из электронной библиотеки / 658108764328063.pdf

действии первого акта «Трех сестер», на дорогой гармонике играют Хрымины Младшие в повести «В овраге».

Если гармоника в чеховских произведениях – это все-таки инструмент скорее городской, то свирель ближе деревенскому быту. «Далеко за садом пастух играет на свирели» в «В вишневом саде» (Чехов, 1963, т. 9, с. 624). «Свирель» – так озаглавлен небольшой чеховский рассказ, написанный в 1887 году. Тоскливые, протяжные ноты, извлекаемые из «самоделкового» инструмента и не связанные в какой-то определенный мотив, оказываются созвучными грустным размышлениям героев о смысле бытия и окружающей их природе: «Согнав стадо на опушку, пастух прислонился к березе, поглядел на небо, не спеша вытащил из-за пазухи свирель и заиграл. По-прежнему играл он машинально и брал не больше пяти-шести нот; как будто свирель попала ему в руки только первый раз, звуки вылетали из нее нерешительно и в беспорядке, не сливаясь в мотив, но Мелитону, думавшему о погибели мира, слышалось в игре что-то очень тоскливое и противное, чего бы он охотно не слушал. Самые высокие пискливые ноты, которые дрожали и обрывались, казалось, неутешно плакали, точно свирель была больна и испугана, а самые нижние ноты почемуто напоминали туман, унылые деревья, серое небо. Такая музыка казалась к лицу и погоде, и старику, и его речам.

Мелитону захотелось жаловаться. Он подошел к старику и, глядя на его грустное, насмешливое лицо и на свирель, забормотал:

–И жить хуже стало, дед. Совсем невмоготу жить. Неурожаи, бедность… падежи то и дело, болезни… Одолела нужда. <…> Коли погибать миру, так уж скорей бы! Нечего канителить и людей попусту мучить…

Старик отнял от губ свирель, <…> улыбнулся и сказал:

–Жалко, братушка! И, Боже, как жалко! Земля, лес, небо… тварь всякая – все ведь это сотворено, приспособлено, на всем умственность есть. Пропадает все ни за грош. А пуще всего людей жалко» (Чехов, 1962, т. 5, с. 348-349).

Важное место в чеховских произведениях о деревне занимает песня, которая неотделима от жизни крестьян. Так, в «Егере» поют тихую безымянную песню во время жатвы, «В овраге» – косари, ожидая расчета, и Липа, возвращаясь домой после тяжелой работы, «заливалась, глядя вверх на небо, точно торжествуя и восхищаясь, что день, слава Богу, кончился и можно отдохнуть» (Чехов, 1962, т. 8, с. 448). В «Степи» жалостную песню возле костра поют подводчики, перевозившие на возах шерсть в город, а тихую песню – крестьянка, просевающая что-то в решете. Примечательно, что эту песню Чехов передает через восприятие Егорушки, маленького героя повести, еще плохо знающего народные песни, но интуитивно улавливающего их основной смысл: «Где-то не близко пела женщина, а где именно и в какой стороне, трудно было понять. Песня, тихая, тягучая и заунывная, похожая на плач и едва уловимая слухом, слышалась то справа, то слева, то сверху, то из-под земли, точно над степью носился невидимый дух и пел. Егорушка оглядывался и не понимал, откуда эта странная песня; потом же, когда он прислушался, ему стало казаться, что это пела трава; в своей песне она, полумертвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренно убеждала кого-то, что она ни в чем не виновата, что солнце

71

ее сожгло понапрасну; она уверяла, что ей страстно хочется жить, что она молода и была бы красивой, если бы не зной и не засуха; вины не было, но она все-таки просила у кого-то прощения и клялась, что ей невыносимо больно, грустно и жалко себя…

Егорушка послушал немного, и ему стало казаться, что от заунывной, тягучей песни воздух сделался душнее, жарче и неподвижнее…» (Чехов, 1962,

т. 6, с. 28).

И, конечно, праздник для крестьянина неотделим от музыки, песни: «…На лугу девушки водили хоровод и пели. Играли на гармонике. И на заречной стороне тоже… пели девушки, и издали это пение казалось стройным и нежным. В трактире и около шумели мужики; они пели пьяными голосами, все врозь, и бранились…» (Чехов, 1962, т. 8, с. 207).

