ЭНЦИКЛОПЕДИЯ УПШ

должна была послужить тем же, чем для Севе­ рянина был эгофутуризм – трамплином к славе. Более близким аналогом был «Интернационал», с гражданскими стихами Ройзмана, тонкой ли­ рикой Крутеевой и то похабными и хулигански­ ми, то сверхкультурными вплоть до античных и библейских тем стихами Димы Рябоконя. Гению был необходим фон, и мы им добровольно стали

– Андрей писал постобэриутские абсурдистские четверостишия, я сочинял угрюмые, перегружен­ ные метафорами и довольно корявые городские элегии, а Алексей нашел себя в легковесной буль­ варной манере Игоря Лотарева, которую мы на­ зывали «стихи для девочек». Синтез типа эстетик. (бульварной, кстати, не метафора). Лето, а точнее август 1990 года, прошел на скамейках сквера По­ пова, под столетними тополями, которые теперь спилили. Лето было холодным, мы мерзли, но почему-то было нужно сидеть там, стреляя сига­ реты у прохожих и заключая пари – кто даст при­ курить, а кто нет. Проголодавшись и захолодав, бежали в гастроном на Толмачева, где на втором этаже в кафетерии давали кофе со сгущенкой и бутерброды с докторской колбасой. Если денег не было, – пирожки с повидлом за пять копеек. При­ носили свежие стихи, обменивались соображени­ ями. Андрей в наших летних посиделках в сквере не участвовал – мама, папа, сад-огород. Наши с Лешей семьи были неполными. Отсутствие от­ цов придавало детству какой-то послевоенный оттенок и в юности изрядно объединяло. Сейчас я думаю, что стихи неамбициозного Андрея были намного интереснее наших, но он, к сожалению, утратил интерес к поэзии.

«Интернационалу» «ЭССЭ» подражало еще и в издательской деятельности – мы печатали на ксероксе сборнички группы и шкурно продавали лицеистам по 20 копеек. Кроме того, мы ходили в два литобъединения одновременно, и там, и там составляя ровно половину участников. Первое, при Дворце пионеров, вел Яков Андреев, хоро­ ший поэт решетовского склада, вторым, при ДК автомобилистов, руководил Геннадий Винтер, писавший стихи в совсем другой манере, близ­ кой, если мне не изменяет память, к метаметафо­ ристам. Яков Борисович умер в 1997 году, а Гена еще в начале 90-х эмигрировал в Германию. В ДК автомобилистов ходила ехидная Юля Ново­ селова, поэтому обсуждения стихов там проходи­ ли гораздо интереснее, чем во Дворце пионеров. «Интернациональщики» были старше лет на де­ сять и казались небожителями, и мы таскались к «младоинтернациональщикам» пить чай с сушка­ ми в редакцию упишной газеты «За индустриаль­ ные кадры» – к поэтам Саше Зиниграду (живет в Израиле) и Мише Выходцу (живет в Екатерин­ бурге), писавшим тонкие, игровые, гениальные стихи. Где-то там же, в УПИ, уже тогда обретался

Олег Дозморов 101

и Максим Анкудинов, но с ним мы познакоми­ лись позже, в 1992 году на фестивале «Вавилона» в Москве.

После окончания лицея Алексей заявил, что вы­ ходит из группы и начинает сольную карьеру. Мы

сАндреем опечалились, но что было делать. Наш товарищ решил выйти на новый уровень и гото­ вился поступать в Литинститут. Творческая его манера круто изменилась по этому случаю. Сере­ бряный век и прочие виньетки были отправлены в отставку: Леша штудировал сборники уральских официальных поэтов – Сорокина, Шкавро. Рас­ чет сработал – творческий конкурс был пройден, но тут незадачливого абитуриента неожиданно забрали в армию. Лешины стихи лицейской поры я помню наизусть, они очень талантливы.

