ЭНЦИКЛОПЕДИЯ УПШ

торый говорил мне нечто похожее применитель­ но к качеству любой работы. Я даже думаю, что именно эта интуиция и привела меня однажды

влоно чань, где звучит столь очаровывающе вневременное: «Когда неподлинный человек ис­ поведует истинное учение, оно становится неис­ тинным; когда подлинный человек исповедует неистинное учение, оно становится истинным». И когда я видел лукавых людей в тоге мэтров, то у меня не возникало соблазна копаться в их несо­ мненно виртуозных версификациях.

Наводнение, кедровник и лошади – три эти мифа приходят первыми, когда я вспоминаю детство. Мне четыре с половиной года, я просыпаюсь от плеска воды, открываю глаза и вижу плавающую по комнате перевернувшуюся табуретку, вода уже приближается к моему лицу. Восторгам нет предела. Каква вышла из берегов и поглотила даже нас, живших от ее берега в километре. Плот с тех пор стал моим любимцем.

В кедраче, где мы, трое пацанов, однажды заблу­ дились, я почувствовал силу тайны, которую нам никогда не разгадать. Мы входили в лес ярким солнечным днем и как-то незаметно оказались в глубоких мшистых сумерках, где звук человече­ ского голоса не просто тонул, но был неуместен. Мы были кусочком человечески-чужого среди марсианского безмолвия. Кучкой пепла.

Лето за летом я проводил на конном дворе с его непомерной поэзией древности конюшен и поме­ щения, где хранилась сбруя и прочая утварь. Ког­ да в первый раз меня понесло галопом, я не заме­ тил, как стал сбиваться вперед и, когда помчались с горки, лошадь резко опустила шею, я соскольз­ нул, а она, легко меня перепрыгнув, дожидалась в нескольких метрах впереди. Ее благородные гла­ за и прекрасное лицо я помню до сих пор.

Стихи я начал писать в седьмом классе. Мне было тринадцать, помню тот зимний день, когда я вдруг увидел ее, сидевшую за партой впереди, ее темнорусую косу, мягкий овал лица с чуть насмешли­ вым взглядом. Однако, как ни странно, стихи не были любовными. Весну и лето я весь был в рит­ мах исторических баллад, которые шли из почти средневековой жизни моих предков, донских ка­ заков, о которых я почти ничего не знал. (Лишь позднее, двадцатилетним, проведя расследование на хуторе, откуда весь наш род в 1928-м «крас­ нопузики» швырнули в товарном вагоне на Се­ верный Урал, бросив в сорокаградусный мороз в глухой тайге за Бурмантово, я узнал от стариков, что предок мой был одним из адъютантов атама­ на Платова в наполеоновскую кампанию). Я за­ писывал неведомо откуда являвшиеся сюжеты с включенными в них персонажами. Так я понял, что во мне есть кто-то, кто много глубже укоренен

вбытийной загадке. Баллады я прочел старшим сестрам, которые в мое авторство не поверили:

«Ты их откуда-то списал». Лучшие лирические вирши я отправлял в редакцию «Серовского ра­ бочего», где они время от времени печатались под псевдонимом, в котором я зашифровал призна­ ние в любви однокласснице. Она, конечно же, так никогда не узнала ни о моем чувстве, ни об этих стихах.

Университетские лекции порой скрашивались шалостями версификационного характера, когда мы с друзьями сочиняли целые сборники в опре­ деленной манере. Серьезные пристрастья у каж­ дого были свои. У меня на первом курсе – Артюр Рембо и Хлебников, особенно его проза. Попытки главного факультетского поэта Володи Кочка­ ренко вовлечь меня в печатание моей (им подо­ зреваемой) продукции в громадной нашей стен­ газете ни к чему не привели: я уже понимал, что репродуцировать свои чувства на бумаге – стыд­ но, а актерствовать – стыдно вдвойне, тем более что видел это вспененным на громадном экране именами Рождественского, Евтушенко и Возне­ сенского. Этот их срежиссированный крик перед толпой был вариацией большевизма, продолже­ нием линии Маяковского, плебеизировавшего поэзию в ловкое, а порой и в подлое шоуменство. Стихи писали ловкачи и трепачи, клоуны и фо­ кусники – «мастера слова». Я питался флюида­ ми, шедшими от романов и дневников Толстого, от писем Ван-Гога, от того, чем были Чюрлёнис, Кафка, Юрий Казаков, Киркегор, Гессе и особен­ но Чжуан-цзы. Странным образом некрасовская

Мама с отцом и с моими любимыми старшими братом и сестрой

52 Николай Болдырев

стихиальность (в исполнении отца) дополняла мир казацких песен, которые я слышал с мла­ денчества в щедром избытке, ибо родители были прекрасными певцами. Поэзия этих песен (в оригинально-исконном исполнении) превосхо­ дит всё, что можно только вообразить. Говорить на эту тему просто нет слов.

