубийство). «После чтения Маяковского надо много есть, восстанавливая силы», – сказала Цветаева. Хочется, чтобы после моих стихов, как после стихов Маяковского, люди шли опусто­ шать холодильники, ибо затратили много физи­ ческой энергии. Чтобы для них мои стихи были столь же – физически! – энергозатратными, как

идля меня.

К концу 11-го класса начался период прыгания по экзистенциальным болотным кочкам, зависа­ ния в пространственных пустотах, барахтания в бытийственных воздушных ямах и шатания по метафизическим ебеням. Что касается внешней канвы, то 6 лет на филфаке УрГУ прошли доста­ точно бодро. Прочитано, передумано, пережито было немало – но большей частью втуне. Фило­ логию я всегда рассматривал в первоначальном её значении – как любовь к слову. Не как науку или профессию, а как состояние души. Поэтому за годы учёбы таких «влюблённостей» было не­ мало (и античность, и классика, и европейский модернизм и Серебряный век, в который я влю­ бился еще в школе) да и просто на филфаке я узрел со всевозможных ракурсов подноготную художественного слова и образа, чему не пере­ стаю радоваться и посейчас, искренне печалясь, правда, что в свете недавнего «объединения» (чи­ тай – рейдерского захвата) с УПИ – филология в моём родном и уже несуществующем универ­ ситете выполота практически на корню. Нераз­ рывно связано студенческое время со встречен­ ным на филфаке (который он вскоре покинул) и ставшим моим лучшим другом поэтом Лёшей Котельниковым, в общении с которым форму­ лировались и выкристаллизовывались многие важные для меня вещи. Где-то курсе на третьем

194 Константин Комаров

К.К., 2012 г.

япоймал себя на желании писать не только сти­ хи, но и о стихах, и вообще о литературе – так на­ чалось моё сотрудничество с журналом «Урал», который ныне, безусловно, является одним из са­ мых серьезных «толстяков» в России и которому

яочень благодарен за предоставление площадки для высказывания. Совмещать ипостаси критика и филолога с поэтической достаточно тяжело, но это приятная тяжесть, позволяющая чувствовать свой универсализм и определённую весомость своего слова.

Публиковался достаточно много. Поездил по раз­ нообразным фестивалям, совещаниям, писатель­ ским семинарам. Недавно издал книгу стихов «От времени вдогонку», в которую вложено мно­ го души, крови и нерва и которой я доволен, ибо отчеркнул старую поэтику и прочно встал на путь её модернизации и углубления. Не буду кривить душой – публикации, резонанс всегда приятны. Это выход к читателю, это «статусность» и проч. Определенный пиетет к «толстым» журналам во мне неизменен. Но никто не отменял ведь и Алек­ сандра Блока, сказавшего: «Поэт, задумавший­ ся о читателе, перестает быть поэтом». Занятие какого-то места в литературном процессе никог­ да не было для меня самоцелью, ибо я уверен, что жизнь дает человеку возможность состояться только в одном – либо внешнем, либо внутрен­ нем. Я давно и навсегда выбрал внутреннее, хотя и от явленности миру и от периодического выбра­ сывания себя в него никогда не отрекался и про­ тиворечия здесь не вижу. Поэтому основные для меня сюжеты происходят в моем странноватом (бес)сознании и в пресловутом внутреннем мире. Я – тот ещё эгоцентрик и интраверт, очень ценю одиночество и личностную свободу и не особо склонен угнетать собой людей (хотя это проис­ ходит, к сожалению, частенько, но я стараюсь

не требовать от людей больше, чем сам могу им дать). У меня есть небольшой круг друзей, в кото­ рых я уверен (все поэты, разумеется), достаточно добрых знакомых, определённая аудитория, не­ которые перспективы, подлинная трагедийность существования и сумасшедшая, нервическая – со­ тканная из тысяч и тысяч противоречий (цинизм

исентиментальность, эпикурейство и «смерто­ строительство» и т.п.) и парадоксов гармония и целостность бытия. Мизантропия, перманентные проблемы со здоровьем и постоянные нелады с личной жизнью – всё на месте. Это ещё люби­ мейшая Цветаева изрекла – «Как по канату и как на свет, слепо и без возврата. Ибо раз голос тебе, поэт, дан – остальное взято». И она же: «Поэт из­ далека заводит речь, поэта далеко заводит речь». По-настоящему плохо только когда начинаешь сомневаться в голосе, тогда всё, что пишешь, ка­ жется случайным и проходным.

