Sbornik_Vologodskiy_text_2015

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФГБОУ ВО «ВОЛОГОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

ВОЛОГОДСКИЙ ТЕКСТ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

Сборник статей по материалам конференции

ВОЛОГДА

2015

1

УДК 811.161.1 82.0

ББК 81.411.2–03+83.3(2Рос-Рус) В68

Издание подготовлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект «Вологодский текст в русской словесности»,

соглашение № 15-04-00364)

Редакционная коллегия:

Е.Н. Ильина, д.ф.н., проф., С.Ю. Баранов, к.ф.н., доц., С.Х. Головкина, к.ф.н., доц.

В68 Вологодский текст в русской культуре: сборник статей по мате-

риалам конференции / М-во образ. и науки РФ, Вологод. гос. ун-т. – Вологда : Легия, 2015. – 380 с.

ISBN 978-5-89791-136-3

Сборник включает в себя статьи участников всероссийской научной конференции «Вологодский текст в русской культуре». Рекомендуется специалистам в области отечественной филологии, а также широкому кругу читателей, заинтересованных в изучении словесной культуры Русского Севера.

УДК 811.161.1 82.0

ББК 81.411.2–03+83.3(2Рос-Рус)

2

ЛИНГВИСТИКА, КУЛЬТУРОЛОГИЯ, МЕТОДИКА

Е.П. Андреева, Л.А. Берсенева

Вологда

ПРОБЛЕМЫ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛЕКСИКОГРАФИИ:

ИЗ ОПЫТА РАБОТЫ НАД «СЛОВАРЕМ ПРОМЫСЛОВОЙ ЛЕКСИКИ СЕВЕРНОЙ РУСИ XV–XVII ВВ.»

В 2014 г. была завершена работа над «Словарем промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.». Последний выпуск словаря, над составлением которого более двадцати лет под руководством профессора Ю. И. Чайкиной трудились исследователи целого ряда вузов России, выходит в свет осенью 2015 г.

Выполняя более узкие задачи в сравнении со словарями общефилологического типа, «Словарь промысловой лексики Северной Руси XV– XVII вв.» (далее Словарь) занимает свое место в кругу исторических словарей специальной лексики. В русской лексикографии последние представлены несколькими разновидностями: отраслевые исторические словари, исторические словари одной терминологической микросистемы, исторические словари-справочники, словари вхождений терминов, словари одного памятника, историко-терминологические словари одной личности, региональные словари специальной лексики и др. [12, с. 36]. Словари подобного рода отражают особенности экономической, общественной, политической жизни в определенный период, имеют явную этнокультурологическую направленность. «Словарь промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.», задуманный как региональный исторический словарь полного типа, в свою очередь содержит ценные сведения о генезисе старорусской производственной терминологии, этапах ее формирования в диалектах Северной Руси.

Проблемы, связанные с составлением словарей подобного типа, до сих пор остаются актуальными для теории и практики лексикографии. Авторами Словаря был проведен ряд исследований [1-11], направленных на поиск инновационных форм и приемов подачи лексики в историческом словаре, выработана концепция словаря, предопределяющая круг источников, принципы отбора слов, иллюстраций, расположения материала, структуру словарной статьи, создание особого метаязыка.

Работа над словарем началась в 1992 г. В течение нескольких лет создавалась картотека, источниками которой явились опубликованные памятники письменности, рукописные материалы, хранящиеся в центральных и региональных архивах. Основными критериями отбора были географический, хронологический и жанровый принципы.

Анализу подвергались прежде всего документы, составленные на территориях, которые в настоящее время принято называть Русским Севером. По административному делению XVII в. это территории Белозерского, Устюженского, Вологодского, Важского, Тотемского, В. Устюгского, Двинского, Мезенского, Пустозерского, Яренского, Сольвычегодского, Кеврольского, Каргопольского уездов. При составлении картотеки учитывались также источники, в которых содержалось упоминание о том, что предмет был произведен в данном регионе или привезен из него. Так, например, в картотеку попали слова, извлеченные из документов Тихвинского, Иверского и некоторых других монастырей, московских, новгородских, псковских памятников письменности.

Хронологические рамки словаря ограничены XV–XVII вв. С одной стороны, в это время происходит становление и развитие народных промыслов и ремесел, а с другой – промысловая и ремесленная терминология наиболее активно отражается в местных документах именно этого периода. Исключение составляют территории Двинской земли и Белозерья, от которых дошло значительное количество источников XIV в., разумеется, они также привлекались составителями. В редких случаях использовались документы XVIII в.

При отборе жанров учитывался тот факт, что промысловая и ремесленная лексика наиболее частотна в памятниках деловой письменности учетного характера: описях имущества, писцовых и переписных, таможенных и торговых, приходо-расходных, вкладных, кормовых, издержечных, отписных книгах. Большой интерес с этой точки зрения представляли различного рода руководства по практической деятельности: наставления, ремесленные, мастерские книги. Понимая, что невозможно охватить весь корпус текстов, на основе которого мог бы быть составлен тезаурус, составители обратились к данным «Словаря русского языка XI–XVII вв.» и его картотеки (КДРС), эти материалы помещаются в Словаре за специальным знаком (●). Параллельно с составлением словарных статей пополнялась картотека, которая сегодня насчитывает более 55 тысяч карточек.

Решая проблему словника, авторы СПЛ видели основную задачу в том, чтобы показать лексическую систему в ее функционировании, развитии, описать существование профессиональных подсистем в узусе. Важно было наиболее полно описать лексику материальной культуры Русского Севера. В Словарь вошли лексемы, представляющие как терминосистемы ведущих промыслов и ремесел (соляного, строительного, кузнечного, судостроительного, рыболовецкого и др.), так и периферийные подсистемы терминов, не получившие достаточно подробного рассмотрения в научной литературе и лексикографических трудах (лексика свечного промысла, смолокурения, дегтярного промысла и др.).

Жанр Словаря предопределил особенности его состава. Поскольку описывается терминологическая лексика, в словаре представлены дефиниции имен существительных и глаголов. В силу того что имена прилагательные реализуют специальные значения только в составе многокомпо-

нентных терминов, они включаются в словарные статьи опорных существительных. Так, словарная статья дрова содержит 50 составных наименований, образованных по модели сущ.+ прил., мастер – 43, рыба – 38. Словарные статьи с заголовочным словом-прилагательным являются отсылоч-

ными: КОЛОДНЫЙ: дверь колодная. См. дверь. Окно колодное. См. окно. Рыба колодная. См. рыба.

Для отбора материала было необходимо решить вопрос о границах специальной лексики, специфике термина в старорусском языке. Это предполагало обращение к проблеме стилистической дифференциации русского языка XV–XVII вв., требовало описания особого ремесленно-производст- венного стиля [10].

