из электронной библиотеки / 652022990630940.pdf

становится многоуровневой, более объемной, расширяя, таким образом, свое внутреннее личностное культурное поле. В конечном итоге пространство становится самоценным именно в культурном плане как самостоятельная формирующая активная единица, и появляются варианты приспособления к существованию в таком подвижном пространстве. К ним можно отнести гибкое идентификационное изменение, но в этом случае возникает опасность потери самости, отрицательных аспектов эклектики и смешения.

Другая предполагаемая реакция – снижение порога восприятия, выражающееся в апатии, безразличии, уходе в свою узкую социокультурную нишу и отказ от контактов, что может проявляться в крайних вариациях или модификациях — вплоть до участия в различных сектах и замкнутых организациях. Также это может выражаться в создании своего собственного мифологического ритуализированного пространства, как группового, так и личностного, что приводит к атомизации общества. Еще одной возможной реакцией называется активное неприятие и усиление ответной враждебности и агрессии в ответ на враждебное противостояние в виде отрицания, борьбы, подкрепленных разнообразными культурными, религиозными и другими обоснованиями.

Но в этом есть и положительные моменты, которые прослеживаются в увеличении игрового восприятия мира, конструировании возможных социокультурных ниш и условий гибкого перемещения в культурном пространстве. Эти процессы можно квалифицировать в качестве подготовки к переходу на новые парадигмальные позиции и отношения, которые в конечном итоге ведут к снижению уровня враждебности. Чтобы это действительно произошло, надо обращаться к решению данной проблемы путем перевода культурных феноменов из состояния «чужого» в состояние «другого», о чем мы упоминали ранее, разрешая таким образом баланс между различием и неприятием.

Важным представляется замечание о том, что «глобализация стимулирует распространение не только новых типов экономической деятельности, технологии, информации, образа жизни, но и все более разнообразных культурных моделей, жизненных смыслов, мотиваций и ценностных ориентаций личности»92. Поэтому индивид теперь имеет право на выбор модели поведения, которая нехарактерна для своей социальной среды, традиции, отсюда связь личности со своей социальной группой, общностью ослабляется. Информатизация современного общества имеет двойственный характер в этом смысле. С одной стороны, человек знаком с чужими культурами, ценностями, нормами, моделями жизни, но в то же время эта информация чаще всего имеет визуальный характер, поскольку культура основывается на образном восприятии. Именно эти новые стандарты оказывают большое влияние на потребности и мотивы личности. Система привычных культурных норм, традиций, ценностей социальной среды уже не так важны и влияют на процесс формирования культурного пространства

92 Там же.

71

личности. Как пишет А.В. Бабаева, «отход от принципов традиционного общества нашел свое выражение в изменившейся системе поведенческих норм. На смену жесткой регламентации, кодированию приходит вариативность» 93. Однако и в этой ситуации человек не свободен, он просто опирается на стандарт нового современного образа жизни, поэтому часто «индивидуализация

врезультате оборачивается стандартизацией»94.

Вцелом можно сказать, что «вобрав и традиции национально-культурной идентичности, и подвижные культурные стереотипы постмодерна, культурное

пространство превратилось в арену противоборства различных групп интересов за влияние на коллективное и индивидуальное мышление»95. Борьба разворачивается вокруг системы приоритетов, определяющих качество и стиль жизни, характер производства и потребления. Постмодерн заметно изменил

характер потребления «культурного продукта», а торговля товарами трансформировалась в торговлю стандартными «стилями жизни» 96.

Обобщая вышесказанное, можно выделить несколько важных особенностей, характеризующих культурное пространство в рамках постмодернистской ситуации. Все они связаны с общей тенденцией искривления пространства культуры, характерного для этого явления современности. В частности, оно находит отражение в формировании определенных складок культурного пространства, которые проявляются в нескольких вариантах.

Первым можно назвать смещение, воспринимающееся как пространственные социокультурные сдвиги, которые совмещают различные культурные ниши, локальные культуры в своеобразные образования и соединения.

Далее можно отметить серьезное столкновение некоторых культурных пространств, что прослеживается в местах цивилизационных разломов, местах, где соприкасаются культуры длительное время или столкновение вызвано к жизни политическими или иными социальными мотивами, в них вплетаются и на них влияет множество причин и условий.