Я пишу об этом просто потому, что больше ни­ кто об этом не напишет. По той же причине хочу описать другой важный биографический момент (остальное либо уже описывалось в других ме­ стах, либо содержится в справке и добавить мне нечего, либо требует отдельного разговора, к ко­ торому я еще не готов) – знакомство с поэтом Виктором Смирновым, которое на меня сильно повлияло. Стихи Виктора я впервые прочел в 1991 году на филфаке УрГУ, мне их дал Анатолий Фомин, Витин однокурсник и, между прочим, за­ мечательный поэт, о котором тоже нужно бы на­ писать. Так вот, это были четыре рукописных по­ этических книги, переплетенные в ледерин, фор­ матом А4, написанные от руки, перьевой ручкой, фиолетовыми чернилами. Книги существовали, по словам Толи, в четырех или пяти экземплярах, розданных друзьям, причем раз в несколько лет автор требовал их себе обратно, вносил правку разноцветными чернилами и возвращал владель­ цу. Названия книг и даты завораживали – «Ми­ тилена» (1977–79), «Луне по обету» (1980–81), «Сирень» (1982–85), «К Цинтии» (1986–89),

позже к ним прибавился «Соляной столб» (1990– 95) и «Bronze» (1996–2001). Таким образом, это было полное собрание сочинений Виктора, «ко­ торое всегда с тобой». Это был настоящий самиз­ дат. И это были удивительные, изумительные стихи – как будто выпавшие откуда-то из XVIII века, архаичные и свежие, с живым и необрабо­ танным языком, а главное музыкой. Совершенно не уральское исполнение и не по-уральски долгое культурное эхо. Так в Екатеринбурге тогда не пи­ сал никто. И сейчас не пишет. Виктор нигде не печатался и не стремился к этому, работал учите­ лем русского языка в школе, а жил, как оказалось, рядом со мной – на Первомайской, за огромным,

сколоннами и с портиком, сталинским зданием бани, которое, по легенде, вызвало возмущение Маленкова, которого провозили мимо, и послу­ жило причиной начала строительства хрущевок. Там, на кухне смирновской однушки, где была

102 Олег Дозморов

Виктор Смирнов

втиснута чудесным образом кушетка, в 1993 году я выпил водки, закусил гречневой кашей с салом и вышел под дождь другим человеком, с пятью рукописными книгами Вити (выпросил!) и пода­ ренной зеленой «Станцией Жизнь» Решетова.

Виктор – обаятельнейший человек, внешностью напоминающий артиста Буркова, говорил язы­ ком переписки Пушкина с Вяземским, со всеми этими «душа моя», «жив курилка» и «на корот­ кой ноге». Себя он называл байбаком. Стихотво­ рения – пьесами. Это не было стилизацией или

манерностью – Витя там, в том времени, живет. Каждый раз, когда я к нему приходил, он дарил мне какую-нибудь книгу – Шкловского, Эткин­ да, Гаспарова, мотивируя тем, что у него нет ме­ ста, а перечитывать уже не будет. Представьте, что это значило для нищего второкурсника фил­ фака! Это была какая-то арзамасская, домашняя

ипо-настоящему родная атмосфера стихотворче­ ства – с дружескими посланиями, посвящениями, эпиграммами, элегическими и прочими затеями, но не слащавая, а вплоть до барковых соленостей. Витя,вотличиеотмногихимногихпоэтов,никог­ да не говорил о гонорарах, издательствах, перево­ дах, печатании, непечатании, толстых журналах, о том, как кто устроился, вообще о литературнобытовой стороне, об этих литераторских гнусно­ стях и соблазнах. Это был урок отсутствием уро­ ка. Витин дом около общественной бани с порти­ ком был (сейчас он живет в другом месте) домом культуры, разговоры и стихи под его крышей