Встарорусском языке границы между разными подсистемами специальной лексики не имели достаточно четких очертаний, вследствие чего не всегда представляется возможным установить явные различия между употреблением слова в бытовом и специальном значении. Степень терминологизации лексем различна. Этим объясняется необходимость включения в состав Словаря отдельных общеупотребительных слов. Их фиксация позволяет показать, как шло формирование специальных значений. Большая часть терминов возникла в результате специализации общеупотребительных слов, причем одна и та же лексема могла использоваться в различных терминосистемах, что в словаре отмечается при помощи специальных помет: носъ рыбол. – ‘заостренный передний конец головы (у стерляди)’, оруж. ‘заостренная часть чекана, старинного ручного орудия в виде насаженного на рукоять молота’, кузн. ‘заостренный конец багра’, судостр. ‘передняя часть судна’.

Всловаре также нашли отражение термины, которые были реконструированы на базе имен собственных: пролубникъ – ‘то же, что пролуб-

щикъ’ (Пролубников Ефрем (1711, № 1358) – ВФ, 45), собольникъ –‘тот,

кто торгует собольими мехами’ (Микитка Яковлев Собольников. Кн. писц.

Вол. 1629 – Ист. Вол., 131).

Установление источниковедческой базы, отбор фактического материала, изучение особенностей репрезентации исследуемой лексики в памятниках деловой письменности XV–XVII вв. позволили перейти к решению проблем, связанных с семантической характеристикой слова, выбором способа толкования значения.

Для специальной лексики старорусского языка характерно большое

количество многозначных терминов, семантическая диффузность. С.Н. Смольников указывает: «Характеристика реалии начинается с выявления референта текстового фрагмента, то есть с установления конкретного предмета, о котором идет речь в документе, а только затем описывается денотат, общий для разных словоупотреблений» [9, с. 7].

Для лингвистической интерпретации лексической семантики требовалось привлечение дополнительных источников историко-этнографи- ческого характера. В ходе семантического описания старорусских терминов выявлялись и обрабатывались данные научных исследований, привле-

кались сведения из исторических, этнографических источников, учитывались факты современных говоров.

Сам жанр словаря не позволял толковать старорусский термин путем его прямого перевода при помощи слов современного русского языка, как это, например, сделано в «Словаре русского языка XI–XVII вв.». В Словаре в зависимости от характера слова, полноты информации о денотате лексическое значение раскрывается по-разному. Нередко дается описательное толкование лексемы с элементами энциклопедизма: поталь ‘листок, тонкая полоска листового металла (как правило, не настоящего золота или серебра), употребляемая для отделки чего-либо’. Наиболее часто в дефинициях используется указание на общие классифицирующие признаки реалии: прилавокъ ‘широкая полка’. Народная ремесленно-промысловая терминология характеризуется избыточностью, что проявляется в большом количестве лексических дублетов. Для их толкования используется отождествительный способ: рогоза, рогозина ‘то же, что рогожа’, солодов-

щикъ, солодяникъ ‘то же, что солодовникъ’.

Если авторы-составители не уверены в том, что значение слова установлено точно, поскольку оно выводилось только с опорой на внутреннюю форму слова или анализ контекста, в конце определения ставится знак (?): патронница ‘сумка с гнездами для ружейных патронов (?)’ (Штыков 5,

патронниц 8, свинцу 22 пуда 4 фунта. Кн. пер. ландр. Устюж. 1713 – САС

I, 199); прикалитокъ ‘дверца в створке ворот (?)’ (И дверь в трапезу зде-

лать колодная, щит на круках с прикалитком. Порядн. Хавр. в. 1670 –

САС III, 420).

Исследование роли прилагательных в специальных терминосистемах позволило разработать методику описания составных наименований, выделить разнообразные мотивировочные признаки, определяющие их зна-

чение: функциональный (молотокъ конопатной, лопата бутовая, гвоздь сшивочный, сени шваленные), локативный (ворота передние, ковшикъ тверской, башня наугольная), квантитативный (ворота двоещитные, золото двойникъ, кругъ шестерной, покромь широкая), реляционный (наряд варничный, палата оружейная, петля дверная, пищаль ручная) и др. Сле-

дует отметить, что имена прилагательные в промысловой лексике отражают особое признаковое пространство того или иного промысла и служат для вербализации фреймовых структур. Составное наименование устанавливает связь между специальным понятием и производственной деятельностью, обозначает ситуацию, свойственную промыслу (объект / продукт – инструмент, действие – инструмент, объект / продукт – действие, объект – материал, работник – действие и т.д.) [8].

Помимо лексем и составных наименований в словаре описывается ряд речевых номинаций, подчиненных логике конкретного контекста и обладающих свойством воспроизводимости (петля, что топоры точатъ). Они обладают высокой интерпретационной значимостью для описания промысловой лексики, позволяют выявить степень специализации слов и их значений, характеризуют данную лексическую подсистему как формирую-

щуюся и приспосабливающуюся к задачам речевой практики. Подобные наименования возникают не вследствие развития лексической системы, а вопреки ему. Однако для словаря специальной лексики они имеют особую значимость, поскольку свидетельствуют о том, что в одиночном употреблении слово не воспринималось писцом как обладающее достаточной смысловой точностью.

Таким образом, лексикографический опыт «Словаря промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.» свидетельствует о возможности интегрированной характеристики слова, учитывающей его семантические и номинативные свойства. В толковании возможно фиксировать не только денотативные, но и другие семантические признаки, деривационные отношения, современные соответствия. Например: КОЛОКОЛЪ, м. Ли-

тейн. Металлическое изделие с подвешенным внутри его для звона стержнем – языком; колокол. МОЛОТНИКЪ, м. Кузн. Помощник кузнеца, работник с ручным молотом; молотобоец. ПЕРЕКЛАДЪ, м. Строит. Брус, доска, закреплённые поперек чего–л. или между чем–л.; перекладина.

Согласно выработанным принципам лексикографического описания, слова, образованные по одной модели, получают однотипные толкования. Так, лексическое значение названий лиц по роду занятий определяется по формуле: ‘тот, кто...’ (павозчикъ ‘тот, кто занимается перевозкой’, пестарь – ‘тот, кто перетаскивает соль в берестяных кузовах-пестерях’). В том случае, если отглагольное существительное имеет широкое отвлеченное значение, оно толкуется с использованием формулы ‘действие по глаголу…’ (выварка солевар. ‘действие по глаголу выварити’, печенье пекар.– ‘действие по глаголу печи’).

