Azizyan_A_A_Dve_dveri__Obryad_initsiatsii_i_rasprostranenie_informatsii_na_drevneyshem_Blizhnem_Vostoke_A_A_Azizyan__SPb_Al

североафриканские изображения, то из этой картины справедливо будет заключить, что в любом году второй половины 7 – начала 6 тыс. до н. э. какая-то группа людей способна была отправиться из Чаталхёйюка на поиски лучшей жизни. Среди толчков к этому могли быть не только флуктуации климата, демографическое давление, но и те или иные взаимодействия с иноязычными группами людей, происходившие как внутри, так и вне поселка (см. главу 4, разделы «Лингвоархеология», «Популяционная генетика, археогенетика»). Таким образом, датами слоя V Чаталхёйюка Восточного и начала ярмукской культуры

вЮжном Леванте (Израиль, Иордания), то есть после 6500 – 6400 гг. до н. э., может фиксироваться наиболее ранняя отметка предположительной южной миграции сюжета «бычьих» игр.

Перемещения между Южным Левантом и Египтом основательно изучены работами Н. Шираи (карты 4 – 5). Он провел полевые исследования эпипалеолитических и неолитических пунктов Фаюма в контексте соответствующих памятников всей территории как Египта, так и Южного Леванта, задавшись целью установить следы появления первых земледельцев-скотоводов в Египте. Из диссертации Н. Шираи, посвященной Фаюму (Shirai 2010, с дальнейшими ссылками), складывается следующая картина неолитизации Египта. Несмотря на то, что отдельные элементы т. н. «неолитического пакета» фиксируются

вЕгипте даже раньше, чем на Ближнем Востоке, или одновременно

сним, другие документируются только 6 – 5 тыс. до н. э. Так, керамика из района Бир Кисейба – Набта Плайя в Южном Египте, близ суданской границы, датируется 9 тыс. до н. э. (керамика сахаро-судан- ской традиции), доместикация местного зубра предположительно произошла там же не позже 8 тыс. до н. э.68, при этом домашние овцы и козы левантийского происхождения впервые отмечены на побережье Красного моря в пещерах Дерева и Содмейн только около начала 6 тыс. до н. э. Оттуда они распространились в часть оазисов Западной пустыни, но лишь на несколько веков – после 5300 г. до н. э. жизнь

вэтих оазисах затухает. Между тем керамика сахаро-суданской традиции широко распространилась по югу Сахары на запад, до Ливии, сопровождаясь при этом набором вполне эпипалеолитических каменных орудий. Одомашненные злаковые культуры левантийского происхождения впервые фиксируются в Фаюме лишь ок. 4600 г. до н. э., но

120

период их появления в Египте, по мнению Н. Шираи, должен был быть в диапазоне 5700 – 4600 гг. до н. э. (Shirai 2010: 311). Вместе с ними по-

является вторая волна одомашненного мелкого рогатого скота из Леванта и керамика (Shirai 2010: 10 – 13). Таким образом, по Н. Шираи, неолитизация Египта растянулась на всю первую половину – середину голоцена (9 – 5 тыс. до н. э.) и представляла собой последовательное появление и исчезновение отдельных фрагментов «пакета», состоящего из домашних пшеницы / ячменя, коз / овец, крупного рогатого скота, керамики, долговременного жилого строительства в разных географических зонах, в разные периоды и из разных источников. Н. Шираи приходит к выводу, что в интервале времени между 6200 и 5600 гг. до н. э., когда уровень воды в Мёртвом море достиг минимальных значений из-за негативных климатических изменений, какое-то население лодской культуры (Lodian culture) Южного Леванта, известной также как «вариант Иерихон IX» – часть ярмукской археологической культуры, – переместилось в Нижний Египет и Фаюм, имея единовременно весь «неолитический пакет» технологий и достижений (Shirai 2010: 334 – 335). Подтверждения этому он находит в анализе керамики и каменных орудий обоих регионов (Shirai 2010: 312 – 317)69. Эта вторая потенциальная миграция в Африку – с южной территории ярмукской культуры Южного Леванта – соотносится, таким образом, преимущественно с первой половиной 6 тыс. до н. э.