– Древней Грецией, родиной поэтов. Первым че­ ловеком, наизусть знавшим Батюшкова, которого я встретил, был Виктор (вторым, через несколько лет, стал Борис Рыжий). Витя никогда не выду­ мывал себе мужских доблестей и тем разительно отличался от суперменства свердловских поэтовфилологов. Он не ломал столешниц ударом руки, не прыгал на спор с третьего этажа, никогда не служил в дисбате, но всегда искренне восхищал­ ся подвигами других, тушевался и заранее словно исключал себя из соревнования. Он тот, кто есть,

– школьный учитель и поэт божьей милостью. Стихи бывают сильные, слабые, талантливые, не­ отразимые – Витины обворожительны, как сказа­ но о другом, очень важном для него поэте, «как первый день творенья». К сожалению, до сих пор издан только «Соляной столб», а две куцые журнальные публикации не дают представления о масштабе и обаянии этого драгоценного поэта. Высокое, тютчевское дилетантство.

Где бы я ни жил, я живу на улице Первомайской

ииду под липами от Вити Смирнова домой, и в голове крутятся его стихи...

Дмитрий Долматов

Долматов Дмитрий Анатольевич (11.11.1970,

Пермь – 20.10.1991, Ленинград). Поэт, художник, представитель молодого поколения «пермской новой волны». Сын Татьяны Петровны Долмато­ вой и Анатолия Афанасьевича Долматова. Учил­ ся на филфаке ПГУ. Начинающий арт-критик, автор проекта литературно-художественного журнала «Магазин «Детский мир». В 1988–89 гг. один из пермских участников неформального движения питерских «митьков» (вместе с Е. Чи­ чериным и С. Стакановым). Трагически погиб и похоронен под Ленинградом. Автор посмертно изданной книги «Стихотворения» (Пермь, 1992, 1000 экз.), с которой была начата серия «Клас­ сики пермской поэзии». Стихи публиковались в газете «Молодая гвардия», в журналах «Урал», «Уральская новь». Участник АСУП-1.

Филологическая маркировка стихов Д.Д.

Традиции, направления, течения: романтизм,

дадаизм, примитивизм, соц-арт, метаметафоризм, постмодернизм.

Основные имена влияния, переклички: В. Каль­ пиди, В. Дрожащих, В. Хлебников, Д. Хармс и обэриуты, А. Еременко, питерские «митьки», группа «Браво» и т.д.

Основные формальные приемы, используемые автором: словесная игра, пародийность, инфан­ тильность, остранение, карнавальность.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

радость жизни (свежесть, рождение, весна, влю­ бленность, капель, ветер, тарарам, солнце, ангель­ скаяхлопотня),игротека,ироничноперелицован­ ные образы высокой поэзии, большой культуры и хрестоматийной советской истории.

Творческая стратегия: наследование достиже­ ний «новой волны», игровое присвоение «взрос­ лого» культурного пространства сквозь «филь­ тры» неофициальных, постандеграундных поэти­ ческих течений.

Коэффициент присутствия: 0,44

103

Продолжение не следует В. Кальпиди о Д.Д.

Детство – Отрочество – Юность. Солнце – Пол­ люции – Смерть. Дмитрий Долматов был обыч­ ным среднеталантливым мальчиком, писавшим неплохие стихи (трудно было писать плохие в том окружении, в каком он рос), плохо рисовав­ шим, не сногсшибательно танцевавшим брейк и всегда носившийся с ужасно не оригинальными идеями самореализации. Главным же было не это, а то, что он был необратимо (как вскоре выясни­ лось) молод и умел всеми этими перечисленными выше «отходами жизнедеятельности» наполнить свою жизнь до отметки счастья, которое пенной шапкой накрывало постоянно переполняющийся сосуд недодуманного и недоделанного им. Ждите отстоя пены! Ждите отстоя счастья! Ибо счастье

– отстой. Что вряд ли! Его двадцатилетняя жизнь не должна быть рассказанной, она должна быть продолженной. Но этого не случится уже никог­ да. Нам остался для обозрения сброшенный хвост шмыгнувшей в расщелину ящерки, а что это была за ящерка, куда она бежала и зачем, – уже не узнать. И вот перед нами этот хвостик, который мы электрическими импульсами своей памяти заставляем вздрагивать и даже шевелиться. А это, братцы, смертная скука... нам зачем-то нужная. Отцом Д.Д. был известный пермский фотограф

Д.Д., один из последних снимков, 1991 г.

