Azizyan_A_A_Dve_dveri__Obryad_initsiatsii_i_rasprostranenie_informatsii_na_drevneyshem_Blizhnem_Vostoke_A_A_Azizyan__SPb_Al

Заключение

Пример Бабы-яги русских волшебных сказок, древнейшее изображение которой «нашлось» в «Здании с львиными стелами» слоя II Гёбекли Тепе в Турции, показывает, что эта культурная информация сохранялась в течение 10 последних тысячелетий. В разных регионах и в разные периоды указанного интервала один и тот же информационный текст существовал в разных формах – устных словесных описаний, изображений на твердых носителях или письменных описаний. Причиной его устойчивости к разрушению стала исключительная важность содержания, обеспечившая должный отбор основных значимых элементов и их передачу в достаточном количестве «копий». Это позволило В. Я. Проппу всего лишь менее века назад полностью восстановить существенный (может быть, ключевой) фрагмент древнейшей истории, выявив тождественность универсальной структуры и многочисленных подлинно архаических мотивов сказки и обряда инициации. Сам по себе факт сохранения этого текста больше каких бы то ни было доказательств говорит о фундаментальном значении инициации для сознания живших тогда людей. Это значение реализовалось среди

прочего в визуализации ключевых образов обряда.

В отличие от передачи словесной информации передача визуальной имеет свои особенности: многословный устный рассказ как правило претерпевает предельно требовательный отбор, образцом чего можно считать знак «женщины на корточках» и ряд предшествовавших ему распластанных фигур с поднятыми или опущенными руками. Берется один из центральных и многозначных персонажей обряда – и предок-мать, и предок-тотем, и жрец-шаман, и учитель, – для которого найден силуэт, одновременно передающий (намекающий на) все эти значения. Этот силуэт становится поистине священным и неприкос-

211

новенным и в дальнейшем меняется лишь во фрагментах и предельно медленно – так, чтобы его можно было узнать. Возможность узнавания старой формы превалирует над «сиюминутным» значением, которое в нее вкладывают в том или ином веке, так как старая форма несет первое («истинное») значение, из которого, как из математической формулы, можно вывести все последующие. Этот фундаментальный тезис О. М. Фрейденберг положен в основу идеи о допустимости связи знака «женщины на корточках» и египетского иероглифа Ка в качестве двух вариантов обозначения транзита между смертью и жизнью. В исключительных ситуациях визуальная информация могла передаваться и без редуцирования до знаковой формы, в виде сложных многофигурных композиций, близко стоящих к словесному рассказу. Примером этого стала композиция «бычьих» игр – мифа об убийстве тотема, объяснявшего неофитам базовую идею, «исторический повод» обряда инициации. Для сохранения подобных композиций кроме уникального по редкости случая переноса оригинала посредством собственной зрительной памяти из одного места в другое основную роль должна была играть передача детальных словесных описаний этого оригинала – не только самой фабулы визуализированного мифа, но и приемов его изображения: распределения фигур на плоскости, сравнительных масштабов фигур, нескольких обязательных типов движения фигур и пр. Этот подход предвосхищал средневековый иконографический канон, фиксировавшийся в прописях по образцам, наборами которых снабжались художники. Отсюда, казалось бы, следует, что изучение художественной (в нашем смысле слова) формы – один из аутентичных инструментов понимания древнего сознания, восприятия заложенной им информации. Однако этим инструментом пользуются достаточно редко, возможно, из-за того, что он методологически неприлично «прост». Средства визуального сравнительно-исторического анализа далеко не исчерпаны, но в ряде случаев не применяются даже на ранних этапах исследования артефактов. Тем самым, перешагивая через «невооруженный глаз», который, собственно говоря, не успел еще сделать чего-либо существенного, сразу же аппелируют к «вооруженному» разнообразными теоретическими конструкциями в поисках более «надежных» интерпретаций. В качестве иллюстрации приведу три примера.