Для курсовой на втором курсе я выбрал Алексея Константиновича Толстого, что тронуло редкост­ но женственную Клару Фараховну Бикбулатову (в написании фамилии могу ошибиться), толь­ ко что присланную к нам из Пушкинского дома. Занимаясь А.К. Толстым, я впервые увидел ари­ стократизм крупным планом. К тому же (и как это много!) этот чистый и цельный человек по­ нимал существо поэзии: «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель…» Через несколько лет я найду эту линию в метафизике Рильке (два его тома на немецком были куплены в магазине на Малышева на третьем курсе), ко­ торый станет еще одним моим «вечным» спутни­ ком.

Впрочем, на втором-третьем курсах поэзии меня учил скорее Марсель Пруст, старинные тома ко­ торого в переводах Франковского я брал в уни­ верситетской библиотеке по рекомендации не­ забвенного русиста Геннадия Владимировича Дагурова, диктовавшего нам из своей записной книжечки фразы, подчас поразительно загадоч­ ные, одной из которых однажды оказалось огром­ ное и прекрасное предложение из «Под сенью девушек в цвету».

Владимир Владимирович Кусков пел нам свои лекции по древнерусской литературе, сияя всем своим старинного извода лицом. Может быть, от­ части поэтому я записался в археографический кружок, где занимался палеографией, учился читать скорописи. Летняя экспедиция по северу Пермского края осталась встречей с реликтами исконной Руси. Мы шли с рюкзаками от дерев­ ни к деревне, иногда сплавляясь по рекам, искали старинные книги. Однажды за день добрались до старообрядческой деревни, где никогда не было «лампочки Ильича». Как это было удивительно – оказаться в краях, где ни в жестах, ни в речи нет и намека на платоновский паноптикум. Я сижу в избе старообрядческого главы и читаю бородатым мужикам старинные рукописи, которые они до­ стали из своих тайников, даже не зная до сей поры точного смысла этих священных для них текстов. На второй день они били мне челом: «Останься у нас чтецом!». Со странным чувством смотрел я на этих людей, выпавших из времени, но не выпав­ ших из природы, родины и духа. Если бы у меня было время для раздумий, еще неизвестно, как бы я поступил. И не был бы ли я, старообрядческий потомок, оставшись, воистину прав?

Вторично стихи я начал писать в 37 лет. Это слу­

чилось уже после того, как я освободился от ма­ тримониальных уз, уволился из редакции област­ ной газеты и обратился почти в «степного волка», уехав вначале на год в горную деревушку, где день и ночь задавал себе один и тот же вопрос: кто я? Это был мощный всплеск вопроса, который впер­ вые встал передо мной однажды на покосе, когда мне было лет 10–11, и я тогда почувствовал, что без ответа на него моя жизнь будет оставаться бессмысленной. (В детстве я частенько бывал подпаском: мне нравилось пасти и общаться с пастухами. И однажды я стал понимать, что пасу свое сознание. Чье оно?). В этой деревушке я и начал писать прозу, где пытался уловить это не­ уловимое нечто, бывшее мною. Через пару лет, окунувшись в дзэнские тексты, я обнаружу, что, оказывается, первым своим мальчишеским во­ просом я попал в центр. К патриарху Чань Хуэйнэну пришел учиться Нангаку (VII век). Хуэйнэн ему: «Что это сюда пришло?». Потрясенный Нангаку ушел и 8 лет размышлял над ответом. У меня на эти размышления ушла вся жизнь. Следующие десять лет я провел в деревеньке не­ подалеку от Челябы, свободное время посвящая всё той же медитации (переливающейся иногда в опусы), переводам с польского, немецкого и бро­ дяжничеству по окрестным полям и лесам. Тут явились и стихи. Впрочем, как часть всё того же почти непрерывного вслушивания: что я и кто?

