Sbornik_Vologodskiy_text_2015

собирать, запоминать, осваивать северную лексику, особенности северной фонетики и грамматики, чтобы вставить их в свое произведение как номинативное или образное средство, она буквально «транслирует» северный говор в поэтический дискурс, становясь проводником и защитником родного языка, тем самым повышая его статус.

Вразличных интервью поэтесса неизменно отдает дань уважения северному говору, как, например, здесь: «Пишу я стихи не для столичного жителя, а для того, чтобы рассказать, какие наши северные люди, какая у нас красивая говоря. Родина – это язык плюс территория. Может быть, злоупотребляю диалектизмами, но сельчане, надеюсь, меня поймут. Иногда приукрашиваю, усиливаю эффект» [6].

«Информационным» поводом для создания одного из стихотворений Ольги Фокиной явился попавшийся в руки поэтессы словарь вологодских говоров, в чем она прямо и признается: Этот - «бает», а другой – «гута-

рит»… / Примечай! Ответствуй! Привечай! / Вологодских говоров слова-

рик / Мне попался как-то невзначай. Поэтесса не может скрыть своей радости от соприкосновения с дорогим, близким, родным для нее сокрови-

щем: До того говорюшка баская - / Прямо к сердцу ластится и льнет!; и

делает важный, выстраданный вывод о том, что наше духовное спасение –

вродном, исконном языке: Русский он… В беспамятстве событий / Чуждого, отравного вкусив, / Всяк, домой к себе хотящий выйти, / Выходи - на говор! Он еси! И не беда, что грамматическая ошибка закралась в текст: он

– 3 лицо, еси – 2 лицо, безошибочно главное – смысл!

Вбольшей степени Ольга Фокина в своей поэзии использует родной верхне-тоемский говор, о чем свидетельствует лексикографический анализ диалектизмов, встречающихся в ее творчестве (см. нашу работу [4]), однако в нескольких стихотворениях поэтессы можно обнаружить образцы вологодских говоров или стилизацию под них, хотя, конечно, разница между архангельскими и вологодскими речевыми особенностями, во всяком слу-

чае здесь, не велика: Кажет девушка / Гостье Тарногу, / Кажет Тарногу / С удовольствием: / От «магáзина» / Промтоварного / До «магáзина» / С продовольствием («Кто на Тарногу?»); Ну, а внук-от – комсомолец, дак / Просвещён, да не крещён! <…> Да ужо ты аккуратнее / Телевизор-то крути! / Сделай ярче-то да зорче-то! («Бабушка»); Он лес – насквозь, / И она – «за ём». / До лесу – врозь, / А оттуль – вдвоем! / Он – кузов трясть: / Полога стели! / Грибы – хрусь-хрясь! – / Видны издали! / Любой – несён: / Лапти, валенки! / ...У ёй-то все / Еки маненьки! («Про Пельпахту»)

Композитор Азон Нуртынович Фаттах (1922 – 2013), автор нескольких песен на стихи Ольги Фокиной, одну из них назвал «Вологодские страдания», поэтому приведем фрагмент из нее в данной статье как средство создания образа Вологодчины, здесь представляет интерес попытка передачи на письме такой характерной черты северной фонетики, как оканье: Он приехал издалёка, / По делам приехал, пришагал. / Разговаривал – не окал, / Помогал косить осоку… / Ой ты, сокол, ой ты, сокол, / Ой ты зачем меня поцеловал? («Было радости немало…»)

Итак, как видим, почетный гражданин города Вологда, любимая вологжанами поэтесса Ольга Александровна Фокина в своем творчестве создала яркий, запоминающийся, неповторимый образ Русского Севера в целом и Вологодчины в частности.

Литература

1.Большой толковый словарь русского языка. / Гл. ред. С. А. Кузнецов. – СПб: Норинт, 1998 [Электронный ресурс]

2.Никитина И. А. «С цветком в руке…» // Фокина О. А. Стихотворения. Поэмы. Венок сонетов. – Вологда: «Книжное наследие», 2007. – С. 7-10.

3.Петров А. В. Дефисные конструкции как выразительное средство в поэзии Ольги Фокиной // Северный и Сибирский тексты русской литературы как сверхтексты: типологическое и уникальное: сборник. – Архангельск, 2014. – С. 327336.

4.Петров А. В. Лексические диалектизмы в поэзии Ольги Фокиной // Северное слово. К юбилею Лидии Павловны Комягиной: сборник. – Архангельск: КИРА, 2012. – С.156-185.