212

В Турции раскопаны скульптурная фигура старой женщины с выделенными ребрами, позвоночником и лопатками, тощими руками, поднятыми треугольником плечами, выпуклым животом, висящими грудями из Чаталхёйюка (№ 12401.X7; Meskell and Nakamura 2005:

168 – 169, fig. 83; Meskell 2008: 382 – 383, pl. 7; Hodder and Meskell 2011: 248, fig. 10) (ил. 189 – 190) и несколько скульптурных фигур животных из сооружений A и C Гёбекли Тепе – «львов» и кабана – с

выделенными ребрами и лопатками (Schmidt 1998: 2, fig 2; Schmidt 2008: 29 – 31, figs. 4, 6; Шмидт 2011: 111 – 113, рис. 42) (ил. 2, 191).

Перед нами яркий признак формы, который имел свое значение, и это значение может объединять и женщину, и животных, – «костяная» часть тела вроде «костяной» ноги Бабы-яги. Большая подсказка, лежащая на поверхности и отправляющая в том числе к широко известным в англосаксонской среде ведьмам типа Шилы-на-гиг, часто изображавшимся в средние века с видимыми ребрами. Л. Мескелл и К. Накамура, курировавшие скульптурные артефакты в чаталхёйюкской экспедиции Я. Ходдера, сперва определили скульптуру как «гибрид, возможно, представляющий жизнь и смерть» (Meskell and Nakamura 2005: 168), имея в виду, что спина с выступающими костями обозначает смерть, а передняя часть с выступающими животом, грудью и пупом обозначает жизнь. Л. Мескелл в другой статье идет дальше и указывает в связи с чаталхёйюкской женщиной на «реберных» животных из Гёбекли (Meskell 2008: 383). Однако, объясняя значение дуализма «костяных» и телесных признаков, то есть причину создания подобных форм людьми того времени, она излагает причинно-след- ственные цепи умозаключений не только в духе идей современной теоретической антропологии, но даже и в духе современного бытового отношения родственников друг к другу. Участвуя-де в погребениях и раскапывая в дальнейшем эти погребения под полами своих домов для ритуальных целей, люди Чаталхёйюка наблюдали тленность телесных тканей и длительность сохранности костей, вследствие чего и создавались статуэтки, подобные женщине с ребрами, как выражение надежд на длительность существования данного конкретного человека. Но спереди ему добавлялось новое искусственное глиняное тело (или тело из штукатурной массы) взамен того, что утрачено. (Уместно спросить, почему только одной этой женщине ее потомки пожелали длительного

213

существования и преодоления тления). Таким образом реализовывались идеи протяженности жизни, переживания смерти, преодоления раздвоения природы и культуры и пр. (Meskell 2008: 381 – 383). Все это правильно, кроме одного: здесь сознание преподавателя Стенфордского университета Л. Мескелл, требующее каузальных рассуждений, встает на место антикаузального сознания жителей Чаталхёйюка, которому знакóм не неопределенный «гибрид, представляющий жизнь и смерть», а конкретный персонаж обряда инициации, ставший позже конкретным персонажем фольклора типа будущей Бабы-яги, Шилы и пр. На него сразу же указывали костяные части тела, прежде всего ребра. Таким образом, если мы будем доверять визуальной форме (где это возможно – где эта форма сохранена и имеет достаточное количество повторений) на длительных интервалах ее развития, принимать ее как исторический источник, возможно, нам не придется мучительно искать сложные интерпретации. «Львы» и кабан с выделенными ребрами и лопатками из Гёбекли Тепе также являются будущими ягами, но еще в животной тотемной форме – тем более, что, как уже отмечалось, у «льва» на столбе 27 из сооружения С на трех лапах показаны по пять пальцев, то есть человеческий признак, неслучайно совмещенный с ребрами. К этой группе реберных или скелетных изображений Гёбекли Тепе следует добавить фрагментированную большую птицу, держащую голову человека тощими человеческими руками с птичьими когтями (п. 2.02 – 3) (ил. 107), и торс человека с выделенными ребрами на виде спереди, ребрами, позвоночником и лопатками на виде со спины

(Dietrich et al. 2014: 15; 16, fig. 11; Schmidt 2014: 331) (ил. 192) – обе на-

ходки сделаны в 2012 г. в траншеях на участках раскопок L9-84 и L9-56 соответственно. Дело в том, что в них одинаковыми синусоидальными линиями обозначены явные ребра на грудной клетке человека и узор на груди птицы, который тем самым также оказывается ребрами. Итого: мы имеем еще два прототипа тотема-жреца-шамана, Бабы-яги и пр.