В среднерусский период терминологии различных промыслов и ремесел включают оппозиции стилистического характера, напр.: парусъ – парусецъ, парусишко. Судя по контекстам, в лексическом значении этих слов отсутствуют дифференциальные семы понятийного характера, вследствие чего в словаре используется отождествительный способ толкования: норченко – ‘то же, что норка’, платьишко – ‘то же, что платье’. Следует отметить, что общеупотребительные суффиксы могли получать в составе терминологической лексики и специфическое значение. Суффиксы субъективной оценки могут указывать на размер реалии: неводокъ малый, долотцо, бочурка, хлевецъ маленкой. Авторы словаря пытались учитывать это при составлении словарных дефиниций, напр.: камень в одном из производных значений толкуется как ‘драгоценный камень или его имитация’, камешекъ – ‘небольшой драгоценный камень’. В процессе описания таких слов вырабатывались приемы, позволяющие выявить семантику и функции слов с экспрессивными суффиксами в составе терминосистем, что позволило разграничить деминутивные, субъективно-оценочные суффиксы и суффиксы стилистической модификации.

Так, при определении деминутивных и экспрессивных значений следует учитывать прагматический контекст слова, который во многом определяется типом документа, его назначением, ролевыми установками автора и

характером адресата. Особенности значения имен с уменьшительными и экспрессивными суффиксами в ряде случаев помогает выявить рассмотрение парадигматических отношений в тексте: седлишко – ‘то же, что седло’

(У конюхов двh узды два седлишка с волоками. Оп. им. м. Вол. еп. 1702 —

ГАВО, ф. 496, оп. 1, № 23, л. 9 об.); cермяженко – ‘то же, что сермяга’

(Купил сермяженко серо да кафтан, сукно бело, да попону. Кн. прих.-расх.

Ант. м. № 1, 107 об. 1580 г.); соболишко – ‘то же, что соболь’ (И на те он явленые деньги купил… 131 сорок томских соболишек, и недособолишек, и куничишек с хвостами и без хвостов. Там. кн. II, 447. 1652 г.). При опреде-

лении словообразовательного значения оказываются значимыми синтагматические отношения в тексте. Значение суффиксального образования рассматриваемого модификационного типа может определяться и так называемым экспрессивным согласованием, когда оценочное определение обусловливает употребление существительного с оценочным суффиксом:

сhтишко – ‘то же, что сhть’ (Да в поселской же в ыздержки четыре сhтишка пушальниц да десеть сажен сhтишек неводных ветхих. Прих.-

расх. кн. Арх. Он., 1693 г.). Данные номинативные варианты терминов приводятся в Словаре без экспрессивно-характеризующих помет [7].

Слово в старорусском языке могло иметь целый ряд специальных значений, связанных отношениями семантической производности. Возможность развития нового значения нередко зависела от принадлежности слова к той или иной лексико-семантической группе. Авторы ставили перед собой цель отразить в словарной статье основные метонимические и метафорические модели, действующие в разных подсистемах специальной лексики, показать, как шло формирование новых значений – последовательно или параллельно.

ПОДСТАВКА: 1. То, на что ставят что-л.; основание, нижняя часть чего-л. 2. Строит. Подпорка, поддерживающая что-л. 3. Плотн. Ножка, стойка у мебели. 4. Кузн. Приспособление, используемое при пробивании отверстий. 5. Кузн. Обычно мн. Крепления (петли, крючья) для навешивания дверей, ставней, оконных створок, решеток и т. д. 6. Икон. Деталь для крепления накладных частей иконного оклада. 7. Посуд. Посуда, вместилище для чего-л.

ПОДУШКА: 1. Портн. Мешок, набитый мягкими перьями, пухом, волосом и т. п., который кладут под голову при спанье или который кладут на сиденье. 2. Кон. Мягкая часть седла. 3. Мягкая подкладка под хомут. 4. Книжн., перепл. Кожаная подкладка, на которой режется листовое золото. 5. Медн. Подставка в основании подсвечника. 6. Основание точила.

Комплексный подход к описанию слова в «Словаре промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.» позволил представить промысловоремесленную терминологию как особую функциональную систему, выделить основные признаки производственно-технического стиля в старорусском языке. Словарь, широко охватывающий специальную лексику, включает 5 545 словарных статей, что позволяет говорить о становлении в XVIXVII вв. разветвленной терминологической системы, которая во всем ее

многообразии должна изучаться как важная составляющая русского национального языка.

Литература

1.Андреева Е. П. Полифункциональные термины в составе специальной лексики (по страницам “Словаря промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.”) / Е. П. Андреева // Проблемы текста: Материалы научно–практической конференции, посвященной 100-летию со дня рождения акад. Д. С. Лихачева. – Вологда, 2006. – С. 33–37.

2.Андреева Е. П. Роль семантической деривации в развитии специальной лексики старорусского языка / Е. П. Андреева // История русского слова. Ономастика и специальная лексика Северной Руси. Вып. 2. – Вологда. 2004. – С. 14-28.

3.Андреева Е. П., Берсенева Л. А. Отражение этнокультурных связей в специальной лексике (На материале «Словаря промысловой лексики Северной Руси XV– XVII вв.») / Е. П. Андреева, Л. А. Берсенева // Язык и культура. Материалы Международной конференции, посвященные юбилею Л. В. Савельевой. – Петрозаводск, 2007. – С. 167-171.

4.Берсенева Л. А. Особенности лексикографического описания глаголов – названий трудовых операций в «Словаре промысловой лексики Северной Руси XV– XVII вв.» / Л. А. Берсенева // История русского слова. Ономастика и специальная лексика Северной Руси. Вып. 4. – Вологда, 2009. – С. 26-37.

5.Комлева Н. В. Названия лиц по роду занятий в «Словаре промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.» / Н. В. Комлева // Слово и текст в культурном сознании эпохи. Вып. 1.– Вологда, 2008. – С. 88-95.

6.Смольников С. Н. О проблеме толкования значений слов одной корневой

группы в «Словаре промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.» / С. Н. Смольников // Русская региональная лексикология и лексикография. – Воло-

гда: Русь, 1999. – С. 117-124.

7. Смольников С. Н. Деминутивные и субъективно–оценочные слова в историческом словаре / С. Н. Смольников // Межкафедральный словарный кабинет Б. А. Ларина. Вып. XL. – СПб.: Издательство СПбГУ, 2004. – С. 129-142.

8.Смольников С. Н. Имена прилагательные в «Словаре промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.» / С.Н. Смольников // Слово и текст в культурном сознании эпохи. Материалы Всероссийской научной конференции. – Вологда, 2008. –

С. 51-60.

9.Смольников С. Н. Об истории слов и вещей в «Словаре промысловой лексики Северной Руси XV-XVII вв.» / С. Н. Смольников // История русского слова. Ономастика и специальная лексика Северной Руси. Вып. 4. – Вологда, 2009. – С. 5-17.

10.Чайкина Ю. И. Об одной функциональной разновидности русского языка

XVI–XVII в. / Ю. И. Чайкина // Филологические науки, 2000. № 2. – С. 106-112.