Еще раньше этой миграции, задолго до появления производящего хозяйства в северо-восточном углу Египта должен был существовать «стабильный приток технических знаний, стилистической информации или символических верований из Южного Леванта», но не в формах массированной колонизации или миграций, а в формах просачивания небольших групп, установления родственных, обменных, информационных связей, считает Н. Шираи (Shirai 2010: 335). Маркером реальности этих процессов стало, по его мнению, распространение в пунктах Фаюма, дельты Нила, Хелване (восточный берег Нила близ Каира), окружающих известняковое плато Абу Мухарик оазисах Западной пустыни Харга, Дахле, Фарафра, в пещере Джара (севернее Абу Мухарик) и некоторых других районах частично датированных второй половиной 7 – 6 тыс. до н. э., частично недатированных каменных наконечников типов хелван и унан. Они отличаются техникой

121

двусторонней обработки ретушью и соответствующими специализированными формами, несомненно заимствованными из Леванта (Shirai 2010: 317 – 326; Shea 2013: 213 – 288). Их недатированные экземпляры,

по предположению Н. Шираи, могут быть отнесены к концу 8 – 7 тыс. до н. э., хотя археологические доказательства этого сейчас невозмож-

ны (Shirai 2010: 324 – 325)70.

Третья потенциальная миграция в Египет соотносится с 5 – 4 тыс. до н. э., с археологической культурой Гассул – Беершеба в Южном Леванте и на севере пустыни Негев (Shirai 2010: 334) 71. Но связям додинастического Египта и Южного Леванта посвящены многие полевые и теоретические исследования, к 2019 г. проведено уже шесть специальных конференций «Египет у своих истоков» («Egypt at its origins») – в целом проблема не нуждается в дополнительном изложении, факт миграций этого периода широко признан (van den Brink and Levy 2002;

Maczyńska 2006; 2013; Braun 2011; Tristant and Midant-Reynes 2011).

Таким образом, археологически намечаются три временных интервала возможных движений с Ближнего Востока в Северную Африку: вторая половина 7 тыс. до н. э., после 6500 – 6400 гг. до н. э., из Центральной Анатолии; первая половина 6 тыс. до н. э., из южных областей региона, занятого ярмукской культурой Южного Леванта (т. н. лодской культурой); вторая половина 5 тыс. до н. э. – начало 4 тыс. до н. э., из региона культуры Гассул – Беершеба Южного Леванта. Эти интервалы будут рассмотрены на фоне данных по лингвистическому и генетическому датированию в нижеследующих разделах главы 4. Результатами перемещений в разные периоды из Южного Леванта в Северную Африку (преимущественно в Египет) могли оказаться также некоторые художественные (в нашем смысле слова) артефакты, древнейшие прототипы которых происходят из Южного Леванта. Ниже приводятся четыре подобные параллели.

(1) Изображения рук, завернутых петлями вверх. Поселение эль-Хемме (район Вади Хаса, юго-восточнее Мёртвого моря, Иордания) – пункты Накада и Хив (близ Накады, Верхний Египет). Их датировки соответственно: LPPNB, вторая половина 8 тыс. до н. э.

(Makarewicz and Austin 2006: 19; Makarewicz et al. 2006: 215, table 11, OS-48490) – период Накада I додинастического Египта, около 3900 – 3500 гг. до н. э. (Wodzińska 2010: 103) или около 4000 / 3900 – 3700 гг.

122

до н. э. (Hendrickx 2006: 92, table II 1.7). Все три пункта сближает на-

личие в них человеческих изображений с редчайшим положением рук: они завернуты на плечи и образуют две симметричные вертикальные эллипсоидные петли, прижатые к торсу (Makarewicz and Austin 2006: 21; 22, fig. 4). В случае Египта аналогом выступают не скульптуры, а два антропоморфных сосуда (Wodzińska 2010: 104 – 105)72. Первый из них, из Накады, уникален: на одном фасаде кубка – налепное изображение «женщины на корточках» с поднятыми руками и расставленными ногами, а на противолежащем фасаде – эллипсоидные петли из рук, которые являются ничем иным, как продолжением расставленных ног изображения предыдущего фасада. На бутыли из Хив (Хиу, Ху) даны только налепные руки-эллипсы (ил. 135).