5.Фокина О. А. Избранное. Режим доступа: http://www.booksite.ru/fokina/main/ issue.htm

6.Фокина О. "Прозой баю, а поэзия - бай-бай..." // «Знамя». – 30 августа 2005.

А.С. Виноградова

Вологда

ОСОБЕННОСТИ УПОТРЕБЛЕНИЯ ТЕРМИНА «КАРЬЕРА» В АНГЛОЯЗЫЧНЫХ И РУССКИХ ТЕКСТАХ

Немецкий социолог М. Вебер обратил внимание на удивительный языковой феномен: у народов, исповедующих протестантизм (или по преимуществу протестантизм), книжное слово «призвание» (Beruf, calling) прямо употребляется для обозначения рода занятий (то есть немцы в анкете пишут, если переводить буквально: мое призвание – портной, машинист и т.д.). Что касается народов, исповедующих католицизм, то, по наблюдению Вебера, «лишь заимствованное из лексикона духовенства испанское слово vocacion, в смысле внутреннего призвания к чему-либо, отчасти родственно по своему этическому значению немецкому Beruf, однако оно никогда не употребляется для обозначения рода занятий» [7].

Всловаре издательства Лонгман значения слова career интерпретируются следующим образом: 1) ‘работа или профессия, для которой человек обучен и которой он намерен заниматься часть жизни’; 2) ‘общий ход профессиональной жизни человека; …работа, которую вы надеетесь делать всю жизнь, все с большим и большим успехом’ [4].

Всовременном английском языке лексема career употребляется для обозначения профессиональной деятельности в развитии, при этом подразумевается ее продолжительность и ориентированность на успех. В «Тол-

ковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля [2] слово карьера имеет помету о его французском заимствовании (видимо, слово еще ощущалось как чужеродное) и толкуется как ‘путь, ход, поприще жизни, службы, успехов и достижения этого’ [2]. Акцент, как видим, делается на динамике процесса и его результате. Аналогичную интерпретацию дает «Словарь русского языка» [3], где из двух зафиксированных значений слова карьера второе определяется как ‘путь к успехам, видному положению в обществе, на служебном поприще, а также самое достижение такого положения’; первое значение – ‘род занятий, профессия’ – сопровождается пометой устаревшее [3]. При некотором отличии наблюдается все же большое совпадение в толковании значений лексем career и карьера, что, возможно, объясняется поздним временем заимствования данного слова русским языком: Чин дается богатству, но дальнейшая карьера зависит от способностей. Царица Мария Федоровна после смерти своего сына навсегда осталась покровительницей этого офицера. Отсюда началась его карьера. Надо отдать ему должное: в Порт-Артуре, командуя крейсером, он делала лихие налеты на японцев [1].

Можно сопоставить данные английских словарей с содержанием письма фрагмента журнальной публикации в «Workin Progress», в котором читательница жалуется на отказ в ответ на ее просьбу о повышении. Отказ был мотивирован отсутствием необходимой квалификации. Приведем выдержки из текста ответа редакции: Когда Вы начали работать, Вы, воз-

можно, просто были заинтересованы в том, чтобы иметь работу. Сейчас Вы старше и хотите чего-то большего – карьеру. В любой карьере в наши дни Вам следует продолжать посещать курсы профессиональной подготовки. Большинство компаний с готовностью предоставляет финансовую помощь служащим, которые хотят приобрести новые умения и навыки, полезные для компании. Вы должны показать им (т.е. компании), что Вы готовы упорно трудиться, для того, чтобы улучшить собственные шансы на продвижение по службе [4].

На основании содержания текста можно заключить, что career мыслится как нечто большее, чем просто «работа», предполагает необходимость дальнейшего обучения, ее развитие осуществляется через последовательность продвижения по службе, называемого promotion. Причем возможности promotion – это очень важный критерий при выборе и оценке работы, что подтверждается частотностью употребления данной лексемы в дидактических текстах, а также самим их содержанием.

Как показывают наблюдения, проблема успеха в работе активно обсуждается в дидактическом дискурсе, предлагается даже алгоритм «построения» карьеры. Следует отметить в этой связи, что в современном английском языке наряду с глаголом to make ‘делать’ часто используется предикат to build ‘строить’ в сочетаниях с существительным career: работакарьера возводится, как здание. Та же схема лежит в основе композиционной структуры большинства текстов-описаний профессионального становления людей, работающих в западных и отечественных компаниях. В со-

временном русском языке тоже используется предикат строить. Напри-

мер: В моих целях построить карьеру в этой компании, получить по итогам года премию, добиться повышения зарплаты [6].