11.Чайкина Ю. И., Андреева Е. П. Виды словарных статей в «Словаре промысловой лексики Северной Руси XV–XVII вв.» / Ю. И. Чайкина, Е. П. Андреева // Восточнославянская и историческая лексикография на современном этапе. К 75-летию Древнерусской рукописной картотеки XI –XVII вв. – Москва, 2002. – С. 183-185.

12.Фельде О. В. Историческая терминография русского языка: этапы становления и перспективы развития / О. В. Фельде // Вопросы лексикографии. – 2012 –

№2.– С. 33-38.

Е.П. Андреева

Вологда

СТРУКТУРА ФОНЕТИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ МИРА В ГОВОРЕ РЕЖИ*

Анализ записей диалектной речи показывает, насколько тонко носители говора воспринимают окружающий их мир звуков. Например, информатор так описывает слова барабан ‘доска, в которую колотит пастух, подавая сигнал, что пора выгонять коров в стадо’ и барабашка ‘одна из палочек, которыми пастух стучит по доске, «барабану», собирая стадо на пастбище’: Барабан называется: две барабашки, стукает – дак заслушаешься. Самая лучшая барабашка из вереска. Доска висит на шнурке, вешают на шею, доска любой тесины – только не берёзовой и не ольховой. Но певкие, самые певкие палочки из вереску. Сямж. Монаст.

Вданной статье описывается строение диалектной фонетической картины мира. С этой целью используются материалы картотеки Словаря режского говора. Режское поселение находится на востоке Сямженского района Вологодской области, в его составе когда-то было 12 деревень, ныне 4 из них уже опустели. Говор жителей Режского поселения изучался под руководством проф. Л. Ю. Зориной в течение нескольких десятилетий, в результате была создана картотека, представляющая интерес не только для диалектологов, но и для историков, этнографов. В диалектной лексикографии словари одного говора являются весьма редким жанром. Их уникальность неоднократно подчеркивали исследователи. Словарь одного говора описывает реальную живую языковую систему, что дает неограниченные возможности в описании внутрисистемных отношений, процессов, протекающих в говоре в наше время, позволяет судить о динамике современной диалектной речи.

Тема исследования предполагает обращение к категориям фоносемантики. Классическим стало описание этого направления в лингвистике, предложенное С. В. Ворониным: «Фоносемантика рождается и утверждает себя на стыке фонетики (по плану выражения), семантики (по плану содержания)

илексикологии (по совокупности этих планов). Чрезвычайно важна связь фоносемантики с глоттогонией, с этимологией, со сравнительно-исто- рическим языкознанием, с типологией. В пределах языковедческих дисциплин фоносемантика связана также с психолингвистикой» [7, c. 21].

Внастоящее время работы, посвященные проблеме примарной (звукоизобразительной) мотивированности языкового знака, ведутся в разных направлениях [5]. Появляются исследования социальных и территориаль-

* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского научного гуманитарного фонда. Проект № 15-04-00205/15 «Режа и режаки: этнолингвистическое описание севернорусского идиома».

ных диалектов с позиций фоносемантики [6,14,13]. Использование диалектного материала позволяет расширить источниковедческую базу, дает возможность сопоставить общерусские и диалектные модели звукового состава ономатопов, выявить звукоподражательные функции отдельных фонем в языке диалекта, о чем свидетельствуют работы вологодских диа-

лектологов [1, 2, 3, 4; 9; 10, 11; 8].

Е. С. Кубрякова отмечает избирательный характер языковой картины мира: отображая действительность, языковая картина мира искажает ее по одним и тем же правилам, носители языка выделяют только «безусловно значимые» или «салиентные» свойства, воспринимаемые зрением или слухом [12, с. 35]. Фонетическая картина мира также отражает только самые важные, аксиологически значимые объекты, при этом фиксирует только те из них, которые связаны со звучанием денотата.

Описание фонетической картины говора может проводиться двояко. Во-первых, можно описать данную систему, опираясь на анализ различных звучаний, отраженных в лексических значениях слов. Такой подход помогает выделить слова с интегральной семой ‘звучание’, в ходе сопоставления детально описать их семантику. Во-вторых, звуковую картину мира можно представить как динамическую систему, сформировавшуюся благодаря взаимодействию лексики и фонетики. Таким образом можно показать, как те или иные семы в структуре лексического значения связаны с определенными акустическими признаками (громкость, длительность, высота звучания и пр.), которые в свою очередь репрезентируются при помощи одних и тех же фонем. Описание звукотипа (акустических характеристик звучания) и звукообраза, который создает потенциальные семы, актуализирующиеся в процессе метафоризации, позволяют показать не только звукоподражательный, но и звукосимволический характер привлеченных к анализу лексем. Оба эти подхода применяются в нашей работе.

Отметим, что значения фонетически мотивированных слов при использовании в речи могут расширяться или переосмысляться за счет взаимодействия факторов лексического и фонетического порядка. Один из видов вторичной номинации – семантическая транспозиция, которая, не меняя материального облика переосмысляемой единицы, приводит к формированию его нового значения. В результате развития многозначности у ономатопов степень звуковой мотивированности отличается у разных лексико-семантических вариантов слова. Вслед за С. С. Шляховой ономатопы можно разделить на 3 группы: 1) слова примарной (фонетической) мотивированности, 2) слова с частичной утратой примарной мотивированности, 3) слова с секундарной мотивированностью, которые не отражают звуковой признак денотата непосредственно, а развивают значение примарно мотивированного слова [14].

С исторической точки зрения ядром ономатопов являются звукоподражания (рюх-рюх, нявг-нявг, бульк, бряк и т.п.). В лексической системе современного говора среди звукоизобразительных слов преобладают глаголы, возникшие на базе звукоподражаний (напр., рюхать, уркать, мяв-

кать, бякать и т. п). Это объясняется спецификой значения ономатопов, в основе которого лежит звуковой образ. С. В. Стефановская справедливо утверждает: «Статичные предметы не звучат. Для того чтобы они зазвучали, требуется действие, движение: предмет должен удариться о другой, либо должно произойти колебание предмета, человек должен начать говорить и т. п. Слух фиксирует только объекты, находящиеся в движении, т.е. звуки сопутствуют какому-либо действию (процессу)» [15, с. 119]. Значительно меньше в составе идеофонов существительных (напр., балабошка ‘болтун, пустомеля’, блеюнья ‘овца’, пикалка ‘гармонь’) и прилагательных

(криковатый, ревливый).