Заметим, что наряду с безымянными песнями в произведениях Чехова упоминаются и песни, относящиеся к определенным песенным жанрам. Так, «В овраге» Чехов воссоздает начало похоронного причитания: «И на кого ты нас покинул, Анисим Григорьич, соколик ясный…» (Чехов, 1962, т. 8, с. 436). В «Ионыче» в городском саду хор песенников исполняет «Лучинушку», «и эта песня передавала то, чего не было в романе и что бывает в жизни» (Чехов, 1962, т. 8, с. 317). Действительно, графоманский роман героини рассказа, Веры Иосифовны, о молодой, красивой графине, которая устраивала в своем имении школы, больницы и библиотеки и полюбила бедного художника, далек от настоящей жизни. В отличие от него протяжная лирическая песня «Лучина», получившая в ХIХ веке повсеместное распространение, отражала суровые будни крестьянской жизни, так как ее меркнущий свет «стал олицетворением безрадостной женской доли» (Попова, 1977, с. 117).

Итак, анализ показал, что Чехов не только тонко чувствовал красоту народной песни и народной музыки, но и умел донести эту красоту до читателя, передать ее во всех тонкостях и нюансах.

Примечания

1.Попова, Т. Основы русской народной музыки / Т. Попова. – М., 1977.

2.Чехов, А.П. Полн. собр. соч.: В 12 т / А.П. Чехов. – М., 1960-1963.

ПРОБЛЕМЫ КАЗАЧЕСТВА И КАЗАЧЬЕЙ КУЛЬТУРЫ В ЛОКАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ БЕЛГОРОДЧИНЫ

В.А. Котеля,

ГУК «Белгородский государственный центр народного творчества»

Актуальность проблемы казачества усилилась в последнее время в связи с тем, что Федеральное правительство России проводит ряд шагов по возрождению и популяризации казачества в современной жизни. В связи с этим возникла и проблема так называемого Белгородского казачества, а с ней и вопросы о том, были ли вообще на Белгородчине казаки, как они существовали,

72

есть ли казачья культура в нашей области и в каком виде она существует? На эти вопросы мы попытаемся ответить в настоящей статье.

По мнению историков, слово «казак» по происхождению татарское. «Самое слово козак принадлежит татарам, у которых этим именем назывался низший разряд войска, наиболее легко вооруженный. Татарские козаки и в смысле отдельных наездников, и в смысле вольных, не подчинявшихся ханской власти военных отрядов, известны в истории раньше козаков русских. Так, уже в XV в. упоминаются козаки азовские, перекопские, белгородские (аккерманские)»1.

Постоянные набеги кочевников (в частности, ордынцев, татар, и др.) на южные окраины московского и польско-литовского государств привели к тому, что население этих окраин превращалось в воинов, заимствуя от татар как способ ведения военных действий путём грабительских набегов, так и само название «казаки».

В XVI веке в московском государстве происходит усиление центральной власти, закрепощение, потеря политических прав населения. Всё это способствовало тому, что наиболее активная и свободолюбивая часть населения уходила в казаки. На землях подчинённых Литве (часть Украины) происходит в это время усиление одного класса – шляхты – в ущерб другим, продолжается рост крепостничества, а также проявляется и религиозная нетерпимость, подавление русской национальности. Всё это также способствует популярности казачества. Речь идёт о запорожском казачестве.

Во второй половине XVI века уже существует община донских казаков, также беглых людей, промышлявших разбоем, не подчиняющихся государству. Украинское казачество создаёт подобную общину – Запрожскую Сечь. Обе эти общины лишь формально признают власть государств, на территории которых они расположены. Реально же их внутренний быт был построен на демократических началах общинного землевладения, полного самоуправления и деспотической власти выбранного предводителя на время походов.

Казаки ведут борьбу с врагами – татарами, а также выходят в походы против Турции, не спрашивая разрешения государств. В то же время казаки грабили и своих соотечественников, русские и польские купеческие караваны, и т.д. Казаки вели и прямую борьбу против государства московского, как и против польско-литовского.