В общем, ныне я позволяю себе сибаритствовать, драматизируя всё, что можно драматизировать, лелея внутреннюю свободу и надежду когданибудь выйти поэтическим словом в те простран­ ства, где всё будет совсем хорошо, страшно, пре­ красно и предельно – примерно как в «Каменских элегиях» бесконечно мной уважаемого старшего современника, земляка и друга Юрия Казарина. Лень, разгильдяйство, разорванность мышления, эгоизм, пьянство, безбытность, бесприютность, неприкаянность, неразборчивость, избыточность

– это ладно. А вообще – в силу объективных (меньше) и субъективных (больше) причин – че­ ловек я страшный, искривлённый, квазилишний

исумрачный, с эдакой достоевской «подполь­ щинкой». Посему людям (говорю безо всякого кокетства) стоит держаться от меня подальше. Себе дороже выйдет.

Кондрашов Дмитрий Леонидович (15.05.1963– 18.12.2009) родился в Челябинске. Закончил филологический факультет Челябинского го­ сударственного университета. Публиковался в журналах «Юность», «Несовременные записки», «Уральская новь». Работал киоскером, репети­ ром, корреспондентом, литературным крити­ ком, заведующим литературной частью в театре «Манекен», корректором. Посмертно вышла книга стихов и воспоминаний о поэте «Отдален­ ное представление» (Челябинск, 2010, 100 экз.). Участник АСУП-1,2. Жил в Челябинске.

Филологическая маркировка стихов Д.К.

Традиции, направления, течения: «филологи­ ческая» поэзия, постконцептуализм, постмодер­ низм.

Основные имена, влияния, переклички: А. Ерё­ менко, Д. Пригов. В случае с Д. Кондрашовым во­ прос о перекличках – особенно в I томе – стоит остро, поскольку можно говорить о влиянии так или иначе всей литературы, смешение пластов которой становится целенаправленным приёмом. Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы: «тоска по мировой культуре», характерное предощуще­ ние «смерти» как «эксперта, специалиста по трём дисциплинам», мотив тюрьмы, несвободы.

Основные формальные приёмы, используемые автором: эллипсис, приём внутрисловного и внутристрочного анжанбемана, реминисценция классических формул, орфографическая девиа­ ция.

Творческая стратегия: тенденция к освобожде­ нию от «нормативности» речи и человеческой за­ крепощенности в отталкивании от классических источников, ощущение «птичьего» языка как единственно индивидуального; филологическое перетасовывание, превалирующее над смыслом. Динамика: в стихах из 2-го тома антологии уси­ ливаются некротические мотивы, «вавилонское» смешение реминисценций уступает место ясно­

сти прозрений и выверенности художественного пространства стиха. Изменения оказались про­ порциональны биографическому опыту поэта, что позволяет видеть в стихах профетический смысл.

Коэффициент присутствия: 0,63

Н.В. Кондрашова

«Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ ВАМ О НЁМ...»

Диме было 7 лет, когда он задал мне вопрос: «Мама, а может один человек прожить 123 года, а другой –100 лет?». «Это ты о нас с тобой?»– спро­ сила я его. Дима засмеялся и кивнул головой. Он хотел, чтоб вся его жизнь прошла при моей жиз­ ни. Но судьба распорядилась жестоко – не дала ему прожить даже половины того срока, который он себе наметил. 18 декабря 2009 года в возрасте 46-ти лет Дима умер от второго инфаркта.

Дима родился в Челябинске. Родители, Кондра­ шов Леонид Гаврилович и Котова Нина Валерья­ новна, родились в Оренбургской области, Леонид

– в селе Акбулак, а я – в селе Красный Холм. Дед Димы по отцу, Кондрашов Гаврил Иванович, – русский, родился в посёлке Весёлый Акбулакско­ го района Оренбурской области.

Прадед и прабабушка, Витебск, начало XX века

196 Дмитрий Кондрашов

Бабушка и дед

Бабушка, Мария Мироновна, – украинка. Роди­ лась в Башкирии, куда её родители переехали ещё

вконце XIX века. Но в 1921 голодном году жизнь

вБашкирии стала невозможной: орудовали бан­ ды, которые вырезали целые семьи; крали скот и птицу. Пришлось бросить дом и уехать.

Димин прапрадед с моей стороны был крупным лесопромышленником. Имел много сыновей и, чтобы избавить их от службы в армии, слег­ ка изменил некоторым фамилию. Так что среди возможных родственников имеются Фрумины, Фрумкины и т.д.