Не так давно опубликовано изображение быка / оленя, выполненное резным контуром на широкой стороне головы столба 66 в круглом сооружении H слоя III Гёбекли Тепе. Рисунок поистине великолепен точным воспроизведением состояния загнанного, убиваемого зверя: его силуэт еле вписан в капкан прямоугольного поля столба, ноги подкошены, голова втянута в тело, толстый язык вываливается из

214

открытого рта (Dietrich et al. 2016: 62, Abb. 13) (ил. 193). О. Дитрих с соавторами точно указали на связь этого быка с быками / зубрами, окруженными мужчинами, на фресках «Охотничьих святилищ» F.V.1 и A.III.1 Чаталхёйюка с аналогичными вываливающимися языками

(Mellaart 1966: pls. LIV a, b; LVII a; LVIII; Mellaart 1967: 134, pl. 64; 171,

fig. 48) (ил. 66 – 68) и, как и М. Райс, определили данную деталь в качестве обозначения мертвого зверя (Dietrich et al. 2016: 62 – 63, со ссылкой на М. Райса; Pöllath et al. 2018: 42108). Однако при понимании того, что чаталхёйюкский бык – убиваемый / убитый тотем изначального мифа, то же самое можно сказать и о быке из Гёбекли Тепе. Но то же самое относится и к любой античной Горгоне с высунутым языком: она наследница страдающих животных-тотемов Гёбекли и Чаталхёйюка. Одна из этрусских Горгон 6 в. до н. э. совмещает при этом одновременно два иконографических признака: «женщины на корточках» и высунутого языка (Лосева, Сидорова 1988: 229, ил. 225). Аналогичное совмещение фиксируется и у египетского бога Беса, изображения которого могут восходить уже к периоду додинастического Египта (Ход-

жаш 2001: 208 – 209; 210, рис. 3; 212, рис. 6) (ил. 126 – 127). Посколь-

ку первое появление обоих признаков задокументировано в Гёбекли, в контексте предполагаемого обряда инициации, это указывает на огромное поле воздействия мифов и изображений Гёбекли как на европейские, так и на египетскую культуры. Визуальные знаки, определяющие, с одной стороны, лоно старухи-матери («женщина на корточках») и, с другой стороны, мертвого / убиваемого животного-тотема (высунутый язык), комбинируются, таким образом, в одном изображении. Так или иначе, но происхождение Горгоны и Беса прямо указывает на Гёбекли. Другое дело, что язык в образе Горгоны начинает пересемантизироваться: судя по разным ее изображениям, высунутый язык мог означать как актив (Горгона убивает, смеется, дразнит), так и пассив (Горгону убивают, язык вываливается: Персей, убивающий Горгону на метопе храма С в Селинунте, Сицилия (Колпинский 1956: ил. 120 б)). Об эволюции Беса см. главу 3109.

В главе 3 уже была отмечена удивительная параллель: изображения распластанного животного (?) из Телль Абра 3, поселения на Среднем Евфрате начала 9 тыс. до н. э. (п. 1.05 – 1; ил. 19), и египетского божка Аха времен XII династии Древнего Египта, начала 2 тыс. до н. э.

215

(ил. 125), совпадают не только трафаретным силуэтом типа «женщины на корточках» с руками вниз, но и одной внешней деталью. У них под расставленными руками изображены две диагонально расположенные симметричные змеи, устремившиеся головами к груди или к подмышкам. В случае с Аха длинные змеи хвостами обвиваются вокруг его ног, но верхними частями повторяют композицию Телль Абра 3, Аха придерживает их шеи руками. Почему и как именно диагональное положение змей оказалось сохраненным? Видимо, с ним был связан момент обряда, фрагмент мифа или изображений типа Телль Абра 3, возникших вследствие обряда, но эта деталь зафиксирована и передана как минимум в устной форме – она стала иконографической. Она передана не только на юг, в Египет, но и на запад, на остров Крит. Отсюда мы имеем известную фаянсовую фигуру «Змеиной Богини» середины 2 тыс. до н. э., держащую в поднятых руках диагонально расположенных змей (ил. 194)110. Хотя по описанию автора раскопок в Кноссе А. Эванса она была найдена лишь с одной сохранившейся рукой и утраченной головой, сомнения в реконструкции, предлагающей две зеркально симметричные поднятые руки, держащие двух змей, в

данном случае беспочвенны (Evans 1921: 501 – 505, figs. 360 – 362).

