ЭНЦИКЛОПЕДИЯ УПШ

питывающего литературный молодняк в Екате­ ринбурге, смотрится не как реализация проекта В. Кальпиди (хотя эти два проекта, безусловно, связаны), но как звено в цепи аналогичных про­ ектов в разных городах страны (деятельность Е. Прощина в Нижнем Новгороде, П. Настина в Калининграде и т.д.) и за ее пределами. Проектов сейчас, действительно, много, в том числе неза­ висимых от УПШ, как, например, издательская деятельность Е. Сунцовой в Америке или между­ народный конкурс русскоязычных авторов «Со­ гласование времен» в Германии, в котором в роли судей выступают и уральцы. Однако именно гео­ графическая привязка делает УПШ феноменом более чем узнаваемым и выделяет его на фоне всех остальных. Можно сказать, что сам миф о су­ ществовании УПШ уже стал достоянием истории большой литературы.

Учитель и культуртрегер в УПШ

Литературная школа – понятие довольно не­ однозначное. В классическом понимании, это нечто вроде литературно-художественного тече­ ния, фундированного эстетической общностью и единым представлением о векторе литератур­ ного развития. Насколько важна здесь фигура учителя, сказать сложно. Если мы отвлечемся от теоретизирования и возьмем живой литера­ турный процесс, то найдем в нем школы или то, что называют школами, как минимум двух типов, которые условно можно обозначить как автори­ тарный (учитель – ключевая фигура) и демокра­ тический (учителей практически нет). К перво­ му типу, например, относится «уральская школа драматургии», во многом определившая развитие современной русскоязычной драматургии и бук­ вально созданная с нуля Н. Колядой. Второй тип представляет, например, «ленинградская школа поэзии», которая как бы и не школа вообще, по­ скольку осознание эстетической и мироощущен­ ческой общности если и пришло к поэтам (скорее, оно пришло к исследователям, которые пишут об этом феномене, в виде идеи для исследования), то довольно поздно. Фигуры учителя как таковой здесь нет. Даже Анна Ахматова, обожествляемая одними и демонстративно не принимаемая други­ ми, не стала в художественном смысле предтечей ленинградцев. Только одной из предтеч.

УПШ в этом ряду уникальна тем, что роль учите­ ля здесь, во-первых, поделена между нескольки­ ми крупными поэтами, во-вторых, в целом ряде случаев совмещена с ролью культуртрегера. Учи­ тель – тот, кто дает знания о мастерстве и помога­ ет сделать первые шаги в литературе. В. Кальпиди в этом смысле не является универсальным учи­ телем для всех уральских поэтов. Воспитанием

Введение 11

молодых поэтов занимались или до сих пор зани­ маются Ю. Казарин, А. Санников, А. Застырец, В. Чепелев в Екатеринбурге, Е. Туренко в Нижнем Тагиле, Н. Ягодинцева, Я. Грантс, А. Петрушкин

вЧелябинске и области, В. Дрожащих в Перми. Их можно назвать учителями, но не для УПШ в целом, а для определенной группы молодых или уже не очень молодых поэтов. Некоторые из учи­ телей, надо отдать должное, добились блестящих результатов, таких как, например, «нижнетагиль­ ский поэтический ренессанс», о котором так мно­ го говорят в столицах. Тагил стал важной точкой на поэтической карте страны, благодаря усилиям Е. Туренко, вырастившего в поэтов Е. Сунцову, Е. Симонову, А. Сальникова, В. Корневу, Р. Кома­ дея, О. Мехоношину и др. Притом что тагильская поэзия вовсе не ограничивается только именами воспитанников Е. Туренко, там есть и Е. Мироно­ ва, И. Каренина, Е. Ионова и др. Однако Е. Турен­ ко – не только учитель, но и успешный культур­ трегер, поэтому имена его учеников в разговоре о нижнетагильской поэзии звучат чаще, чем чьилибо другие.

Не все учителя занимаются культуртрегерской деятельностью, только те, кому даны проектное мышление и талант лидера, а по сути менеджера

вобласти литературы. На Урале таких фигур не так уж и много, именно они развернули целый ряд масштабных проектов, связанных с формиро­ ванием поля современной поэзии.

Долголетний проект реализует В. Чепелев в Ека­ теринбурге, позиционируя его как проект автор­ ский и, действительно, внося сюда мощное автор­ ское начало (он так же, как и Е. Туренко, совмеща­ ет функции учителя и культуртрегера). Недаром столь значимым событием в поэтической жизни страны является ежегодное вручение премии «ЛитератуРРентген» (авторам до 25 лет).

Близка чепелевскому проекту в плане ставки на актуальность, но, без сомнений, представляет со­ бой отдельный проект деятельность А. Петруш­ кина, создателя интернет-проекта «Мегалит», куратора фестиваля «Новый Транзит», издателя и т.д.

Еще один заслуживающий внимания проект, только недавно запущенный и уже почивший без­ временно в Перми, был инициирован М. Гельма­ ном в рамках реализуемой им программы «Пермь

– культурная столица Европы». В Пермь был привлечен для активной деятельности (на долж­ ность главы пресс-службы «Музея современно­ го искусства PERMM») известный московский поэт и культуртрегер А. Родионов. Значимыми ежегодными событиями в Перми явились про­ ведение литературного фестиваля и вручение премии «СловоNova», судьба которых в новых конъюнктурных условиях довольно туманна. В любом случае, эти фестивали были яркими собы­

12 Введение

тиями в литературной жизни региона. Наравне с созвездием московских и прочих по географи­ ческой принадлежности мастеров словесности здесь выступала и молодежь (преимущественно уральская, хотя – не только).

