из электронной библиотеки / 658108764328063.pdf

Бытует в среде малобыковских музыкантов-балалаечников и термин «перветь» и «втореть». Однако указывает он больше на технику игры, нежели на классификацию партий. За спиной настоящего балалаечника, который мастерски «выписывает кренделя и коленца», начинающему игроку достаточно лишь держать гармонический фон или просто играть мелодию, то есть «повтореть». Местные балалаечники утверждают, что для усиления качества и силы звука они пробовали удвоить число струн за счет спаривания каждой, используя для этой цели обрывки проводов от телефонного кабеля, тонкую проволоку со старых сеток от ульев. Однако игра на шестиструнках своего развития не получила ввиду технических погрешностей (колки плохо держат строй).

В качестве аккомпанирующих инструментов в селах БелгородскоВоронежского региона народные исполнители широко используют дудкисвистушки, предметы быта: косу, ложки, гребни. В ряде мест распространены мандолина и гитара. Оригинальны женские плясовые наигрыши «на губах» зафиксированы нами в ходе фольклорных экспедиций в села Круглое, Подсереднее, Нижняя и Верхняя Покровка.

Музыкально-этнографическая работа фольклористов в БелгородскоКурском регионе в течение последнего десятилетия дала возможность получить дополнительные сведения о народных инструментах, бытовавших в селах Ракитянского, Ивнянского и Прохоровского районов, что полностью согласуется с многолетними исследованиями В.М. Щурова. «В былые времена по праздникам толпы одетых в национальные костюмы крестьян собирались у реки на лугу. Зимой плясали под игру дударей, весной и летом водили «танки» и «карагоды»…. Во время рождественских святок на льду реки располагался народный инструментальный ансамбль. Его состав:

1)три-четыре дудки (продольные флейты с пятью или шестью отверстиями в стволе для пальцев);

2)«двухголоски» – большие по размерам и более низкие по звучанию продольные флейты;

3)рожок – тростниковая дудочка типа кларнета с пищиком на месте мундштука и коровьим рогом на конце. У рожка в селе Богатое было пять или шесть отверстий для пальцев. Играть на инструменте с шестью отверстиями считалось признаком большого мастерства. На таких рожках играли исполнители-виртуозы;

4)кугиклы (флейты Пана), здесь называемые «свирелями»;

5)ударным инструментом было лезвие косы. Исполнитель в такт наигрышу слегка подбрасывал его, ударяя деревянной палочкой, зажатой в правой руке. Пальцами левой руки, подбрасывавшей и ловившей лезвие, регулировались тембровые оттенки» (Щуров, 1987, с. 51-56).

Широкое распространение в Белгородско-Курском регионе имели также мандолина, скрипка, гармонь. Нами установлено, что в быту в качестве музыкальных инструментов использовались гребни, трещотки, ложки.

31

Особое место в инструментальной музыке фольклорной традиции региона по праву занимают кугиклы, ввиду их древности. Это разновидность многоствольной флейты, известной в фольклористике под названием «флейта Пана». Изготавливаются трубки из камыша, зрелого тростника, бузины, середина которых легко удаляется. Набор одной пары кугикл включает не более пяти дудочек. Однако чаще всего играют на двух-трех. Каждая издает только один звук. Дудочки между собой не скрепляются, играющие располагают их по высоте звуков. Во время игры дудочки держат у рта, одной рукой за верхнюю часть, быстро передвигая от одного угла рта к другому в зависимости от необходимости извлечь звук той или иной высоты. Иногда голосом вторят звукам инструмента. Этот прием называют «фифкать», так как выкрик соответствует слогам «фиф-каф».

