Azizyan_A_A_Dve_dveri__Obryad_initsiatsii_i_rasprostranenie_informatsii_na_drevneyshem_Blizhnem_Vostoke_A_A_Azizyan__SPb_Al

ноги, симметрично завернутые к центральной оси фигуры, но и угол левого «локтя», предполагающий изгиб лап / рук вверх. К теме ящерицеобразных фигур может иметь отношение захоронение человека с запястьем, обмотанным шкурой ящерицы, происходящее из соседнего с Гусир Хёйюком Демиркёй Хёйюка (Rosenberg 2011: 83; 86, fig. 3), а к теме «стрел» с зазубринами – аналогичный прием передачи с помощью мотива «селедочной кости» ядовитых насекомых сороконожек на каменных предметах из Телль Карамеля (Mazurowski and Yartah 2002: 305, fig. 10 – 630, 636, 638; Шмидт 2011: 201 – 203, рис. 96) и, возмож-

но, Телль Абра 3 (Yartah 2016: 36, fig. 10). Два из вышеперечисленных пунктов Северного Леванта (Кёртик Тепе и Телль Карамель) основательно заходят в 11 тыс. до н. э.84

Желание уловить во всех этих географических вибрациях постнатуфийского «искусства» единые закономерности не оправдывается, ясно только, что «искусство» Северного Леванта 10 – 9 тыс. до н. э.

вбольшой мере является производным раннего натуфийского 13 – 12 тыс. до н. э. Но распределение по локальным пунктам Северного Леванта характерных для раннего натуфа признаков носит запутанный нелинейный характер. В схематическом виде это можно выразить так: если А – некий натуфийский район с суммой характерных признаков 1, 2, 3, 4, 5, а Б, В, Г – некие пункты Северного Леванта, то А1, А2, А3, А4, А5 не перемещаются всей совокупностью в пункт Б, взятый отдельно (также и в В, и в Г). А1 и А5 могут переместиться в Б, А3 – в В, А2 и А4 – в Г. Это значит, что «разносчиками» признаков были достаточно мелкие социальные единицы вроде семей, родовых общин, а не большой массив гомогенного населения, решивший организованно переместиться в каком-то направлении. В. А. Шнирельман писал: «Наконец, надо отчетливо сознавать, какую именно общность можно реконструировать с помощью лингвоархеологического метода. […]. Мне представляется, что мы способны реконструировать только лингвокультурные общности, состоявшие из многочисленных автономных общин. Обладая общими языком и культурой, эти общины никогда не идентифицировали себя друг с другом, никогда не задумывались о неком строго очерченном лингвокультурном единстве,

вкотором они не испытывали большой нужды в своей практической деятельности. Такие общности имели текучий состав и играли роль в

140

сложении самых разных народов» (Шнирельман 1996: 94). Поскольку многие признаки культуры раннего натуфа (диалекты ностратического языка?) фиксируются в культурах PPNA, EPPNB по всему Северному Леванту в «распыленном» виде, то можно предположить, что перечисленные выше 4 кластера и 3 «одиночных» поселения Северного Леванта были скорее центрами, связанными с теми или иными стадиями развития отдельных ностратических языков (или в терминах В. Блажека