Так что первая книга стихов «Медленное море» вышла у меня в мои полста. Названием я многое себе сказал. Море работает медленно, и его ритм

–молитвенное укачивание, убаюкивание того бога, который морю дан как его задача. Эта кни­ га, как и последующий прозаический двухтомник 1998 года («Пушкин и джаз», «Упавшее небо»), были «предварительными итогами» моих уже на тот момент двадцатилетних странствий в мире, где социальное – лишь тень. Отправной точкой в моих изысканиях сакральных следов в евро­ пейской культуре стало эссе «Пушкин и джаз» (в иных редакциях – «Пушкин и дзэн»). Дзэн­ ский аспект книги «Упавшее небо» был считан рецензентом «Литературной газеты». К стихам же критики не знают, как подойти. Мне повез­ ло: целая когорта живых читателей сама нашла меня, чтобы высказать признательность. Двое выпускников Литинститута, один – написавший дипломную работу по «Медленному морю», где вывел меня из самого позднего Пушкина, другой

–влюбленный в православие и через несколько лет рукоположенный в священники. Еще и право­ славный челябинский батюшка, в летах, сам пи­ шущий стихи, понимавший внеконфессиональ­ ность ритмов моей книги и, тем не менее, истово эту внеконфессиональность благословивший в личном общении. Из Кургана пришло письмо от художника Тамары Меженовой, просившей раз­

1 курс УрГУ. Элла Кример, я и Тамара Марадудина

решения иллюстрировать мои стиховые книги.

В1998 году, осенью, я получил приглашение в Курган на трёхдневные «Болдыревские чтения» (конференция называлась как-то иначе, но суть такова), где в помещении областной публичной библиотеки имел честь общаться с поэтической и художественной элитой города. Это почти роман­ тическое по духу общение с редкостно чуткими людьми, спровоцированное тремя моими книж­ ками, стало важным моментом моей биографии. Во мне никогда не умирало желание до глубин по­ нять кого-нибудь, кто мне дорог. Хотя бы одного человека. Так возникли мои книги о трех поэтах. Об Андрее Тарковском (три книги) – поэте по­ средством кинематографа, о Василии Розанове – поэте посредством философии и о Райнере Риль­ ке: семитомное Малое собрание его сочинений в моих переводах с комментариями суммарным объемом в отдельный том.

О моих текстах по Тарковскому один критик на­ писал, что «Болдырев объяснил судьбу и твор­ чество Тарковского глубже, чем их понимал сам кинорежиссер». Не берусь полемизировать. Я ду­ маю, что в идеале мы должны бы начинать свой творческий опыт с того места, до которого до­ бралась в своих исканиях родственная нам душа.

Впротивном случае мы лишь крутим педали на одном и том же месте, демонстрируя красоту дви­ жений.

Всущности, эти книги – попытки ответить себе на все тот же вопрос: что и кто я? Лишь в зеркале Другого мы в состоянии увидеть себя. Добраться до своих истоков – вот задача задач, вот подлинно поэтическое действие. А вовсе не писание стихов. Потому-то и сюжет моей судьбы шел через мно­ гочисленные отказы, где именно недеяние долж­ но было стать формой действия, экологически по

возможности безупречного; эпицентр действия с годами все более уходил во внутреннее. Пример? Да сколько угодно. Отказ вступить в партию, когда мне, 26-летнему сотруднику областной молодежной газеты, предложили ее возглавить. Отказы уехать жить за кордон. Отказы вступить

вСоюз писателей, влиться в армию автомобили­ стов. И т.д., и т.д.

Сегодняшняя поэзия стала игрой в слова, в изыс­ канность ментальных шумов и вибраций, в то время как человек гибнет. (Образ ярко цветущей ботвы при атрофии плодов в земле не выходит из головы). В недавно вышедшей своей книге «Лес Фонтенбло» важнейшим моментом считаю поле­ мику с идеей Бродского (разделяемой, увы, совре­ менной культурой), что именно эстетика – мать этики и что это замечательно. Нет, не Бог умер, но человек, подменивший этическое формаль­ ной красотой. Большевистская линия в русской поэзии как раз и замазывала, и продолжает за­ мазывать этот факт гибели человека. Здесь ответ на вопрос, почему в центре моего переводческого внимания поэзия немецкоязычная, где метафизи­ ческая линия от Гёльдерлина к Рильке, Траклю и Целану как раз и обнажает это бедствие, указы­ вая на тропу, по которой еще можно было бы вер­ нуться к месту, откуда мы заблудились.

Сегодня почти всеобщая обуянность самовыра­ жением при ничтожной малости тех, кто вчиты­ вается и вслушивается, превращается в черное облако катастрофы.

Рильке, в частности, подтвердил мои зревшие подозрения о том, что поэзия есть искусство вос­ приятия, а не трансляция ментальных шумов. Универсум есть гениальнейшее непрерывно тво­ рящееся стихотворение, из которого мы пьем и считываем каждый в меру своего слуха и чисто­ ты/полноты своего внимания. И, конечно же, красивые стихи не истинны, истинные стихи не красивы.

