Древнеримская специфика

Бели в полисе эллинов, начиная с классической поры, добродетельный гражданин добровольно брал на себя определенные обязательства ради целей общества, то у римлян государство налагало на него внешние ограничения в интересах социума. Политическая теория греков полагала, что самодостаточная личность рождает государство: «Полис есть общность людей, сошедшихся ради справедливой жизни», писал Аристотель. Для потомков же Ромула, что подтверждает вся их история, и в частности политические трактаты Цицерона, государство обладает высшей по отношению к индивиду самодовлеющей сущностью, регламентирует всю его жизнь.

Доминирование выгоды божественного и обожествленного Рима среди ценностных ориентации квиритов (полноправных граждан) имеет свои резоны. Кое-что объясняет уже, по-видимому сохранившая правдивую сердцевину, легендарная история его основания под командой братьев-вожаков шайки грабивших окрестности авантюристов (один из которых, Рем, в результате вспыхнувшей между ними ссоры был убит другим, Ромулом). Для них, как и теперь, общие понятия и барыш значили неизмеримо больше жизни отдельного человека.

На более же поздней стадии Вечный город в их мировоззрении намного превосходил по своему смыслу собственную политическую организацию и даже возникшую на его базе державу. И то и другое были лишь слабыми отсветами главного. Он олицетворял собою римскую культуртрегерскую миссию, каковая заключалась в объединении жителей цивилизованной ойкумены под властью единого благодетельного закона, исполнение которого гарантировалось рациональными методами управления, направленными на обеспечение подданным мира и покоя под сенью латинского орла. Не случайно, что так и под такую задачу сколоченный конгломерат стран и народов именовался Pax Romana — Римский мир и, в свою очередь, немедленно по-

224

лучил свой культ, а Гений римского народа был введен в общеримский официозный пантеон, заняв там место рядом с поклонением монарху.

В этом же кроется и одна из фундаментальных причин гибели Римской империи. После достижения цели «римской идеи» — подчинения Средиземноморья и его окрестностей — она утратила источник внутреннего саморазвития. Это вызвало сто остановку, переориентацию нации на сохранение достигнутого величия и могущества и в конечном счете «схлопывание» глобального, по меркам того периода, проекта.

Но до той поры вышеуказанное целеполагание инициировало почитание мужества, достоинства, строгости, практического хозяйственного и юридического мышления, умения подчиняться дисциплине и закону и разумно и справедливо администрировать, а также отнесение лжи, любой нечестности и лести к порокам, присущим рабскому состоянию. Оно же окончательно закрепляло интересы мистически понимаемого и несводимого, как у греков, к сумме его граждан государства несравнимо выше персональных, а вместо прославления свободы личности возвеличивало роль и ценность закона.

♦Res publican — буквально, «общественное дело» — в подобной системе координат, конечно, не имеет отношения к форме правления, как это получилось в дальнейшем (республика). Это есть перенесение модели мира, в которой среди ценностей отечество находится на первом месте, на социальный план, где императивы родины (patria) позиционируются как объект всеобщей заботы, требуемой быть неусыпной для всех и каждого. Попечение о ней, в принципе, может принимать, в зависимости от конкретных обстоятельств, самые разные (до их полной противоположности) обличья — от полнокровной сословной демократии ранней Республики до почти абсолютной монархии Домината.

Римские магистраты тоже устраивали на свои средства народные увеселения, в том числе ставшие со временем модными театральные представления и гладиаторские бои. Но, в силу описанных особенностей, акцент в римской культуре изначально

225

был сделан не на благотворительность, а на жертвенность. Отсюда проистекают воспевание суровой простоты нравов предков, шельмование прогресса товарно-денежных отношений (сама монета, в отличие от греческого и восточного серебра и золота, несравнимо долго оставалась тяжелой, предназначенной только для внутреннего хождения, и неудобной в обороте, хранении и транспортировке из-за ее веса и объема, диктуемых ее материалом — медью), чрезмерного достатка и роско-ши, и пр.

Более того, как это ни покажется кому-нибудь странным, Рим сохранял вполне закрытый характер и довольно агрессивно сопротивлялся внешним (греческим и восточным) влияниям вплоть до I в. до н.э. Нельзя сказать, что многие из только что перечисленных качеств (речь не идет, правда, о маниакальной, без тени юмора, уверенности в богоизбранности, для чего сыны Эллады были слишком скептичны и ироничны) были совсем уж чужды и раннему полису. Просто в Вечном городе до Суллы и Цезаря, как до того в Спарте фактически до ее включения в состав эллинистических царств, законсервировалась одна из его наиболее архаичных версий.

Такая негибкость и явилась едва ли не главной причиной резкого, практически до полной подмены содержания при внешнем соблюдении процедуры, ее слома в императорский период, которого ранее и в эту эпоху снова смог во многом избежать эллинский полис, пришедший, при целенаправленном воздействии римских администраторов, к аналогичному состоянию лишь столетия спустя.

Римляне были народом глубоко мессианского сознания. Они свято верили в то, что боги выбрали их для финального решения задачи, которая нашла свое олицетворение в Империи. Естественно, что мессианство только перманентно усиливало фактор самопожертвования, что породило совершенно уникальную форму квиритского патриотизма, чья квинтэссенция блестяще сформулирована в знаменитом изречении «Dulce est pro patria mori» — «Сладко умереть за отечество».

226