Проект В. Кальпиди на фоне обозначенных выше наиболее региональный, сознательно ограничен­ ный только Уралом, и при этом наиболее широ­ кий по охвату территории и культурного поля: он не отделен от других проектов, но успешно их интегрирует. Региональное в нем не обознача­ ет провинциальное, наоборот, как мы говорили выше, обнажает универсальное. Как пишет Д. Давыдов, «по сути дела, проект Кальпиди пред­ ставляет собой утопию, но утопию четко проду­ манную. Кальпиди не столько предлагает видеть в уральской литературе “особый” регион, сколько борется с Центром за символический капитал, предлагая именно Урал считать “подлинным” Центром. Эта борьба позиционирований втягива­ ет в себя поэтов, в том числе (а может, и особенно) молодых»11. Культуртрегерская деятельность В. Кальпиди – не просто порождение и продвижение конкретных идей, но формирование литератур­ ной реальности в регионе. Культуртрегеры в та­ ком контексте оказываются важнее учителей, ибо учитель занят текстами учеников, а культуртрегер

– воплощением идей в жизнь, созданием феноме­ нов. Хотя на Урале, и нужно отдать должное реги­ ону, фигура учителя по-прежнему играет важную роль: ибо традиционалистское представление, что без текстов нет поэзии, здесь нерушимо.

Важно также отметить и следующее. Представ­ ление об УПШ во многом зависит от знаково­ сти идей и пассионарности их носителей. Куль­ туртрегеры на Урале, то есть те, кто порождает представления о реальности и форматируют ре­ альность под них, вполне пассионарны. Именно этим и объясняются, во-первых, живучесть само­ го проекта УПШ, во-вторых, его раскрученность и даже популярность (хотя всякий имеющий представление об истории литературы понимает, что перед нами не совсем школа и даже совсем не школа). Пассионарный заряд, вложенный в реа­ лизацию проекта, продолжает существенным об­ разом влиять на литературный процесс в регионе. Ставка на молодежь и практика литературных дебютов обеспечивают проекту и продуцируемой им картине мира несомненное будущее.

Эстетика и поэтика УПШ

«Для любителя стихов главное достоинство проекта Кальпиди – его свобода от какой-либо предзаданности»12, – со словами Д. Кузьмина сложно не согласиться: предзаданности в тек­ стах уральских авторов нет, нет вообще никакого диктата, регламентирующего выбор поэтической формы или особенности смыслопорождения. И что важно, практически нет никаких коллектив­ ных манифестов УПШ – только отдельные вы­ сказывания В. Кальпиди, в целом мифологизи­ рующие явление, но отнюдь не формулирующие четкую эстетическую платформу.

Попытки найти художественную общность в рам­ кахУПШ,темнеменее,предпринимались.Вчаст­ ности, можно привести показательное во многих отношениях утверждение Д. Давыдова: «Вообще, вне зависимости от того, испытывают уральские поэты влияние Кальпиди или нет, жесткость, спо­ собная даже создать впечатление цинизма, оказы­ вается чуть ли не характернейшей чертой совре­ менной уральской поэзии. Однако в этих рамках есть простор для индивидуальных авторских стратегий: от философско-почвеннической бру­ тальности Павла Чечеткина до скоморошеских вывертов Дмитрия Шкарина, от шокирующей откровенности Елены Тиновской до блатного сюрреализма Андрея Ильенкова»13 . Жестокость

идеструктивность в современной поэзии являют­ ся одной из наиболее распространенных и, боюсь, продуктивных форм самовыражения. Нельзя утверждать, что все поэты в УПШ используют прием «жесткоговорения», однако некую склон­ ность к деструкции проявляют многие. Может быть, это наиболее ярко представлено в творче­ стве самых молодых поэтов (например, В. Кор­ невой, Е. Вотиной и др.), ибо жесткость вообще присуща молодости. Хотя и зрелые авторы часто обращаются к этому приему.

Однако в случае утверждения деструкции как эстетической доминанты УПШ мы имеем и впол­ не конкретное смещение оптики, связанное с углом зрения субъекта: тот, кто хочет видеть де­ структивное в рамках феномена, увидит именно деструктивное. В то время как в УПШ, если раз­ бираться более тщательно, деструктивное имеет

иопределенный мировоззренческий противовес, связанный с религиозной картиной мира, акту­ альной для творчества очень многих авторов, в том числе тех, кто занимается «жесткоговорени­

ем». И это тоже не является ноу-хау УПШ, а ха­ рактерно для современной поэзии вообще. Помимо всего прочего, уклон в декаданс, прояв­ ляемый в апологии деструктивного, в том числе самодеструкции, более всего зрим и осязаем во втором томе АСУП, про который и пишет Д. Да­ выдов, однако уже третий том более лиричен (что, возможно, свидетельствует скорее о времени, в котором мы живем, и о культурной атмосфере, нежели о развитии самой поэзии). Лирический авангардизм, о котором часто говорит, например, К. Комаров, рассуждая об уральской поэзии14 , мне представляется наиболее подходящей фор­ мулой для определения каких-либо эстетических и поэтических (от слова «поэтика») доминант в словесности региона. Сюда подходят и предель­ ная искренность, и игровые эксперименты с фор­ мой, и та свобода от какой-либо предзаданности, прокоторуюговорилосьвыше,идажежесткостьи деструктивность. Да, «лирический авангардизм»

– формула опять-таки слишком расплывчатая, похожая на миф и отнюдь не является достояни­ ем только уральской поэзии, но пока именно она наиболее адекватно отражает ее специфику, если смотреть с точки зрения проекта В. Кальпиди.