Чтобы показать, как структурируется звучащий мир в языке диалекта, необходимо выделить семантические зоны, в которых в наибольшем количестве представлены звукоизобразительные слова. Прежде всего, противопоставлены звуки живой и неживой природы. Акустическая сфера живой природы включает звуки, производимые человеком и животными. Самая большая по объему группа ономатопов характеризует в режском говоре человека «звучащего». Это обусловлено действующим в языке антропоцентризмом. В составе этой группы выделяются глаголы, называющие различные рефлекторные движения, вызванные определенным физическим состоянием человека: ‘кашлять’ – хренькать, харчать; ‘издавать при зевании характерные звуки’ – кикирикаться; ‘икать’ – клыкать, ухать; ‘пить, издавая характерные звуки, с шумом втягивать жидкость’ – швыркать; ‘тяжело дышать’ – пышкать; ‘есть, издавая при жевании характерные причмокивающие звуки’ – шмокать, чамкать. Носители говора нередко подчеркивают фонетическую мотивированность значения этих глаголов:

«Шмокать» говорят: шмокает он, шмокает губами. Не чмокает, а шмокает. Сямж. Монаст. Скажут: «Что ты, как поросёнок, чавкаешь? Что ты эдак? Потихоньку, не чамкай!» Сямж. Монаст.

Отметим, что один и тот же звуковой комплекс может характеризовать разные действия, сопровождаемые характерными звуками. Так, глаголы с корнем харч- могут выражать наряду с отмеченным значением ‘кашлять’ значения ‘хрипеть’, ‘тяжело с шумом дышать’, о чем можно судить по производным глаголам, отмеченным в картотеке режского говора: захар-

чать ‘захрипеть’ (В груди что-то захарцело, захрипело, не знаю, какая и болесь привязалась. Смерть, наверно, за мной пришла. Сямж. Монаст.),

захарчаться ‘запыхаться от быстрой ходьбы, движений’ (Вот я побегу и захарчусь, если столька нет. Воздуху не хватает, устану. Сямж. Монаст.).

И, напротив, в говоре могут использоваться для обозначения одного и того же действия разные слова – синонимы, для которых характерен общий звукотип. У глаголов хренькать, харчать в значении ‘кашлять’ фонетический образ формируется за счет сочетания согласных – заднеязычного щелевого звука х и переднеязычного дрожащего р, у глаголов шмокать, чамкать основную нагрузку несут близкие в акустическом плане переднеязычные звуки ш и ч в сочетании с губным м.

Эмоциональное состояние человека выражают ономотопы со значением ‘плакать, издавая неопределенные носовые звуки; капризничать’ – хынькать, ‘громко засмеяться’ – схохотать. Звукообраз этих глаголов отличается выразительностью. Сочетание щелевого согласного х и гласного ы, низких звуков, с высоким звуком – переднеязычным носовым н’ передает негромкое протяжное хныканье с носовым призвуком, фонетический образ второго глагола мотивирован звукоподражанием хо-хо.

Пожалуй, самой многочисленной в говоре Режи является подгруппа глаголов речи. Отметим только те слова, у которых в основе внутренней формы лежит яркий фонетический образ. Важно, что при помощи фонетически мотивированных глаголов дается характеристика речевой деятельности как с точки зрения содержания, так и с точки зрения формы. Можно выделить отдельные подмножества с базовой семантикой. Так, действие ‘говорить о чем-то незначительном, несерьезном, болтать’ обозначают гла-

голы баять, балякать, боркать, ляпать, трёкать, чивкать, щектать.

В акустическом плане эти глаголы достаточно разнообразны, что объясняется различными ассоциациями, вызванными бессмысленной, бессодержательной речью. Выделяются также глаголы со значением ‘говорить невнятно, неразборчиво’ – боботать, ‘быстро говорить, произносить чтолибо’ – бинькать, ‘надоедливо просить о чем-либо, выпрашивать’ – канжить, ‘громко кричать’ – ухать, ‘визгливо кричать, визжать’ – ивкать, ‘верещать’ – верезжать, ‘звать, подзывать’ – гаркать, ‘сердито бормотать, выражая неудовольствие, ворчать’ – килить, уркать, ‘бранить, ругать’ –

титорить.

Выделение понятийных сем не всегда позволяет дифференцировать семантику отмеченных глаголов, в то время как в акустическом плане наблюдается их явное различие. Сравним синонимические глаголы килить, уркать. Контекст показывает, что характер недовольства, номинируемого этими глаголами, проявляется по-разному. Судя по иллюстрациям, субъект действия, обозначенного глаголом килить, – женщина, которая ворчит по-

стоянно, монотонно, себе под нос: Живут молодые, невестка. А старуха всё килит, килит, наговаривает, россказывает худое что-нибудь, наверное, ругает, ворчит. И всё себе под нос – это уж килит. Сямж. Монаст. Она килит, а я молчу да молчу. Она килит-килит, да и я не стерплю. Тут уж ругань будет. Сямж. Монаст. Сочетание взрывного заднеязычного к’, который относится к низким звукам, но будучи мягким обладает повышенной диезностью, с высокими звуками: сонорным плавным л’ и гласным переднего ряда и – создает акустический образ ворчливой речи, приглушенной, навязчивой. Глагол уркать обозначает другой тип раздражения:

Отец, бывало, придёт домой и уркает, и уркает – спасу нет. Сямж. Мо-

наст. Корневая морфема включает гласный лабиализованный заднего ряда у, низкий, закрытый звук, контрастное сочетание твердых согласных: в качестве акустических доминант выступают шумный глухой к, консонантный, низкий звук, и сонорный р, вокальный, высокий звук, эти смычные фонемы в соответствии с акустической классификацией относятся к резким

звукам. Возникает фонетический образ сердитой, резкой, недовольной речи, агрессивного бормотания. Не случайно близок в акустическом плане к этому слову глагол юркать ‘громко, грубо кричать, выкрикивать что-либо, обращаясь к кому-либо’, его фонетический образ создается звуками у, р, к, отчасти смягчаетсясонорнымj: Тычтонаменяюркаешь? Сямж. Монаст.

Яркий акустический образ глагола талакать (ср. балякать ‘болтать’) делает главный акцент на форме речи, а не на ее содержании, тем самым усложняет значение ‘рассказывать, говорить’. На наш взгляд, контекст позволяет выявить в лексическом значении данного глагола имплицитные семы ‘что-то не совсем важное’, ‘не самое главное’: Бабушка что-то талакала о своей молодости. Сямж. Грид. Дополнительную окраску приобретает за счет звукоподражательной формы и значение глагола сбалтыкнуть ‘сказать’. Контекст позволяет выявить потенциальные семы ‘невзначай’, ‘случайно’, в акустическом плане диалектный глагол близок к общерус-

скому сболтнуть: В магазин-от сходите, девки, может, кто какое слово сбалтыкнет. Сямж. Монаст. В другой речевой ситуации усиливается эмоциональная окраска речи этого глагола (легкое раздражение, непонима-

ние): Чего он там сбалтыкнул? Ничего не поняла. Сямж. Монаст.