Обращает на себя внимание значимая разница в использовании предлогов в русском и английском языках.

Врусском языке используется предложно-падежная конструкция: работать в компании / на фирме с пространственными предлогами. Носители английского языка в аналогичных случаях употребляют предлоги for

‘для, на’ и with ‘с’: work for a company / firm; work with a company / firm

‘работать на компанию или вместе с ней’. Например: Университет он окончил блестяще, защитил докторскую и начал работать в компании [6].

Ванглийском языке, таким образом, эксплицируется идея обязательства сотрудника по отношению к предприятию-работодателю или их партнерства. Примечательно в этой связи появление нового жаргонизма в среде менеджеров – work to (‘bedirectlyresponsibleto’ in a structured hierarchyofauthority’ – ‘быть непосредственно ответственным перед кемлибо в структурированной должностной иерархии’: I work to Jane Briggs

[4].Данный пример в русском языке имел бы следующую форму: “Я непосредственно подчиняюсь Джейн Бриггс”, хотя в английском языке смысло-

вой фокус – не на подчинении, а на ответственности, обязательствах.

Итак, в языковой картине мира английских текстов эксплицированы глубокие культурные различия, определившие и разное содержание концепта работа / труд в сознании носителей русского и английского языков. В различные исторические периоды в понятие ‘карьера’ вкладывается разное содержание, неодинаковым было также отношение к тем, кто стремится выстроить свою карьеру. Так, в «Советском энциклопедическом словаре» карьеризм толкуется как погоня «за личным успехом в служебной, научной или другой деятельности, вызванной корыстными целями в ущерб общественным интересам» [8].

Существовавший в советское время негативный оттенок понятия ‘карьера’ подтверждается определениями понятий ‘карьеризм’ и ‘карьерист’ во многих толковых словарях русского языка. Так, в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова карьеризм определяется как ‘внутреннее свойство карьериста, движущее его поступками, погоня за карьерой, личными успехами, как отрицательное общественное явление; карьерист – человек, ставящий заботу о своей карьере и личных успехах выше интересов дела’ [10]. В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Т.Ф. Ефремовой карьеризм – это ‘стремление сделать карьеру, добиться личного успеха, продвижения в какой-либо сфере деятельности, не считаясь с интересами дела’; карьерист – это ‘тот, кто стремится сделать карьеру, не считаясь с интересами дела’ [3].

Впоследние годы в русском языке негативный оттенок понятий карьера, карьерист стал исчезать. В настоящее время карьера является одним из показателей успешности жизни человека, достижения им определенного статуса, известности, уровня и качества жизни, реализации его личностно-

го и профессионального потенциала. Это находит свое отражение в средствах массовой информации и в повседневной речи. Например: Мужчины сильно недооценивают значение в рецепте женского счастья таких ингредиентов, как достаток, карьера, дружба [8]. Или ещё: Однако, несмотря на свою страсть к развлечениям, приоритетом для них все же остается профессиональная карьера и финансовая независимость [5]. Как показывают наблюдения, проблема успеха в работе активно обсуждается в дидактическом дискурсе, предлагается даже алгоритм «построения» карьеры. Анализируя определения, данные выше, можно заметить, что все они являются объективным выражением трактовки понятия карьеры как успеха в деятельности, роде занятий и не отражают субъективного отношения личности к карьере.

Литература

1. Васильев В. Выписки из дневника, веденного в Пекине (1848–1850) // Русский вестник, 1857.

2. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. – СПб., 1998.

3.Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. В 2 т. – М.: Рус. язык, 2000. – 1084 с.

4.English dictionary Longman Pocket Companion Series // Longman Publishing Group, 1983. 346 c.

5.Попова З. Д., Стернин И. А. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях. – Воронеж, 1999.

6.Рудова Л. Гламур и постсоветский человек // Неприкосновенный запас. – Москва, 2009.

7.Сергеева Е. В. Религиозно-философский дискурс В.С. Соловьева: лексический аспект. – Москва, 2013. – 153 с.

8.Советский энциклопедический словарь. – М., 1983. – 1600 c.