Некоторые историки идеализируют казаков, подчёркивая их значение в колонизации земель для России. Другие же указывают на то, что правительство вело борьбу с казаками, подчиняя их государственной власти, а их деятельность принесла и много вреда России (например, втянула государство в войну с Турцией; кроме того, продолжались грабежи собственных соотечественников, торговых караванов). Кроме того, есть и третий взгляд на казачество – как на попытку народных масс построить демократическое самоуправление на началах равенства, свободы от деспотии государства. Эта идея высказана в трудах Н.И. Костомарова и В.Б. Антоновича, в ачстности.

1 Козачество. – Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. – Мультимедиа издательство «Адепт».

73

Рассмотрим коротко историю казачества.

Вероятно, исторически первым было возникновение украинского (или малороссийского) казачества, которое оформилось в Запорожскую Сечь, хотя последняя появилась уже почти в конце XVI века (донское казачество существовало с середины XVI века). Но возникла эта община гораздо раньше. Так, в 1533 году староста черкасский и каневский, Евстафий Дашкович, предлагал устроить на низовьях Днепра за порогами постоянную стражу тысячи в две, но план этот не был выполнен2. В 1556 году князь Д.И. Вишневецкий (предводитель казаков), построил укрепление за порогами на острове Хортица.

По мере роста казачества все чаще становились самостоятельные походы казаков на татарские и турецкие владения, то сухим путем, то по Днепру, на лодках (чайках). В 70-х годах XVI в. казаки имели уже постоянную стражу на днепровских островах за порогами, но главная масса казаков появлялась в низовьях Днепра только летом, а зимой расходилась в украинные города, по преимуществу в Киев и Черкасы. Если Сечь и существовала в это время, то лишь в качестве передового сторожевого поста украинского казачества, а не самостоятельной общины. Такая община возникла после заключения Люблинской унии 1569 году, слившей Польшу и Литву в один политический организм. В результате этого пошло распространение польских общественных порядков, шляхетского землевладения и полного закрепощения крестьян в украинских землях. Население, стремясь избавиться от грозившей ему неволи, в значительном числе стало стекаться к низовьям Днепра, находя здесь средства существования в промыслах и в войне с татарами.

Жизнь запорожцев отличалась тем, что они исповедовали безбрачие. Семья была помехой их деятельности. За введение женщины в Сечь грозила смертная казнь. Но также и блудодеяние принадлежало к числу наиболее сурово караемых, по запорожским обычаям, преступлений. Войско состояло из холостых, вдовых или бросивших своих жен казаков. Семья мешала военным походам. По той же причине они не занимались земледелием – оно было невозможным в соседстве татар. Главным занятием запорожцев, кроме походов и грабежей, была охота и рыболовство.

Казаки не раз совершали набеги на татар и турок, чем вызвали ответную реакцию. В результате польское правительство предприняло ряд мер против казаков, запрещалось переходить в казаки, им перекрывали выход к морю. Принятие Унии и усиление крепостного права послужили популярности запорожского казачества, которое теперь стало защитником православной религии от униатов и католиков.

Одновременно с Малороссией, Запорожская Сечь признала власть московского государя (середина XVII века), что выражалось в том, что запорожцы получали жалование из Москвы через тайных послов. Постоянно велась борьба между разными направлениями в политике казачества, между

2 См.: Запорожская Сечь. – Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. – Мультимедиа издательство «Адепт».

74

гетманами, польским правительством и казаками, а также их борьба с турками

итатарами.

В1709 году (28 марта) кошевой (предводитель казаков) К. Гордеенко перешёл на сторону шведов (Карл XII), а уже 14 мая Сечь была уничтожена русскими войсками, а пленные запорожцы казнены. 26 мая 1709 года Петр издал манифест, объявлявший об уничтожении Сечи и предписывавший впредь запорожцев в русские границы не пускать, за исключением тех, которые придут поодиночке с повинной, без оружия; таких дозволялось селить в Малой России в качестве обыкновенных поселян.

Тогда запорожцы пытались основать новую Сечь, также разгромленную, затем служили крымскому хану, но нападения кочевников и потеря своих земель, а также лишение пополнения заставили казаков искать мира с Москвой. Удалось им это только в правление Анны Иоанновны в 1733 году. Они получили от графа фон Вейсбаха грамоту императрицы, прощавшую им старые вины и принимавшую их в подданство Российской империи. Сечь была подчинена киевскому губернатору, а с уничтожением гетманского звания – в 1764 году – генерал-губернатору Малороссии гр. Румянцеву.