Когда-то я немыслимо доверял слову (четы­ ре года занятий научной эстетикой – коту под хвост), придя к пониманию иллюзионности сло­ ва и слов. Истина, конечно, вне слов, и костыли концепций должны быть отброшены. Там, откуда мы пришли и куда уходим, нет слов. И критерий красивых слов, нами здесь сочиняемых, там едва ли действен. Умение свободно ходить вложено

внас в миг рождения. Всё это – свет с Востока. Ведь и у той троицы, которой я посвятил полно­ ту моего внимания, финальным событием их ду­ ховной жизни была встреча с Востоком как со своей внутренней родиной. Для Тарковского это был дзэн средневековой Японии, для Розанова и Рильке – мистерии Древнего Египта. Корни на­ шего усыхающего древа – там.

54

Сергей Борисов

Борисов Сергей Константинович родился

22.10.1940 г. в Харькове. В 1941-м семья была эва­ куирована в Челябинск. Окончил Челябинский политехнический институт. Работал инженером в Челябинском теплотехническом институте, научным сотрудником в ЧПИ, корреспонден­ том и сотрудником газет «Комсомолец» и «Ве­ черний Челябинск», режиссёром агитационнохудожественных театров, преподавателем сце­ нарного мастерства в ЧГАКИ. Автор 17 поэтиче­ ских сборников, 10 методических пособий по сце­ нарному мастерству, нескольких книг переводов произведений грузинских и татарских поэтов. Лауреат премии им. Мамина-Сибиряка (2005), премии им. Бажова (2008) и Южно-Уральской литературной премии (2012). Участник АСУП-2. Живет в Челябинске.

Филологическая маркировка стихов С.Б.

Традиции, направления, течения: реализм, ро­ мантизм, неоромантизм, декаданс.

Основные имена влияния, переклички: М. Лер­ монтов, С. Есенин, И. Бунин, Ф. Сологуб, Н. За­ болоцкий, А. Тарковский, Б. Окуджава.

Основные формальные приемы, используемые автором: рефлексивность, прямое лирическое высказывание, манифестация, афористичность, риторические приёмы, философизм, антитеза, метафора.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

долг, вера, честь, свобода, героика жизнетворче­ ства, стоицизм, быт и бытие, смерть, вечность, дух, душа и тело, земное и небесное, трава, вода, поэт и поэзия, горло, звук, естественность при­ родного бытия, жизненный неуют, мука, тленье, гниение, умирание, религиозная образность, безысходность­ .

Творческая стратегия: осознание поэтического творчества как высокого духовного долга перед

собой и перед миром, нравственный максима­ лизм, эстетическая оппозиция быту.

Коэффициент присутствия: 0,2

Попытка автобиографии

Изложение собственного жизненного пути на бу­ маге – задача весьма непростая, противоречивая и ответственная. Кривить душой в данном случае глупо и предосудительно. Однако осмелюсь – с робкой надеждой на удачу.

Начну с того, что появился я на белый свет 22 октября 1940 года в городе Харькове. Но ровно через восемь месяцев этот свет перестал быть бе­ лым: грянула война с фашистской Германией.

Бабушек и дедушек как по материнской, так и по отцовской линиям я не знал и никогда их не видел, поскольку мой отец, Борисов Константин Фёдорович, и мать, Черкасова Анна Николаев­ на, – воспитанники детских домов Донбасса, в шахтёрских посёлках Горловка и Енакиево, мать

– с пятилетнего возраста, отец – с девятилетнего. Знаю только, что дед по отцу был машинистом в Москве, а дед по матери – кузнецом в Приазовье. Так что отпрыском дворянского рода я никогда не значился.

Но вернусь к своему детству. Мой отец окончил Харьковский физико-механический институт,

Мама

Отец

мать – Харьковский полиграфический техникум. Познакомились они, проживая в одном общежи­ тии «Гигант». Поскольку мой отец был инжене­ ром по танковым двигателям, его вместе с кон­ структорским бюро харьковского завода в начале войны эвакуировали в Челябинск, на тракторный завод, где было налажено производство велико­ лепных танков Т-34, которые в своё время выи­ грали танковое сражение на Курской дуге. Как и другие сотрудники СКБ-75, он написал заяв­ ление с просьбой отправить его на фронт добро­ вольцем (папино заявление я сам видел в музее ЧТЗ). После этого его вызвал начальник 1-го от­ дела и сказал: «Тебя, Костя, убьют в первом же бою. А кто танки Т-34 будет делать?». В итоге все СКБ-75 попало под «бронь».

В Челябинске мы сначала жили в Тракторозавод­ ском районе на подселении, то есть одну комна­ ту, перегороженную простынями, занимали две семьи. Потом отцу завод дал комнату во втором интернате, там было что-то вроде общежития. И там мы жили, пока я учился в школе с первого по седьмой класс. А затем семья получила одно­ комнатную квартиру на улице Горького. В этой квартире прожили довольно долго: там я и школу закончил, и институт.