Прадед Димы, Фрумин Борух Абрамович – ев­ рей. Он окончил гимназию, выучился на провизо­ ра. Каким-то образом попал в Витебскую область. Там 20 декабря 1911 года у Боруха Абрамовича и Фаины Марковны (тоже еврейки) родилась дочь Соня – Димина бабушка, Софья Борисовна.

Другой прадед Димы – Сергей – жил в глухой де­ ревне Пындино Смоленской области. В этой де­ ревне крестьяне даже фамилий не имели, а толь­ ко прозвища. Прадед Сергей получил прозвище Кот. Женился прадед на девушке из слободки Смоленска. У неё была фамилия – Глазунова (её отец и братья были каменотёсами – в их деле вер­ ный глаз был очень нужен). А вот в Пындино у неё уже фамилии не стало.

Было у них 7 детей: 3 сына и 4 дочери. На всехпро всех была небольшая полоска земли. Хлеба хватало только на 2–3 месяца. А потом детям оде­ вали холщовые сумки и посылали «побираться»

– просить милостыньку. Димин дед приносил до­ мой больше всех кусочков. Он не умел просить: постучит в дверь, опустит голову и молчит. А та­ ких крестьянам ещё жальче было. Дед родился в 1905 году и при крещении получил имя Аверкий. Сыновей с 10 лет посылали в школу в соседнюю деревню – за 10 км (дочерей не учили). Все дети

из Пындино в школе были Маевские. Видимо, при крепостном праве это была деревня помещи­ ка Маевского. Когда дед окончил два класса, – на­ ступила революция. Сначала после этого дед стал Сергеевым по имени своего отца. После первой переписи при Советской власти всем в деревне дали фамилии по прозвищу. Прадед получил фа­ милию Котов. И, следовательно, дед Димы стал Котовым. Когда дед получал паспорт, ему сказа­ ли, что Аверкий – это испорченное имя Аверьян

ив паспорте записали: Аверьян Сергеевич Котов. Старший сын деда – Александр Аверьянович Ко­ тов. Паспорта в те годы меняли каждые 5 лет. К этому времени семья жила в Оренбургской обла­ сти. В паспортном столе Котову А.С. сказали, что Аверьян – это испорченное от Валерьян. Поэтому я ношу отчество Валерьяновна. Во время войны деду записали в военном билете Валерий Сер­ геевич. А после войны паспорт выдали согласно военному билету. Когда же пришло время оформ­ лять пенсию, ему пришлось доказывать, что все три имени относятся к одному человеку.

Аверьян Сергеевич и Софья Борисовна работали учителями начальных классов и познакомились на августовской конференции учителей. В 1930 году они поженились. Высшее образование оба получили заочно. Как-то я приехала к родителям в Черниговку и отправились мы в село Магнит­ ное. Едем на телеге – папа, мама и я, а навстречу нам – красивый паренёк, который спросил у моих родителей дорогу на Черниговку. Как потом, спу­ стя годы, говорили мои родители, им одновре­ менно пришла в голову одна и та же мысль: «Вот бы нам такого зятя!». Мне он тоже понравился. Лёня выглядел очень молодо. Я и подумала, что ему лет 18. Как потом выяснилось, он был стар­ ше меня на 3,5 года. Когда я уехала на учёбу в Курган, он пришёл к моим родителям и попро­ сил у них мой адрес. Через год мы поженились. В марте, во время моего декретного отпуска, мы с Лёней нашли квартиру в Челябинске в частном доме по ул. Лесной. Это была комната длиной 5 м, шириной 1,5 м. На этой территории ещё находи­ лась печка, которую мы топили углём. Вот в эту квартиру Дима и попал после того, как нас вы­ писали из роддома. Уголь у нас к этому времени кончился. Хорошо, что на улице в эти дни было очень тепло. В квартире же нашей было холодно. Поэтому мы отломали у одного чемодана крыш­ ку, положили чемодан на стол, в чемодан – Диму,

иоткрыли окно, чтобы было теплее. Потом в эту же квартиру приехали мои родители.