104 Дмитрий Долматов

Детство

Анатолий Долматов, который, впрочем, рано ушел из семьи, образовав новую, но связи с сыном не потерял, за что честь ему и хвала (что опять же вряд ли). Мать Д.Д. – красавица Татьяна Петров­ на Долматова сделала в те последние имперские годы из своего дома приют для гуманитарной шоблы, которая, напялив на себя маску поздне­ советской богемы, способна была любой при­ ют превратить в притон (такова уж ее планида). Справедливости ради, скажу, что в начале почти всякой алкогольной сходки случались и вполне любопытные брифинги, импровизации, инфор­ мационные паузы (паузы с точки зрения основ­ ной цели собрания), что же касается качества информации – там эта «осетрина» била хвостом первой своей свежести, и Д.Д. брал ее прямо из рук В. Дрожащих, В. Остапенко, А. Парщикова, Г. Перевалова, А. Воха, О. Новоселова, И. Копнин­ цева, Ю. Беликова, В. Смирнова, Ю. Чернышева, А. Королева, В. Кальпиди и пр., и пр. В школе Д.Д. учился средне. Хотя в университет после ее окончания таки поступил. Но ненадолго. То ли он его бросил, то ли его выгнали, но после свобод­ ного плавания в тусовке, митьковских понтов, делания журналов, которым никогда не суждено было увидеть свое рождение, и сумасшедшего ге­ нерирования неоправданных надежд у всех и на всё (что, согласитесь, как минимум немаловаж­ но), ушел в армию. Думаю, что армия сформиро­ вала в нем чувство «неудачника». Я почти уверен, что он вернулся оттуда для того, чтобы погубить свою молодость: он не хотел приобретать профес­ сию, он не знал и не желал знать, что это такое в принципе. Он любил бездельничать, изображая творчество. Гуманитарное творчество – в основе своей образец безделья. А уж если ты это творче­ ство изображаешь, то, значит, ты способен про­ изводить только мечты. А если ничего не делать для осуществления мечты, то она из нежной лю­ бовницы быстро становится смертельно опасной сукой с трупным запахом изо рта. Правда, Д.Д. писал стихи с какими-то яркими вспышками ори­ гинальности, но при этом (как ни странно) очень уж несамостоятельные. Последнее не было замет­ но его сверстникам только потому, что источни­ ки, откуда Д.Д. черпал форму/содержание, сами еще в то время не приобрели статуса «фамильной гордости». Большинство людей губят свою моло­ дость. Это истина. Но в определенный момент де­ лают скачок в другую «возрастную страну», при­ чем чаще всего незаметно для себя. Но некоторые из тех, кому выпала участь быть счастливым и дарить счастье другим (ибо настоящее счастье не может быть неподаренным) так начинают усерд­ ствовать в уничтожении своего дара, что энергия, выделяемая при этом, уничтожает сам источник. Таков расклад. «Поэты – носители (в лучшем случае – хранители) некой информации. И это не

их достоинство, а их миссия. В чайнике заварива­ ют чай. В поэтах заваривают тайну. Но сами они

– чайники...» – эти мысли я лично пытался втол­ ковать Д.Д. в одном из разговоров. Уверен, он это понял. И вроде бы перестал думать, что сам факт писания стихов выводит его за рамки обычного парня. Но с другой стороны, что может даже под­ робно понятая/принятая мысль против много­ летней коллективной практики дураковаляния? Чаще – ничего. С третьей стороны, я отдаю себе отчет в том, что практически ничего не знал о жизни Д.Д. и продолжаю ничего не знать. Знаю, например, что дружил он с покойным Е. Чичери­ ным, С. Стакановым. Дружил с вдвое старше его художником В. Остапенко. Последний вообще обладал талантом дружеского общения – щедро­ го не по-уральски. Здесь Д.Д. повезло. Не повезло в другом. Влюблялся он неудачно. Девушки его не ценили. Не чувствовали в нем надежность. На­