Позволю себе два отступления в память о маме, которая не однажды спасала меня от смерти. Пер­ вый раз – во время бомбёжки эшелона с эвакуи­ рованными из Харькова, когда она, выскочив со мной из вагона, прикрыла меня своим телом в

Сергей Борисов 55

какой-то выемке в земле, а второй раз уже в 1947 году, во время голода на Урале, когда увезла меня к родным сёстрам отца Екатерине и Клавдии в За­ падную Украину, где можно было мало-мальски прокормить малыша.

В 1947 году я пошёл в первый класс школы в горо­ деСтаниславе(нынеИвано-Франковск),аучёбув начальной школе № 48 продолжил в Челябинске.­ Окончил 10 классов в челябинской школе № 18, после соединения мужской и женской школ, в 1957 году. С 1957 по 1958 год работал на заводе слесарем-мотористом на испытательных стендах дизельных двигателей. В 1958 году поступил в Челябинский политехнический институт на ме­ ханический факультет, впоследствии факультет ДПА (двигателей, приборов, автоматов), который окончил в 1964 году по специальности «инженермеханик по летательным аппаратам».

Потом началась самостоятельная жизнь. Стоит заглянуть в мою трудовую книжку, подивиться есть чему. Где и кем я только ни работал – стар­ шим инженером в котельно-топочном отделе­ нии теплотехнического института, младшим научным сотрудником в ЧПИ, преподавателем в ДОСААФ,­ где готовил операторов радиолока­ ционных станций из призывников по заданию во­ енного комиссариата.

Но вот моя техническая деятельность закон­ чилась. Взяла верх моя увлечённость языком и словом. С 1967 года я редактор газеты «Политех­ нические кадры», редактор областного Дома ху­ дожественной самодеятельности, литературный

Мне 10 лет

56 Сергей Борисов

Студенчество

сотрудник газеты «Комсомолец», литературный сотрудник газеты «Челябинский металлург», вы­ пускающий газеты «Вечерний Челябинск» и, на­ конец, сначала ассистент, а потом, в конце своей трудовой деятельности, профессор Челябинской государственной академии культуры и искусств. А вот что не вошло в трудовую книжку: я писал сценарии для Студенческого театра эстрадных миниатюр (СТЭМ), будущего «Манекена», на­ звание которого появилось после спектакля, для

которого я написал «Марш манекенов». С теа­ тром ездил на гастроли в Польшу, на Междуна­ родный конкурс СТЭМов, в Москву, где мы ста­ ли лауреатами и сам Аркадий Райкин вручал мне грамоту.

Три года жизни связаны с Тбилиси – туда я по­ стоянно наведывался, переводя грузинских поэ­ тов. В своё время, пока существовал СССР и еди­ ный Союз писателей, поэт Владимир Леонович меня «сосватал»: прислал подстрочники Ладо Сулаберидзе (кстати, сидевшего в одном бараке с А. Жигулиным), Чарквиани, Миминошвили­ . Познакомил нас, им понравились мои перево­ ды, и они стали приглашать меня в Грузию. Я переводил грузинских классиков – А.Церетели, Г. Табидзе. Грузинский литературный критик Г. Маргвелашвили говорил: «Ты единственный из русских мужиков тонко понимаешь и чувствуешь грузинскую поэзию». До самого распада СССР

мы общались, переписывались. Как я пережил распад? Для меня это трагедия. Ненавижу тех, кто с сарказмом произносит слова «советская власть», получив всё от этой власти.

Что касается поэтического творчества, то писать стихи я начал в 19 лет и продолжаю до сих пор от­ даваться этой пагубной страсти. Я, надо сказать, был влюблен в русскую классическую литерату­ ру. И до сих пор влюблен в нее. Особенно люблю Бунина, и как поэта, и как прозаика. Считаю его гением земли русской. Детство мое, конечно, про­ шло с книжкой в руках. Мои родители любили книги, собирали домашнюю библиотеку. Я хоро­ шо помню такой факт: чтобы подписаться на со­ брания сочинений классиков — Бунина, Купри­ на, Гарина-Михайловского, работники СКБ-75 ночами стояли в очередях. Первая книга стихов у меня вышла в 1980 году. А в 1975 году подбор­ ка моих стихов была опубликована в журнале «Юность», под рубрикой «Дебют». И я сразу стал лауреатом очень престижной в то время премии журнала «Юность», у меня до сих пор хранится этот диплом лауреата, подписанный тогдашним главным редактором Борисом Полевым. Это при­ знание было для меня очень важно. Я всегда исхо­ дил из того, что обо всем уже написано, начиная с античных времен. Главное в поэзии — как написа­ но. Потому что ничего нового ты не изобретешь — сказано уже и о любви, и о ненависти, и о мщении, и о природе, но каждый художник по-своему все это видит. Настоящий поэт работает над словом. Пишет по нескольку вариантов, сам выбирает из них, сам принимает окончательное решение. В творчестве мне никогда ничего не мешало: всег­ да говорил правду. В жизни – противно, когда во главу всего поставлены деньги, а не совесть.

