Azizyan_A_A_Dve_dveri__Obryad_initsiatsii_i_rasprostranenie_informatsii_na_drevneyshem_Blizhnem_Vostoke_A_A_Azizyan__SPb_Al

Тепе. Поэтому кроме двух достоверных «женщин в похотливой позе» из «Охотничьего святилища» F.V.1, одна из которых (с западной стены) или без головы, или с утраченной головой (ил. 42), а другая (с южной стены), кажется, держит поднятой рукой свою же не связанную с торсом голову с развевающимися по ветру волосами (ил. 43, справа), сошлюсь ради чистоты эксперимента на несколько идентичных им «женщин», сама реальность существования которых в настоящее время оспаривается. Дж. Меллаарт приводил еще восемь аналогичных фигур (а именно: фигур, сидящих с расставленными и согнутыми в коленях ногами и поднятыми / опущенными руками): три из помещений E.V.17, E.V.18, E.VIA.20 – по одной изолированной фигуре из каждого

(Mellaart 1989: 86, fig. I – 4, 14, 15) и пять фигур в ряд из помещения Е.VIВ.34 (Mellaart and Hirsch, 1989: 40, pl. IX – 3). Живопись из многих сгоревших или намеренно разрушенных помещений Чаталхёйюка дошла в виде упавших на пол мелких фрагментов штукатурки и не была задокументирована археологами должным образом вследствие недо-

статка времени и сил (Mellaart 1989: 20; Mellaart and Hirsch, 1989: 1). Этот материал Дж. Меллаарт позже опубликовал по рисованным реконструкциям, хранившимся в его семье, но также странным образом сгоревшим, в четырехтомнике «Богиня из Анатолии» («The goddess from Anatolia»), который в научной среде не принято считать достоверным источником (Voigt 2002: 288; Düring 2006: 192, со ссыл-

ками на соответствующие критические статьи). В том же издании можно найти неисчислимое количество реконструированных фигур с поднятыми / опущенными руками других типов, встроенных в сложные декоративные композиции.

1.11. Калавасcос Тента (юг о. Кипр; ранний бескерамический неолит (EAN), середина 9 – рубеж 8 – 7 тыс. до н. э.). Две фрагментарно сохранившиеся красные фигуры с поднятыми вверх под прямым углом руками зафиксированы на фреске в круглом сооружении 11, относящемся к третьему этапу EAN (EAN3) середины – второй половины 8 тыс. до н. э. (ил. 48). Фреска располагалась на одном из двух массивных внутренних столбов-контрфорсов, так характерных для кипрской архитектуры (Knapp 2013: 107, figs. 24, 25; 108). У левой фигуры пред-

плечья четко загнуты под прямым углом и завершаются кистями с пятью пальцами, тонкая шея – той же длины, что и загнутые предплечья,

50

на ней сидит квадратная голова. Нижняя половина тела стерлась, но по оставшимся слева отрезкам и точкам можно гипотетически реконструировать позу «на корточках», хотя и с высокой степенью риска. От правой фигуры дошли одна рука и часть квадратной головы. Стилистическая манера этих изображений в части квадратных голов не имеет аналогов на материке. Возможно, квадратная голова передавала маску

(?). Вывод: люди или маскированные люди. Комментарии: По мнению Э. Пелтенбурга, антропоморфные изображения на столбах относятся к традиции докерамических пунктов Северной Сирии и Юго-Вос- точной Турции вроде Гёбекли и Невали Чори (Knapp 2013: 108, со ссылкой на Э. Пелтенбурга). Возможно, первоисточник следует искать еще восточнее, но также в Месопотамии – в поселениях Кермез Дере и Немрик 9 (оба – Северный Ирак)23. Кроме того стоит помнить, что во всех исследованных пунктах бескерамического неолита Кипра, включая Тенту, найден обсидиан только из Тепеджик-Чифт- лика и других месторождений Центральной Анатолии (Knapp 2013: 90 – 91, 100, 108), где в конце 8 тыс. до н. э. уже началась застройка Чаталхёйюка.