На кугиклах играют только женщины, чаще всего ансамблем три-четыре человека. Игра на этом инструменте трудна и предполагает особую выучку, так как на пятиствольных кугиклах обычно играется главная партия, расцвеченная «фифканьем», а двух- и трехствольные ей аккомпанируют (или, по-местному, «придувают», то есть сопровождают). Да и сами трехствольные кугиклы называются придувальными. Особенности звукоизвлечения на кугиклах, ритмические сочетания отдельных партий придают звучанию ансамбля кугикл живой, чрезвычайно жизнерадостный характер. Репертуар наигрышей на кугиклах довольно богат: плясовые песни, наигрыши для плясок («Тимоня», «Акулинка», «Смиренушка», «Барыня» и многие другие). Кугиклы также используют и в смешанных ансамблях народных инструментов, о чем мы уже упоминали выше. Тембр кугикл очень гармонично сливается с тембрами других духовых деревянных инструментов и скрипкой.

Белгородско-Оскольский регион области также представлен уникальными живыми «памятниками» инструментальной музыки фольклорной традиции. Материалы исследований автора в ряде сел Валуйского, Волоконовского и Новооскольского районов дополняют сведения о бытовании в них различных музыкальных инструментов: балалайки, мандалины, скрипки, гармоники и гитары. По свидетельству Н.Т. Крутенко (1924 г.р.) из Колосково (Валуйский район), она помнит рассказы о бытовании рожка, по сигналу которого хозяйки «сгоняли худобу в стадо» (его незатейливый мотив заставлял животных утром «перекликаться» во дворах, вечером извещал хозяек об их возвращении с пастбища), и о травяных дудках, на которых играли пастухи и наиболее способные подростки в ночном. К сожалению, восстановить по памяти конструкцию такой дудки старожилы валуйских сел Колосково, Хмелевца, Селиваново, Безгодовки, Тимоново уже не в состоянии. Помнят только, что была она довольно длинной и играли на ней мужчины очень часто после захода солнца «за воротями», у хат.

Такие утверждения полностью согласуются с материалами исследований московского фольклориста А.Н. Иванова, отыскавшего в 80-е годы исполнителей на травяных дудках в селах Валуйского района. Согласно его данным, для изготовления такого инструмента требовались отрезки трубчатых стеблей семейства зонтичных и сложноцветных растений. Как видим,

32

использовался природный материал, которого много было в округе, а потому дудки долго не хранили, используя лишь от сезона к сезону, а то и от игры к игре. По всей вероятности, этим и можно объяснить отсутствие травяной дудки

уселян сегодня.

Авот искусство балалаечной игры в селах Фощеватово, Шиншиновка, Тишанка, Погромец, Волчья Александровка Волоконовского района до сих пор ярко и самобытно. В сокровищницу музыкальной культуры района вошли

«Семеновна», «Подружка», «Побреду», «Саратов», «Камаринская» и, конечно, лирический наигрыш «Дуся» местного распространения, сопровождающий шутливые страдания:

Ох, ты, Дуся, моя Дуся, расставаться нам пора, Люди по году гуляют, мы с тобою полтора.

Ой, ты, Дуся, моя Дуся, боевая вся семья, Кабы Дусю узял замуж, боевой бы был и я.

Примечательно то, что в Фощеватово распространена ансамблевая манера игры на балалайках – вдвоем, иногда и втроем. Тогда один «ведет» мелодию, другой воспроизводит аккорды сопровождения. Как и в исполнении, женщинами двуххорных песен, о чем мы уже упоминали, музыканты перед началом игры специально договариваются, кто будет «перветь», а кто «втореть». Да и настраивают инструменты каждый из них по-разному. «Нередко, чтобы поднять общий строй балалайки, народный музыкант перевязывает лады (с первого по пятый), накладывая на гриф в соответствующем месте небольшую деревянную планку и туго обматывая ее веревкой» (Щуров, 1989, с. 41).

Жива традиция сольной и ансамблевой игры на балалайке в селах Тимоново, Шелаево, Рождествено, Насоново Валуйского района. По-своему самобытно играют народные музыканты «Подружку», «Страдания», «Матаню», «Барыню», «Сербиянку». Самобытно и звучание инструментальных ансамблей, в составе которых – балалайки, мандолины, гармошки, косы. Аналогичные наигрыши есть и в репертуаре народных музыкантов сел Тростянец, СолонецПоляна, Богородское, Ярское, Макешкино (Новооскольский район). Однако каждый наигрыш сугубо индивидуален, со своим «перябором».