9.Соколов-Митрич Д. Любовь как непонимание // Русский репортер. – № 8 (136). – 4–11 марта 2010.

10.Толковый словарь русского языка: В 3 т. / Под ред. Д. Н. Ушакова. – Изд. изм. и испр. Т. 1: А–М. – М.: Вече, 2001.

Р.В. Попов

Северодвинск

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ МИКРОТОПОНИМИЯ ВОЛОГДЫ

«Несмотря на наличие многих общих закономерностей <...>, разговорный язык в разных краях, областях имеет немало местных локальных особенностей», – пишет А. С. Герд. И далее продолжает: «Многие из нас замечали, что житель Архангельска или Перми говорит совсем не так, как куряне или орловцы, а язык жителей Ростова-на-Дону резко отличается от речи ростовцев Ярославской области» [4, с. 82].

Одной из разнообразных причин региональных расхождений в лексике городов является «воздействие окружающих сельских диалектов <…>» [1, с. 81]. В результате такого воздействия в городском узусе бытуют остаточные диалектные элементы, создающие региональный колорит обиходной речи горожан. Так, например, в Вологде, в знаменитой пирожковой на площади Свободы у Каменного моста, особый род лепешки значится в ценнике как рогулька. Причем в словаре вологодских говоров рогулька определяется через архилексему сочень (‘из пресного теста с защипанными краями, начинкой из картофеля, крупы или творога’ [2, с. 238]). Интересно, что в кулинарии Великого Устюга эти же хлебобулочные изделия продаются как шаньги. Шаньгами же, но никак не рогульками, называют их и в Северодвинске, хотя как сочни они уже там не идентифицируются, поскольку для северодвинцев, как и для всех остальных, сочень – это ‘сложенная в форме пирожка лепешка с начинкой’ [5, с. 698]. По данным этого же, «московского» словаря Ожегова и Шведовой, рогульками в Москве (и много где еще) зовут ‘небольшой крендель в форме рога’ [5, с. 631].

Кроме таких, сельских по происхождению диалектизмов, региональная специфика народно-разговорной речи того или иного населенного пункта проявляется в городских диалектизмах [6], то есть локальных, региональных словах и значениях сугубо городского происхождения. Появление и функционирование городских диалектизмов вызвано разными причинами. Например, спецификой в сфере общественного транспорта. Так, в Вологде автобус маршрута № 40 иногда называют сорокой, ср.: Сразу три автобу-

са маршрута № 40 (в народе его именуют «сорокой») друг за дружкой остановились здесь (Красный Север, 29.7.2015). В городах, где автобусов такого номера нет, потребность в подобных номинациях отсутствует. Зато распространены другие «транспортные» диалектизмы, скажем, в Северодвинске: копейка (маршрут № 1), пятнарик (маршрут № 15). Эти и подобные им наименования возникают в узусе того или иного города вследствие «параллельной независимой номинации новых понятий внутриязыковыми средствами» [1, с. 81].

В составе городских диалектизмов выделяется любопытнейший слой языковых единиц, которых называют микротопонимами. Первоначально этот термин использовался только в традиционной диалектологии, где к микротопонимам относят «названия небольших рек, озер, их берегов, рыболовных тоней, ручьев, порогов, оврагов, урочищ, долин, лесов, просек, полей, покосов, полян, болот, их частей» [3, с. 73]. Затем он распространился в исследованиях языкового быта города, где используется для обозначения неофициальных (неформальных) названий микрорайонов, улиц и площадей, парков, коммерческих объектов, учебных заведений, государственных предприятий, отдельных зданий, баров и ресторанов, памятников и т. д.

Таким образом, микротопонимы служат для выражения отличительных признаков городских объектов и реалий, поэтому в качестве синонимов этих единиц используются термины (микро)урбонимы, или микроурбанонимы. Добавим, что неофициальные названия отражают и природный

ландшафт города, в частности, обозначают находящиеся в черте города реки, холмы и др. (Следовательно, микротопонимию следует отличать от неофициальной топонимии – совокупности названий населенных пунктов, таких как Молочка ‘поселок Молочный’.)