Выделяется и наложение культурных пространств, своеобразная складка,

например, в многонациональных государствах, в мультикультурных образованиях 97. Возможно как их параллельное сосуществование, так и переплетение. Наложение — это мягкий вариант, а смещение и столкновение

— более жесткие варианты, заметные и ощутимые, что создает напряжение в освоении культурного поля. Кроме того, складка лишает четких культурных

93 Бабаева А.В. Этические аспекты поведения в культурном пространстве // Этическое и эстетическое: 40 лет спустя. Материалы научной конференции. 26-27 сентября 2000 г. Тезисы докладов и выступлений. СПб., 2000. С.18-21.

94Грани глобализации. С.338.

95Семененко И.С. Трансформация критериев самоидентификации в социокультурном и политическом пространстве: западная парадигма и российский контекст // Полис. 2000. №3.

С.80-89.

96Там же. С.82-83.

97Vidal M.C. The dearth of politics and sex in eighties show // New lit. history. Charlottesville. P.183-188.

72

ориентиров, поскольку складка всегда пребывает в состоянии «и то, и другое», дает возможность ощутить одновременное двойственное, тройственное нахождение в культурных образованиях. Здесь уместен термин, который появился в 1970-е гг. — «двойное кодирование», который отражает одновременное обращение культуры постмодерна как к элите, так и к человеку массовой культуры, «человеку с улицы», смешивая ранее установленные социокультурные границы.

Семенищева О.А., канд. филос. н., доц., Москва

ЛАНДШАФТЫ НАУКИ: АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ ИЗМЕРЕНИЯ НАУКИ

И«ДРУГОГО» ЗНАНИЯ

Кнастоящему времени очевидно то, что человек как специфическая подсистема единого целостного организма – биосферы, в рамках которой шло его сформирование, оказался включенным в орбиту глобальных кризисов и глобальных проблем. Его же история, в свою очередь, превратилась в беспрерывную и явно выраженную череду критических ситуаций с поиском временных выходов из них посредством социотехнического конструирования.

Втакой же мере очевидно, что под давлением гуманистических запросов современного типа цивилизационного развития возрастает роль этических, моральных, нравственных ограничений, включение в процесс познания важных этических факторов, таких как долг, милосердие, альтруизм, на правах основных факторов в установлении внутренних и внешних границ науки третьего тысячелетия. Эти факторы, образующие этос науки, выполняют роль определенного ограничительного механизма для того класса научных исследований и разработок, которые содержат деструктивные, потенциальные риски здоровью и жизни человека. В результате такой научной стратегии возрастают нагрузки на биосферу, создается тот критический баланс пределов допустимого в науке, который (в случае его нарушения) укажет, в конечном счете, ныне живущему поколению людей верный и самый кратчайший путь к общемировой катастрофе (или, во всяком случае, задаст ориентацию в данном направлении).

Новые познавательные установки и генерируемые современной наукой знания, выбор приоритетных направлений его роста, динамики, обеспечивающих расширение диапазона исследования объектов, должны, с нашей точки зрения, исходить из непреложной максимы, согласно которой жизнь человека, его нынешнее погранично-неустойчивое положение в современном обществе риска выступает той самоценностью, которая не требует своего «оправдания» как таковая. На данном основании считаем, что понятие «самоценности жизни» должно быть возведено в степень всеобщего познавательно-ценностного принципа исследования с тем. Это тем более важно, что духовный климат современной рациональной цивилизации,

73

определяемый как «кризис культуры и человека», поставил европейского человека перед вопросом о своем настоящем и будущем, о своем месте во Вселенной.

Проблемы выживания человечества, которые порождены техногенной цивилизацией, современные глобальные кризисы поставили под сомнение тип прогресса, реализованный в предшествующем техногенном развитии. Как полагает В.С. Степин, «по-видимому, в третьем тысячелетии человечество должно осуществить радикальный поворот к каким-то новым формам цивилизационного прогресса на пути коренной трансформации ранее принятых стратегий человеческой жизнедеятельности».98 В условиях, когда мир подошел к критическому рубежу, к точке бифуркации, есть все основания утверждать: от того, какой характер будет иметь развитие науки и ориентиры современного знания, зависит существование человечества.