Сергей Борисов

Борисов Сергей Борисович родился 11.11.1963 в

городе Шадринск Курганской области. Закончил философский факультет Уральского государ­ ственного университета. Кандидат философских наук, доктор культурологии. Член Союза россий­ ских писателей (с 1998), председатель Шадрин­ ского общества краеведов (с 1998). Составитель сборника «Рукописный девичий рассказ» (М.: ОГИ, 2002; 2-е изд., 2004), автор книги «Мир русского девичества» (М.: Ладомир, 2002). За издание «Энциклопедический словарь русского детства» (в 2-х тт. – Шадринск: Изд-во Шадрин­ ского пединститута, 2008) награжден Между­ народной литературной премией им. В.П. Кра­ пивина (2008). Автор стихотворных сборников

«P.S.» (1995), «Dies gloriae» (1996), публикации в журнале «Урал» (2010). Профессор Шадринско­ го государственного педагогического института. Участник АСУП-3. Живёт в Шадринске. Женат с 1985 года, жена Ирина. Дочь – Дарья 1987 г. р. Внук – Тимофей 2011 г.р.

Филологическая маркировка стихов С.Б.

Традиции, направления, течения: модернизм,

натурализм, обэриуты, постмодернизм, концеп­ туализм, соц-арт.

Основные имена влияния, переклички: Н. Забо­ лоцкий, Т. Кибиров.

Основные формальные приемы, используемые автором: натурализм, стилизация, ирония, игра, деконструкция, интертекст, пародия, авторские маски.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:­

история, быт, топография (Шадринск, Петер­ бург), женские образы, физиология, эротика.

Творческая стратегия: эстетизация физиоло­ гии, деконструкция культурных мифов.

Коэффициент присутствия: 0,33

57

Автобиография

Любой текст, тем более о себе (автобиография), порождается той точкой бытия, из которой пи­ шется, и пишется исходя из той позиции, в ко­ торой находится (или: в которой предполагает, чтобы его наблюдали) автор данного текста. По­ скольку речь идёт о поэтической энциклопедии, мне, выходит, следует занять точку (позицию) поэта – уральского или российского, признанно­ го или непризнанного, но поэта. И из этой точки описать своё предшествующее бытие (сначала в-себе-бытие, а затем и для-себя-бытие, выража­ ясь гегелевско-марксовским языком, который сейчас уже почти никто не понимает и уж тем более никто на нем не говорит). Я занять такую позицию не могу. Слово «поэт» слишком неопре­ деленно, полуметафорично, чтобы его проекцией покрыть сколько-нибудь полно своё бытие, что­ бы это слово сколько-нибудь описывало – хотя бы даже и для меня самого – мой социальный ста­ тус. При этом я чрезвычайно высоко (если бы вы знали, насколько высоко) оцениваю собственное поэтическое творчество (уточню: плоды творче­ ства).

Поэтому свою автобиографию я буду писать из «точки» человека, приближающегося к полуве­ ковому возрасту и реализовавшему себя в публи­ кациях весьма широкого спектра: литературнохудожественных, краеведческих и научных. Как следует из написанного, поэзия – лишь одна из ипостасей моего творческого самопроявления.

Итак, я родился 11 ноября 1963 года в городе Шадринске. Мама – Асия Усмановна Борисова (урождённая Аксёнова), татарка. Одна из четырёх сестёр. Окончила автомеханический техникум,

Дед Усман, бабушка Фатима и их четыре дочери. Вторая справа – Ася, мама С. Борисова, 1947 г.

58 Сергей Б. Борисов

а затем – заочно – Уральский политехнический институт. Отец – русский, Борисов Борис Григо­ рьевич (окончил заочно факультет русского язы­ ка и литературы Шадринского государственного педагогического института), оставил семью, ког­ да мне было 4 года (примерно).

Воспитывался в семье с мамой и маминой ма­ мой – Фатимой Билаловной Аксеновой, которую всегда звал бабушкой Олей. Татарского языка не знал (и не знаю), татарскую речь слышал (но не понимал), только когда в гости приходили род­ ственники мамы и бабушки.

Глядя на своё детство с точки зрения себя ны­ нешнего, отмечу, что при внимательном рассмо­ трении в нём я получил отнюдь не ограниченный «однобоким женским» воспитанием, а достаточ­ но разносторонний опыт.