В Вологде, как и в любом другом русском городе, существует разветвленная система неофициальных наименований, по-своему раскрывающая специфику города как сложного «социального организма». К таким микротопонимам (многие из которых вышли или выходят из употребления) относятся следующие названия:

1)микрорайонов города, его частей: База, Бан, Бывальник, Ветродуй,

ГПЗ, произносится [гэ-пэ-зэ],́ГПЗуха, Загибай, Затон, КОР2, Кулацкий поселок, Льнуха, Микраха, Нитки, Пакля, ПЗ [пэ-зэ],́Поле дураков, Стакан, Стройка, Тепляк, Центр, ЦПХ [цэ-пэ-ха];́

2)улиц, площадей, набережных: Карла-Марла, Комса, Кремлёвка

‘Кремлевская площадь’, Куба ‘ул. Кубинская’, Ленинградка, Можайка,

Пошехонка, Пречистенка, Рабочка, Ярославка;

3)Домов и Дворцов культуры, театров, библиотек: ДКЖ [дэ-ка-жэ]

‘Дом культуры железнодорожников’, Драм ‘областной драматический театр’, КОР1 и Клуб КОР ‘Клуб Октябрьской революции на ул. Ветошкина (впоследствии ДКЖ)’, Коробочка, Бабка ‘областная научная библиотека им. И. В. Бабушкина’, Тендряковка ‘областная юношеская библиотека им. В. Ф. Тендрякова’;

4)учебных заведений, их корпусов: Копыто ‘сельскохозяйственный техникум’, Молочка ‘молочнохозяйственная академия им. Н. В. Верещагина’, Политех ‘ВоГУ’ (по разговорному названию бывшего Политехнического института), Стекляшка ‘корпус ВоГУ на ул. Галкинской, 3’;

5)зданий администрации: Белый дом ‘здание правительства Вологодской области’. Синонимы: Пентагон1, Хижина дяди Толи (от имени Анатолия Семеновича Дрыгина – руководителя области с 1961 по 1985 гг.);

6)магазинов: Букварь, Живые и мертвые, Мавзолей, Объедки, Сорокашка, Сорокуха, Стекляшки, Тридцать пятый, Три поросенка;

7)отдельных домов: Дворянское гнездо (на ул. Октябрьской, у Театра для детей и молодежи), Китайская стена (ул. Благовещенская, 91), Лежачий

небоскрёб (ул. Воровского 37, 39), Муравейник (ул. Карла Маркса, 121), Пентагон2 (ул. Ленинградская, 48), Трибогатыря(ул. Герцена, 68, 70, 72);

8)памятников: Зуб или Зуб Дрыгина ‘памятник героям Октябрьской

революции и гражданской войны, установленный по инициативе А. Н. Дрыгина’, Конь, Памятник Лошади ‘памятник К. Н. Батюшкову’ < рядом с фигурой поэта стоит скульптура коня, из-за чего архитектурное сооружение больше запоминается как памятник коню>, Собака ‘памятный знак в виде фонарного столба и писающей на него собаки’, Маленький Ленин, Туранчокс ‘памятник В. И. Ленину в Детском парке’ <по имени карлика из научно-фантастического фильма «Через тернии к звездам» (1981)>.

Неофициальный характер городских микротопонимов заключается, вопервых, в том, что они не зафиксированы в официальных документах, и

более того – противопоставлены официальным названиям городских объектов, подчас направлены на их осмеяние (ср.: Бывальник, Зуб, КарлаМарла и под.). Во-вторых, неформальные микротопонимы используются преимущественно в устной, непринуждённой речи, а теперь еще и в интер- нет-коммуникации – в тех ее разновидностях, которые как бы продолжают стилистику разговорной речи, но в специфических условиях (в чатах, на форумах, в блогах). Часто такие микротопонимы называются «народными»

– они, действительно, возникают стихийно, конвенционально, как правило, без намека на их авторство.

Один из существенных признаков традиционных, сельских микротопонимов, который отмечает, в частности, Ю. И. Чайкина, – «известность узкому кругу людей той или иной местности» [7, с. 142]. В принципе, это характерно и для городских микротопонимов. Большая часть из них порождается и функционирует в отдельных микросоциумах, чаще – молодежных; соответственно, эти названия принадлежат молодежному жаргону (или жаргонам), ср., например, названия городских микрорайонов, воз-

никшие в разное время: База, Бан, Льнуха, Микраха, Пакля и др.