Как известно, в самом своем бытии техногенная цивилизация определена как общество, постоянно изменяющее свои основания на пути модернизации и техногенного развития: ее мировоззренческие доминанты, смысложизненные установки, утвердившиеся окончательно на стадии европейского Просвещения,

вновоевропейской культурной традиции, вне сомнения, выражали кардинальные мировоззренческие смыслы. И надо сказать, такая активная мировоззренческая установка длительное время казалась очевидной, оставалась доминантой в культурной матрице техногенной цивилизации, где наука занимала высокое место в шкале ценностных приоритетов, и при этом сама воспринималась как одна из высших и безусловных ценностей. Действительно,

всовременном типе цивилизационного развития именно наука играет особую роль: она революционизирует и оказывает влияние на все сферы деятельности человека, создает особый тип человеческого сознания. Мировоззренческие образы природы, общества, деятельности, мышления складываются, как правило, под влиянием представлений научной картины мира. Особый статус научной рациональности, и, соответственно, престижный статус науки, научнотехнического взгляда на мир определен тем, что научное познание мира является условием для преобразования в возрастающих масштабах. На этом основании категория научности обретает символический смысл – как необходимое и непреложное условие прогресса, олицетворяя собой уверенность человека в способности регулирования природных и социальных процессов в строгом соответствии со своими целями.

Говоря о формировании нового взгляда на современный мир, В.С.Степин подчеркивает, что его основы базируются на принципах биосферной этики, включающей в себя систему взаимоотношений между людьми, между человеком и природой, составляющими единое целостное образование. Новая этика, исходящая из признания ценности всех природных объектов на основе новой системы ценностей, является основой устойчивого развития такой

сложной, открытой, саморазвивающейся, самоорганизующейся социальной

98 Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. М.: Гардарики, 2006. – С.99.

74

метасистемы, как общество.99 Важно подчеркнуть, что новые мировоззренческие ориентиры, основанные на новой этике, должны привести к изменению традиционных для техногенной цивилизации представлений о предназначении человека и его деятельности и, тем самым, проложить путь к новой трактовке рациональности как нового содружества, живого диалога человека с открытым миром. Такой диалог в новом типе рациональности сопрягается с идеалом открытости сознания к разнообразию подходов, к коммуникации индивидуальных сознаний и менталитетов разных культур.

Современный антропологический кризис заострил проблему сохранения человека как личности, как биосоциальной структуры в условиях масштабных, всесторонних и повсеместных процессов отчуждения. Прежде всего, угрозе подвергается свободная человеческая субъективность как одна из базовых ценностей современного общества «западного типа», которая (угроза) выступает сегодня в качестве новой формы отчуждения. Кроме того, речь идет об угрозе человеческой телесности (как результата биоэволюции) и активно подвергающейся деформации со стороны современного техногенного мира. Последний открывает опасные перспективы генетической перестройки самих основ человеческой телесности в направлении «планомерного» генетического совершенствования «антропологического материала». Уже сегодня достижения научно-технического прогресса оперируют технологиями, позволяющими воздействовать на глубинные генетические структуры, управляющие воспроизводством человеческого тела. Для нас совершенно очевидно, что при современном уровне нравственной составляющей научного этоса, перспективы генетической перестройки человеческой телесности сопряжены с катастрофическими последствиями для генофонда в целом. На сегодняшний день проблема сохранения личности приобрела еще одно, совершенно новое измерение: впервые в истории человечества возникла реальная опасность разрушения биогенетической основы, которая изначально является предпосылкой индивидуального бытия человека и формирования его как личности, той основы, с которой соединяются в процессе социализации программы социального поведения и ценностные ориентации, хранящиеся и вырабатываемые в культуре.100

Ученые с тревогой говорят о биологическом кризисе, который обрел к настоящему моменту очевидный характер, поставив под угрозу не только человеческую телесность, но и его интеллект, угрожая разрушением генофонда человечества. А поскольку моральные нормы мирового сообщества изначально содержат запрет на какие бы то ни было формы селекции людей как на антигуманные действия, постольку возникает острейшая проблема роста наследственных заболеваний, опасных мутаций. В результате, с одной стороны, еще середина минувшего столетия вывела на респектабельную орбиту биологической науки генную и клеточную инженерию, породив тем самым у человечества оптимистические надежды и перспективы избавления от

99Там же. - С.168 .

100Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. М.: Гардарики, 2006. - С. 99.