Посещал в течение семи лет музыкальную шко­ лу, что означало ежедневные минимум часовые занятия на пианино. Думаю, что свою роль в по­ следующем интеллектуальном формировании школа сыграла: музыка ведь целиком «голов­ ной», взятый из мыслей феномен. И его изуче­ ние – это изучение материализующихся в нотах и исполнении абстракций – энгармонические и параллельные тональности, хроматические рас­ ходящиеся гаммы, доминантсепт-, квинтсекст- и терцквартаккорды (с разрешением в терцию с утроенной тоникой), фермато, вольта, легато, форшлаг, аллегро модерато и прочая, прочая, прочая – фактически происходит обучение евро­ пейской формальной культуре преимущественно на итальянском языке.

Втретьем классе попросил у мамы купить книж­ ку, увиденную в книжном магазине (точное на­ звание не помню, назовём условно: «Английский язык для маленьких детей»). Мама книжку купи­ ла, показала, как могла, произношение, и я стал её изучать. К появлению английского в школе (4-й класс, кажется) я уже знал три сотни английских слов и мог более-менее разбирать простые пред­ ложения. И хотя разговорным английским я так и не овладел, этот базис позволил без затруднений пройти школьный и вузовский английский.

Классе в 6–7 я попросил маму купить мне учеб­ ник по стенографии в том же магазине. Книга была приобретена, и еще одним разделом моего детства-отрочества стало самостоятельное овла­ дение стенографией. Не могу сказать, что освоил стенографию в совершенстве и бегло, но, во вся­ ком случае, целиком и полностью.

В5–7, примерно, классе (не помню, по моей ли просьбе) мама выписывала мне физикоматематический журнал «Квант». Понимал я, ве­ роятно, довольно мало, но тем не менее, силился понять, и в голове остались всякие «улитки Па­ скаля» и «кривые Бернулли».

Посещал шахматный кружок в Доме пионеров, читал книги по шахматам (особенно запомни­ лась потрёпанная и мало кому известная книга Мазейлиса «Шахматы» (энциклопедического формата, примерно 1960 года издания), написан­ ная добрым человеческим языком и оснащённая замечательными забавными иллюстрациями. Играть «вживую» сильно я так и не научился, зато приохотился к шахматной теории и терми­

нологии (эполетный мат, северный гамбит, цуг­ цванг, вскрытый шах, форсированный вариант, «вечнозеленая партия», двойное фианкетто), вы­ писывал еженедельник «64» и журнал «Шахматы

вСССР» (мама выписывала, конечно). Пребывая

впионерском лагере, наткнулся на публикацию в «Комсомольской правде», где предлагалось полу­ чить шахматный разряд, решив минимум 8 задач из 10. Лежа на сончасе, я решил (без доски, толь­ ко разглядывая диаграммы) нужное количество задач, отослал письмо и стал обладателем третье­ го шахматного разряда.

Нотная и стенографическая запись, музыкальная и шахматная терминология, абстрактная матема­ тика, английский язык… Можно к этому приба­ вить летнюю работу у станка на заводе полигра­ фических машин (шпиндель, штангенциркуль, «салазки») и на фабрике валяной обуви («свой­ лачивальщица» – название профессии!), занятия самбо («вскрутка», «мельница»), увлечение кни­ гами по астрономии (рефракторы, аберрация, па­ раллакс, афелий, перигелий, гипотеза Шкловско­ го), чтение стенограмм XXII сезда КПСС, чтение политинформаций в школе, уход из неё, посту­ пление в автомеханический техникум и уход из него в другую школу. В 7 классе я опубликовал в городской газете первый свой кроссворд. Всего в ней за последующие 2–3 года было опубликовано 20 моих кроссвордов. Хороший кроссворд подо­ бен хорошему стихотворению: оба сводят воедино слова, редко пересекающиеся как в повседневной речи, так и в повествовательном тексте. Фактиче­ ски к 14–15 годам я был погружён в полисемио­ тическую среду, моё «я» усваивало – пересекало

всебе – лексику обычно взаимонепересекающих­ ся семантико-лексических пространств.