Таким образом, основную часть репертуара балалаечников БелгородскоОскольского региона составляют плясовые, танцевальные и частушечные наигрыши. Однако при исполнении одного и того же репертуара приемы игры каждого музыканта своеобразны: игра разложенными аккордами, мерное бряцание, выигрывание мелодических украшений, тремолирование на одном звуке. Отсюда для нас становятся понятны смыслы местных терминов высокой игры: «выписывает коленца», «выделывает кренделя», «вензеля выводит», «кучеряво», «ладить». И в этой многовариантности – сила музыкального фольклора Белгородчины, его творческая долговечность и востребованность в современной концертно-исполнительской практике.

33

Примечания

1. Банин, А.А. Очерк истории изучения русской инструментально-музыкальной культуры бесписьменной традиции / А.А. Банин // Музыкальная фольклористика.

– Вып.3. – М., 1986.

2. Банин, А.А. Русская инструментальная музыка фольклорной традиции /

А.А. Банин. – М., 1997.

3.Иванов, А.Н. Волшебная флейта южнорусского фольклора А.Н. Иванов // Сохранение и возрождение фольклорных традиций. – Вып 2. – М., 1993.

4.Щуров, В.М. Песельники из села Фощеватова / В.М. Щуров. – М., 1989.

5.Щуров, В.М. Южнорусская песенная традиция / В.М. Щуров. – М.: Сов. композитор, 1987.

МУЗЫКАЛЬНО-ОБРЯДОВЫЙ ФОЛЬКЛОР БЕЛГОРОДЧИНЫ: УНИВЕРСУМ СЕМЕЙНЫХ ЦЕННОСТЕЙ

О.Я. Жирова,

кандидат педагогических наук, профессор кафедры народного хора, заслуженный работник культуры Российской Федерации, Белгородский государственный институт культуры и искусств

Традиционный свадебный обряд края выходит далеко за рамки понятия его исключительно как элемента художественной культуры, так как в нем воплотились, отразились и переплелись категории философского и нравственно-этического порядка. Не случайно, исследователи, зафиксировавшие свадебные обряды ряда белгородский сел, называют его исключительно многообразным по масштабу и высоко художественным по воплощению музыкально-обрядовым комплексом южнорусской народной художественной культуры.

Примечательно то, что каждый из 22 районов Белгородчины и даже каждый населенный пункт имеет свои характерные особенности отправления свадебного обряда. Более того, на территории исследуемого региона нельзя назвать какого-то яркого локального очага, традиции которого подчинили бы обрядовую культуру прочих деревень. Где-то ярче сохранился один элемент свадебной игры, в других местах – другой. Однако свадебная обрядность края – это всегда определенная традиция, сформированная синтезом этнических, исторических, социальных, хозяйственных, культурных факторов. Именно они, в конечном итоге, дали нам такой многоликий и многогранный «образ» свадебного спектакля, в котором слилось воедино старое с новым, православное с народным, печальное с веселым. Ввиду этого региональная специфика свадебной обрядности находит свое яркое проявление как в самой ее конструкции, так и в особом колорите ритуальных действ, их духовнонравственной сути и содержании. «Все свадьбы были разноцветные», – свидетельствует О.И. Маничкина (1925 г.р.) из села Подсереднее Алексеевского района, вкладывая в эту удивительно емкую характеристику свойства художественно-творческого содержания.