75

нежелательной наследственности, с другой – уже сегодня, в начале ХХI века, мир бьет тревогу по поводу потенциальной угрозы со стороны генной инженерии для человека. Манипуляции, лежащие в основе методов генной инженерии, затрагивают самые тончайшие механизмы генетических саморегулирующихся процессов, что, в конечном счете, может привести к созданию организмов с совершенно новыми генетическими параметрами, причем эволюционно не обоснованными. Результаты, полученные посредством биологических исследований, показали ограниченность представлений об этической нейтральности научного знания, а современная биологическая картина мира обрела четко выраженную этическую размеренность. Этические принципы и регулятивы, укоренившиеся в истории человечества, через нее включаются в общенаучную картину мира (на это, в частности, указывал неоднократно академик И.Т.Фролов, осмысливая влияние новейших биологических достижений на современную культуру).101 Открывая новые горизонты целенаправленного воздействия на человеческую телесность, вмешательства в наследственность с целью изменения биологической природы человека, наука, в конечном счете, оборачивает потенциал на модификацию изначальной природной сущности человека посредством наличного технологического арсенала. Российские философы в числе первых поставили вопрос о методах и средствах по созданию модели такого «фабрикуемого человека», категорически назвав их неприемлемыми, если они разрушают здоровье человека, наносят ему вред, вступают в противоречие с нормами нравственности.102

Новый аспект антропологического кризиса связывается учеными с последними технологиями бионауки, с достижениями молекулярной биологии, в первую очередь исследованиями по генетике человека. «Дитя проекта» – таков замысел конструирования человека будущего с ведущей ролью биологических генетических начал с заранее заданными чертами личности – в генетическом, или социально-психологическом и технологическом смысле. Вот здесь и возникает вопрос об аксиологических границах науки, в данном случае, генной инженерии. Нам представляется, что технологический подход требует применения тщательно разработанных, выверенных сложных и многомерных систем генетической диагностики, чтобы минимизировать целый ряд рисков затрагивающих права, достоинство человека, а так же риски дискриминации и стигматизации индивидов, что влечет за собою проблемы этического характера. Кроме того, нередко развитие диагностики опережает технологические возможности ассимиляции ее достижений, что, как правило, создает риск обнаружить дефекты заболеваний, предрасположенностей, которые не поддаются лечению. Сказанное актуализирует роль и значение этических средств гуманитарной этической экспертизы.103 Мы разделяем позицию

101Фролов И.Т. Избранные труды. Т. 2. // Философия и история генетики. М. - 2002. - С.119.

102Фролов И.Т. О человеке и гуманизме. М., 1989. – С. 205.

103Однако, несмотря на то, что в соответствии с Нюрнбергским кодексом такие этические комитеты функционируют, структура и механизмы этического регулирования научных исследований в рассмотренной нами области научного знания пока далеки от желаемых. Это

76

ученых, в принципе не отвергающих возможность направленного активного воздействия на генетику человека как таковую, но ее практическую реализацию связываем с безупречным, исключающим риски, обоснованием такого рода перспектив.

Обращаясь к истории научной мысли и неоднозначной роли в ней открывателя математического естествознания Галилея, Гуссерль связывает современную кризисную ситуацию с тем, что вторым планом геометризации физики была мировоззренческая трансформация. Дело в том, что галилеевская физика, абстрагировавшись от субъектов как личностей и отвлекшись от культурных контекстов научных конструкций, вместе с тем продолжает трактовать свой мир, то есть «мир науки», в основе которого лежат теоретические схемы, как сферу только телесных вещей, утверждая, что это и есть «природа на самом деле», в ее основах и потому в ее доподлинном виде. Понятия «мира реального» и «мира физического» предстают в таком случае как синонимы, а реальность оказывается отождествлена с «физической реальностью».104 При этом забывается, что «очевидность наличия духовной компоненты жизни остается очевидностью для всякого нормального человека – даже в том случае, если он освоил физическую картину мира в качестве мировоззрения». В итоге, говорит Гуссерль, в сознании человека мир «изначальный» распадается на два мира: мир природы и мир душевный; первоначальная, наивно признаваемая связь между ними теперь начинает выглядеть как проблема отношения между «телесным» и «духовным» – вопреки интенции к целостности («тотальности») теоретической картины мира».105 Гуссерль не одинок в своих тревогах: М.Хайдеггер так же указывает на очевидность прогрессирующих процессов трансформации человека как живого существа в субъект предметного мира, обретение им такого

«суверенитета», который оказался чреватым утратой человеком самого себя, растворившегося в собственных творениях, заслоненного от самого себя собственными, но «отчужденными» предметами.106 Не случайно актуальные сегодня проблемы (кризис общества, кризис науки и его значение для понимания познания) включались в сферу феноменологического анализа в виде кардинального вопроса об «объективности познания».