«микро-ностратических»: Blažek 2002: 126; Blažek 2013 b: 37, note 1),

что косвенно поддерживается и этнографическими данными (глава 4, раздел «Этнология, социальная антропология»). Судя по дальнейшей исторической дислокации ностратических в Евразии, они распространились или были вытеснены преимущественно с юга на север Ближнего Востока. В этом смысле характерно хронологическое совпадение появления северной ветви АА на Ближнем Востоке в гипотезе (в) с временнóй границей раннего и позднего натуфа около условного 11000 г. до н. э., что может предполагать модель вытеснения, определенного давления одного населения на другое с юга на север или просто послужило инициирующим толчком. Однако в настоящий момент лишь немногие даты из Телль Абу Хурейры 1, Телль Карамеля (горизонт H 1), Кёртик Тепе (образец MAMS 23135) и, вероятно, Бонджуклу Тарла (слой 6) в Северном Леванте могут свидетельствовать в пользу основания там этих поселков в первой половине 11 тыс. до н. э., то есть реально выявить обозначенный вектор перемещений (см. примечание 84). К этому надо добавить, что нижний слой Гёбекли Тепе на большей части холма, равно как и тринадцать окружающих его пунктов близ Шанлыурфы, не исследованы или исследованы частично. Что касается северной ветви АА, то в описанном сценарии она оставалась в пределах Южного Леванта на месте или вместе с частью ностратических групп, постепенно занимая всю территорию предшествующих археологических культур кебара, мушаби и раннего натуфа, как переферийную, так и присредиземноморскую. Таким образом, принципиальная временнáя граница между ностратическими и АА языками должна проходить внутри натуфийской культуры, на рубеже раннего и позднего периодов – приблизительно на рубеже 12 – 11 тыс. до н. э.

I: 2. Ок. 8000 – ок. 6500 гг. до н. э. Следующий проблемный вопрос: как и когда могли возникнуть связи людей, говоривших на язы-

141

ках северной ветви АА, с Центральной Анатолией, или – конкретнее – людей, говоривших на берберо-чадских языках (эти языки уместнее прочих можно ожидать затем в Центральной Сахаре), с Чаталхёйюком середины 7 тыс. до н. э., времени фресок с «бычьими» играми? В основе этого явления могли быть отдельные АА родовые общины, занимавшиеся производством обсидиана и его торговлей между Центральной Анатолией, имевшей богатейшие источники этого материала, и Южным Левантом (возможно, они – в зависимости от успеха своей миссии – контролировали также снабжение бассейна Евфрата и других промежуточных областей обсидианом). Д. Биндер отмечает две отчетливо различимые по результатам анализа обработки обсидиана общности, сосуществовавшие в Центральной Анатолии в период MPPNB (8200 – 7500 гг. до н. э.), – местную, центрально-анатолий- скую, и кипро-левантийскую; в период LPPNB (7500 – 6700 гг. до н. э.) они остаются, но влияние первой усиливается (Binder 2002: 83 – 88). М. Озбашаран фокусирует внимание на том, что приемы производства орудий из обсидиана в Калетепе, в Центральной Анатолии, в 8200 – 7800 гг. до н. э. сходны с приемами, зафиксированными на Кипре и на Евфрате и что, вероятно, ремесленники имели не местное происхождение (Özbaşaran 2011: 110 – 112). Л. Клэр и Б. Венингер предполагают, что, когда население Чаталхёйюка достигло максимума около 6600 г. до н. э., естественным образом усилилась конкуренция между домохозяйствами, которые в том числе были и посредниками в торговле обсидианом с Южным Левантом (Clare and Weninger 2014: 33). Вероятно, это привело к вытеснению какой-то части (неместных?) торговцев и ремесленников, но население Чаталхёйюка начало затем сокращаться уже по климатическим и иным причинам. Торгово-ремесленная деятельность АА-язычных людей в Центральной Анатолии могла сводиться не только к обсидиану, но и к другим материалам, богатейшая номенклатура которых представлена в главе «Ремёсла и торговля» Дж. Меллаартом (Mellaart 1967: 210 – 220). Специализация ремёсел и рыночная торговля / обмен текстилем, каменными и обсидиановыми орудиями, плетениями, деревянной посудой, металлическими и кожаными вещами, скорее всего, выходили и за пределы Чаталхёйюка.

Таким образом, гипотеза состоит в том, что на рубеже 9 – 8 тыс. до н. э. (начало MPPNB: ок. 8000 г. до н. э. по расчетам А. Ю. Мили-