Эмоциональная и субъективная оценка речевого акта может развиваться за счет метафорического переноса. Так, производные значения слово щёлкать ‘вести разговор, разговаривать’, ‘сообщать что-либо, рассказывать’ приобретают дополнительную окраску, выразительность благодаря ассоциативно-образным связям: Бабы опять что-то щёлкают. Сямж. Монаст. Возрастает экспрессия в том случае, когда глагол в основном значении характеризует звуки животных, птиц, в переносном – речь человека: мявкать ‘высказывать что-либо, говорить’, рявкать ‘говорить’, порявкать ‘поговорить’, чивкнуть ‘попытаться сказать что-либо, пикнуть’.

Выделяются также ономатопы, которые обозначают различные физические действия человека, сопровождающиеся определенными звуками. Значение ‘производить гремящие, щелкающие и прочие прерывистые звуки, звенеть, стучать’ обозначают глаголы боркать, боркотить, бякать, значение ‘производить тихий глухой звук, шорох, шелест’ – глагол шорошить. Ряд слов этой группы имеет частично утраченную мотивированность, сема ‘звучание’ является для них неосновной, например: ‘скоблить, тереть’ – кыркать, шоркать, ‘прибавлять (прибавить) пару в крестьянской русской бане, обдав водой раскаленную каменку’ – бздавать, бздануть, ‘переворачивать сено для просушки, ворошить’ – шолошить.

Секундарной мотивированностью обладают глаголы со значением ‘нанести удар’, существительные со значением ‘удар’. Звуковая структура слова позволяет уточнить характер удара: щёлкнуть – ‘резко ударить’, долбачить ‘сильными ударами вбивать, вколачивать’, хвостать 1. ‘ударять с силой и многократно чем-либо гибким, длинным и гнущимся, причиняя боль, хлестать’, 2. ‘производить легкие удары веником при мытье в бане’, ляпа, ляпок – ‘удар плашмя чем-либо мягким, шлепок’. Если удары наносятся по живому существу, возникает значение ‘наносить побои,

бить’. Так, у глагола залупенить одним из значений является ‘избить, поколотить’.

Ряд глаголов движения отражает в структуре лексического значения различные звуковые признаки денотата: шлюпать ‘производить хлюпающие звуки при ходьбе по грязи, жиже, воде и т. п.’, култыкать ‘хромать’. К этим лексемам примыкают глаголы с базовой семантикой ‘упасть’: тырнуться ‘упасть, свалиться’, хлестануться ‘стремительно упасть, броситься на землю, на пол’, хлопаться ‘в свадебном обряде – падать, плача, причитая (о невесте)’.

Наконец, среди диалектных ономатопов встречаются слова, у которых сема ‘звучание’ не актуализируется, поскольку действие не сопровождается звуковым эффектом. Звукообраз при этом выражает интенсивность действия, его экспрессию: например, cтукать ‘интенсивно, много работать’

(Стукала да стукала за жись-то, топере руки-те и не гнутся. Сямж. Мо-

наст.), устукаться ‘устать, утомиться от непосильной работы’ (За день вся устукалась. Сямж. Монаст.), нахлобыстаться ‘напиться вдоволь’ (Пришла, чаю нахлобысталась, дак неохота и есть. Сямж. Монаст.), торкнуть ‘выпить (о спиртных напитках)’ (Стопки зелёные, большие, тут торкнешь да и останешься на одном месте. Сямж. Монаст.).

В составе группы с базовой семантикой ‘издавать характерные звуки (о животных)’ непосредственной (примарной) фонетической мотивацией обладают глаголы, входящие в состав четырех подгрупп: слова, обозначающие звуки а) животных, б) птиц, в) амфибий, г) насекомых. Преобладают глаголы, обозначающие голоса домашних животных. Так, глаголы мукать, мыркать, мырчать имеют значение ‘издавать характерный протяжный, громкий звук, крик, (о крупном рогатом скоте)’. Билабиальный согласный звук м и гласные непереднего ряда у, ы в акустическом плане следует характеризовать как низкие, диффузные, эти звуки передают характерные признаки денотата – низкий, протяжный голос животного. Звуковой комплекс глаголов мыркать, мырчать содержит резкий дрожащий звук – р, который будучи высоким, контрастирует с отмеченными низкими звуками. Громкое мычание коровы может передаваться при помощи глаголов рыкать, рявкать: Корова вот рявкает да рявкает, громко иногда кричит. (Сямж. Монаст.). В звуковом составе этих диалектных слов резкий прерванный сонорный р, заменивший нерезкий билабиальный м, передает более громкий, отрывистый крик животного. Контексты свидетельствуют о том, что глаголы данной группы способны выражать тончайшие звуковые признаки денотата: Корова рыкает, а тёлочка мукает. Сямж. Монаст.

Глагол сфорскать ‘начать с шумом выпускать воздух из ноздрей, зафыркать’ используется для описания звуков, издаваемых лошадью: Девки-

то раньшё на святках завораживались. Пойдут к хлеву. Задумают себе и слушают, сфорскает лошадь или нет. Сямж. Монаст. В составе корня сложная группа согласных: фрикативные звуки с, ф сочетаются со смыч-

ными (смычно-проходным дрожащим р и взрывным к), дополняет звуковой рисунок низкий лабиализованный гласный о.

Следующая группа глаголов включает слова, обозначающие звуки, издаваемые овцой и козой. В русском литературном языке используется глагол блеять ‘издавать характерные протяжные, высокие по тону дрожащие звуки, крики (об овце, баране, козе)’. Известен он и вологодским говорам:

Слышишь, свинья рюхает, а овца-то блеет. (Сямж. Монаст.) В том же значении употребляется и диалектный глагол бекать. Фонетическая структура его достаточно выразительна: отметим низкий билабиальный звук б’ в сочетании с высоким гласным переднего ряда э.

Характерные громкие и резкие звуки свиньи передаются при помощи глагола рюхать. Интересно, что для отражения звуковых признаков денотата в фонематической структуре глаголов литературного хрюкать и диалектного рюхать используются одни и те же звуки, расположенные в разной последовательности.

Разнообразные звуки, которые издает собака, в общерусском языке обозначаются целым рядом глаголов лаять, гавкать, брехать, рычать и пр., известны эти слова и носителям режского говора. Среди диалектных лексем отметим звикать в значении ‘взвизгнуть’. В составе корня высокие звуки: согласный переднеязычный в’, который является нерезким, непрерванным, и гласный переднего ряда и. Их сочетание передает высокие, пронзительные звуки, издаваемые животным.

Для обозначения звуков, характерных для кошки, используются глаголы мявкать, каучить, близкие по своему фонетическом составу к общерусскому глаголу мяукать. Громкое резкое мяуканье животного передает-

ся при помощи глагола зарявкать (Кошка эдак громко зарявкала. Сямж.