Старейшая из перечисленного ряда фигурка из эль-Хемме (ил. 134) должна быть упомянута еще в одном аспекте. Формально-стилистиче- ское ее решение основано на выявлении абстрактных геометрических соотношений, доведенном до некоей стерильности. Два эллипсоида – головы и тела – нанизаны на вертикальную ось и не маскируются никакими натуралистическими деталями (ног нет), их форма поддерживается двумя второстепенными эллипсоидами симметричных рук, нанизанными на горизонтальную ось. Прямой нос во всю высоту лица служит жесткой фиксации вертикальной оси симметрии и поддерживает своим рельефом и тонкостью руки-жгуты аналогичных параметров. Все вместе составляет рассчитанную геометрическую конструкцию, детали которой совпадают с частями человеческого тела лишь настолько, чтобы его можно было узнать, не нарушая геометрический баланс. В этой фигуре из пестрого камня виден очень ранний аналог типичной черты искусства Древнего Египта – его классический геометрический минимализм, основанный на строгом пропорционировании.

(2) Каменные подвески с изображениями завернутых вниз рогов.

Поселение Баста (близ г. Петра, южнее Мёртвого моря, Иордания) – додинастический Египет. В грабительской яме (участок B 102/3, локус 53), врезанной в слой LPPNB в Басте и относимой к более позднему времени PPNC или раннего керамического неолита, то есть примерно к середине – третьей четверти 7 тыс. до н. э. (Hermansen 1997: 333), найдена каменная двусторонняя подвеска, изображающая на одном конце голову барана с завернутыми рогами, а на другом конце – фаллос

123

(ил. 136). Сравнение с вышеописанной фигурой из эль-Хемме приносит понимание наличия в подвеске еще и третьего изображения – антропоморфной фигуры с завернутыми петлей руками и глазами типа «кофейных зерен»73. Б. Д. Хермансен предполагает, что, возможно, это одно из самых ранних появлений таких глаз, позже широко распространенных на Ближнем Востоке, и ссылается на типологические параллели подвеске, в том числе и из Египта (Hermansen 1997: 333 – 334; 336, pl. 2 B; 341, fig. 2 – 2). Во многих пунктах додинастического Египта (Матмар, Абусир эль-Мелек, Тархан и др.), начиная от периода Нака-

да II, около 3500 – 3200 гг. до н. э. (Wodzińska 2010: 119) или около 3700 – 3350 гг. до н. э. (Hendrickx 2006: 92, table II 1.7), найдены камен-

ные амулеты, повторяющие подвеску из Басты (Petrie 1914: 44, № 212;

pl. XXXVIII – 212 a – m; Müller-Karpe 1968: Taf. 10 – 32, 19 – 14, 23 – 16) (ил. 137). Разные авторы склонялись к различным толкованиям изо-

браженного: бычья голова, баранья голова, «мать богиня» с загнутыми руками. Совершенно правы С. Хендрикс и М. Эйкерман, утверждая, что смысл подобных амулетов состоит как раз в намеренном наложении и нераздельности нескольких исходных образов, а также в том, что загнутые вниз рога / руки есть зеркальное отражение поднятых вверх рогов / рук (Hendrickx and Eyckerman 2012: 38 – 40; 39, fig. 13 c). Как было показано, не только внешняя форма, но и многозначное содержание подвесок были уже заложены в Басте примерно за три тысячи лет до египетских находок. Подвески функционировали без сколько-ни- будь существенных изменений даже дольше, чем три тысячи лет: в период 0 и I династий фараонов (конец 4 – начало 3 тыс. до н. э.) уже как египетский импорт такие подвески вновь вернулись на Ближний Восток, они обнаружены, например, на севере израильской пустыни Негев в египетском перевалочном пункте Эн-Бесор (Gophna 1978: 6, fig. 5) и в гробнице у Азора, близ Тель-Авива (Braun 2011: 117, fig. 12.22).