Размытым формулам и «лица необщим выраже­ ньям» УПШ могла бы быть противопоставлена четкая региональная геопоэтическая стратегия, попытка сформировать которую, стоит отметить, некогда наблюдалась у В. Кальпиди, попробовав­ шего объективировать миф о «великой уральской литературе» и, действительно, применившего различные тактики противостояния Центру. Тем не менее, имея столь ощутимо маркированный региональный компонент в номинации, УПШ отказалась от педалирования своей уральскости именно в пространственных координатах худо­ жественных текстов. В этом плане мы также на­ блюдаем полную свободу: кто-то, подобно само­ му В. Кальпиди, находясь физически на Урале, про Урал практически не пишет или пишет эпи­ зодически, у кого-то место проживания и окру­ жающие локусы существенным образом входят в персональную мифологию, как, например, в слу­ чае Б. Рыжего. Отношение к Уралу также у каж­ дого поэта свое: от любви до ненависти, что и не столь важно. Процент уральскости текстов раз­ ных авторов, да даже текстов одного автора, если он еще находится в стадии активного творчества, оценить очень сложно, почти невозможно.

Для УПШ актуальна, скорее, не геопоэтика, но нечто другое, проявившееся достаточно поздно, если точкой отсчета брать непосредственно за­ пуск проекта, но вполне закономерно и логично,

Введение 13

если говорить о некоей культурной легитимации УПШ: ощущение поколенческой преемственно­ сти и живых дружеских связей между участни­ ками проекта, что также является определенным признаком школы. Так, у разных авторов мы мо­ жем наблюдать переклички на уровне поэтики: заимствование отдельных тем, образов, приемов и т.д. Например, предсказуемая борисорыжема­ ния в творчестве некоторых молодых екатерин­ бургских авторов или подражания В. Чепелеву

–у других. Некая поэтическая конвергенция осо­ бенно актуальна для тагильчан, которые помимо УПШ связаны между собой своей «школой» (на­ пример, мотивы сада у Е. Туренко, Е. Симоновой, Е. Сунцовой или гендерные смещения у Н. Старо­ дубцевой, Е. Симоновой, Е. Баянгуловой и т.д.). Но переклички и влияния – это тоже не самое показательное для УПШ. Манифестация тех или иных отношений между поэтами осуществляется в УПШ и более зримо, в частности с помощью жанра лирического послания и такого элемента заголовочного комплекса, как посвящение. Если брать все три тома АСУП, то очевидно, что удель­ ный вес посвящений в них растет. Причем посвя­ щений именно уральским поэтам.

Вот только самые очевидные из них (разумеется, список неполный):

1 том: Д. Бавильский – А. Парщикову, Р. Тягу­ нов – А. Еременко, Е. Ройзману, А. Фомин – Ю.К. (вероятно, Ю. Казарину), И. Сахновский – памя­ ти А. Башлачева.

2 том – А. Вдовин – О. Дозморову, Е. Изварина – Б.Р. (Б. Рыжему), Ю. Казарин – Е. Касимову, Б. Рыжий – Е. Тиновской, О. Дозморову, Е. Тинов­ ская – О. Дозморову, Р. Тягунов – Д. Рябоконю, А. Застырец – «на смерть Р. Тягунова», Н. Бол­ дырев – «читая И. Бродского».

3 том – А. Васецкий – Р. Тягунову, Я. Грантс – С. Ивкину, А. Маниченко, Е. Извариной, И. До­ мрачева – А. Пермякову, В. Дулепов – Ю. Каза­ рину, А. Кердану, С. Ивкин – Е. Симоновой, Е. Извариной, Ю. Казарин – О.В.Д. (О. Дозморову), И. Каренина – А. Нитченко, К. Комаров – А. Ко­ тельникову, В. Корнева – Е. Вотиной, Р. Крымов

–Д. Машарыгину, А. Кудряков – К. Комарову, А. Пермяков – И. Домрачевой, Н. Санникова – Е. Симоновой, Е. Сунцова – Е. Туренко, Е. Туренко

–Е. Касимову, Н. Стародубцевой, А. Санникову, О. Мехоношиной, А. Черкасов – А. Петрушкину, А. Сен-Сенькову, Н. Болдырев – «на полях книги И. Бродского», А. Застырец – на смерть Б. Ахма­ дуллиной, Е. Изварина – памяти Б. Рыжего.

Из приведенного видно, что если для первого тома характерны, скорее, посвящения знаковым

14 Введение

фигурам снаружи УПШ, еще не осознающей себя чем-то единым, то во втором и третьем такого рода посвящения отходят на второй план, вос­ требованными оказываются, например, посвяще­ ния классикам в виде их признания учителями, погибшим современникам, и наконец, «пере­ крестное опыление» внутри УПШ, позволяющее выявить группы поэтов, симпатизирующих друг другу и ведущих друг с другом какой-то свой диа­ лог, так что нередко поэты-современники даже становятся персонажами текстов, как, например, В. Корнева у М. Кротовой, В. Кальпиди у И. Бог­ данова, Д. Долматов у А. Колобянина, Е. Сунцова у Е. Туренко и т.д.