Таким образом, животное (?) из Сирии 9 тыс. до н. э., мужской бог Аха из Египта начала 2 тыс. до н. э. и «Змеиная Богиня» из Крита середины 2 тыс. до н. э. по происхождению несомненно один и тот же персонаж – жрец-шаман обряда инициации. Другое дело, насколько в соответствующих обществах осознавалось данное его значение (впрочем, А. Эванс считал, что упомянутая фигура является как раз не самой богиней, а ее жрицей: Evans 1921: 501). Независимо от этого форма (змеиные диагонали) продолжает исправно работать во всех трех случаях и хранить начальную информацию.

В соответствии с подобными же установками о приоритете формы как методе первичной классификации древних художественных вещей собраны в группы два типа изображений Ближнего Востока и Северной Африки – тип «женщины на корточках» и тип животного, обнимающего голову человека. В хронологической цепочке памятников первой группы есть немало вакансий, куда можно вставить существующие, но не вошедшие в текст памятники (Южный Левант, Аравийский полуостров, Северная Африка). Но по Северному Леванту и Анатолии

216

10 – 7 тыс. до н. э., области, где предположительно был впервые визуализирован упомянутый тип, было учтено абсолютное большинство материалов, опубликованных как минимум на 2016 – 2017 гг. Благодаря кое-где сохранившемуся архитектурному и бытовому контексту, а также позднейшим памятникам исторического времени, выполненным в той же форме, но достоверно описанным (мифологическая Горгона, фольклорная Баба-яга и пр.), выявилось первичное значение этой формы, которое затем переносилось на всю цепочку памятников и тем или иным своим частным смыслом действительно в них присутствовало. Памятники второй группы показывают характерный случай «необъяснимой» эволюции информации: информация когда-то возникла в контексте материализации представлений об обряде инициации, просуществовала как скульптура в 10 – начале 8 тыс. до н. э., затем исчезла на несколько тысячелетий (в течение которых могла существовать (?) в словесной форме или в иных формах, которые пока не обнаружены), чтобы появиться в соколиных статуях фараонов Древнего Египта. Та же ли самая это была информация или новая, рожденная в Древнем Египте, вне всякой связи с Северным Левантом докерамического неолита? В пользу первого предположения в тексте приведены несколько формальных и содержательных аргументов, однако разумные аргументы существуют и в пользу второго.

«Изложение гипотезы» сфокусировано на нескольких моментах. Во-первых, кратко охарактеризованы место, время и группа археологических материалов, вовлеченных в исследование. Подчеркнут культурологический подход к интерпретации этих материалов и внутри него – концепция культурной традиции, разрабатывавшаяся школой Э. С. Маркаряна. Последовательность рассмотренных в дальнейших главахартефактовотражаетоднуизкультурныхтрадиций,развивавших- сябезсущественныхперерывовмежду10и3тыс.дон.э.Во-вторых,обо- сновываетсявозрастаниесоциальнойикультурнойролиобрядаинициациивпереходныйпериодотпалеолитакнеолиту,чтовмежчеловеческих коммуникациях внутри сообществ того времени коррелирует с нарастанием психического механизма контр-контрсуггестии, как его понимал Б. Ф. Поршнев. В-третьих, излагается гипотеза, легшая в основу всей книги, точнее ее начальная побудительная идея о возможной связи двух изобразительных знаков, функциями которых в представлениях

217

людей своего времени было пропускать, служить дверьми. Это знак «женщина на корточках» из слоя II Гёбекли Тепе и древнеегипетский иероглиф для Двойника Ка, объединяемые наличием поднятых / опущенных рук. Формулируется идея о том, что эти и аналогичные знаки из других пунктов обозначали обряд инициации и возникли в его рамках. Отмечена базисная роль тех интерпретаций древнеегипетских материалов, которые содержатся в исследованиях А. О. Большакова и были использованы в настоящей работе.