1.12. Хирокития (юг о. Кипр; поздний бескерамический неолит (LAN), 7 – конец 6 тыс. до н. э.). Точный иконографический вариант рельефной «рожающей богини» Чаталхёйюка с загнутыми вверх ногами и «руками», в котором ноги длиннее «рук» (1-ый тип, второй вариант), располагался в качестве рельефа на стенке миниатюрного каменного сосуда (максимальные размеры фрагмента сосуда ок. 11,5 7,5

см, инв. № 4037.1) (Le Brun et Daune-Le Brun 1989: 173, fig. 52 – 9; 175, pl. XV-3 и обложка). Сосуд фрагментирован, поэтому его окончательная форма не известна, но важной особенностью его верхнего края является волнистая конфигурация, так что силуэт этой миски, при фронтальном взгляде на фигуру, напоминает кошачью голову (ил. 49): лоб (широкая пологая дуга над головой фигуры) и пара острых ушей по его краям (высокие крутые дуги над загнутыми ногами фигуры)24. Так или иначе, но распластанная фигура с симметрично поднятыми руками неоспоримо присутствует. Существенным признаком именно этого изображения стали поперечные насечки, покрывающие все четыре поднятые конечности (ил. 50)25. Вывод: видовая принадлежность не ясна. Комментарии: Прямые аналогии – фигура «рептилии» 1995 г.

51

находки из Гёбекли (п. 1.04 – 2) и рельефные «рожающие богини» из Чаталхёйюка (п. 1.10 – 1).

Итоги. Подведем промежуточные итоги по северной части Ближнего Востока (расширенный Северный Левант с примыкающим к нему о. Кипр и Центральная Анатолия). Из 10 пунктов докерамического неолита Северной Сирии, Юго-Восточной и Центральной Турции, Кипра учтены 56 фигур, одиночных и из состава композиций, иконографического типа «фигура с поднятыми / опущенными руками», в том числе варианта «женщина на корточках». Места находок и носители изображений сосредоточены внутри поселений и одного обрядового центра (Гёбекли Тепе), где они помещались в погребениях и архитектурных сооружениях на скамьях, стелах / столбах, стенах и на мелких переносных предметах – палетках, сосудах и выпрямителях древков. (В ряде случаев мелкие предметы найдены на поселениях вне архитектурного контекста). Приведенные цифры не включают изображений из двух упомянутых выше турецких пещер не только потому, что их (изображения) трудно определенно датировать и подсчитать, но главным образом из-за неясного статуса самих пещер по сравнению с появившейся архитектурной средой и, как следствие, нежелания смешивать потенциально разные контексты. Тем не менее было показано, что сложившаяся схема «фигуры с поднятыми / опущенными руками» – один из повсеместно распространенных здесь знаков, в том числе и в пещерах. Также не включены в указанное количество все неверифицированные, реконструированные образцы (например, считающиеся недостоверными «двойные богини» и «женщины в похотливой позе» Дж. Меллаарта из Чаталхёйюка, второй «танцевальный мотив» из Бонджуклу, антропоморфный столб из Кермез Дере, – см. п. 1.07, комментарии, и примечания 17, 23). Результаты сведены в табл. 1. Их анализ приводит к нижеследующим заключениям.

В период 10 – I половины 9 тыс. до н. э. преобладают зооморфные изображения: 21 = 14 (зооморф.) + 7 (антроп.). В период II половины 9 – 7 тыс. до н. э. преобладают антропоморфные изображения (силуэты без хвостов, когтей и пр.), достоверные зооморфные изображения уже не встречаются, если не считать сомнительную «черепаху» на сосуде из Невали Чори (см. примечание 14), включенную в одну композицию с людьми: 35 = 34 (антроп.) + 1 (зооморф.?). При этом общее количество

52

Комментарии к табл. 1:

*В записи «Т. Карамель – 2 (1)» цифра «2» обозначает второй пункт раздела

оТелль Карамеле в тексте (п. 1.02 – 2), т. е. выпрямитель древков с распластанной фигурой «пантеры»; цифра «(1)» показывает количество фигур в этом изображении. По аналогии «Т. Абр 3 – 2, 3 (6)»: второй и третий пункты раздела о поселении Телль Абр 3, т. е. композиции с леопардами, общее количество фигур на всех композициях – 6.

Джерф эль-Ахмар – 3 (2) (две антропоморфные фигуры на скамье в здании ЕА 100): пункт показан в двух разных рубриках, чтобы учесть как версию Д. Стордэр и Ф. Абеса, так и версию автора.

Чаталхёйюк – 2, 2-ой тип (2) (две «женщины на корточках»): пункт отнесен не в рубрику «Безголовые люди», а в рубрику «Люди без признаков животных», хотя фактически у фигур на фресках нет головы или голова приподнята над телом (п. 1.10, комментарии). Допущение принимается постольку, поскольку не известно, намеренно или из-за повреждения отсутствует голова у первой фигуры, и с учетом того, что прочие фигуры этого типа на Ближнем Востоке и в Северной Африке

вабсолютном большинстве имеют головы.