142

тарёва / ок. 7800 г. до н. э. по расчетам С. Л. Николаева), когда происходит разделение праегипетско-берберо-чадского языка на египетский и праберберо-чадский, носители последнего были вовлечены в торго- во-посреднические или даже торгово-производственные отношения с Центральной Анатолией, насчитывавшие к тому моменту историю уже более чем в два тысячелетия. Какого рода было, однако, это вовлечение? Цепь торговых постов, предшественников ассирийских карумов, население которых «ротировалось» и осознавало свое происхождение от «метрополии» в Южном Леванте? Постоянно проживавшие в Анатолии роды, разговаривавшие как на праберберо-чадском, так и на местных языках, вошедшие в родственные социальные сети с местными родами, и мобильные группы, курсировавшие между ними, «метрополией» и «покупателями»? Где находилось ядро или «метрополия»? Мы не знаем, насколько реальна может быть такая идея динамичного существования общего праберберо-чадского языка, который в модели А. Ю. Милитарёва сохранялся в течение 1500 лет, с ок. 8000 до ок. 6500 гг. до н. э. На протяжении жизни Чаталхёйюка его население было неоднородно: помимо местной основы, восходящей к общинам недавно раскопанных соседних Пинарбаши, Бонджуклу Хёйюка, Ашикли Хёйюка, здесь явно сказываются влияния уже заброшенных к тому моменту Гёбекли Тепе, Кёртик Тепе и близких им пунктов (в числе этих влияний: композиция «женщина на корточках», геральдическая композиция из двух четвероногих животных, скульптурный мотив женщины / птицы с выделенными рёбрами, позвоночником, тощими «костяными» руками, мотив быка или оленя с вываливающимся языком и пр. – см. «Заключение»). Некоторые археологи даже предпочитают говорить о колонизации Центральной Анатолии населением Юго-Восточной Анатолии (Belfer-Cohen and Goring-Morris 2011 a: 91; Belfer-Cohen and Goring-Morris 2011 b: 214). Если к этому добавились еще группы предполагаемого праберберо-чадского населения, то как минимум три языковые составляющие гипотетически сосуществовали в Центральной Анатолии до середины 7 тыс. до н. э. – до момента постройки и росписи фресками помещения F.V.1, «Охотничьего святилища», Чаталхёйюка Восточного с композициями «бычьих» игр. Выше наиболее ранняя отметка возможной миграции этого сюжета в южном направлении была принята как время после 6500 – 6400 гг. до н. э.

143

Два замечания необходимо добавить в русле обсуждения данной гипотезы. Рубеж 9 – 8 тыс. до н. э. отмечен прекращением функционирования культового центра в Гёбекли Тепе. Монументальность и многочисленность каменных построек в Гёбекли ясно указывают на то, что здесь действовал культовый центр многих общин, живших вдоль вершины арки Плодородного Полумесяца – следовательно, в жизни этих общин произошли такие изменения, что они перестали строить и содержать культовый (тотемический?) центр. Собственно «Здание с львиными стелами» и его каменная плита с «женщиной на корточках» связываются с финалом верхнего слоя II, около 8200 – 8000 гг.

до н. э. (Dietrich et al. 2013 a; Benz 2008 – 2018: Göbekli Tepe). Род-

ственное по культуре поселение Невали Чори было заброшено ок.

7750 г. до н. э.85 (Thissen 2002: 317, 328, 330; Benz 2008 – 2018: Nevali Çori). Это подвело черту под процессом дезинтеграции системы из 4 кластеров и 3 «одиночных» центров – древнейших поселений, составлявших вершину арки Плодородного Полумесяца в 11 – 9 тыс. до н. э. (из них остались несколько поселений на сирийском Среднем Евфрате и Чайёню Тепеси). Процесс развивался в течение всего 9 тыс. до н. э. Его последствия в виде диффузии элементов культуры проявились не только в Центральной Анатолии, но и даже в Нижнем Подонье (Горелик и др. 2014). Такого рода турбулентность могла способствовать более глубокому проникновению АА групп из Южного Леванта на Северный, а также на обсидиановый рынок Центральной Анатолии, более тесным контактам с местными сообществами. Содержание этого периода специально изучено Ф. Борелем и соавторами (Borrell et al. 2015). Их анализ серии из 450 калиброванных радиоуглеродных дат из Северного Леванта, соответствующих интервалу 9700 – 6700 гг. до н. э.86, дал картину кратковременного прерывания неолитизации около медианного значения в 8000 г. до н. э. (точнее, в промежутке 8200 – 7800 гг. до н. э.). К этому времени забрасывается не только Гёбекли, но и Мюрейбет, Джа’де, Телль Абр 3, Джерф эль-Ахмар, Телль Карамель, что не означает их обязательного синхронного запустения – но указанную хронологическую границу эти и другие древнейшие пункты Северного Леванта не пересекают (сюда же можно добавить Невали Чори, Телль Абу Хурейра 1). После 7800 г. до н. э. в регионе основываются (или – редко – повторно заселяются) поселки Акарчай, Мезраа-