дежды чувствовали, а их надёжность – нет. И в этом проявлялось их знание жизни, выдаваемое ими же по глупости, разумеется, – за мудрость. Барышни вообще взрослеют раньше своих кава­ леров, а те, кто не взрослеют, вскорости теряют четкие половые очертания. Короче: Димка как-то быстро погиб. Я до сих пор не знаю, как это про­ изошло. По одной версии, его сбила электричка где-то под Ленинградом, вроде как недалеко от Комарово. А недавно я услышал, что он сам прыг­ нул под поезд в ленинградской подземке. Мне кажется, Д.Д. был стартовым выстрелом «профу­ канного пермского поколения» (не потерянного, а профуканного). Он был первым, кто так ярко не состоялся, и в этом была и есть его состоятель­ ность. Чужая смерть – всегда смерть вместо тебя. И молодые тайно благодарны своим рано умер­ шим сверстникам за кажущуюся жертву. Впро­ чем, так оно и есть.

106

Инна Домрачева

Домрачева Инна Борисовна родилась в 1977 г.

Окончила Уральский государственный универ­ ситет (2000). Работала журналистом. Печата­ лась в журналах «Волга», «Урал», «День и ночь». Участница семинаров молодых литераторов в городе Липки в 2008 и 2009 гг. Резидент товари­ щества «Сибирский тракт». Участник АСУП-3. Воспитывает сына. Живёт и работает в Екатерин­ бурге.

Филологическая маркировка стихов И.Д.

Традиции, направления, течения: постакмеизм,

наследование традициям условно называемой «женской» поэзии.

Основные имена влияния, переклички: А. Ахма­ това, Л. Лосев, из современной «женской» поэзии вспоминаются В. Долина, А. Русс, В. Павлова, В. Полозкова.

Основные формальные приемы, используемые автором: стремление к твёрдости, лаконизму и классической завершённости, внезапность пря­ мого, личного высказывания, самоирония, анти­ теза, трансформация фразеологизма.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

поиск наглядной детали для спасения от окру­ жающего хаоса, попытка его структурирования, метафора «обороны» и «спасения», дорога и воз­ вращение, деперсонификация страха как способ его преодоления, кокетливая демонстрация лич­ ной драмы как боли.

Творческая стратегия: построение новой игро­ вой модификации современной гендерно ориен­ тированной лирики, основанной на личностных противоречиях; вызов и эпатирующее отрицание как способ замаскировать незащищённость – и неожиданная демонстрация этой незащищённо­ сти как безотказно действующее средство. Види­ мое сбрасывание с себя обязательств как акцен­ тирование внутреннего долга.

Коэффициент присутствия: 0,46

Автобиография

Я принадлежу к поколению, жадному до печатно­ го слова, к поколению, которое читало классиков уже потому, что библиотечную книгу все равно придется отдать после прочтения, а подписные издания дома есть всегда. Книга присваивала нас, а мы далеко не всегда могли присвоить книгу.

Когда появилась возможность читать произве­ дения в электронном виде, я впилась в нее, как банальная метафора в намозоленную память. По­ тому что мне до сих пор хочется взять в ипотеку книжный магазин. Хотя бы небольшой, на тричетыре тысячи томов.

Однако читать с электронных устройств поэзию

– это все-таки не то. Поэзия оставляет слишком много воздуха, который необходимо заполнить шуршанием страниц, запахом типографского клея, тихим скрипом распадающегося надвое книжного блока и дорогим, белым, но ни в коем случае не мелованным снегом полей.