(3) Маски. Пункт Хорват Дума (близ г. Хеврон, Иудейские горы, западнее Мёртвого моря, Израиль), пещера Нахаль Хемар (Иудейская пустыня, западнее Мёртвого моря, Израиль) и другие пункты Иудейских гор и Иудейской пустыни – поселение Беер Сафади культуры Гассул – Беершеба (Израиль и прилегающие районы Иордании и Сирии) – поселение Меримде Бени Салама (Нижний Египет) – некрополь Иераконполя (Верхний Египет). К западу от Мёртвого моря, в компакт-

124

ном регионе Иудейских гор и Иудейской пустыни обнаружены каменные маски в натуральный размер человеческих лиц, 14 целых масок и 2 фрагмента были представлены на выставке в Иерусалиме (Hershman et al. 2014: 60 – 93)74. Наиболее известны идеально сохранившаяся смеющаяся маска из Хорват Дума с 6 отверстиями по периметру (ил. 138) и угрюмая маска из Нахаль Хемар с росписью радиальными линиями на лбу, щеках и 18 отверстиями по периметру (ил. 139) (Noy 1986 b: 46, fig. 22; 48 – 50; 49, cat. no. 6). Отверстия по периметру, однако, свойственны не всем маскам, равно как и открытые рты с вырезанными в них зубами. Благодаря компьютерному анализу, удалось выяснить, что центр масс масок находится высоко, между двумя глазными отверстиями, что позволяло бы носить их на лицах (в вертикальной плоскости) во время обрядовых представлений, следовательно маски не обязательно изготавливались для покрытия лиц усопших в захоронениях (в горизонтальной плоскости) (Grosman et al. 2014: 54 – 59; Grosman 2016: 136 – 137; 134,

fig. 1). Смеющиеся маски, вероятно, воспроизводили оскал черепа, то есть давали метафору покойника / временного покойника для участия в церемониях. (Как известно, членов тайных мужских союзов и называли «масками»). Автор раскопок пещеры Нахаль Хемар О. Бар-Йосеф относит найденные там каменные маски (1 целую и 1 фрагмент) к нижнему слою 4, то есть ко времени MPPNB, концу 9 тыс. до н. э. – первой половине 8 тыс. до н. э. (Benz 2008 – 2018: Nahal Hemar), отсюда и остальные каменные маски из Иудеи обычно датируют тем же временем, хотя они являются случайными находками75.

На землях Южного Леванта спустя 3 – 3,5 тысячи лет эти маски не были забыты, что отчетливо показывают статуэтки позднехалколитической культуры Гассул – Беершеба (4500 – 3600 гг. до н. э.), в частности, известная мужская фигура слоновой кости из Беер Сафади с лицом, по периметру которого идут 17 углублений, имитирующие отверстия для присоединения маски к носителю (ил. 140), а следова-

тельно, имитирующие саму маску (Tadmor 1986: 59, fig. 27; 60; 61, cat. no. 13). В углубления также крепили бороду и волосы, равно как их приклеивали и на каменную маску 8 тыс. до н. э. из Нахаль Хемар (Noy 1986 b: 50). В свою очередь скульптура из слоновой кости культуры Гассул – Беершеба по иконографии, принципам формообразования состоит в близком родстве со скульптурой додинастического Верхнего

125

Египта периодов Бадари и Накада (Braun 2011: 107, fig. 12.4): в том числе на фигуре из Беер Сафади М. Тадмор отмечает наличие пояса и футляра для фаллоса (Tadmor 1986: 60), что, наряду с изображением подвязанной накладной бороды, будет также правилом в позднейших мужских скульптурах додинастического Египта типа «Человека Мак Грегора» (Harrington 2006). Такая же скрытая маска как в Беер Сафади, то есть маска, изображенная уже надетой на лицо и распознаваемая по функциональным углублениям, известна в Египте с еще более раннего времени, из нижней фазы Меримде Бени Салама (дельта Нила, Нижний Египет), датирующейся около 5000 – 4500 гг. до н. э., неоли-

том Египта (Tristant and Midant-Reynes 2011: 47, fig. 5.3). Это не камен-

ная, а небольшая терракотовая голова с лицом-маской, удивительно напоминающим не только маску из Нахаль Хемар 8 тыс. до н. э., но и еще более древнюю миниатюрную маску из Невали Чори (бассейн р. Евфрат, юго-восток Турции) (Özdoğan and Başgelen 1999: 49, fig. 19).