34

В ходе исследования выявлено, что даже в пределах одного локуса это яркое музыкально-обрядовое представление всегда имело вариативную форму, которая всецело определялась творческим началом основных действующих лиц свадьбы: свашек, дружки, подружья, игриц, а также уровнем материального благосостояния и социально-общественным статусом родителей молодых. Совершенно очевидно, что особенности «игры» в каждой свадьбе в полной мере определялись этими факторами, в соответствии с которыми свадебный обряд мог длиться от трех до семи дней, иногда дольше, являя нам эксклюзивный образец музыкально-поэтической импровизации на заданную тему. Нередко конкретные бытовые ситуации вносили свои коррективы в свадебную игру, принимавшую форму «самокрутки» (спешной). Поэтому для нас вполне очевидно, что рассматривать свадебную обрядность региона необходимо не абстрактно, а соблюдая её приуроченность к конкретному месту, времени и сословию.

Существенный признак традиционного свадебного обряда края – присутствие типичных для южнорусской свадьбы трех этапов:

предсвадебный (сговор, сватовство, пропой, смотрины, девишник, парнишник, выкуп приданого);

свадебный (выпечка свадебных караваев, утро свадебного дня в доме невесты, сборы свадебного поезда в доме жениха, приезд поезжан, выкуп невесты, ее косы и места для жениха, родительское благословение, отъезд молодых ко венцу, встреча новобрачных в доме жениха, повивание, одаривание, свадебный пир с величанием невесты, жениха, родителей, бояр, гостей);

послесвадебный (бужение молодоженов утром, «позывание» гостей, их ряжение, «умыкание» молодухи, катание родителей по улицам, свадебный обед, «распущение» свадьбы, послесвадебные визиты молодой четы).

Следует отметить, что каждый из вышеназванных элементов свадебного обряда (а их порядка 30) имеет свои местные названия. К примеру, сговор в ряде районов области именуют «приглядками», «спрашиванием»; пропой – «своднушками», «пропойцами», «пропитушками», «рукобитьем»; смотрины – «оглядинами», «поглядушками», «двороглядием»; девишник – «вечаринами», «вечерками»; окончание свадьбы – «распущением», «забиванием кола», «сжиганием пана», «тушением овина».

Согласно полученным данным, первые браки, как правило, заключались с соблюдением всех традиционных обычаев и обрядов свадебного ритуала. Аналогичным образом праздновались свадьбы вдовых молодых мужчин с девушками. Иначе проходило действо свадьбы только в том случае, если замуж выходила сирота. А если замуж выходила вдова, то свадьба вообще не «игралась».

Время для свадеб определялось земледельческим календарем: осенью - в осенний мясоед (октябрь – ноябрь), зимой – в рождественский мясоед (январь),

атакже после окончания весенних полевых работ – от Красной Горки до Троицы. Однако свадьбы, приходящиеся на осенне-зимний период, отличались большим размахом веселья, обилием свадебного пиршества и проходили

35

«кучно» (много) и «грудно» (чаще). Существенное значение имел и церковный календарь, согласно которому белгородцы, почитавшие обычаи и традиции своих предков, не играли свадьбы в продолжение всех постов, в храмовые и великие праздники.

Безусловно, сегодня вряд ли возможно реконструировать свадебный обряд региона в глубинном «корневом» значении всех составляющих его элементов. Однако музыкально-этнографические материалы, полученные в ходе фольклорных экспедиций, позволяют воссоздать наиболее важные и ключевые ее части. Более того, образцы обрядового фольклора в виде ритуальных и величальных песен, плачей и причитаний, присловий и поговорок, примет и заговоров, слов-оберегов, зафиксированных нами, свидетельствуют об их неразрывной связи с единым некогда комплексом славяно-русской обрядности: архаичными элементами языческой культуры и элементами двоеверия.

Музыкально-этнографическая работа позволила нам выявить рудименты ряда этих обрядов в регионе. Наиболее отчетливо они проявились в традиции межсельских игр, плясок, вождения танков и карагодов на «гранях», текстах хороводных весенних песен-игр: «А мы просо сеяли», «Что не йдуть?», «Король по городу ходя»:

…А нам надо девушку, девушку, ой, дид – ладо, девушку, девушку…

(село Шаталовка Старооскольского района);

…Лови, лови, волче, сераю гусыню за белаю шейку…

(село Большебыково Красногвардейского района);

…Король девок выбирает.