рассматриваемых фигур выросло в 1,7 раза, хотя это произошло за счет одного пункта – Чаталхёйюка: 35 = 26 (Чаталхёйюк) + 9 (остальные). В первый период фиксируются исключительно распластанные фигуры, при создании каждой из которых задействована единственная внешняя точка зрения (вид сверху – фигура «лежит», фронтальный вид – фигура «стоит»), во второй период наряду с этим появляются более сложные графемы, сочетающие в одной фигуре две точки зрения, при которых ноги передаются в профиль при фронтальном положении торса и рук (Чаталхёйюк, 3-ий – 5-ый типы): 35 = 8 (ноги в профиль) + 29 (остальные). И в целом возрастает разнообразие поз, в частности, появляется коленопреклоненная «Горгона». К классическим месопотамским регионам Евфрата и Тигра во второй период добавляются фигуры с поднятыми / опущенными руками из Центральной Анатолии и Кипра: 35 = 27 (Центр. Анатолия) + 3 (Кипр) + 5 (остальные). Существенная часть всех фигур (из 56) имеет гибридный или неопределимый статус: 56 = 22 / 24 (человек-животное / животное-человек и без явной видовой принадлежности) + 34 / 32 (остальные). Это один из важнейших выводов, показывающий, что невозможность для зрителя точно определить, кто конкретно изображен, запланирована намеренно: неузнаваемость персонажей (своего рода табуирование), трансформация внутри одного персонажа (то ли животное, то ли человек).

54

Для большинства плоских изображений с поднятыми / опущенными руками связь с инициацией была бы сомнительна ввиду утраты архитектурного и функционального контекста вокруг них, но кое-где он сохранился. В существенном объеме это касается только «Здания с львиными стелами» Гёбекли Тепе, некоторых домов Чаталхёйюка (особенно «Охотничьего святилища»), в меньшей степени – здания ЕА 100 Джерф эль-Ахмара. «Женщина на корточках» из первого здания именно потому может быть связана с инициацией, что об этом с наибольшей вероятностью говорит окружающая ее архитектура. Однако у нее есть целый ряд предшественников и наследников, которые построены по тому же графическому трафарету, но лишены «родного» контекста. Является ли единство трафарета условием семантического сходства изображений всего ряда, то есть отнесения их к персонажам обряда инициации и соответствующих мифов? Представляется, что в древнейшем и древнем периодах функционировало своего рода правило «приоритета формы». Иначе говоря, скорость изменения формы визуального знака меньше, чем скорость изменения первоначального значения знака (этой формы). К первоначальному значению постепенно добавляются его производные, которые все вместе гнездятся в старой форме, затем какое-то из них временно выходит на первый план, а первоначальное отодвигается вглубь и т. п. (пересемантизация). Впрочем, все это давно показано О. М. Фрейденберг26. «Женщина на корточках» из Гёбекли внешне почти не отличается от «женщин на корточках» из «Охотничьего святилища» V слоя Чаталхёйюка, несмотря на 1500 – 1700 лет интервала между ними (ок. 8200 / 8000 – 6500 гг. до н. э.). Но в Гёбекли это – все еще страшное существо, в чьи животные трансформации и способность взять или дать жизнь верится безусловно. В рамках каменной «картины» она одна, поскольку не сопоставима ни с кем, существует в другом мире. В Чаталхёйюке обе женщины показаны маленькими сидящими фигурками на периферии многофигурных картин, они – «односельчанки» бегающих вокруг них мужчин, исполняющие роли в ритуале и соответственно для этого подготовленные. Произошло резкое снижение их значения от сакрального до полубытового27: форма не изменилась, значение изменилось. Однако в том же Чаталхёйюке, в помещениях слоев VII и VI, почти в то же

55

самое время, настенная «рожающая богиня», выполненная в целом по тому же графическому трафарету, все еще остается главной в заданном пространстве, смертельной и не утратившей сакрального значения, что напоминает: скорость изменения значения связана не только с временнóй дистанцией от первоисточника, но и с пространственной локализацией, обусловленной, судя по всему, разными функциями помещений и какими-то другими обстоятельствами. Тем самым «рожающая богиня» слоев VII и VI передает информацию, в основном сохраненную со времен PPNA, то есть в течение 2500 – 3000 лет (ок. 9500 – 6500 гг. до н. э.): и форма, и значение не / мало изменились. За меньший интервал времени (ок. 8200 / 8000 – 6500 гг. до н. э.) «женщина на корточках» из слоя V без явного изменения знакового трафарета претерпела некоторое заметное изменение значения. Таким образом, возможны разные ситуации, но в любой из них сохраненная форма дает отсылку к «старому» первоначальному значению, которое может трансформироваться слабее или сильнее.