Разветвленная система посвящений свидетель­ ствует о том, что миф об УПШ, спроектирован­ ный В. Кальпиди, прочно входит в сознание самих представителей уральской школы, столь разных в своих художественных предпочтениях и практи­ ках, а следовательно, в тех или иных формах по­ степенно перевоплощается в саму реальность, в конкретное литературное явление, школу.

Персональные мифы и мифология УПШ

Говоря о мифах, то есть о представлениях, проду­ цируемых их носителями в тексты и затекстовую реальность, нельзя обойти еще один важнейший момент: значение персональных мифов для ми­ фологии УПШ, которой на данный момент как целостного феномена, конечно, не существует, но это лишь значит, что она находится на стадии ак­ тивного становления, а потому и взаимодействия с разными мифологическими образованиями.

Некоторые из персональных мифов уже сейчас являются значительными морфологическими структурами в рамках мифологии УПШ, как, на­ пример, мифы самого В. Кальпиди, связанные с его биографией, которая известна и неизвест­ на одновременно. По крайней мере, она – в том виде, в котором представлена на бумаге, – както сама собой распадается на набор сюжетов и полноценных баек (отсылаю к казалось бы исто­ рически конкретной, но при том весьма мифоло­ гизирующей книге А. Сидякиной «Маргиналы. Уральский андеграунд: живые лица погибшей литературы»15).

В частности, нельзя не заметить, что географиче­ ская матрица УПШ, получившая герметичное на­ звание «Уральский треугольник», – это именно креатив В. Кальпиди на биографической почве,

поскольку тот или иной период жизни поэта был связан с тремя уральскими городами: Пермью, Свердловском/Екатеринбургом и Челябинском. При этом, если разбираться, «Уральский треу­ гольник» как некая реальность УПШ не выдер­ живает критики: в тех же АСУП без труда най­ дем поэтов из Тюмени, Шадринска, КаменскаУральского, Кыштыма, не говорю уже о Нижнем Тагиле. Да и с определением географических ко­ ординат самого Урала не только у представителей УПШ, но и у многих серьезных исследователей – историков, культурологов, филологов и у самих географов – возникают проблемы: регион как бы расплывается по карте и собрать его по какимлибо признакам в единое пространство, имеющее четкие границы, практически невозможно. «Тре­ угольник» – звучит красиво и символически, то есть он вызывает массу культурных ассоциаций и во многом поддерживает миф о некоей аномаль­ ности региона, которая выражается в том числе и

вповышенной поэтической активности (чуть не написала «радиоактивности»). Но, повторюсь, миф о «треугольнике», даже при условии, что на­ званные три города являются некими центрами УПШ, увы, мало соответствует реальности.

Персональная мифология каждого автора – это некий набор сюжетов и масок, с помощью кото­ рого создается биографический фон творчества. Это очень важная составляющая поэтического мира, особенно если мы имеем дело с целостной жизнетворческой стратегией. Для УПШ единой стратегии нет, но, рассматривая и анализируя на­ бор персональных мифов уральских поэтов, смо­ делированных в текстах или зафиксированных

вокололитературном дискурсе, можно выявить определенную жизнетворческую тенденцию, со­ относимую с тем, что мы ранее назвали «уклоном

вдекаданс» в поэтических практиках. Не хочу спекулировать на очевидных случаях ранних смертей целого ряда уральских поэтов, достаточ­ но отметить, например, столь востребованную в УПШ маргинальность как способ социального позиционирования16, уходящий корнями в эпо­ ху декаданса и широко апробированный в совет­ скую эпоху с ее андеграундной культурой. Мар­ гинальность была некогда актуальна и для самого В. Кальпиди, о чем детально написано в книге А. Сидякиной, актуальна для многих культовых фигур поэтического андеграунда: я бы сказала, от Кс. Некрасовой, если бы проект В. Кальпиди был нацелен на исторические проекции до С. Мокши,

актуальна ныне и для молодежи. Отсюда, напри­ мер, апологетика алкоголя, девиантного поведе­ ния, различных форм ненормативной экспрес­ сии, установка на эпатаж и т.д. Отсюда целостная мифология жизни, скажем, Б. Рыжего, Е. Тинов­ ской, Я. Грантса, Т. Трофимова и др.

За старшими идут младшие, не всегда сознатель­ но подражая им, просто следуя тем же моделям поведения и усвоенной максиме: не бывает поэ­ зии без биографии, биографии поэта – без тра­ гедии или хотя бы драмы. Сравните, к примеру, авторские мифы Е. Тиновской и М. Кротовой (специально привожу яркие примеры):

Я выйду патлатая, злая, с порожним мешком Под низкое небо, висящее над головой, Минуя трамвай и троллейбус, отправлюсь

пешком

До дальнего бара на улице Пороховой. На улице Пороховой отпотел тротуар, Сугробы осели, ручьи подтопили гараж. Ширяет любовь неотвязная, как перегар.

И тянется жизнь безразмерная, как трикотаж.

* * *

Меня уронила скамейка, Меня растоптала земля, Расплющила узкоколейка, Трамвайным звонком веселя.

В меня влетел ветер из поля, Мной вытерся теплый газон, Навстречу мне вылезли воля И Публий Овидий Назон.