Король, которую любишь, король, ту и поцелуешь

(село Почаево Грайворонского района).

Похищение невесты со свадебного пира, бытующее в крае до сих пор, является, на наш взгляд, отголоском древнего обычая похищения девиц, который, по словам Нестора, существовал у русских славян. Так, например, у радомичей, вятичей, северян были «игры межи селы», то есть между полей, а не между сёл; здесь во время песен, плясок, игр мужчины выбирали себе невест и уводили к себе в дома.

Отголоски «умыкания» невесты по предварительному сговору мы склонны усматривать в обычае досвадебных интимных отношений молодых. Так, уже после сговора или рукобитья жениху разрешалось ночевать у невесты (села Корочанского, Новооскольского, Шебекинского районов). Однако в большинстве регионов края к обычаям такого рода сельское общество даже в наши дни относится крайне отрицательно. Девушка до самой свадьбы обязана «блюсти свою честь». Не случайно, видимо, в Валуйском районе нам поведали об обычае осмотра постели молодых свахой после первой брачной ночи. Руководствуясь результатами такого осмотра, дружко вручал матери невесты или подарок, или ложку с дырой. В ряде мест, если невеста оказывалась «худой», ее родителям надевали на голову лошадиные хомуты. Красная ленточка над воротами дома свидетельствовала о девичьей чести молодой, ее

36

безупречном нравственном облике, и зять принародно целовал тещу под величальные песни:

… Снесла пава два яица, а вывела пава два дитя. Два дитя хорошие, славные, пригожие…

(село Хомутцы Ивнянского района); … Она умного батюшки, разумной матушки.

Тото честь хвала, что родимый батюшка. Ой, то-то другая, что родимая мамушка. Ой, то-то третья, что вся семеюшка

(село Мощеное Яковлевского района).

Возраст брачующихся, как правило, был невелик, особенно девушек, что подтверждается местными присловьями: «Брагу сливай не доквашивай, девку замуж отдавай – не доращивай», «Чем моложе – тем дороже», «Молода годами

– мудра делами». Вместе с тем, как утверждают, малолетних девочек не засватывали, придерживаясь мнения людей преклонного возраста: «Со малой жить – только маяться, со старой жить – век должить, с ровней жить – тешиться».

Практически повсеместно в семьях соблюдалась очередность выдачи дочерей замуж, равно как и женитьба сыновей по старшинству, которая нарушалась лишь в исключительных случаях. Однако родители использовали все возможности для ее соблюдения, прибегая даже, к так называемым «подставам» невест и женихов, как во время смотрин, так и в процессе самой свадьбы. Данные факты выявлены нами в селах Ракитянского и Краснояружского районов, для которых характерна традиция в утро свадебного дня накрывать невесту большой белой «шалкой» (платком). Подмена обнаруживалась после выкупа молодой, ее косы и места. Однако богатое приданое девушки, а чаще всего – мудрость свашек спасали такие браки, подтверждая существующие в народе убеждения, что «всякая невеста для своего жениха родится», «много невест перебирать – женатому век не бывать», «не ищи красоты, а ищи доброты», «и любя поженишься, да наплачешься», «а благословит Бог, так и стерпится – слюбится»:

Унас ныне вечер не весел, Развесёлый день воскресенье,

Ужеланного батюшки веселье. Отдаёт меня батюшка замуж, Он далёко-далече, за Волгу, За младого парня, за Васютку.

Вэтой карагодной песне, записанной в селе Верхопенье Ивнянского района, отразился взгляд народа на святость родительской власти над детьми в вопросах создания семьи. Общим местом воспоминаний белгородцев о прежних свадьбах является то, что воля родителей играла важную роль в выборе невесты:

Гуляй, хороводься, девчонка, Пока воля дана, да не покрыта голова. Матушка накроет головушку,

37

Батюшка наложит заботушку…

(село Подгорское Красногвардейского района).