1963 год оказался для Челябинска тяжёлым го­ дом: в продаже было лишь порошковое молоко. Поэтому я приняла решение: уехать вместе с Ди­ мой в Акбулак, к родителям мужа: у них была ко­ рова. Так с 2-месячным ребёнком мы приехали в Акбулак. Там я стала преподавать математику в

198 Дмитрий Кондрашов

Д.К. с бабушкой

«Ну тогда переводите его в математическую шко­ лу». В пятый класс он пошёл в математическую школу № 31. Я и в старой школе просила учи­ тельницу русского языка снижать ему оценки за «грязь» – она не соглашалась. В математической школе с той же просьбой обратилась к учительни­ це русского языка и литературы, Табашниковой Лине Корниловне. Она решила вопрос по-своему: для ряда мальчиков полгода вела занятия по кал­ лиграфии. Именно благодаря Лине Корниловне Дима приходил и говорил: «Мама, ты не подумай, что я математике изменяю. Но литература и рус­ ский – это же так интересно!». Да, он математике не изменял. Учась в пятом классе (по возрасту третьеклассник), Дима принял участие в теле­ визионной олимпиаде по математике для 8–10-х классов и получил призовое место. То же было и на следующий год.

С трёх лет сын просил меня купить ему какойнибудь музыкальный инструмент. Нарисует ба­ лалайку: «Такую купи!». Я мотаю головой. Тут же рисует рояль: «Ну такой купи!». То же самое повторялось, когда он рисовал скрипку, гитару, баян, аккордеон, домбру. «Ну почему – нет?» – спрашивал Дима.

Когда мы переехали жить в Челябинск, Дима хо­ дил к логопеду (он картавил). И однажды в поме­ щении школы, где проходили эти занятия, увидел объявление: «Объявляется набор в вечернюю му­ зыкальную школу». Он спросил техничку: «Где можно увидеть директора музыкальной школы?» Техничка указала, Дима поговорил с директором и принёс домой форму для заполнения, что, если Дима пройдёт в музшколу, я обязуюсь аккуратно платить за учебу. Я заполнила заявление. В конце мая 1971 года Дима сказал, что 26 мая состоится прослушивание всех тех, кто хотел бы поступить

вмузыкальную школу, но приходить необходимо с родителями. А вот о том, что в объявлении было написано «Приём с 9 лет», он скромно умолчал. Диму прослушивать даже не собирались: он для своих 8 лет был очень маленьким, носил костюм 28 размера, брюки пришлось укоротить на 5 см. Видимо, музыканты посчитали его 5-летним. Мне сказали: «Куда же Вы такого маленького!» Я ответила: «Диме девятый год. Вы же двух де­ вочек прослушали, которым тоже девятый год»… «Наша школа вечерняя. Программу 7 лет нужно пройти за пять. Поэтому мы принимаем детей, которые окончили два класса и могут уже доволь­ но быстро писать». Я им на это сказала, что Дима переходит уже в четвертый. «Вечно этим мамам из одного ребёнка нужно делать десять!» – воз­ мутились преподаватели.

Я им объяснила, что в музыкальную школу хочет сам Дима, а я не могу определить, есть ли у него музыкальный слух. Кроме того, я не в состоянии покупать такие дорогие игрушки, как пианино. И Диму прослушали, а потом сообщили: «У Вашего сына абсолютный музыкальный слух». В тот же год без дальнейших прослушиваний его приняли

вмузыкальную школу.

К этому времени мы разошлись с Леонидом (че­ рез три недели после того, как я заставила его лечиться от алкоголизма, он вновь начал пить). Вместо алиментов зачастую приходили бумаги типа: «С 1 по 19 – прогул. Уволен по собствен­ ному желанию». Поэтому, подработав, я с трудом купила Диме подержанный инструмент. Дима уже с первого класса музыкальной школы начал писать музыку.

Дима и в седьмом, и в восьмом-девятом классах успешно выступал на математических олимпиа­ дах. Но вот решать в классе 15–20 однотипных задач ему было скучно. Он, конечно, выполнял все задания, но поступать на физмат универси­ тета не хотел: «Там тоже будет натаскивание на однотипных задачах». Самодеятельный компо­ зитор – преподаватель музыкального училища, который занимался с Димой после окончания музыкальной школы, предлагал Диме пойти в музыкальное училище, а потом в консерваторию. Дима же после окончания музыкальной школы стал ходить в детское литературное объединение «Алые паруса», и когда литобъединение поехало на «Бажовские дни» в Свердловск, он зашёл там в Союз композиторов. Сказал, что пишет музыку, у него есть песни, вальс. И спросил, посоветуют ли они ему поступать в музучилище, а потом в консерваторию. В ответ ему сказали: «Написать музыку – одно, а пробить её – другое». Дима при­ ехал из Свердловска и сказал: «В музучилище я не буду поступать. Я не пробивной, и потому не хочу всю жизнь чувствовать себя непризнанным гением». Он решил поступать на филологиче­

ский факультет университета, а не пединститута, так прокомментировав своё желание: «Я не хочу быть таким ограниченным, как наша учительница литературы Ирина Ивановна».