Отчаянно крепко и пылко Из горла выпрыгивал альт: Меня напоила бутылка, Мне лег на затылок асфальт.

Разумеется, не все поэты, причисляемые В. Каль­ пиди к УПШ, – маргиналы (например, совсем нельзя назвать маргиналом Н. Ягодинцеву или И. Аргутину), не все осознанно занимаются жиз­ нестроением, но человеку, знакомому с поэзией, сложно представить жизненную программу поэта без девиантных форм поведения, а потому имен­ но они в первую очередь приковывают внима­ ние публики, даже когда автор ничего такого не имел в виду. Это есть некий горизонт ожидания, который осознается всеми и по-своему програм­ мирует поведенческие сценарии поэтов. Может быть, именно поэтому поэзия в рамках УПШ не отклоняется существенным образом от практик искусства ради искусства, в том числе искусства по отношению к жизни, подразумевающего все ту же самую объективацию мифа реальностью.

УПШ в этом плане оказывается населена куль­

Введение 15

товыми персонажами, если подразумевать под культовостью некое тяготение к широкой извест­ ности, но без потери собственного творческого лица. Б. Рыжий – самый яркий пример такого персонажа. Миф жизни диктует условия прочте­ ния и интерпретации текстов, и хотя, например, Рыжих в искусстве уже много, то есть у каждого интерпретатора свой Рыжий, но общий каркас об­ раза у них наличествует, и он известен всякому, кто интересуется поэтом и его творчеством. Нуж­ но подчеркнуть, что УПШ как проект ничего не делает для взращивания культовых персонажей, они растут сами по себе, но все равно на пользу УПШ, и именно они во многом обеспечивают интерес к явлению за пределами узких кругов специалистов. Указанная тенденция наверняка будет шириться, то есть наверняка будет расши­ ряться круг культовых авторов на Урале. Их тек­ сты будут обрастать текстами уже о текстах или их авторах, а общая совокупность мифов создаст неповторимую мифологию УПШ.

Вот собственно мои наблюдения по поводу суще­ ствующей и несуществующей УПШ. Наверняка, эта проблема масштабнее, чем заявлено в данном эссе, т.к. перед нами – явление живое и склонное если не к развитию, то к определенному протеиз­ му. Ведь даже В. Кальпиди периодически меняет свои представления о том, что являет собой его детище. Сложность феномена заключается и в том, что УПШ – это миф В. Кальпиди, который находится одновременно на этапе моделирова­ ния и на этапе объективации в действительность (культурную и, так скажем, затекстовую), не­ кий инструмент который создается на глазах и уже работает. Действительность создает мифы, а мифы меняют действительность.

Юлия Подлубнова

уральской поэтической школы

Любая группа людей, превышающая числом полтора человека, – уже театр, уже пьеса, которая перетекает из комедии в драму и никогда наоборот. Сцена УПШ, мож­ но сказать, перенаселена. Но утверждать, что она пере­ селена поэтами, – недостаточно. Перед нами не поэты (величины непостоянные), а люди, иногда пишущие стихи по причине того, что это делает их «иными». И эта реальная или придуманная «инакость» наделяет их в свою очередь функцией «персонажа» – т.е личностью, активно взаимодействующей со своей ролью, в данном случае – ролью поэта. Одна из задач энциклопедии – внимательно промаркировать каждого из авторов, т.е. вытащить на поверхность его «персонажность». Сделать это возможно, только если обнаружить и зафиксиро­ вать тот разнообразный информационный грим, каким тонируют любого человека событийная и фантазийная реальности нашего времени. Именно поэтому описание каждого персонажа состоит из нескольких «блоков». Перечислим их.

I. Краткая биографическая/библиографическая справ­ ка и фотопортрет. Собственно этим в стандартных энци­ клопедиях информация исчерпывается.

II. Филологическая маркировка (экспресс-анализ твор­ ческого потенциала поэта на основе публикаций в трех томах АСУП). Маркировка включает в себя следующие разделы:

1). Традиции, направления, течения, в рамках ко­ торых персонаж пытается реализовать свои творче­ ские интуиции.

2). Основные имена влияния, переклички, то есть те поэты, с которыми персонаж так или иначе взаи­ модействует или в качестве «творческого донора», или наоборот, или же поддерживает эмоциональностилистическую связь.

3). Основные формальные приемы, используемые автором.

4). Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы. 5). Творческая стратегия. В данном случае име­ ется в виду индивидуальное целеполагание, моти­ вирующее сам факт творческого поведения.

6). Динамика. Этот маркер применяется только к тем персонажам, стихи которых опубликованы сразу в двух или трех томах АСУП и тем самым приобрели временную линию, чья «кардиограмма» по определению не может быть однородной, вот ее неоднородность во времени маркер «динамики» и пытается обнаружить.

7). Коэффициент присутствия. Этот маркер условный до такой степени, что ничего более ре­ ального в культурном пространстве по сравнению с ним нет. Он описывает, насколько активно при­

сутствует в сознании «идеального читателя» тот или иной поэтический персонаж УПШ. Величина этого коэффициента определя­ лась примитивной суммой оценок, которые выставляет каждому персонажу «идеальный читатель» (в нашем случае числом в 7 чело­ век): 0 (не слышал о таком поэте); 0,1–0,2 (слышал, но не читал, дельта зависит от эмо­ циональной окраски слухов): 0,3–0,5 (читал, дельта зависит от того, насколько активна на данный момент память о прочитанном); 0,6– 0,8 (читал и понравилось); 0,9–1,0 (читал и впредь буду следить за творчеством данного персонажа). Хочется особо подчеркнуть, что прямой зависимости «коэффициента при­ сутствия» от «коэффициента поэтического качества стихов» установить нельзя. Хотя, справедливости ради, стоит иметь в виду, что она в каком-то эмбриональном состоя­ нии и существует. Но коэффициент присут­ ствия описывает более широкую реальность, нежели ту, периметр которой очерчивается категорией эстетического дарвинизма – «нравится­ –не нравится».