Запорожцы продолжали вести войны с соседями, захватнические набеги, войны за земли, что не нравилось Российскому правительству, но Запорожье было необходимо ему, пока сильно было Крымское ханство. Однако в 1769 – 1764 годах оно было разгромлено. Тогда же, в результате столкновений Сечи с интересами всесильного фаворита, генерал-губернатора Новороссийской губернии Потёмкина, 5 июня 1775 года Сечь была разгромлена, а 5 августа издан манифест, объявляющий об уничтожении Запорожского войска. После этого часть запорожцев бежала в Турцию, где основала Задунайскую Сечь, которая просуществовала до 1828 года. Другая часть осталась в России, где было образовано Черноморское войско в 1783 году.

Сведенья о присутствии казаков на Дону появляются с середины XVI века. Царь Иван Грозный поддерживал с ними дружбу. Казаки совершали набеги на турецкие и татарские владения и получали поддержку из Москвы тайно. Дипломатически же на протесты Турции Москва отвечала, что казаки – не подданные государства, а беглые воры, которые не признают ничьей власти.

Казаки на Дону, в противоположность запорожцам, имели семьи, жили в станицах или городках, расселявшихся по реке Дону и его притокам, Медведице, Хопру, Донцу и Жеребцу. Таких городков в середине XVII в. насчитывалось около 30, к концу столетия – 125. Главными промыслами их, помимо войны, служили охота и рыболовство. Земледелия на Дону в эту эпоху не существовало и когда оно, в XVII веке, стало появляться, то решением войскового круга постановлено было запретить обработку земли под страхом наказания.

Город Черкасск, где собирался казачий «круг» (общее собрание казаков, выбирающих предводителей) известен тем, что пришедшие оттуда на Белгородчину казаки стали называть себя черкасами. До сих пор потомки тех переселенцев помнят это название и называют себя так, хотя по сути и по форме не являются казаками.

75

Донские казаки разделялись на «домовитых» (зажиточных) и «голутвенных» (голытьбу, бедных). Ухудшение положения крестьян в XVII веке привело к их массовому бегству на Дон, где они пополняли ту самую казачью голытьбу. Опираясь на них, поднял бунт Степан Разин (1669 год).

Пётр I использовал казаков в своих военных походах, но постепенно противоречия между казаками и государством привели к тому, что государство существенно ограничило вольности последних. В конце концов казаки были поставлены на службу государству.

Яицкие (уральские) казаки переселились с Дона в XVI веке и подчинялись Донскому войску. Уральские казаки больше занимались рыболовством, охотой, скотоводством и даже торговлей, чем набегами и грабежом. Но и у них возникли многочисленные противоречия с государством. Поднимались бунты как против государства (поддержали восстание Пугачёва), так и внутри своих «партий» (бедных и богатых). После усмирения пугачевского восстания от казацкого войска отобрана была артиллерия, на Яике поставлен постоянный гарнизон, войско переименовано в Уральское. В 1803 году произведена новая реформа, давшая казакам строго военное устройство: введен был мундир, служба по найму отменена и установлена исключительно очередная служба. В 1835 году общее положение о казачьих войсках распространено было и на уральских казаков.

В XVIII веке возникли Волжское войско, Оренбургское войско, Черноморское войско. Азовское войско возникло в 1828 году после возвращения Задунайских казаков из турецкого в русское подданство. Все они были подчинены государству и служили ему. Также были Малороссийские казаки (почти параллельно с Запорожцами), и Слободские казаки – переселенцы малороссийских казаков на Слобожанщину (слободскую Украину).

Отдельные переселенцы являлись в московское государство уже с начала XVII века, и селились правительством по Белгородской черте. С течением времени стали совершаться и массовые переселения. Первое из них относится к 1638 году, когда после неудачного восстания против Польши, гетман Яков Острянин с отрядом казаков числом около 800 человек явился на московскую границу, был принят, и основал за чертой город Чугуев. Поселившись здесь, казаки получили земли на поместном праве и должны были нести военную службу, пользуясь самоуправлением, но подчиняясь распоряжениям назначенного в Чугуев воеводы.