Ниже приводятся также некоторые косвенные аргументы в пользу инициации как релевантного смысла наших фигур. Аспект Хозяйки / Хозяина животных, свойственный тотему и представляющим его жре- цам-шаманам, хорошо показан на композиции выпрямителя древков из Джерф эль-Ахмара, где пересекаются перпендикулярные направления: движение разнообразного зверья, бредущего, ползущего к большой птице-женщине, стоящей с властно расставленными крыльями поперек этого движения (ил. 9). Пучки из 5 – 6 параллельных волнистых линий, изображающих змей, более, чем в Джерф эль-Ахмаре, орнаментализированы на выпрямителе древков из Телль Карамеля, но поперек их движения сходным образом стоит вислоухое существо с поднятыми лапами (ил. 7). На втором выпрямителе древков оттуда же застывшую в магической позе «пантеру» окружают уже почти целиком очищенные от натурных ассоциаций два пучка, состоящие из 5 прямых параллельных линий и одной зигзагообразной «змеи» каждый. Сходство манеры изображения, при которой повторяются наборы параллельных линий внутри пучка / полосы, также подсказывает возможные предметные соотнесения этих пучков с потоком движущихся змей или прочих животных, управляемых «пантерой» (ил. 8). К этой же группе

56

Хозяев, может быть, следует добавить распластанную фигуру на палетке из Телль Абра 3 с двумя змеями, устремившимися диагонально вверх, к ее подмышкам (ил. 19)28. Сродство Хозяйки (а позже – Горгоны) со змеями хорошо известно, иногда жрецы-шаманы использовали змей в обрядах инициации, включая их вживление в тело неофита (Пропп 2002: 73, 75, 77). Выпрямители древков и сами по себе могут иметь отношение к инициации постольку, поскольку они имеют отношение к охоте, к стрелам. Юноша, прошедший инициацию, получал в том числе статус самостоятельного охотника (Усачёва 2011: 17 – 19). Изображения на камнях-выпрямителях или на сосуде со «сценой охоты» из Телль Абра 3 могли указывать, например, на достижение этого статуса или на фактическое вступление посвященного в мужской союз, которое происходило обычно по прошествии некоторого времени после инициации и было ее завершающей фазой. Иначе говоря, декорированные выпрямители / сосуды (?) могли быть теми «волшебными предметами», которые вследствие инициации получал юноша как материальное свидетельство власти над животными (Пропп 2002: 161 и др.). Изображение на таких предметах Хозяев животных, в клан которых посвящался юноша, логично.

Коллективный танец, вероятнее всего, представлен на плитах с взявшимися за руки леопардами из Телль Абра 3 (ил. 20 – 21) и на фрагменте сосуда из Невали Чори (ил. 26). Здесь не требуются значительные подтверждения – пляски как едва ли не главный навык обучения должен был получить прошедший посвящение. Пляски были связаны с тотемическим животным, зачастую назывались его именем («волчий танец», «буйволов танец») и были ключевым средством превращения в животное, то есть достижения цели инициации (Пропп 2002: 59, 66 – 67, 83 – 84 и др.). Происхождение композиций с леопардами со скамьи здания особого назначения Телль Абра 3 говорит о том, что это не мог быть «просто танец», что это был обрядовый танец леопардов, предназначенный для имитации людьми и входящий в обряд (инициации?). На чаше из Невали обращают на себя внимание намеренно зловещие, почти нечеловеческие лица, выделяющиеся даже на фоне угрюмых лиц других памятников. Через такие лица-оскалы могла передаваться идея о мертвых – необходимой стадии перехода в процессе инициа-

57

ции. Смерть, танец, превращение в животное были звеньями обряда, частично воображаемыми, частично реальными.