По существу, вся добрачная жизнь девушки была подготовкой к замужеству. Отношение к дочери в крестьянской среде во многом определялось пословицей: «Дочь – чужая добыча, дочь – отцу, матери не кормилица; она – ключница чужому отцу, ларешница – чужой матери». Однако все эти соображения, в конечном счёте, не влияли на желание родителей получше выдать дочь замуж. Достоинство крестьянина нередко заставляло отказать богатому жениху, «чтобы дочь не была в его доме служанкой». Воля родителей жениха в выборе невесты для сына подтверждается песней села Безгодовка Валуйского района: «Гуляй, гуляй, молодец, пока не женил батюшка, пока не благословила матушка».

Желание сына учитывалось, но не всегда оно было решающим. Это было обусловлено, прежде всего, хозяйственно-экономической целесообразностью, так как в приданое за невестой давали землю. Этим обстоятельством, на наш взгляд, следует объяснить тот факт, что чаще всего браки совершались в пределах одного населённого пункта, что в конечном итоге способствовало сохранению и продолжению фольклорных традиций. Более того, желание получить в хозяйстве крепкую работницу, здоровую продолжательницу рода также предполагало инициирующую роль родителей в выборе «ровни» для своего сына. Необходимые качества предполагаемой невесты находим в тексте карагодной песни села Иловка Алексеевского района:

… Она личиком полна, а бровками чёрна. Да бровками чёрна, чёрна, черноброва. Молодец хороший, Хведору займая.

Да на ножку ступая, башмачок ломая. Башмачок ломая, чулочек марая…

Наряд девушки далеко не в последнюю очередь влиял на её личностную характеристику: «девок замуж берут, коли они тонко прядут, коли они гладко ткут». Сообразно такому заключению старших, девушка – невеста собственноручно готовила себе повседневную одежду и праздничный наряд. «Не доведи Бог выйти на гулянье в чужой рубахе или в сарафане», ибо это считалось признаком лености и нерадивости девушки и строго порицалось:

Девка к девке приходила, рубашоночку просила. Девка девке отказала, отказавши, наказала, Пряди, девка, не ленися, к Покровам поторопися.

Желание казаться солидней, здоровей («дородней») вынуждало девушек надевать на себя несколько чулок, рубах, сарафанов. Красноречивым свидетельством данного утверждения являются слова из песни села Афанасьевка Алексеевского района: «По три мыла измувала, по три юбки надевала, четвёртаю душагрейкю». Основным показателем здоровья девушки была спорая и умелая работа во время страдной поры, коллективной взаимопомощи («помочи», «толоки») односельчанам, испытывающим нужду в рабочих руках, активность и веселье на посиделках и сельских гуляниях. В

38

свою очередь, именно эти моменты, на наш взгляд, являлись общественными смотринами невест, в ходе которых можно было «высмотреть подходялаю», выяснить «до седьмого колена» необходимые сведения о ней и её родителях.

Отзвуки данного ритуала мы находим в почитании селянами «красных» (красивых) горок и лесных полян, на которых происходили игрища, карагоды, танки и пляски молодёжи в весенне-летний период. Это были своего рода смотрины потенциальных невест и женихов, о чём свидетельствует бытующее присловье: «Весной на горке посчитаемся, золотым венцом повенчаемся» и многообразие «алилёшных» песен, олицетворяющих любовь, согласие и лад молодых людей обоего пола:

Как пошли девки лесом по воду, Ладу, ладу, душель, ладу.

Навстречу девкам гуси-лебеди, утки-селезни.

Три молодца кудреватые, молодые, неженатые…

(село Подсереднее Алексеевского района);

Вселиственный мой венок, Ой, лёли, лёли, мой венок.

Куда его положить? Положу его в тереме. У милого в головах.

Да там венку местечко, Да там его не помнут,

Вселиственный не оботрут

(село Иловка Алексеевского района).