После 1651 года, после восстания Богдана Хмельницкого, массовая эмиграция малороссов в данную местность продолжилась. Благодаря этой эмиграции, возник ряд новых поселений к югу от старой черты московского государства. В 1652 году построен был город Острогожск, в котором поселилась значительная партия выходцев-малороссов. В том же году возникли Сумы, в следующем – Харьков, еще позже – Ахтырка. Заселенная таким образом область получила название Слободской Украины, а ее поселенцы, сохранившие свое казацкое устройство, гарантированное им жалованными грамотами московских государей, названы были слободскими казаками. Они

76

делились на полки: острогожский или рыбинский, сумской, харьковский, ахтырский и изюмский, во главе которых стояли выборные полковники, полковая и сотенная старшина, такая же, как в малороссийских полках. Подчиняясь белгородскому разряду, слобожане сохраняли свободу от всяких повинностей, кроме военной, и полную свободу внутреннего своего быта, принявшего формы во многом аналогичные с теми, какие существовали в левобережной Малороссии.

Как видим, общая закономерность истории всех казаков заключается в том, что появились они как этническая общность в результате бегства от государственной власти. Со временем обрели собственные вольности, совершали грабительские набеги как на врагов, так и на своих. Затем, второй этап, – подчинение государству, принятие воинской повинности, защита границ.

Важно отметить, что казачья культура складывалась как культура вольных людей и как культура воинственных людей. Практически везде устройство жизни казаков было в рамках каких-то военных подразделений (курени, полки, сотни, казачье войско и т.д.).

Вто же время, особо отметим, что на территории Белгородской области жили лишь переселенцы, по происхождению казаки, но по роду деятельности – обычные крестьяне, как и местные жители. Они не принесли казачью культуру

ижизненный уклад на Белгородчину, а наоборот – приняли местный образ жизни, потеряв свою изначальную культуру, ассимилировались с крестьянами.

Вгоды создания Засечной черты, которая проходила по территории нынешней Белгородской области, остроги (крепости) населялись казаками (по происхождению), но это были так называемые «городские казаки» – служилые люди, в отличие от казаков вольных, которые были в то время практически разбойниками («беглые воры»).

Влюбом случае надо сказать, что казачья культура – культура разбойников, вольных людей со своим самоуправлением, военным образом жизни – не характерна для Белгородской области. Вот почему, изучая традиционную культуру нашего края, мы можем чётко ответить, что казачьей культуры здесь не существует, и никогда не существовало. И это несмотря на то, что в нашей области имеются далёкие потомки казаков-переселенцев, давно утративших свою культуру, свой образ жизни.

77

ГАРМОНЬ КАК СОСТАВЛЯЮЩАЯ КОСМОСА НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ

Д.А. Кулабухов,

Белгородский государственный университет

М.А. Кулабухова,

Белгородский государственный институт культуры и искусств

Потребность в преодолении деструктивных, антигуманистических процессов в различных сферах человеческой деятельности (в первую очередь, в социокультурной, межнациональной, политической) и необратимая поступательная глобализация актуализируют экологизацию культурноантропологических звеньев, составляющих смысло-содержательное ядро культуры, национальную «концептосферу». Комплекс таких ценностей («человек» (Дитя, Мать, Отец, Дом, Любовь…); «природа» (Земля, Небо, Вода, Огонь, Воздух, Дерево…); «общество» (Семья, Родина, Патриотизм, Соборность…) представляет собой культурную экосистему, способную обеспечить цивилизованный прорыв в новое мировоззрение, основанное на неизменных общечеловеческих нравственных заповедях и ориентированное на сохранении многочисленных ликов культуры, национально неповторимого.

Одной из уникальных аксиологем отечественной культуры остается гармонь как ценность, связанная с множеством других, представленных в каждом из звеньев системы «человек – природа – общество».

Бесспорен ценностный потенциал гармони как средства всестороннего выражения звена «человек», а именно антропологического, собственно личностного, проявившегося в таких «текстах культуры», как:

Зазвучали переливы На другом конце села.

«Выходи, дружочек милый», – Все гармонь меня звала (Курлова, 2005);

или

…В этот час, обычно над рекою, Соловьев в окрестностях глуша,

Рассыпалась музыкой лихою Чья-то беспокойная душа (Солоухин, 2001, с. 150).