Единственное, что может побороться с осязанием поэтическойкниги–этозвук.Ясдетствастрастно хотела петь. Петь от восторга, петь в знак любви и приязни, петь, делясь. Но не сложилось, болезнь развела слух и голос по разным углам. Правда, во сне я до сих пор иногда пою… Вышло так, что меня воспитала библиотека.

Мама была занята своей ответственной работой

И.Д., август 1978 г.

во «Внешторгиздате», а папа слишком уважал чу­ жую внутреннюю территорию. Впрочем, я до сих пор люблю говорить на разные голоса и бешено радуюсь, когда мне удается что-то из «мужской работы». А женскую – не люблю. Хотя умею.

И все-таки главным моим педагогом была би­ блиотека. У нас дома не принято было говорить о пережитом и прочувствованном, а вне семьи не оказалось никого, кому бы я позволила слушать. В сущности, у меня не было выхода, кроме как на­ чать писать. Но до этого оставалось еще несколь­ ко сотен книг.

Разумеется, первым учителем стал Владислав Петрович Крапивин. Учитывая план по выпуску детской литературы, который именно на нем де­ лало главное издательство Среднего Урала с гор­ дой непечатной аббревиатурой, вариантов у меня не было. Из того, что попадало в библиотеки в достаточном количестве, он был едва ли не един­ ственным читабельным автором.

Потом я научилась втираться в доверие к библио­ текарям, а чуть позже книжный рынок России (уже) захлестнуло, и возможным стало добыть что угодно. Однако к этому времени я уже безна­ дежно верила в Человека.

Меня ледяными гвоздями продирает по спине от эпизода в «Бессильных мира сего» Бориса Ната­ новича Стругацкого:

«– Он замечательно умеет ненавидеть.

–Значит, ваш сэнсей и ненависти учит тоже?

–Сэнсей никого и ничему не учит. Он только от­ крывает ворота.

И.Д. с мамой, Бертой Георгиевной, сентябрь 1980 г.

Инна Домрачева 107

Отец, Борис Домрачев, во время срочной службы в СА

–Как-это-как-это?

–Человек смотрит и видит: перед ним забор. Или даже – стена. Каменная. А сэнсей говорит: вот дверь, отворяй и проходи…

–Ну?

–И человек проходит.

–А как же ненависть?

–Он вошел не в ту дверь. Это была ошибка.

–Сэнсей ошибается?

–Да. И не так уж редко. Он дал Гришке «Амери­ канскую трагедию», а Гришка вместо этого про­ чел «Путешествие на край ночи».

Насколько точно и насколько страшно! Интересно, в какой степени эти строчки продик­ тованы виной и жалостью? Мы, его невольные воспитанники, шли к двери в лето и не запасли теплой одежды для сердца.

Поколение детей, выросших на книгах Крапиви­ на и Стругацких, всю жизнь ищет идеальных себя и идеальное вокруг. И не находит. «Такими стали твои мальчики, Владислав», – упрекает любимо­ го писателя поэт Алексей Сальников, живописуя омерзительно пьяных, матерящихся слесарей. Под изящным выстебыванием, таким естествен­ ным для Сальникова, отчетливо слышен голос ребенка, оскорбленного несовпадением жизни с книгой.

И я тоже ищу. И я – жалуюсь. И я болею тем, что не могу противостоять всеобщему скотству и ско­ тую вместе со всеми.

А про личное я не буду, ладно? Читайте тексты, там все есть. Если масштаб меня изменится, и ста­ нет важным цвет эмалированного ведра, в кото­ рое соберут ошметки (впрочем, мое ведро будет, увы, максимум пластмассовым), об этом найдет­ ся кому рассказать.

И.Б. с товариществом поэтов «Сибирский тракт»

P.S. Как автор, пишущий поэтические тексты, я, очевидно, должна назвать и учителей из числа поэтов. Однако мне кажется, что поэтика всегда пьет из множества источников, главное – что от учителя воспринял сам человек, его сущностное, нравственное, если угодно.