Монаст.), используется глагол поуркивать в значении ‘издавать негромкие звуки низкого тона, передаваемые звукоподражанием «ур-ур»’ (Она уж ко мне, не к вам бежит. И поуркивает сидит. Сямж. Монаст.). Глагол кав-

кать в говоре Режи имеет значение ‘непроизвольно издавать короткие от-

рывистые звуки, икать’ (Кошка-то у нас объелась, дак кавкает сидит.

Сямж. Монаст.).

Для описания звуков диких животных носители диалекта обычно используют уже имеющиеся звуковые комплексы. Так, в режском говоре отмеченная выше лексема рюхать и ее производные обозначают рычание медведя: Медвидица-то вышла, а я в ступеньках была, а медвидица-то большого схватила, да как зарюхала! (Сямж. Рассох.) Одно из производ-

ных значений многозначного глагола клоктать – ‘издавать звуки (о диких животных)’, соответственно употребляется существительное клоктанье в значении ‘звуки, издаваемые медведицей’: А я испугалась клоктанья тако-

го: медведица на медвежат клокчет. Сямж. Монаст.

В звуковую картину говора входит и глагол заклохтать ‘начать издавать характерный низкий звук (крик), передаваемый звукоподражанием «клох-клох» (о лягушке)’. Как правило, отмеченный глагол используется для обозначения звуков, издаваемых самцами лягушки весной в брачный

период: Ляги весной большие разливаются – вот и лягушки в это время и заклохчут. Сямж. Монаст. Глагол уркать имеет более широкое, недифференцированное значение ‘издавать характерные для данного животного звуки: мяукать, лаять, квакать и т. п.’: Лягушки уркают, по-вашему – ква-

кают, к дождю, видно. Сямж. Монаст.

Глаголы, обозначающие крики домашних птиц, образуют несколько группировок. Так, лексема кокотать имеет значение ‘издавать характерные звуки, передаваемые звукоподражанием «ко-ко» (о курице и петухе)’:

Кокотать-то и петух кокочет, тоже эдак приговаривает. Ему ведь не в гнездо садиться. И курица кокочет. Сямж. Монаст. Глагол клоктать об-

ладает более узким значением ‘издавать квохтанье, квохтать (о курице, которая высиживает яйца или ходит с цыплятами)’: Клокчет – говорят про курицю, когда надо сесть на яйца. Сямж. Монаст. Глагол клокать упот-

ребляется в значении ‘издавать громкие встревоженные звуки, кудахтать

(о курице): Что-то курицы клокают. Не собака ли давит? Сямж. Монаст.

Общерусскому глаголу кукарекать соответствуют диалектные варианты кикирикать, кикирекать. Заметим, что при всей близости диалектной модели к общерусской ее отличает использование высоких гласных и, е, литературный глагол имеет более низкую тональность.

Для обозначения звуков, который издают цыплята, используются глаголы чивкать, ивкать ‘издавать высокие звуки, передаваемые звукоподражаниями «чив-чив», «ив-ив», пищать (о цыплятах)’. Основную звукоподражательную нагрузку в составе этих лексем несут высокие диффузные звуки: переднеязычный мягкий согласный ч’, губно-зубной ф, гласный переднего ряда и.

Голоса диких птиц номинируются в том случае, когда они имеют выразительное звучание или же птицы часто попадают в поле зрения диалектоносителя. Многозначный глагол реветь обозначает громкий, резкий, неоднократно повторяющийся крик птицы, при этом не дифференцируется ее вид: Вороньё ривит в кустах. Сямж. Монаст. Отметим глаголы закурылкать ‘начать издавать характерные звуки, закурлыкать (о журавлях)’, щектать ‘стрекотать, трещать (о сороке)’. В акустическом плане эти диалектные слова, как видим, близки к общерусским.

При описании звуков неживой природы выделяется группа глаголов, обозначающих звуки, которые сопровождают различные атмосферные явления (гром, ветер, дождь, ледостав и т.п.), и слова, обозначающие звучание неодушевленных предметов искусственного происхождения.

Так, в говоре Режи диалектные слова с общерусским корнем звукоподражательного характера грем- употребляются для обозначения звуков грома: сгреметь ‘прогреметь’, погремливать ‘время от времени греметь (о громе)’, запогремливать ‘начать время от времени греметь (о громе)’. Приведем один из контекстов, ярко описывающих грозу: Сгремело, вышла стрела, дак и загорелось что-то. Бог на колеснице издит, торкают у неё колёса. Сямж. Грид.

Одно из значений многозначного глагола шорошить – ‘производить тихий, глухой шум (шорох) при трении во время ледостава’ Ледок-то шо-

рошит-то немного, дак и торосы, когда волна, и застынёт. Сямж. Грид.

Этот же глагол шорошить наряду с глаголами шерхотеть, шеркотить, шерхотиться имеет значение ‘производить легкий шорох, шелест, шур-

шать’: Сено-то сегодня хорошо подсохло – гли-ко, как шорошит. Сямж. Монаст. Как станет сено шерхотеть, убирать надо на сарай. Сямж. Монаст. Сено-то ещё шеркотит. Дождь не страшен пока. Сямж. Монаст. Загребали? – Загребали. Я посмотрела: сено-то шерхотится дак. Сямж.

Монаст. Выразителен в акустическом плане глагол счикать ‘издать хруст, хрустнуть’: Счикал сук под ногами. Сямж. Монаст.

Отметим слова, в лексическом значении которых выделяется сема ‘стук’. Глагол чакать употребляется в значении ‘производить шум, стук металлическими, стеклянными и т.п. предметами, брякать’: Крышка-то у чейника чакаёт, поди, скипел. Сямж. Монаст. Существительное хлопоток

‘шум, стук’ является производным от общерусского глагола хлопать ‘производить короткие звуки, шумы ударами, толчками’, который в свою очередь мотивируется звукоподражанием хлоп: Это <форточка> открываец-

це, закрываецце – только хлопоток стоит. Сямж. Монаст.

Звучание кипящей жидкости, клокочущей, бурлящей, отражает звуковой комплекс глагола кулькать ‘бурлить под воздействием нагревания,

булькать’: Кисель-то варить надо. Он сейчас будет кулькать, клокотать.

Сямж. Монаст. Акустические свойства низких звуков заднеязычного согласного к и лабиализованного гласного у в сочетании с высоким плавным сонорным л’ помогают передать характерные признаки денотата.

Глагол пыршать ‘поднимать пыль, пылить’ обладает секундарной фонетической мотивированностью, поскольку его значение является метафорическим, возникает на основе семантики примарно мотивированного зву-

коподражания пырх: Опеть рейсовый автобус идёт. А сегодня не пыршит, помочило дак. Сямж. Монаст.