Как известно, скуляризация европейского сознания способствовала тенденции отождествления духовного начала со всей собственно человеческой деятельностью – и разумной, и эмоционально-художественной (культурой в широком смысле). Это объединение «духовного» с «культурным» и «человеческим», действительно, многозначительно на том основании, что менялась сама постановка проблемы истины и ее релятивности: были осознаны

подтверждают публикации отечественных исследователей по проблеме перспектив развития человека на основе новейших научных достижений. В числе приоритетных поднимаются прежде всего морально-этические аспекты рассматриваемой нами проблемы, сами ценностные основания вмешательства в биологию и генетику человека.

104Husserl E. Krisis.S.55.

105Зотов А.Ф. Современная западная философия. – М.: Высшая шк., 2001. - С. 397.

106Хайдеггер М. Бытие и время / М.Хайдеггер. – М.: ООО «Изд-во АСТ», 2003. – С.229 .

77

их экзистенциональные смыслы и несводимость к формализованной логике и феноменам «чистого сознания», произошел отказ от гипертрофированной устремленности к «абстрактным» принципам и системам. В свою очередь, обновленный разум – научный и философский, теперь должен признать собственную ограниченность, недостаточность и относительность, отказываясь не только от претензий на постижение абсолютной истины, но и от ее классического, позитивистского понимания. Последнее (отказ) выражается в признании донаучного и вненаучного знания как «равноправного» и «подлинно фундаментального» в одном ряду с научным знанием и предпочтительности вненаучной формы знания в силу его «интуитивного характера», «непосредственности», близости «к самим вещам». Отсюда – «сами вещи», реальное бытие, «поток жизни» тоже начинают выглядеть все менее «разумными», все более нагруженными эмоциями, волевыми импульсами, все более связанными с практическими интересами, а не «вечными принципами».

Гуссерль подчеркивает, что в состав новой европейской гуманистической культуры такой «реставрированный» рационализм (по сравнению с прежним, переживающим кризис) мог войти только при условии его обращения, поворота к «жизненному миру» человека, к значимости его эмоционально-чувственной жизни, предложив своего рода программу «сосуществования с эмоциональночувственной жизнью, плюралистичной в плане эстетических и этических ценностей, в едином с нею пространстве человеческого бытия».107 Иначе говоря, человек вводится в «жизненный мир», в основания научного знания на той основе, что «столь же не чужда и повседневная жизнь человечества истине как цели и задаче, хотя истина и обнаруживается здесь лишь в своей обособленности и релятивности».108

Мы полагаем, что разработанное феноменологией Э.Гуссерля понимание рационализма, сферы рационального, не как объективного всеобщего, не мира платоновских сущностей или объективных законов философского материализма, а как трансцендентальной субъективности, можно рассматривать в качестве научнообоснованной модели «человекоразмерного» понимания рациональности. Это была попытка решения проблемы совместимости базовой установки европейской культуры (воплотившейся в явном виде в рационалистической научной традиции) со специфической формой новоевропейского гуманизма с выраженными индивидуалистическими тенденциями. Как отмечает Л.Микешина, «с введением «жизненного мира» и осознанием присутствия человеческих смыслов в основании науки Гуссерль, по существу, признал объективную значимость культурно-исторических и социально-психологических параметров познания, хотя и остался противником

107 Цит. По: Человеченко Т.Г. Философия науки: актуальные историко-научные и методологические проблемы: моногр./под ред. проф. В.П.Римского: Белгород: Изд-во Бел ГУ,2007. - С.245.

108 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. // Вопросы философии. – 1992. - № 7. – С 143.

78

смысле».109 В условиях современной цивилизации определение перспективной

стратегии человечества, устойчивый социальный прогресс невозможны без повышения эффективности и управляемости научно-технического прогрессом, без «снятия» его негативных последствий в соответствии с запросами, гуманистическими ценностями и интересами общественного развития. В решении широкого комплекса задач такого класса, необходимости выработки кардинально иных регулятивов культуры и ориентиров научного знания, актуализировали проблему поиска нового идеала научного знания, сопряженного с задачей формирования оснований нового типа науки.

Представления о сложном феномене идеала научности,110 выполняющем регулятивные функции по отношению к научно-познавательной деятельности, находятся сегодня в точке бифуркации. Состояние перехода от классической модели к неклассической выражается в гиперкритицизме, в выдвижении альтернатив, в попытках обнаружения новых эталонов, образцов научности, адекватных нового типа науке. Направление по разработке и обоснованию позитивного (ых) идеала, критика и преодоление иллюзорных (в условиях повышения уровня рефлексивности) особенностей научной и человеческой деятельности в целом, во многих отношениях оказывается центральным для современной методологии науки. Являясь процессом, отвечающим интересам развития методологического сознания, конкретно-научного познания и социально-культурным потребностям в целом, этот переход, вместе с тем, порождает комплекс сложнейших философско-методологических вопросов,

109Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. – М., 2002. – С. 402.