На поэтическом семинаре фонда СЭИП в пан­ сионате «Липки», куда я, приехав впервые, при­

везла самые в своем тогдашнем понимании яркие, самые речевистые, самые слэмовые, по сути, тек­ сты, редактор журнала «Арион» Алексей Давидо­ вич Алехин сказал:

–Да, с этим Вы вполне можете снискать популяр­ ность у определенной части публики… – шевель­ нул плечом, пронзительно глянул из-под очков:

–Но Вам-то нужно другое.

Владислав Дрожащих

Дрожащих Владислав Яковлевич родился в

1952 г. в Перми. Окончил филологический фа­ культет Пермского государственного универси­ тета. Автор четырех книг стихов: «Небовоскре­ сенье» (Пермь, 1992), «Блупон» (Пермь, 1992), «Твердь» (Челябинск, 2000), «Рифейские стро­ фы» (Пермь, 2004). Публиковался в журналах и альманахах «Урал», «Несовременные записки», «Пастор Шлаг», «Уральская новь», «Крест», «Лабиринт», «Антология тишины», «Юность», «Октябрь», «Золотой век», «Арион», «Дети Ра» и многих других. Лауреат Всесоюзного фестива­ ля поэтического творчества «Цветущий посох» (Бийск, 1989), премии им. Б. Полевого за лучшую публицистику и эссе (журнал «Юность», 1993). Соавтор сценария неигрового фильма режиссера П. Печенкина «Человек, который запряг Идею» («Новый курс», Пермь, 1993), который получил высшие награды международных и российских кинофестивалей («Гран-при» – Дъер, Венгрия, 1995; «Серебряный кентавр» – Санкт-Петербург, 1993; главный приз фестиваля в Иркутске, 1999). По стихам (сценарию) В. Дрожащих режиссе­ ром В. Наймушиным снят фильм «143-й вагон» («Арт-медиа», Пермь, 2008), ставший участником Международного фестиваля поэтического кино ZEBRA в Берлине (2008). Участник АСУП-1,2,3. Работает журналистом. Живёт в Перми.

Филологическая маркировка стихов В.Д.

Традиции, направления, течения: модернизм,

символизм, футуризм, сюрреализм, экспрессио­ низм, постмодернизм, метареализм (метаметафо­ ризм), барочность, визуальная поэзия, иронизм, соц-арт, философский концептуализм.

Основные имена влияния, переклички: А. Воз­ несенский, В. Хлебников, Б. Пастернак, О. Ман­ дельштам, В. Кальпиди, ранний Маяковский, А. Рембо, Б. Сандрар, Ф.Г. Лорка, обэриуты.

Основные формальные приемы, используемые автором: ассоциативный ряд метафор, нефигу­

109

ративный поток сознания, яркая избыточность образа.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

карнавализация образов культуры, игротека, син­ тетические фактуры, цвет, термальные состояния жара, кипения, сухости, небесная твердь, ангел, язык и поэзия.

Творческая стратегия: эстетическая оппозиция бытовому сознанию, мифотворчество в тексте. Динамика: стихи 1-го тома резко отличаются от текстов, опубликованных во 2-м, своей форси­ рованной экспрессией, широким тематическим диапазоном. Начиная со 2-го тома, «страстность» текста уходит на второй план, на первый выходят философские концепты, запечатанные в развер­ нутые метафорические конгломераты, поглоща­ ющие порой всё реальное пространство текста. В 3-м томе этот стиль начинает изживать себя, но при этом не обнаруживает дальнейшие возмож­ ности для развития.