Изучение диалектной фонетической картины показывает высокий словообразовательный потенциал ономатопов. Консервативная система говора сохраняет древние словообразовательные связи: звукоподражание → глагол (клык → клыкать). Так, глаголы речевой деятельности связаны мотивационными отношениями с существительными, обозначающими человека по характерным особенностям его речи. Например, чивкать ‘говорить о чем-то незначительном, несерьезном, болтать’ → чивкун ‘пустомеля, болтун’, рявкать ‘говорить’ → рявкун ‘любитель поговорить’. О роли звукообраза в процессе номинации свидетельствует и тот факт, что в названии животного, птицы, насекомого нередко в качестве мотивировочного признака используются издаваемые ими звуки. Существительные блеюнья ‘взрослая овца’, рюшка ‘свинья’, клоктунья ‘курица’, скрипун ‘сверчок’ образованы от диалектных (рюхать, клоктать) или общерусских (блеять, скрипеть) глаголов-ономатопов. В ходе аффиксации примарная фонетическая мотивированность, как правило, сохраняется. Вот почему большой

интерес представляет не изолированный анализ отдельных диалектных ономатопов, а описание лексических групп и фоносемантических гнезд.

Большое количество многозначных ономатопов свидетельствует об активности семантической деривации. Так, звуки, издаваемые человеком, сравниваются со звуками окружающего мира: живой и неживой природы. Благодаря метафорическому переносу развиваются новые значения у глаголов канжить 1. ‘издавать характерные плачущие, ноющие звуки (о канюке)’, 2. ‘надоедливо просить о чем-либо, выпрашивать’; боркать 1. ‘производить какой-либо звук; звенеть, стучать’, 2. ‘говорить о чем-либо несерьезном, незначительном, болтать’. В результате наблюдается усиленная экспрессия этих слов: во-первых, благодаря звукообразу, во-вторых, за счет семантических связей со словами других групп.

Существует и другой способ развития многозначности у ономатопов. Например, у глагола клоктать 1. ‘издавать квохтанье, квохтать (о курице, которая высиживает яйца или ходит с цыплятами)’, 2. ‘издавать звуки (о диких животных)’, 3. ‘издавать звуки при кипении (о жидкости)’ сложно установить отношения производности. Подобные факты говорят, с одной стороны, о параллельной семантической деривации, с другой стороны, о диффузности значения ономатопов.

В описании семантики диалектных слов-ономатопов необходимо учитывать такие параметры, как тоновость, шумность, высоту, громкость, длительность. Перспективным представляется в ходе анализа диалектного ономатопа описание звукотипа (акустических характеристик звучания) и звукообраза, который создают потенциальные семы, актуализирующиеся в процессе метафоризации. Анализ фонетической структуры ономатопов в сопоставлении с их лексическим значением помогает выявить звукоподражательные функции отдельных фонем в языке диалекта. Ведущую роль в создании звукообраза, как правило, играют согласные звуки. Так сема ‘громкость’ в лексическом значении диалектных ономатопов чаще всего выражается при помощи фонемы р. Сема ‘низкое звучание’ обычно связана с губными фонемами м, б, заднеязычными к, х, гласными у, о, ы; шорох, шум передают шипящие и свистящие звуки ш, с. Для обозначения высокотонального звучания в языке диалекта используются согласные ч’, л, гласная фонема и.

Литература

1.Андреева Е. П. Фоносемантика и диалектное слово (когнитивный аспект именования). / Е.П. Андреева // В. И. Даль и русская региональная лексикология и лексикография. Материалы всероссийской научной конф., посвященной 200-летию со дня рождения В. И. Даля (Ярославль, 31 окт.–2 ноября 2001 г.). Отв. ред. Т. К. Ховрина. – Ярославль, 2001. – С. 90-93.

2.Андреева, Е. П. Фонетически мотивированные слова в вологодских говорах (на материале глаголов, обозначающих звуки живой природы). / Е.П. Андреева // Говоры вологодского края: аспекты изучения: межвуз. сб. научн. тр. Отв. ред.

Л.Ю. Зорина. – Вологда, 2008. – С. 46-59.

3.Андреева Е. П. Семантика диалектных ономатопов (Человек звучащий) / Е. П. Андреева // «Актуальные проблемы русской диалектологии и исследования старообрядчества». Материалы Международной конференции. Москва-Звенигород, 2009.

4.Андреева Е. П. Фонетический образ диалектного слова: звуки неживой природы. / Е.П. Андреева // Актуальные проблемы русской диалектологии. Тезисы докл. Международной конференции 27–28 окт. 2012 г. – М., 2012. – С. 3-4.

5.Братчикова Е. А. Некоторые аспекты теории и методологии современных фоносемантических исследований. / Е. А. Братчикова // Молодой ученый. – 2011. –

№12. Т.1. — С. 226-229.

6.Вершинина М. Г. Экспликация фоносферы в русской фоносемантической звуковой картине мира (на материале пермских говоров): автореф. дис. канд. филол. н. / М. Г. Вершинина – Пермь, 2013.

7.Воронин С. В. Основы фоносемантики. / С. В. Воронин – Л.: Изд-во Ленин-

град. ун-та, 1982. – 244 с.

8.Ганичева С. А. Глаголы-зоофоны в «Словаре вологодских говоров» как материал работы над Лексическим атласом русских народных говоров. / С. А. Ганичева // Образы национальной ментальности в текстах Русского Севера. – Вологда, 2013. – С. 13-17.

9.Зорина Л. Ю. Вологодские диалектные благопожелания в контексте традиционной народной культуры. / Л. Ю. Зорина – Вологда: ВГПУ, 2012. – 215 с.

10.Иванова Е. Н. Системная организация звукоподражательных глаголов речи в вологодских говорах / Е. Н. Иванова // Говоры Вологодского края: аспекты изучения: межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. Л.Ю. Зорина. – Вологда, 2008. – С. 60-64.

11.Иванова Е. Н. Звуковой образ как основа семантики диалектного слова (на материале глаголов речи). / Е. Н. Иванова // Слово и текст в культурном сознании

эпохи. Часть 3. Отв. ред. Е. Н. Шаброва. – Вологда, 2009. – С. 113-118.

12. Кубрякова Е. С. Начальные этапы становления когнитивизма / Е.С. Кубрякова // Вопросы языкознания. – 1994. – № 4. – С. 34-37.

13.Швецова Н. Н. Звукоизобразительная лексика в английских диалектах: автореф. дис. канд. филол. н. / Н. Н. Швецова. – СПб, 2011.

14.Шляхова С. С. Явления фоносемантики в некодифицированной речи городского населения / С. С. Шляхова // Лингвистическое краеведение. – Пермь, 1991. – C. 69-78.

15.Стефановская С. В. Звуковая картина мира. / С. В. Стефановская // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Вып. № 4 (8). 2009.

– С. 117-121.

Сокращения

Грид. – д. Гридино. Колтыр. – д. Колтыриха. Монаст. – д. Монастырская. Рассох. – д. Рассохино.

Сямж. – Сямженский район Вологодской области.