Вглаве 1 рассмотрены 56 фигур иконографического типа «фигура

споднятыми / опущенными руками», в том числе варианта «женщина на корточках», из 10 пунктов докерамического неолита Северного Леванта и Анатолии 10 – 7 тыс. до н. э. Краткие результаты сведены в таблицу 1. Хронологическое и географическое распределение данных фигур свидетельствует о достаточно устойчивой традиции, возникшей в период PPNA в пунктах по Среднему Евфрату, западнее него в Телль Карамеле, восточнее него в Кёртик Тепе, а затем распространившейся в Центральную Анатолию в период PPNB. В отношении Южного Леванта показано, что данная традиция появилась здесь не ранее 7 тыс. до н. э., тем самым имея северолевантийское происхождение и вектор движения с севера на юг Ближнего Востока. Далее рассмотрены 6 фресок с так называемыми «бычьими» играми из Центральной (Тассили н-Аджер и Тадрарт Акакус) и Восточной (Гилф Кебир) Сахары, включающих «женщин на корточках» и предположительно датирующихся от второй половины 7 тыс. до н. э. до второй половины 6 тыс. до н. э. Сахарские «бычьи» игры из-за идентичности общей композиционной идеи и совпадения иконографических типов ряда фигур принимаются как результат переноса «бычьих» игр из «Охотничьего святилища» F.V.1 Чаталхёйюка вследствие соответствующего движения части населения. Визуализированный сюжет, передающий изначальный миф об убийстве тотема и лежащий в основании мотивировки обряда инициации, распространялся далее по мере аридизации климата из Центральной Сахары в Восточную, включая Египет.

Глава 2 посвящена скульптурной композиции, состоящей из птицы или иного тотемного животного, держащего голову человека. Рассмотрены 9 достоверных памятников этого типа из Гёбекли Тепе

иНевали Чори на Среднем Евфрате 10 – начала 8 тыс. до н. э., еще

218

несколько отмечены как предположительно относящиеся к той же группе. По содержанию скульптуры передают один момент обряда инициации – соединение тотема и неофита или момент временной смерти / поглощения неофита. По сути дела это объемная и почти натуралистическая версия условного знака распластанной фигуры. Иную точку зрения высказывал руководитель раскопок в Гёбекли Тепе К. Шмидт, полагавший здесь отражение культа черепов (Шмидт 2011: 156). Несмотря на огромный временной разрыв, к тому же иконографическому типу отнесены соколиные статуи фараонов Старого и Нового царств Древнего Египта, изученные А. О. Большаковым. Идея А. О. Большакова о соколиных статуях как особой форме передачи Хоровых имен фараонов соответствует одному из аспектов обряда инициации – наречению неофита новым именем. Вопрос о случайности или закономерности объединения среднеевфратских и древнеегипетских памятников в одну группу не может быть решен в настоящий момент.

Вглаве 3 описан возможный сценарий превращения фигур с поднятыми / опущенными руками, распространенных как в Западной, так и в Восточной пустынях Египта в 5 – 4 тыс. до н. э., в иероглиф Ка, зафиксированный уже в надписях конца додинастического периода, то есть конца 4 тыс. до н. э. Причиной именно такого отбора мог стать идущий от обряда инициации мощный шлейф экзистенциальных смыслов, относящихся к фигуре с поднятыми / опущенными руками:

еесилуэт был своего рода гарантией преодоления смерти, единственной «дверью», которая оставалась для умершего.

Глава 4 носит междисциплинарный характер и включает разделы «Археология», «Лингвоархеология», «Популяционная генетика, археогенетика», «Этнология, социальная антропология».

Впервом разделе, рассматривается возможность переноса знака «женщина на корточках» внутри «бычьих» композиций из Чаталхёйюка в Сахару. Среди обстоятельств, обусловивших вероятность такой миграции, зафиксированная археологами и палеоклиматологами в период и после слоя VI Чаталхёйюка турбулентность: миграции из него в Эгеиду и Грецию, перерывы в заселении и прекращение жизни в ряде пунктов Киликии, Северной Сирии, Юго-Восточной Анатолии, прекращение поставки обсидиана из Центральной Анатолии населению ярмукской культуры исторической Палестины. В условиях этой тур-

219