Коэффициент присутствия: 0,7

Секунду назад

(автобиографические записки)

Чугунная дева

С первых моих нежных лет наилегчайше воздуш­ ной, подвижной средой моего существования и врастания в жизнь была старая Пермь с безуко­ ризненной булыжной разметкой улиц. Через квартал театральный сквер с детской площадкой и скульптурой моей ровесницы в натуральный рост – чугунной девочки со сферическими, от из­ бытка собственного чугунного детства, щеками, отполированными ласковыми ладошками юных горожан, щебечущими ласковыми колоннами, нежными поколениями канувших в безвестный камский туман; тогда я еще умел по секрету пере­ говариваться с ней, моей ровесницей и собеседни­ цей – на неизвестном языке, тайком от взрослых. Циклопический рев трамваев за углом поднимал все выше к облакам и сносил над городом шеле­ стящую стаю голубей – широким воздушным парусом, над центральным гастрономом, «побе­ дами» на шумном уличном перекрестке, над от­ точенной стереометрией жестов милицейского регулировщика, словно забывшего гражданский фрак симфонического дирижера в театральной гримерке неподалеку, над свистящей голубят­ ней на крыше флигеля в нашем дворе, снова над гастрономом, неутомимым регулировщиком и размашистыми кристаллическими кустами си­ рени, застывшими, как немая сцена в соседней каменной опере, над маленькой недвижной девой с улыбкой на почти зеркальном чугунном лице

110 Владислав Дрожащих

На руках у мамы

и где-то высоко-высоко надо мной, трехлетним, стоящим вровень и рядом с ней.

Подземка

Каменная тетрадь старинных кварталов в безуко­ ризненную арифметическую клетку раскрыта была для меня на странице Кирова, 58, с заглав­ ной двухэтажной буквой нашего дома, наполови­ ну каменного, наполовину деревянного, как рань­ ше строили.

Пермская история не уходила из окрестностей на­ шей ограды: напротив – двухэтажный каменный особняк известного купца, лесопромышленника и пароходчика Павла Жирнова; рядом, где-то под нами – бывший подземный гужевой путь, постро­ енный в XIX веке местными купцами. Проложен он был, с подземными складскими ответвления­ ми и ходами, через весь город – от загородного сада до пристаней на Каме.

Один из карманов этой подземки, глубокий под­ вал, располагался прямо под нашим домом. Такие же сооружения горбатились кирпичными свода­ ми под соседними домами.

Родная тетка по прозвищу Кока подрабатывала в овощном магазине за ближним углом на сорти­ ровке картошки в холодном подвале с тусклым освещением. Однажды в полутемном коридоре нашей коммуналки на первом этаже она подвела меня к огромной дыре, пробитой в стене под умы­

вальником, – ход вел в сырую бездну подвала. Кока зажгла наспех сооруженный факел и со сло­ вами «смотри сюда» высветила мрачный провал в стене. Я нагнулся и скоро в колыхании теней увидел рыжевато-белесое чудище, идущее прямо к нам из темноты. По виду – непомерно рослый хомячище с красноватыми глазами, а в них сле­ зились и кривлялись маленькие огни. Зверище на высоких тонких лапах и величиной с собаку медленно и слепо двигалось на огонь. Тетка зага­ сила факел – видение исчезло. Возможно, старая гужевая дорога была связана с системой отра­ ботанных пермских шахт, а странные обитатели заброшенной пермской подземки могли выйти за километры от места своей лежки. Поближе к солнцу и библейскому шелесту камских вод.

Еще в детстве я утвердился: в подземной Пер­ ми существуют некие таинственные проявления и загадочные существа, выкликаемые огнем и усмиряемые одним прикосновением темноты.

Линза

Давно исчезло детство в кипящем кислыми щами человеческом улье, с тогдашними нехитрыми чу­ десами в потайном хаосе советской коммуналки: вместо цветного телевизора – пылающие голо­ вешки в печи, вместо скайпа – теткин самовар с зеркальными боками и парадной медальной гра­ вировкой царских выставок, в нем я корчил рожи самому себе. А заодно страшным дядькам из со­ седней ограды, гонявшимся за недорезанным хряком по нашему двору. Поддатому стиляге с тонкими усиками и горластой сверкающей тру­

Отец, Яков Иванович