О глубинных корнях традиционного свадебного обряда Белгородчины свидетельствуют повсеместно употребляемые выражения: «ладить» свадьбу, «играть» свадьбу, «ладно» жить. Само слово «ладить» как бы является производным от имени языческой богини Лады, да и выражение «играть» свадьбу напоминает древние игры, которые являлись прелюдией приобретения невест. А уж «склад да лад» семейной жизни приписывался в старину только Ладе, многообразие свадебных песен в регионе с архаичным припевом: «Ладо, ладо», «Душель моя» – яркое тому подтверждение:

…На маковке две ластовки, ладо, ладо, На маковке две косатые, душель моя!

(село Мальцевка Корочанского района);

Солнышко за лес закатилось, За тёмно-зелёный, за крутые горы. Ой, ладо, ладо, ой, ладо моё…

(село Сажное Яковлевского района);

Коса наша – девка ваша, Ладу, ладу, девка ваша

(село Карташовка Прохоровского района).

Судя по всему, так наши предки отмечали потребность в покровительстве им бога любви Ладо и богини любви Лады. Подтверждение данному предположению находим в историческом обозревателе «Синопсис», изданном в

39

1674 году, где говорится, что «готовящиеся к браку, помощию его (бога – Лада) мняше себе добро веселие и любезно житие стяжати… Ладу поюще: Ладо, Ладо! и того идола ветхую прелесть диавольскую на брачных веселиях, руками плещуще и о столь биюще, воспевают» (Коринфский, 1901, с. 340). В Густыньской летописи это – превратившееся из Лады в Лада – божество называется богом женитьбы, веселья, утешения и всякого благополучия, которому «жертвы приношаху хотящий женится, дабы его помощию брак добрый и любовный был». Именно поэтому, на наш взгляд, гуляния белгородской молодёжи сопровождались обрядовой трапезой, где печёные яйца и «каравайцы» (хлебцы из пшенной каши) выступали в качестве подношений друг другу. И то, и другое – атрибуты древних языческих обрядов плодородия, символы новой зарождающейся жизни.

Согласно полученным данным, очень часто молодым людям предоставлялась свобода выбора, и согласие жениха и невесты играло весьма важную роль. Случаев заключения браков без разрешения родителей нами не установлено. К браку сельское сообщество относилось очень ответственно, а потому молодым людям, особенно девушкам, старалось создать добрую репутацию, что наиболее ярко сохранилось в музыкальном фольклоре:

…Ты люби, Доня, одного, а я ж тебе одное. Роди сына у мене, а дочерю у себе.

Учи сына пером писать, ой, дочерю шелком шить, По краюшкам золотить

(село Афанасьевка Алексеевского района).

Как видим, весь добрачный период был своеобразным народным университетом молодёжи. За работой и увеселениями шёл непрерывный процесс передачи и освоения трудового и духовного опыта сельского мира. Молодёжь постигала традиционные этические представления и нормы поведения, перенимала фольклор. К примеру, девушки в возрасте 13-15 лет уже полностью владели репертуаром местных хороводниц и могли «озвучить» любую свадьбу. Более того, искусству плача с причетом учились специально, так как, согласно традиции, это считалось важной необходимой обязанностью каждой невесты, ибо «не поплачешь за столом, наплачешься за столбом».

Согласно материалам исследований, зачин предсвадебному периоду давал семейный «сход», на котором обсуждалось имущественное положение родителей невесты, их родословная, личностные качества избранницы, прикидывался размер ее приданого, определялись предполагаемые свадебные расходы, включая и сумму выкупа. Принятые «сходом» решения исполнялись неукоснительно, что свидетельствует о его должном социально-общественном статусе. По существу «сход» обеспечивал начало сватовства, а в ряде мест – предваряя «запытания», посредством которых надлежало заручиться согласием родителей невесты «дозволить Богу помолиться», что есть посвататься.

Анализ музыкально-этнографических материалов дает основание предполагать, что традиционное сватанье выросло из древнейшей формы народной культуры: магических, заклинательных культов, связанных с миром окружающей природы. Свидетельство тому – присутствие имен – названий

40