На первый взгляд кажутся чрезвычайно важными квалификация и адекватность ко­ манды «маркировщиков» (они же выполни­ ли роль «идеального читателя» при оценке «коэффициента присутствия»). В эту ко­ манду вошли молодые ученые и критики, заинтересованная осведомленность которых в предмете аналитики если не идеальна, то наверняка – очевидна. Однако при всём к ним уважении их выводы в каждом отдель­ ном случае не будут совпадать с реальным положением дел (если допустить, что тако­ вое вообще существует), но в массе своей их усилия так или иначе не смогут не передать истинный «колорит» поэтической картинки, ее цветовой диапазон. Культурный навига­ тор, которым пользуются персонажи УПШ, тоже не останется тайной за семью печатя­ ми. Даже абсолютная ложь является портре­ тистом правды: обтекая ее территорию, она волей-неволей обрисовывает ее (правды) контур. В нашем же случае этот контур бу­ дет не только зонирован, но и раскрашен.

III. Автобиография персонажа. В том случае, если по каким-то причинам написать оную не пред­ ставляется возможным, то она заменяется воспо­ минаниями, мемуарным эссе или в крайнем слу­ чае – расширенной биографической справкой.

IV. Архивные фотоматериалы, которые призваны проиллюстрировать автобиографический блок, делая по возможности упор на историю семьи персонажа, на его не столько культурные, сколь­ ко кровные корни.

17

V. В расширенной версии энциклопедии УПШ, над которой еще предстоит работать весь 2013 год, к описанию персонажей мы планируем доба­ вить еще и «психологический портрет» каждого автора, составленный только на основе его тек­ стов. Работа над этим невероятно громоздким и сложным материалом уже началась, но насколько она продвинется к удовлетворительному резуль­ тату, пока говорить рано. Во всяком случае, мы все еще ищем аналитиков-волонтеров, готовых войти в команду разработчиков этих психологи­ ческих портретов.

Таким образом, ясно, что в энциклопедии УПШ созданы зоны концентрированного внимания, по­ падая в которые практически никому не удастся остаться «неопознанным». К любому человеку, чтобы хоть как-то понять его, необходимо при­ менить пристальное, заинтересованное, избыточ­ ное по своей навязчивости внимание, в против­ ном случае даже теоретического шанса что-либо узнать о нём не будет. Поэты не бог весть какая ценность, но они – носители (иногда даже храни­ тели) некой информации. И это не их достоин­ ство, а их миссия. В чайнике заваривают чай. В поэтах заваривают тайну. Но сами они – «чайни­ ки». И в технологии производства последних не­ плохо бы разобраться.

Список аббревиатур раздела «Персонажи»

АСУП – антология современной уральской поэзии в трех томах. 1 том – 1996 г.; 2 том – 2003 г.; 3 том – 2011 г. издания.

УрГУ – Уральский государственный университет.

УПШ – уральская поэтическая школа.

Редакцияблагодариттех,ктощедропредоставилсвои

архивные фотографии для раздела «Персонажи» и выражает свою признательность лично

Екатерине Гришаевой, Наталии Деревягиной, Аркадию Застырцу, Сергею Ивкину, Евгении Извариной, Евгению Касимову, Андрею Козлову, Сергею Копышко,

Владимиру и Татьяне Лурье, Александру Петрушкину, Наталии Санниковой, Олегу Синицыну, Семену Сонину, Борису Эренбургу,

дирекции фестиваля «СловоNova»,

а также тем персонажам энциклопедии, кто прислал свои семейные фотографии.

18

Юрий Аврех

АврехЮрийЛеонидовичродилсяв1977г.вУфе.

По специальности – переводчик-референт. Ра­ ботает преподавателем английского языка в му­ зыкальном училище. Публиковался в журналах «Урал», «Уральская новь», «День и ночь», «Ли­ тературный Иерусалим», «Пражский Парнас» и др. Автор книг стихов «Девятнадцать стихотво­ рений» (издательство Уральского университета, Екатеринбург, 2002, тираж 200); «Эстетика сна» (издательство Уральского государственного уни­ верситета, Екатеринбург, 2004, тираж 200); «До­ рогой четырех стихий» (издательство «Старт», Москва, 2007, тираж 300); «Там, где сходятся все времена» (издательство «Старт», Москва, 2009, тираж 200). Участник АСУП-2. Живет в Екате­ ринбурге.

Филологическая маркировка стихов Ю.А.

Традиции, направления, течения: реализм, мо­ дернизм, символизм, акмеизм, постакмеизм, ти­ хая лирика.

Основные имена влияния, переклички: Е. Бара­ тынский, Н. Некрасов, А. Блок, Г. Иванов, В. Хо­ дасевич, Б. Рыжий, А. Кушнер, Ю. Казарин.