Вопрос о безголовых фигурах с поднятыми / опущенными руками, изображенных в помещениях Чаталхёйюка (ил. 45 – 47) и, может быть, на скамье в здании особого назначения ЕА 100 Джерф эль-Ахмара (ил. 12 – 13) сложен и невольно пересекается с проблемами погребальных обрядов и культа черепов. Дж. Меллаарт так и считал, что безголовые фигуры в окружении огромных птиц изображают обычай выставления – выклевывания птицами мягких тканей трупов перед их погребением29. При этом безголовость фигур служит только метафорой для иллюстрации того, что это трупы, и не связана прямо с действиями птиц (Mellaart 1967: 166 – 168). К. Шмидт пошел дальше и предположил, что все вообще настенное искусство Чаталхёйюка посвящено культу мертвых (Шмидт 2011: 136). Однако оба исследователя даже не ставят вопрос: какая смерть имеется в виду. Для них это, судя по всему, одна смерть как конец жизни. В эпипалеолите и неолите бóльшим стрессом для человека была временная смерть в ходе инициации, так как она приходилась на детский / подростковый возраст и абсолютный произвол учителей – ее надо было суметь пережить. Преувеличенные по сравнению с людьми размеры стервятников, белые пустые полости

вих птичьих животах, показанные для разъяснения места скорого пребывания этих людей, могут повествовать о страшной тотемной птице, глотающей неофитов. Некоторые из безголовых стоят на ногах, и все даны с поднятыми руками, что создает впечатление полужизни – полусмерти. Отсутствие голов, как и сложенные направо обе ноги, может означать временных мертвецов, однако как в обрядах инициации, так и

всохранивших их сказках, упоминается отрубание голов неофитов как одна из форм разрубания тела и умерщвления в ходе инициационных испытаний. Это отрубание производится символически для неофита, но так, чтобы он в него поверил и впоследствии считал себя восставшим после смерти (Пропп 2002: 74 – 76).

Другой момент инициации, связанный с изложением неофитам так называемого изначального мифа об убийстве тотема, вероятно, отражен в «бычьих» («оленьих», «кабаньих», «медвежьих» и т. п.) играх, иллюстрированных на стенах «Охотничьего святилища» Чаталхёйюка. Здесь задействованы две «женщины на корточках» и условная «Горго-

58

на» (ил. 42 – 43) с поднятыми, поднятой и опущенной руками. Анализ «бычьих» игр подробно приведен ниже, в сравнении с аналогичными североафриканскими материалами (п. 1.13).

В рассмотренных выше аргументах (Хозяйка / Хозяин животных, танец, временные мертвецы, «бычьи» игры) ключ к пониманию фигуры с поднятыми / опущенными руками как эпизода обряда инициации или мифа, включенного в инициацию, предоставляют фоновые детали, помещенные вокруг трафаретной фигуры, или мультипликация самих трафаретных фигур. Но в ряде случаев контекст не дает непротиворечивого спряжения собственно с распластанной фигурой (см. стены с «рожающими богинями» Чаталхёйюка) или степень его присутствия пока не улавливается, так что можно сказать, он отсутствует30 (кошачьи / рептилии Гёбекли Тепе, фигуры из Калавассос Тенты, Хирокитии). Встает вопрос о фигуре как таковой – внутри своих границ этот знак уже должен был нести основную информацию благодаря именно данному силуэту (= трафарету) с поднятыми / опущенными конечностями, чаще всего симметричному или квазисимметричному. Почему именно такой силуэт, в чем его первичное значение? Вполне убедительного ответа сейчас нет, хотя можно сделать несколько предположений в пользу его (силуэта) инициационного смысла.

Распластанная фигура – специально выработанная знаковая форма, обозначающая превращение из человека в животное или наоборот, что составляет существо инициации (в этом смысле она является иероглифом). По крайней мере, из 56 фигур значительная часть имеет признаки животных, а другая – признаки людей. Иногда превращение дается мелкими деталями или намеками: в распластанной хвостатой фигуре из Гёбекли (47 см) на двух лапах имеются по 5 пальцев (ил. 16); то же самое свойственно льву на столбе 27 из Гёбекли, слой III (ил. 2); рельефные «рожающие богини» Чаталхёйюка даются с выступающими человеческими пупами, но, по данным экспедиции Я. Ходдера, оказались изображениями медведей (примечание 17). Знак распластанной фигуры подходит сюжету инициации возможностью двойственной идентификации – и животного, и человека; во многих случаях точно не ясно, кто это конкретно. Такая неопределенность, недоговоренность была сознательным действием, так как реализовывала двойственную

59