По периметру лица-маски из Меримде Бени Салама идут углубления, к которым теперь добавлены дополнительные, выдавленные вдоль дугообразной линии под нижней губой (ил. 141). Рот открыт, что усиливает сходство с масками из Иудеи. Форма укороченного, косо срезанного кверху носа вызывает в памяти череп. Около 3600 г. до н. э., в период Накада I C – II A, в гробнице 16 Иераконполя (Верхний Египет) обнаружены две керамические маски, но совсем другого, треугольного типа, возможно, смеющиеся (?) (Friedman 2011: 38 – 39, fig. 4.8; не-

сколько иначе определяется дата и место находки в: Garfinkel 2018: 151 – 153, fig. 11.3). Однако треугольная форма приобретена за счет включения в тело маски острой бороды, которая уже не привязывалась как отдельный предмет из натуральных волос, а изображалась в том же материале, в глине. Таким образом, от Южного Леванта 8 – 7 тыс. до н. э. до Нильской Дельты и гробниц Иероконполя 5 – 4 тыс. до н. э. сохранялась преемственность как в деталях масок, так и в факте их функционирования.

(4?) Текстиль ажурного сетчатого плетения. Пещера Нахаль Хе-

мар (Иудейская пустыня, западнее Мёртвого моря, Израиль) – скальные навесы в Вади Имха (горы Тадрарт Акакус, юго-запад Ливии), Адаба и Джаббарене II (горы Тассили, юго-восток Алжира). В Нахаль Хемар сохранился конусообразный головной убор ажурного сетчатого плетения

126

из растительных нитей, структура которого строится на узлах в форме четырехугольников (здесь узлы – фрагменты гладкого полотняного плетения, где ряды нитей уткá и основы плотно, без пропусков, прилегают друг к другу), соединенных группами параллельных свободно идущих (не пересеченных) нитей. Четыре узла и четыре соединяющие их группы нитей образуют ячейку колпака (Noy 1986 b: 44, fig. 19; Levy 2017: 67; 66, fig. 5 c) (ил. 142). На фресках стиля поздних «Круглых голов» из упомянутых сахарских скальных навесов животные покрыты сетчатым ажурным покрывалом, выполненным по той же технологии (п. 1.15, ил. 80 – 81), иногда – с каймой и бахромой по краям. Разница состоит в том, что здесь узлы представляют собой не четырех-, а многоугольники / круги и соединены между собой отрезками-радиусами, состоящими не из пучка, а только из двух нитей. Не может быть сомнений, что изображения ажурного полотна делались с реально существовавших предметов. Как уже сказано, датировать сахарские фрески объективными методами сейчас невозможно, в настоящей работе они рассматриваются в интервале второй половины 7 – начала 6 тыс. до н. э. Что же касается предметов из Нахаль Хемар, то, вероятнее всего, они относятся к 8 тыс. до н. э. (Benz 2008 – 2018: Nahal Hemar)76. Данная параллель отмечена знаком вопроса (4?) поскольку она допускает сомнения в сближении обоих регионов только по признаку повторения «голой» технологии производства – ведь одинаковые технологии известны из самых удаленных мест мира. Более обосновано сближение по признаку сходства эстетического результата и смысла, придававшегося понятию «сеть». Метафоры, включающие птичье оперенье и гравированную сетку для его изображения; человеческие волосы; человека, покрытого сетью или ее аналогами (в захоронениях или в изображениях); наконец, животное, покрытое сетью или сетчатыми лентами, упоминались выше применительно к различным памятникам Анатолии, Северного Леванта и Сахары как средства передачи тотема, жреца-шамана, покойника (пп. 1.01; 1.03 – 3; 1.08; 1.10 – 1; 1.14 – 1, 2; 1.15; 1.17; 2.01 – 2, 3; 2.02 – 3; примечания 9, 11, 18, 59)77.

Подводя итог разделу «Археология», можно сделать несколько предварительных выводов.

– Исследования археологов и палеоклиматологов содержат аргументы в пользу того, что между серединой 7 тыс. до н. э. и середи-

127

ной 4 тыс. до н. э. намечаются три временные интервала вероятного движения с Ближнего Востока на юг, вплоть до пустыни Сахара в Северной Африке: вскоре после 6500 – 6400 гг. до н. э. (из Центральной Анатолии), в первой половине 6 тыс. до н. э. и во второй половине 5 тыс. до н. э. – 4 тыс. до н. э. Были ли эти интервалы связаны и последовательны или от каждого из них исходил и доходил свой независимый импульс, остается вопросом нерешенным. В течение первого интервала мог состояться перенос «бычьих» игр и «женщин на корточках» в Центральную Сахару – скорее всего не в результате долгой эстафеты, а в результате кратковременного события.