В 1981 году я поступил на философский факуль­ тет Уральского государственного университета. Выписывал по межбиблиотечному абонементу из Москвы микропленки дореволюционных сборни­ ков Игоря Северянина, переписывал стихотворе­ ния из них. Читал политическую литературу «для служебного пользования». В 1986 году я начал работать преподавателем научного коммунизма

вШадринском государственном педагогическом институте. В сентябре 1989 года поступил в аспи­ рантуру Ленинградского госпединститута им. А.И. Герцена. Большую часть времени проводил

вбиблиотеке имени М.Е. Салтыкова-Щедрина (сейчас – Российская национальная библиоте­ ка), в течение трёх лет читал дореволюционные (конечно, не только) журналы и книги. В 1989 или 1990 году, в Ленинграде написал первые свои стихотворения. То есть первые стихотворения я написал в 26–27 лет, никаких подростковых или раннеюношеских поэтических опытов у меня не было. Все эти впервые написанные стихотворе­ ния (первое, второе, третье) числю среди своих

С.Б. с внуком Тимофеем, 2012

лучших, образцовых (и для себя, и вообще) сти­ хотворений.

Кандидатскую диссертацию защитил не в СанктПетербурге, а в Екатеринбурге в 1993 году, в виде научного доклада по совокупности публикаций. К тому времени у меня вышли два сборника фольклорного характера в Санкт-Петербурге и Обнинске. В 1995-м в Шадринске опубликовал 16-страничный стихотворный сборник «P.S.», ре­ цензии на которые напечатали журналы «Нева»

и«Урал». Ещё одну стихотворную подборку опубликовал в виде тоненькой брошюры карман­ ного формата «Dies gloriae» в 1996 году. Третью

ипоследнюю, кажется, крупную стихотворную подборку «Аттракционы мысли» опубликовал в вышедшем под моей редакцией литературнохудожественном«Шадринскомальманахе»в1999 году. Таким образом, мое поэтическое творчество, начавшись в 1989 году, закончилось в 1999 году. Отдельные стихотворения я заканчивал, доделы­ вал, доводил до ума или до блеска и позже, но уже собственно процесс моего сознательного ответ­ ственногосочинительствазакончился.Возможно, это связано и с тем, что в большой литературный процесс 1990-х годов мои стихи не вписались. Не­ ожиданные публикации большой подборки моих стихотворений в журнале «Урал» в 2009 году и ещё более представительной подборки в АСУП в 2011 году стали фактически первым «вбросом» моего поэтического творчества в сферу большого (пусть не гарантированно всероссийского, но как минимум уральского) литературного процесса.

Работая в Шадринске, в пединституте, я занялся организацией краеведческого исследовательско­ го процесса. С 1993 года организую выход крае­ ведческого альманаха «Шадринская старина» (в августе 2012 года вышел в свет 20-й ежегодный выпуск). Всего под моим редакторством за двад­ цать лет вышло более полусотни краеведческих

С. Б. со своими студентами, 2008 г.

изданий, в том числе три книги «Шадринск во­ енной поры».

Одновременно занимался научной работой: пу­ бликовал статьи в общероссийских журналах «Социологические исследования» (1989–1995, 5 статей) и «Живая старина» (2001–2004, 4 статьи).

В2000 году издал в Шадринске 88-страничную книгу «Культурантропология девичества». По её поводу в 2001 году Александр Гордон провел со мной часовое интервью (в силу сдвига телепро­ грамм из-за теракта в США интервью прошло не в рамках программы НТВ «Ночной Гордон», а по каналу «М-1» в программе «Хмурое утро» с трансляцией по радио «Серебряный дождь»).

В2002 году в московских издательствах «Ла­ домир» и «ОГИ» вышли мои книги «Мир рус­ ского девичества: 70–90-е гг. ХХ века» (343 с.) и «Рукописный девичий рассказ» (510 с.) соот­ ветственно. В этом же году у меня состоялась за­ щита докторской диссертации по культурологии в Российском государственном гуманитарном университете (Москва, научный консультант – доктор филологических наук С.Ю. Неклюдов). В

2004 году книга «Рукописный девичий рассказ» (сопровождаемый моей вступительной статьей сборник собранных мной за 15 лет альбомных текстов) вышла вторым изданием.

В2006 году выпустил первое, однотомное, а че­ рез два года второе, уже двухтомное, издание Энциклопедического словаря русского детства (Шадринск, издательство Шадринского педин­ ститута, 2008; 500 с. + 500 с. энциклопедического формата), 75% материала которого взято из ана­ лиза художественной литературы. Осенью 2008 года за это издание был удостоен звания лауреата Международной литературной премии им. В.П. Крапивина. Рецензии на книгу вышли в «Неза­ висимой газете», «Новом литературном обозре­ нии», журналах «Знамя», «Этнографическое обо­ зрение», «Живая старина» и др.

В2010 году, подводя промежуточной итог 20летней краеведческой деятельности, издал двух­ томную Шадринскую энциклопедию (Шадринск, 2010. – 500 с. + 500 с. энциклопедического фор­ мата). В 2012 году за это издание был удостоен звания лауреата премии губернатора Курганской области в области гуманитарных наук.