Гармонь не просто оказывается созвучна человеку, в пространстве национальной культуры она антропоморфна, совершенно очеловечена, как например, в стихотворении А. Прокофьева «Гармоника», где гармонь «охнула, ахнула, свистнула-повиснула на узеньком ремне… Разбилась дробью частою… Плакала навзрыд… То шла людей задабривать» (Прокофьев, 2001, с. 138), а потому лирический герой обращается к ней: «Поговори-поговори, прости, и плача, и смеясь» (там же).

Роль гармони как аксиологемы расширяется благодаря ее онтологической сущности, способности передать не только субъективные ощущения, но и

78

…Так пела и так плакала Про горести свои,

Как бы за каждым клапаном Гнездились соловьи.

Ирвется ночи кружево, Она, как день, – красна, Все яблони разбужены,

Икленам не до сна! (Прокофьев, 2001, с. 138).

Кажется, что гармонь – неотъемлемая часть живого мира:

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность (Рубцов, 1995),

придавая всему особый вкус, особую неповторимость, что позволяет поэту А. Прокофьеву отметить ее способность к отражению цветописи жизни, всей природы, поэтому и встречаем в стихах:

…и на веки веков вовсю раскинув зарево

малиновых мехов… (Прокофьев, 2001, с. 139); Прости меня, прости меня, Подольше погости, Вся близкая, вся синяя,

Вся алая, – прости! (там же); Надрываются трехрядки, Рожь шумит, звенят овсы… «Всё в порядке, всё в порядке», –

Отзываются овсы (Солоухин, 2001, с. 150).

Наконец, как аксиологема «Гармонь» проникает и в звено «общество», позволяя запечатлеть и сохранить уклад жизни соотечественника и Отечества, для которой характерна следующая картина, представленная Н. Рубцовым:

Как, надрываясь, плакала гармошка, И сквозь кошмар в ночной врываясь час, Как где-то дико грохали сапожки –

Под вой гармошки – русский перепляс (Рубцов, 1995);

или:

… И почти до самого рассвета, Сил избыток, буйство и огонь, Над округой царствовала эта

Чуть хмельная, грозная гармонь (Солоухин, 2001, с. 151).

Положение гармони позволяет констатировать и неизбежное изменение социума, процесс выхолащивания собственно национального:

Не слыхать говорливой гармошки, – Словно как в космосе,

Глухо в раскрытом окошке… (Рубцов, 1995).

79

Национальная любовь к гармони обеспечивает уважительное отношение и к аккордеону, и к баяну, как составляющим космоса национальной культуры

вХХ в., что проявляется и в словесных «текстах культуры»:

…Я уйду опять с баяном

В духоту ночных ветвей. И рассыпятся по свету На десятки тысяч верст, Аж до самого рассвета,

Клавиши поющих звезд (Примеров, 2001); Куда ни поеду, Куда ни пойду, Со мною баян, Он всегда на виду.

Он молод и звонок, Душою широк, В нем вольная

Русская песня живет! (Боков, 2001).

Нередко в сознании носителей культуры образы гармони и баяна отождествляются, сливаются, поэтому, например, в стихотворении В.И.Федорова певец гармони М. Исаковский, создатель таких произведений, как «Провожанье» («Дайте в руки мне гармонь – Золотые планки! Парень девушку домой Провожал с гулянки.»); («Снова замерло все до рассвета»), связан с образом баяна:

Ивсе же он живет, бессмертный Теркин,

Ирежет на баяне там, в Орле.

Друг Клыков, я прошу от ветеранов: Ты Теркина с баяном изваяй, А рядом с ним Катюши лик желанный.

Твардовский с Исаковским, два титана, Присядут у костра, припомнят раны, Споют «Враги сожгли…» под плач баяна

В цветении садов, в Победный Май (Федоров, 1995).

Пережив эпохальные события ХХ века, гармонь, как, впрочем, и баян, не утратила своей общечеловеческой и национально-культурной самости; более того, она, оставаясь аксиологемой национальной культуры, является одним из факторов экологии культуры задолго до осознания потребности в ней. Вступив в новое тысячелетие, гармонь позволяет представить и события минувшего, когда:

Как звонко, терзая гармошку, Гуляли под топот и свист, Какую чудесную брошку

На кепке носил гармонист… (Рубцов, 1995),

события частной жизни, сливающиеся с жизнью государства:

Пел бард Про простуженную гармошку,

80