Основные формальные приемы, используемые автором: философская моноинтенция, медита­ тивность, авторефлексия, аллюзии, реминисцен­ ции, музыкальность, элегизм, параллелизм внеш­ него и внутреннего миров.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

поэт и поэзия, религия, мистицизм, смерть, небо, ангелы, любовь, ночь, одиночество, бесприют­ ность, зима, холод, снег и дождь, покаяние, ур­ банистические мотивы, просветленная печаль и метафизическая тоска по несбыточному.

Творческая стратегия: автомифологизация,

лирическая исповедальность как попытка об­ рести спасение в слове, поэзия как альтернатива тотальной энтропии.

Коэффициент присутствия: 0,31

Автобиография

День четверга посвящен Юпитеру. Родился я в ночь четверга. С восходящим знаком Стрельца в сидерическом (звездном) зодиаке, управляемом Юпитером, но из-за близости Юпитера к Солнцу, скрывающему планету Юпитер в своих лучах, ро­ дился я несколько болезненным ребенком.

Однако же романтичным и целеустремленным. На правой руке, на указательном пальце я ношу перстень с желтым сапфиром – драгоценным камнем Юпитера, а на левой не ношу ничего. И знаю о том, что сухие невыплаканные слезы, не­ видимые для этого мира, видимы для другого.

По отцовской и по материнской линии я послед­ ний в древнем роду фамилии Аврех. Рода, веду­ щего свое начало – страшно подумать – с библей­ ских времен.

Аврех. Что за странное слово такое? Что за фами­ лия такая странная и непонятная? А непонятной для меня она являлась до тех пор, пока я не начал исследовать ее значение. С библейских времен Аврех – это восклицание, которым сопровождали египтяне Иосифа, сына праотца Иакова и Рахи­ ли, которого фараон провез перед народом в сво­ ей колеснице в знак высочайшего благорасполо­ жения. По некоторым источникам слово означает «мудрец» и имеет арамейское происхождение, а по некоторым – египетское. С тех древних вре­ мен появилась эта фамилия. И еще так называют и по сей день людей, изучающих Священное Пи­ сание и посвятивших себя духовному служению, и, возможно, отчасти по этому значению фами­ лии я воспринимал и воспринимаю и по сей день поэзию как одну из форм духовного постижения. Молитвы и служения. Так, стоя у могильной пли­ ты великого святого и мистика рабби Лева в го­ роде Праге, шепотом произнося слова молитвы, я и не думал, что молитва позже превратится в стихотворение:

У плиты рабби Лева лежат монетки и подношения. Восемнадцатого апреля происходит свершенье: Молитвы, идущей от сердца, и рядом со мной Марина. Она становится на колени в стороне от Карлова Тына. Двое в молитве – я и она перед Святым,

его женой и Всевышним. Молитвы сходятся здесь и перед Миром Высшим…

Молитва становится стихотворением, а стихотво­ рение – молитвой.

А Марина… Женщина, которая со мною уже пять лет, и сти­

хотворение, в котором присутствует она, говорит о ней лучше, чем я смог бы сказать о ней в любой прозе. Та, которая на сказанные мною однажды

Марина Соболева

слова о необходимости мира в душе, ответила мне: «Мира мало без тебя. Я пришла в этот мир для того, чтобы быть с тобой…»

...В домашней библиотеке было очень много книг. И каждый месяц мама покупала новые. Брала в библиотеке. Читала... Первое мое знакомство с профессиональными, настоящими поэтами со­ стоялось в 1999 году. Летом того года я познако­ мился с поэтом Марком Луцким. Он был первым поэтом, которому я отдал для прочтения свои стихотворения. Произошло это событие у него дома на улице Чайковского города Екатеринбур­ га. Был август, когда Солнце вошло в созвездие Льва, проявляя себя в полную силу. Был солнеч­ ный жаркий яркий день. Внимательно прочитав написанные от руки стихи (ни печатной машин­ ки, ни тем более компьютера в те времена у меня не было), Марк Луцкий душевно и «по-отечески» похвалил несколько моих ранних стихотворе­ ний. А осенью того же года я встретился с поэтом Борисом Рыжим в редакции журнала «Урал». Благосклонное отношение к тем ранним моим стихотворениям этих поэтов имело для меня ко­ лоссальное значение. В журнале «Урал» в 2000 году благодаря Борису Рыжему состоялась моя первая поэтическая публикация – одного стихо­ творения.

А в 2002 году была издана моя первая книга «Девятнадцать стихотворений» в издательстве Уральского университета с предисловием поэта Юрия Казарина, с которым я познакомился после двухтысячного года. То есть гораздо позже моего знакомства с Марком Луцким и Борисом Рыжим. Выхода этой книги в свет я ждал почти два года. Её тираж, 200 экземпляров, прямо из типографии Уральского университета был унесен в руках до­

мой мною и приятелем моим Димой. Состоялось это событие 30 апреля 2002 года. Факт поэтиче­ ской биографии. Знакомая моей мамы, женщина по имени Ася Захаровна, ученица известной в де­ вяностые годы двадцатого века Джуны Давиташ­ вили, предсказала мне, что я буду поэтом, еще в те времена, когда и стихов, написанных мною, не было. Нелинейно во временном порядке событий пишется текст, но так, возможно, даже и интерес­ ней. Оценка и понимание произошедших собы­ тий тоже происходит нелинейно. К факту моей поэтической биографии я мог бы отнести и мою жизнь еще до знакомства с уральской поэтиче­ ской школой и вообще со школой поэтической.