Вмае меня вызвала в школу классная руководи­ тельница Людмила Андреевна. Она повела меня в кабинет директора, а там уже ждала учитель­ ница литературы Ирина Ивановна. Оказывается, вызвали меня по поводу Диминого сочинения «Нравственные уроки Великой Отечественной войны». Один из уроков он разобрал на основе книги Анатолия Кузнецова «Бабий яр». «Ваш сын интересуется запрещённой литературой. Из всех библиотек книгу изъяли 8 лет назад, а вот Ваш сын у кого-то достал эту книгу. Скажите, где, у кого он достал эту книгу?» – «Дома. В журнале «Юность». Я читала это произведение и никакой крамолы не вижу».

На экзаменах было сделано всё, чтобы Дима за­ был об университете. Когда после экзамена по математике сын пришёл из школы, он сказал, что всё решил правильно. Вероятно, будет пятёрка ну, в крайнем случае, четвёрка. А когда объявили оценки, у него оказалась тройка. Я когда-то ра­ ботала завучем в средней школе. Знаю нормати­ вы оценок. Но не пошла разбираться в школу. Я просто сказала Диме: «Никто тебя не будет дома ругать за оценки. Сдавай спокойно. Школу ты окончил хорошую, знания получил. Так что всё будет зависеть от сдачи экзаменов в универси­ тете». Диме основательно подпортили аттестат. Экзамены в университет Дима сдал лучше всех и был принят – с полупроходным баллом.

В1979 году Дима начал ходить в литературное объединение, которым руководила поэтесса На­ талья Рябинина. Вскоре она сказала, что ходит в университет только из-за Димы – пусть лучше Дима ходит в литературное объединение «Экс­ пресс», которым она руководит. В это литобъе­ динение ходили уже более взрослые люди. После смерти деда, В.С. Котова, мы с Димой совмещали весеннюю сессию с работой в саду: работали с 6 утра до 6 вечера, а затем до 11 часов готовились к экзаменам (в тот год, когда Дима поступил в университет, я тоже поступила в ВЗФЭИ). Наша семья имела небольшой бюджет, а жили мы в коо­ перативной квартире, за которую платить нужно было гораздо больше, чем за казённую. Поэтому овощи и ягоды выращивали на садовом участке. Часть яблок Дима продавал на базаре, чтобы за­ работать на обувь и одежду для нас.

Университетский диплом Дима получил с ин­ тересной опечаткой: «Горд Челябинск». Диме вообще везло на опечатки. По окончании уни­ верситета он был принят в комитет по радио и телевещанию с записью «стенографист на время декретного отпуска».

Вгоды учебы Дима дружил с одной девушкой.

Дмитрий Кондрашов 199

Когда он сделал ей предложение, то получил в ответ: «Как запасной вариант сойдёт!». Дима мягкий человек, но с принципами. «Мама, она оскорбила меня и даже не заметила этого. Я её ни словом, ни делом не хочу оскорблять, но и за­ пасным вариантом я не хочу быть. Выходит, что она не любит меня, но может выйти замуж только для того, чтобы остаться в Челябинске. Родятся дети. А она возьмёт и влюбится в кого-то и уйдёт к нему вместе детьми. А мне остаётся только одно

– платить алименты. Я своих детей хотел бы сам растить».

Он тут же уволился из комитета по радио и те­ левещанию и уехал работать в г. Миасс в газету «Миасский рабочий» корректором, комментируя свой переезд так: в Миасс ей не захочется. Вер­ нулся в Челябинск только после её замужества. Отпечатал всю её дипломную работу на своей печатной машинке. Когда у неё уже было двое детей, она призналась Диме, что cморозила глу­ пость в тот давний час.

В1989 году Дима был на съезде молодых поэтов. Два или три его стихотворения были напечатаны во 2-м номере журнала «Юность» за 1990 год.

Вавгусте 1991 года Дима ездил в гости в Ленин­ град к другу (познакомились они летом 1990 года, когда вместе – через чердак – проникли в театр на Таганке, чтобы посмотреть спектакль по пьесе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»). Возвратился

Д.К., 2006 г.