144

Телейлат, Гритиль, Хайаз Хёйюк, Кумартепе, Гюрчютепе, Телль Саби Абияд II, Телль Халула, Телль Абу Хурейра 2, Секер эль-Ахеймар,

Букрас и пр. (Borrell et al. 2015: 4; 6, fig. 3; 7, fig. 5). Сравнение архео-

ботанических данных показало, что именно в этих поселениях «второй волны» начинается устойчивое земледелие на основе морфологически одомашненных видов зерновых, в то время как образцы зерновых из поселений «первой волны» определяются как пре-доместикаты, частичные доместикаты при доминирующем производстве растительной пищи, основанном на диких видах (Borrell et al. 2015: 10 – 12, fig. 9).

Переход совершился в течение или в результате указанного перерыва вокруг даты 8000 г. до н. э. Также после этого перерыва в поселениях «второй волны» появляется новая технология обработки камня для получения двусторонних лезвий, не имевшая предшественников в Северном Леванте (Borrell et al. 2015: 5 – 10). Наконец, анализ палеоклиматических данных говорит о том, что одно из так называемых резких климатических изменений совершилось как раз в том же промежутке и получило специальное название «событие 8200 г. до н. э.» (Borrell et al. 2015: 13 – 14). Это были несколько веков похолодания в северном полушарии, которые на Ближнем Востоке могли повлиять в большей степени на Анатолию и Северный Левант. Добавлю, что тысячелетием раньше, в конце 10 – первые века 9 тыс. до н. э., «исчез» и кластер поселений на Верхнем Тигре во главе с Кёртик Тепе. Если соотнесение ностратических языков с 4 древнейшими кластерами и 3 «отдельными» поселениями верно, то описанные события могли обозначать их дальнейшее выдавливание с Ближнего Востока или перемещение в более северных, северо-восточном и западном направлениях и, возможно, косвенно указывать на приток языков из других макросемей (АА с юга? Дене-сино-кавказской с востока?).

Второе замечание касается возможности доставки обсидиана на большие расстояния. Недавно была выдвинута альтернативная старой модели К. Ренфрю 1960-х – 1970-х гг. модель торговли обсидианом, основанная на принципе множественного посредничества (multi-agent- based model). Своими конкретными результатами (взяты 32 пункта PPNB между источниками обсидиана в Центральной Анатолии и получателями в Иерихоне, Бейде и прочих крайне южных пунктах) и особенно теоретическими подходами эта модель исключительно важ-