– По соображениям хронологии параллели между Южным Левантом и Центральной Сахарой (см. сравнение (4?)), Южным Левантом и додинастическим Египтом (см. сравнения (1), (2), (3)) восходят к Южному Леванту 8 – 7 тыс. до н. э.

Таким образом, в целом археологические данные сами по себе определенно не доказывают выраженного перемещения элементов материальной культуры из Центральной Анатолии в Северную Африку, но отражают картину долговременного тесного взаимодействия Южного Леванта и Северной Африки.

Лингвоархеология. Проблема, которая ставится в данном разделе, уже намечена в предыдущем: попытаться связать выделенные хронологические отрезки возможных движений человеческих групп с Ближнего Востока в Северную Африку с конкретными участками генеалогической классификации соответствующих языков для определения гипотетической языковой принадлежности этих групп. Говорить об их этнической принадлежности можно только в вероятностном плане, так как она иногда считалась не по языку, а по тотему, представляющему группу, разговаривающую на другом языке, и так как вместо четко очерченных этносов скорее всего действовали размытые «протоэтносы» (Шнирельман 1982 а: 102). Корреляция языка и материальной культуры также носит вероятностный характер: движение языка – только ориентир, указывающий на потенциальную возможность движения некоторых компонентов материальной культуры в том же направлении. И, наоборот, если мы фиксируем движение компонентов материальной культуры в каком-то направлении, то в идеальном случае вероятно движение языка туда же.

128

Рассмотренный археологический материал, внутри которого выделены параллели с материалами Северной Африки, естественным образом предполагает привлечение лингвистических работ по макросемье афразийских языков (АА), состоящей из 6 семей: омотской, кушитской, египетской, семитской, берберской и чадской. Нужно упомянуть, что как минимум 2 языка, отличные от вышеперечисленных, гипотетически включались в состав афразийских на правах представителей еще двух семей: эламский (Blažek 2002) и «диалект Х» (Милитарёв 1995; Дьяконов 1996). Изучение происхождения и эволюции АА в рамках сравнительно-исторической лингвистики сводилось до недавнего времени к двум основным гипотезам: (а) АА сформировались в Восточной – Северо-Восточной Африке и частично (семитские языки) мигрировали оттуда на Ближний Восток (Ольдерогге 1952; 1956; Diakonoff

1988; 1998; Ehret 2006; 2011; Ehret et al. 2004; Blench 2006; Kitchen et al. 2009), (б) АА сформировались на Ближнем Востоке, в сиро-палестин- ском регионе, и частично (за исключением большинства семитских языков) мигрировали оттуда в Северную Африку (Милитарёв, Шни-

рельман 1984; Милитарёв 1984 а; 1984 б; Militarev 1996; 2000; 2002;

2009; Diamond and Bellwood 2003; Renfrew 2005; Bellwood 2013). При этом А. Ю. Милитирёв и В. А. Шнирельман отождествляли прародину АА на Ближнем Востоке с натуфийской археологической культурой (в современных датировках это 13 – 10 тыс. до н. э.). В. Блажек сравнил обе гипотезы и изложил лингвистические аргументы в пользу вто-

рой из них (Blažek 2002: 125 – 126; Blažek 2013 a: 125 – 126; 127, fig.

15.2; Blažek 2013 b: 38 – 39), внее укладывается и логика рассмотренных в настоящем тексте процессов. Однако в 2016 г. появился доклад А. Ю. Милитарёва и С. Л. Николаева о новых реконструированных праафразийских зоонимах, из которого следует, что часть дикой фауны, представленной в праафразийском словаре (в частности, слоны, бегемоты, носороги, крокодилы, обезьяны), не могла жить на Ближнем Востоке в 12 – 10 тыс. до н. э. по климатическим условиям, единственное место возможного ее обитания – Восточная – Северо-Восточная Африка (Милитарёв, Николаев 2016). Там же оба автора представили свои новые, независимо выполненные глоттохронологические датировки распада АА языков, которые оказались более древними, чем принималось до этого А. Ю. Милитарёвым в ряде работ и в вариантах

129