Я хочу сказать о моей жизни в Иерусалиме, в южной части великого города. В районе с на­ званием Рамат-Рахель. Холм Рахели. Жизнь подростка-эмигранта, не расстающегося с кни­ гой Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Одинокого подростка, читающего московские и иерусалимские главы романа в самом Иерусали­ ме. Приехавшего из России в страну совершенно другой культуры. Подросток, вкусивший хлеба эмигранта в 13 лет. Практически никаких особен­ но ярких событий во внешней моей жизни тогда, только внутренняя, напряженная жизнь. Прогул­ ки с моим дедом по Иерусалиму. Девушки с тем­ ным цветом кожи в цветных майках и коротких шортах, приехавшие с самых дальних стран юга. Пальмы и оливы. Иерусалим. Небо без берегов. Плывущие облака и сухие, злые, невыплаканные слезы. Чтение книг и настороженное наблюдение

Моя мать, Беер Анна

20 Юрий Аврех

Мой дед, Натан Шаевич Беер

за окружающим миром. Ни друзей, ни желания учиться там, и при этом непреодолимая сила же­ лания вернуться в Россию. А потом, после Иеру­ салима, – Екатеринбург.

В Екатеринбурге у меня появляются мои первые друзья.ПервымпоявляетсяпоэтАндрейТоропов. Мы познакомились с ним в 1999 году. В разное время появляются мои друзья: проницательный астролог Станислав Тарновский, замечательный композитор Антон Ермаков, удивительный чело­ век Александр Аскольдович Филимонов, ныне живущий в городе Санкт-Петербурге со своей семьей – супругой Татьяной и тремя дочерьми: Марией, Нонной и Ириной. Мои друзья, разные люди, которых я очень люблю, и даже если неко­ торых из них в этом тексте я не упоминаю, они все равно знают, как сильно я их люблю... Весной 1999 года я получаю диплом об окончании него­ сударственного учебного заведения по специаль­ ности «переводчик с английского». Позже – пре­ подавательская деятельность, сначала в лицее, а потом в музыкальном училище. Преподавание английского языка. Но это уже проза. А поэзия… Стихи сходятся друг с другом, радуясь встрече. Но странная вещь. Недавно, просматривая свои рукописи, обнаружил, что о Екатеринбурге у меня совсем мало стихотворений. Возможно по­ тому, что мне о нем говорить и молчать легче в прозе, чем в стихах. Есть города, связь с которы­ ми я чувствую очень сильно. Иерусалим. Верх­ ний Назарет (Нацерет-Илит). Прага. Петербург. И пятый город – Екатеринбург. Екатеринбург, славный поэтами и заводами славный, а кем боль­ ше – трудно сказать.

Поэт, на каком бы языке он ни говорил, когда он говорит стихами, то обращается сразу к трем

временам: к прошлому, настоящему и будущему. Когда говорят поэты, они создают мосты во вре­ мени, состоящие из созвучий и слов, но имеющие плотность такой силы, что желающий пройти по ним – пройдет в восхищении, наблюдая неви­ данные прежде земли и те земли, которые видел раньше, так, будто не видел их никогда.

Апрель 2012 года. После драматичных событий я уезжаю (на время) на святые земли. Я еду в Виф­ леем. Бейт Лехем. Дом хлеба. Место рождения царя Давида. Место рождения Иешуа. Церковь Рождества и звезды Вифлеема. Базилика Рожде­ ства, заложенная императрицей Еленой во время еёпаломничествавсередине330-хгодов,согласно Евсевию Кесарийскому. Еще утро, а в церкви уже огромное скопление народа. Солнце восходит над восточной частью Иерусалима. Когда я выхожу, у меня начинается сильная головная боль. Тор­ говцы сувенирами обступают наивных туристов, предлагая им свой товар. Я покидаю Вифлеем и в тот же день еду на Елеонскую (Масленичную) гору Иерусалима.

Иснова вспоминается Булгаков. На календаре 3 мая 2012 года…

Ивновь возвращение. Лето. Екатеринбург. Я про­ хожу по одной из улиц мегаполиса. Мегалополи­ са. От греческого megas – большой и polis – город. В античной Греции – название гипотетического великого «города идей». А сейчас – урбанизован­ ная территория с высокой плотностью населе­ ния. Где-то вдалеке звучит музыка, и мне на ум приходят такие слова: рапсодии хаоса пытаются выдать себя за музыку и тем самым выдают себя. Белый шум и черный шум говорят «нет». Поэзии нет. Ее нет. Ничего нет. Есть ни-что. Случай­ ность, состоящая из набора бессмыслиц, из боли и пошлости. И шум пошлости и брани пытается затмить собой все окружающее, но поэзия звучит. Дирижер обратился к оркестру, и снова играет оркестр. И скрипач в оркестре и вне его, один, от­ дельно взятый, создает музыку. А мой 89-летний дед Натан, воспитавший меня вместо отца, ро­ дившийся в Польше в городе Тарнобжег, на бере­ гу реки Вислы, и прошедший колоссальный путь через Польшу, потом Россию, живший на Урале, теперь поднимается вверх по ступеням Верхнего Назарета, опираясь на стариковскую палку, слов­ но на посох. Исполненный величия, подобно вет­ хозаветным пророкам, смотрит он на восходящее солнце над древним городом и вспоминает обо мне в молитве своего сердца.