200 Дмитрий Кондрашов

Д.К., место упокоения

к своим троюродным тётушкам в Люберцы 19-го августа. От них Дима узнал про путч, про танки около Белого дома. Дима позвонил поэтессе На­ талье Рябининой (той, что когда-то руководила в Челябинске литобъединением «Экспресс», но уже давно жила в Москве) и её мужу. Принял ванну, надел чистое бельё и пошёл умирать, за­ щищая Белый дом.

Нам с Димой пришлось пережить и увольнение по сокращению, и работу в киоске «Вечерний Че­ лябинск». Затем мне предложили преподавать шахматы в гимназии № 76, а Диме – работать корректором, а потом и корреспондентом в газете «Лидер». К этому периоду в жизни Димы отно­ сятся многие стихи...

От первого инфаркта его спасли. От второго – нет.

В. Кальпиди о Д.К.

Д.К. дожил до таких лет, когда почти всем во­ круг стало бесповоротно ясно, что ничего из него не вышло. О том, что из него ничего не выходит, думали почти все его знакомые. Явно или тайно, но думали, а некоторые даже знали. Я, во всяком случае, так думал, и сейчас рудиментарная уве­ ренность в этом кружит в моей голове. Но я уже догадываюсь, что Д.К. прожил изумительно свою жизнь. Не чужую и общую (как часто водится), а свою. Деловое общение с ним всегда было ка­ тастрофой: сроки рушились, качество хромало.

Помню, как он просто запорол мне корректу­ ру первой «Антологии современной уральской поэзии», «позабыв» прочитать чуть ли не треть книги. Но я продолжал «иметь с ним дела», по­ тому что он был свой. Классический тип гениаль­ ного русского читателя, иногда перебегающего во враждебный стан писателей. Потому что, со­ гласитесь, читатели и писатели – враги. Один раз, сидя у меня дома, он откровенно рассказал, что вот сейчас влюблен в женщину, что у нее есть ребенок, что она его не любит, но он дал себе и ей слово, что станет содержать ее небольшую се­ мью, ничего не требуя взамен и любя ее на рас­ стоянии, и поэтому ему сейчас очень нужна под­ работка. Я смотрел на него и думал, что у него с собственным-то «содержанием» не всё гладко...

Это была совершенно достоевская ситуация. Литературные штампы поведения порой переси­ ливали в нем реальность. Это в простонародье и называется интеллигентностью. С другой сторо­ ны, Д.К. изумительно сплетничал – вдохновен­ но, с фантазией, по-гоголевски, зло, но почти не оскорбительно, что, кстати, большая редкость...

Критическую массу стихов, чтобы стать поэтом, т.е. чтобы необратимо повлиять на свою судьбу, а через это и на судьбы других, он недобрал. Он ее попросту не написал, всё время попадая в сюжет из Альбера Камю, где человек до идиотизма (до идеальности) шлифовал первую фразу задуман­ ного им романа, так и не двинувшись дальше неё. У Д.К. были проблемы с идеальностью: он думал, что это величина постоянная, а она всегда – до фривольности временная. С другой стороны: та­ лант придает существующим банальностям блеск

иновизну. А гениальность генерирует новые ба­ нальности. Д.К. готов был до блеска начищать свои фразы, за блеском не замечая, что их уже кто-то надел, как башмаки, и ушел.

Своейнесуразностью,возмутительнойнегениаль­ ностью (а ведь должно было быть наоборот!), сво­ им детским восторгом перед взрослыми вещами

ивзрослой неповоротливостью перед собствен­ ной детскостью Д.К. добавлял в мою, например, жизнь фрагменты достоверности. Определенно двигаясь в никуда, сваливаясь в хаотичное пике, Д.К. между тем всегда выравнивал свой полет и делал это неизящно, но убедительно, пока эле­ ментарная физика не отменила его как человека, выведя за пределы даже мнимых чисел. Мы так скучаем по Д.К, так скучаем, что порой кажется, что все происходящее без него не настолько ре­ ально, насколько должно быть таковым. Д.К. про­ ходил по Челябинску красной нитью. Проходил на грани вкуса, на грани фола, на грани... В Челя­ бинске обязательно поставят памятник поэтам – всего несколько фигур, одна из которых, в очках, будет стоять на одном колене, тщетно пытаясь за­ вязать шнурок на растоптанном ботинке...