145

на в контексте рассматриваемых процессов. Модель К. Ренфрю предполагала один регулярный маршрут между двумя концами торговой цепочки, на котором располагались поселения-получатели обсидиана. Получая обсидиан, каждое поселение оставляло для собственных нужд 50%, а вторые 50% передавало дальше, в результате чего протяженность маршрута с таким резким коэффициентом сокращения товара составляла максимально 250 – 300 км и не могла объяснить факта появления обсидиана в Южном Леванте. Набор поселений, участвовавших в торговле, твердо устанавливался, обсидиан передавался по запланированной очередности «из рук в руки». Преобладал принцип вертикального управления системой. В новую модель введено гораздо больше степеней свободы: деревни-поселения становятся агентами, принимающими собственные решения и создающими при желании собственные локальные сети торговли обсидианом в рамках изначально полученного количества. При этом они могут делать случайный выбор маршрутов при каждом трансфере обсидиана, то есть локальные сети носят подвижный характер. Пропорция собственного потребления обсидиана поселением и обмена обсидиана с партнерами по маршруту не фиксируется, но чем меньше потребление и больше обмен, тем дальше возможная конечная дистанция доставки. В такой модели сочетаются принципы вертикального и горизонтального управления, а протяженность местных сетей далеко превосходит обязательную часть маршрута между источником обсидиана и конечным потребителем. Тестирование этой модели на основе археологических данных показало, что предельная дистанция доставки обсидиана увеличилась до 800 км, что объясняет наличие обсидиана в Южном Леванте. Однако и эта модель не вполне согласуется с реальными археологическими фактами, фиксирующими обсидиан на расстояниях 900 – 1000 км от источника (Ortega et al. 2014). Новая модель помимо прочего хорошо демонстрирует необходимость отказа от простых линейных схем при реконструкции древних исторических процессов. Так, принято считать, что если какой-то язык мигрирует, то люди, на нем разговаривающие, мигрируют все и окончательно. Как правило не рассматриваются ситуации, которые преимущественно и характерны для реальной жизни, при которых одна часть мигрировала, а другая отказалась, одна часть перешла на чужой язык, но осталась родственной сетью для дру-

146

гой части, разговаривающей на своем языке и т. п. При переводе на язык цифр, как мы это видим в случае с обсидианом, ошибка получается в три и более раз.

Похожий тип мышления (он разрабатывался также Д. Энтони: Antony 1997), допускающий вариативные, многофакторные модели, пытался реализовать Н. Шираи в цитированной выше работе по неолитизации Древнего Египта. Он выделяет несколько видов мобильности людей вне своей зоны проживания, в частности: логистическое движение (разведка маршрутов, ресурсов, установление контактов силами небольших групп, возвращающихся затем частично или полностью назад), резидентное движение или миграцию (перемещение большими группами людей на далекие расстояния и длительные периоды в новые ареалы проживания) (Shirai 2010: 287 – 290). При этом второе происходит спланировано на основе первого, на основе информации, «полученной благодаря мониторинговым путешествиям разведчиков» (Shirai 2010: 311). Конечная цель маршрута мигрирующей группе хорошо известна, поэтому промежуточные участки могут преодолеваться по возможности быстро, без оставления материальных следов присутствия, то есть «перепрыгиваться». Несмотря на разведчиков-скаутов, миграции тем не менее могут быть подвержены отрицательным факторам и вызывать обратное движение, или положительным факторам и вызывать следующую волну в том же направлении, то есть это как правило не единичные события, а процессы (Shirai 2010: 312). Наличие родственных отношений на разных концах маршрута, оформленных как социальные сети с соответствующими правилами функционирования, может продолжаться тысячелетиями, не вызывая миграцию, но в благоприятный момент способствует ей с высокой степенью вероятности (Shirai 2010: 311, 335). В русле такого подхода Н. Шираи пришел к выводу о том, что задолго до появления всего «неолитического пакета» в Египте, примерно с конца 8 – 7 тыс. до н. э., должны были иметь место просачивание небольших левантийских групп, состоявших, например, из нескольких семей, их временное или постоянное поселение на египетских землях, информационный, родственный и материальный обмены с местным населением (глава 4, раздел «Археология»). Но Н. Шираи был ограничен территорией Египта – аналогичную модель можно приложить и к территории Центральной Сахары.