110Иерархическая структура идеала это некая пирамида на вершине которой ценности и нормы науки (с основным регулятивом научного познания - критерием истинности) в основании конструкции - универсальные нормы. Различные авторы называют сходные (хотя и не во всем совпадающие) признаки универсальных критериев научности как «необходимых»: отсутствие порочного круга в обосновании, непротиворечивость, объясняющая ценность, проверяемость и успешность проверки, обнаружение объективности законов и предвидение на основе их знания перспектив будущего; системность научного познания, то есть приведение знаний в порядок на основании определенных принципов; производство и воспроизводство новых знаний (понятий, теорий, гипотез, законов); фундаментализм знания; обоснованность и строгая доказательность, логическая непротиворечивость, опытная (экспериментальная) проверяемость. К области «желательных»: широта, глубина, точность, простота, наглядность, способность к прогнозам, воспроизводимость описываемых, объясняемых, предсказываемых феноменов, плодотворность и др. - незавершенность ряда очевидна. Оспаривается, в частности критерий красоты, хотя нам он не представляется спорным, хотя бы потому, что, как заметил Р.Тагор, мы радуемся, постигая истину, если же радости нет, значит, мы только знакомы с истиной, но не сумели постичь ее. Мы в свою очередь добавим: красота – это гармония случая и добра, но важно, на что именно (!) направлено открытие, что оно несет в себе – добро или

зло. Гегель указал четкий ориентир: «Нравственность должна выступать в форме красоты. Лишите мир красоты, и вы лишите его половины нравственности".110 Как не согласиться с великим классиком. Можно предполагать, какие-то из стандартов научности, наследуемых от «классики», в модифицированной форме войдут в структуру нового идеала научности.

79

разрешаемых с различных позиций и самым различным образом: защита рациональных элементов классических представлений об идеале научного знания нередко осуществляется с догматических позиций, а критика классических основоположений и выдвижение альтернатив часто сочетается с неадекватными позициями и тенденциями, вплоть до фактически полного отрицания важнейших методологических ценностей, распространением субъективизма и релятивизма.

Сказанное отчасти объясняется относительной новизной данной области методологических исследований, неразработанностью целостной концепции развития содержания идеала научности, которая позволяла бы прогнозировать в основных чертах его будущее развитие. Отсутствует и ясность специфики, характерных особенностей постнеклассического идеала научного знания, на что указывают исследователи, достаточно давно и продуктивно работающие в данном направлении.111 Происходящие в современности изменения в методологическом мышлении касаются трактовки соотношения известных модификаций классического идеала научности и определенных сдвигов в понимании сравнительной значимости универсальных характеристик, образующих его основу.

Говоря о характере соотношения научности и истинности, аспектации понятия «научность», отметим, что истинность – суть, прежде всего, характеристики содержательной стороны человеческих знаний, в то время, как в отношении понятия «научность», подобная однозначность употребления отсутствует – оно используется для характеристики как содержательной, так и формальной стороны знания. Кроме того, понятие «научность», имея нормативно-аксиологическое значение, может быть рассмотрено как совокупность требований, дающих ориентацию для познавательной деятельности в области науки. Рассмотрение научности в нормативноаксиологическом значении прямо выводит на проблематику главного объекта исследования – идеала научности, основное содержание которого составляет нормативно-аксиологическая характеристика научного знания. Как и идеалы других сфер человеческой деятельности, позитивный научный идеал является по своей природе (и исходным предпосылкам) сложным, противоречивым образованием, продуктом познавательного и ценностного аспектов отношения

111 См., например: Кезин А.В. Идеалы и нормы научного исследования. - Минск, 1981; Кезин А.В. Наука в зеркале философии. - М., 1990; Кезин А.В. Научность: эталоны, идеалы, критерии. М., 1985; Кезин А.В. Эпистемология на корабле науки: натуралистический вызов или «аргумент отчаяния»? // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. № 2. 1998. С. 63-79. Кезин А.В. Классический и современный идеал научности / Программа спецкурса (предметом данного спецкурса для слушателей философского фак-та МГУ является изменяющееся содержание идеала научности, комплекс вопросов, связанных с определением основных детерминант этих изменений, выявлением основных этапов развития, главных особенностей и тенденций формирования новых представлений об идеале научного знания).

80