147

I: 3. Ок. 6500 – ок. 5500 / 5000 гг. до н. э. Следующее хронологическое событие на «Афразийском генеалогическом древе», существенное для рассматриваемой гипотезы, это разделение праберберо-чад- ского языка на берберский (праберберский) и чадский (прачадский). Глоттохронологические расчеты А. Ю. Милитарёва датируют его ок. 6500 г. до н. э., С. Л. Николаева – ок. 6390 или 6150 гг. до н. э. (по двум разным методикам) (Милитарёв, Николаев 2016). Для тех прабербе- ро-чадских групп, которые участвовали в производстве (?) и торговле обсидианом из центральноанатолийских месторождений, середина 7 тыс. до н. э. из-за «климатического события 6200 г. до н. э.» и увеличения населения, как это видно по слою VI Чаталхёйюка, должна была стать временем кризиса или, во всяком случае, стратегических изменений, связанных с дезинтеграцией прежнего рода деятельности. В зависимости от степени укорененности этих групп в Анатолии они могли (i) примкнуть к потоку мигрантов из Чаталхёйюка на Балканы (и со временем утратить свой язык), (ii) остаться на месте (и также со временем утратить свой язык), (iii) вернуться в Южный Левант, где начиналось формирование ярмукской культуры, перейдя на фермерский образ жизни, (iv) радикально поменять географический вектор с северного на южный, африканский, в поисках вариантов сохранения своей прежней торгово-ремесленной деятельности и своей прежней мобильности («свободы») – в этом случае речь идет о мужчинах, привыкших ежедневно проходить около 30 км с грузом обсидиана явно не менее 10 кг (Ortega et al. 2014: 478). Очевидно, что только благодаря вариантам (iii) и (iv) или их комбинации центральноанатолийские языки (языки, в той или иной степени бытовавшие в Центральной Анатолии) могли в конечном итоге дойти до Африки, а не утратиться. Вариант (iii) предполагает длительный многоступенчатый процесс, начавшийся в Центральной Анатолии около середины 7 тыс. до н. э. и закончившийся в Южном Леванте около середины 6 тыс. до н. э. с дальнейшей (или параллельно происходящей) миграцией в Африку. Вариант (iv) предполагает алгоритм действий авантюристов: быстрый сухопутный (или сухопутно-морской) бросок из Центральной Анатолии в Африку. Возможно, происходило одновременно и то, и другое: «благоразумная» часть анатолийской группы присоединилась к «метрополии» в Южном Леванте, «авантюрная» часть отправилась южнее и в конечном счете

148

появилась в регионе Тадрарт Акакуса – Тассили н-Аджера, познакомив местное население, веками создававшее фрески в стиле ранних «Круглых голов», с новым сюжетом, его символическим смыслом, его иконографическими элементами, включая «женщину на корточках». Все три даты (6500, 6390 и 6150 гг. до н. э.) соответствуют и процессам в Центральной Анатолии, связанным с демографией и «климатическим событием 6200 г. до н. э.», и процессам в Южном Леванте, связанным с формированием и развитием там ярмукской археологической культуры. В данном сценарии праберберо-чадская / прачадская группа в Центральной Сахаре представляется авангардом того праберберо-чадского / прачадского населения, которое продолжало жить на Ближнем Востоке и говорить на общем (праберберо-чадском) или одном из двух отделившихся языков (прачадском, праберберском). Сложно достоверно оценить, было ли предполагаемое перемещение такой группы (групп?) в Центральную Сахару собственно первой миграцией или логистическим движением – как известно, путешественники и купцы и разного рода часто выступают в роли культуртрегеров. Но не исключено, что они основали там некую родственную социальную сеть. Даже если они перешли на местные языки, эта социальная сеть могла поддерживать связи с основной массой берберо-чадского населения на Ближнем Востоке. По сути дела это было бы повторением их центральноанатолийского опыта проживания в иноязычной, инокультурной среде при наличии далекой «метрополии».

Среди обстоятельств, благоприятствующих успеху такого перемещения, имеются демографические и палеоклиматологические. По данным Р. Купера и С. Крёпелина, в Восточной Сахаре в фазе 7000 – 5300 гг. до н. э. наблюдается тенденция увеличения плотности поселений

иих географического расширения в направлениях с востока на запад

ис севера на юг (Kuper and Kröpelin 2006: 805 – 806, fig. 3), то есть от Нила к Центральной Сахаре и Сахелю. Тем самым задавался вектор движения от северо-восточного угла Африки к Центральной Сахаре. В фазе 5300 – 3500 гг. до н. э. Сахара вновь эволюционировала из саванной в пустынную территорию, широтная граница распространения муссонов неуклонно сдвигалась с севера на юг. Основное население Сахары также перемещалось на юг, в район озера Чад, и частично на крайний запад, к побережью Атлантического океана, и на крайний вос-

149