Именно принадлежностью к «низовой» культуре, своим жаргонным происхождением, а также наличием в морфемной структуре экспрессивных суффиксов типа -ах-(а), -ух-(а) объясняется сниженный характер многих вологодских микротопонимов. Правда, в корпоративной среде пейоративные коннотации данных единиц почти не ощущаются. Кроме того, наиболее удачные номинации могут переходить из жаргона в сленг, или общий жаргон, а далее – в разговорную речь (например, Молочка), где микротопонимы, как правило, нейтрализуютсявэмоционально-оценочномплане.

Жаргону, как известно, свойственна текучесть, поэтому многие жаргонные и сленговые онимы Вологды довольно быстро выходят из употребления – они неизвестны уже следующему поколению городской молодежи. Показателен, к примеру, следующий диалог на форуме, возникший между коммуникантами, судя по всему, разного возраста: – Родной КОР ни на что не поменяю! Все есть и все рядом! – А это где? На Ветошкина, что ли? – Точно, между БАНом и яшинскими. – А Бан – это чего? – Бан – вокзал, улица имени Лены Зосимовой, КОР – клуб Окт.[ябрьской] революции, или более известный в народе как Дом культуры железной дороги (форум wobla.ru, 19.6.2009).

Другой пример. В газетной статье (кстати, посвященной неофициальной микротопонимии Вологды) журналист признается: Поначалу мы очень удивились, узнав, что такое «пьяное» название [Стакан] принадлежит микрорайону Лукьяново. «Почему "Стакан"? – пожимали плечами мои коллеги. – Ликеро-водочных заводов там нет, пьют вроде бы, как везде...». А ларчик открывался совсем просто: там расположен «Станкозавод»

(Премьер, 26.6.2002). Как видим, фактор времени, а также возрастная, социальная принадлежность коммуникантов определяют восприятие того или иного микротопонима.

Неофициальный и преимущественно устный характер бытования урбонимов приводит к тому, что порой непросто определить их смысловой объем. Прежде всего это касается неформальных названий микрорайонов города, границы между которыми не зафиксированы никакими официальными документами, а следовательно, условны и проницаемы. Показательно, что на форумах, где обсуждаются такие урбонимы, между пользователями разного возраста часто возникают споры относительно границ того или иного микрорайона, ср.: – 29-я школа – на Болонина, т.е. это Завокзальный, а не Микраха. – В мое время <…>, а это начало и конец 70-х, а потом середина 80-х Микрахой называли только Завокзальный микрорайон и НИКАКОЙ ДРУГОЙ... А что теперь называют Микрахой? – В мою эпоху Микрахой называли 5-й мкр (Конева), а Завокзальный называли Обоз. – <…> Микраха начала заселяться в конце 50-х – начале 60-х, а Конева строилось гораздо позже <…>. Лично я такого названия [Обоз] для Завокзального даже и не слышал... (форум visp.ru, 15.11.2011).

– 5 мкр. – [это] Пакля. – Не знаю, пятый микрорайон или нет... Можайского, Беляева, Дзержинского – вот то, вроде, как Пакля и была... – Вообще, на «пакле» есть 5 и 6 микрорайоны, 5-й – это где Элма, а 6-й – в районе Технического переулка. Беляева, Можайского никогда к ним не относились, и официально называется «Район Льнокомбината» <…> (форум visp.ru, 22.11.2011). Разные версии неформального «районирования» города необходимо принимать во внимание при лексикографическом описании микротопонимов.

Не все неофициальные урбонимы Вологды имеют исключительно жаргонное происхождение и/или употребление. В составе местной микротопонимии выделяются разговорные номинации, имеющие широкую известность, появившиеся в общеобиходном узусе горожан разного возраста и социального статуса; они, в отличие от жаргононимов, передаются от поколения к поколению. Показательны в этом плане микротопонимы с суффиксом -к-(а), образованные способом универбации, которые имеют разго-

ворный оттенок: Ленинградка, Можайка, Пошехонка, Ярославка.

Интересна также судьба разговорного микротопонима КОР1, который сначала употреблялся в качестве прежнего официального названия Дома культуры железнодорожников (тогда – Клуб Октябрьской революции), а затем стал его неформальной номинацией, ср.: – Мы так и говорили: в Кор,

в Коре. И даже: в клубе Кор (vk.com, 24.8.2013, ж., 1951 г.р.). – Людмила,

КОРом здание на Ветошкина, 12 называют представители Вашего поколения и люди более старшего возраста, и то в воспоминаниях (уже более 10 лет ДКЖ пустует). В мое детство говорили уже «ДКЖ», а про «клуб КОР» я узнал от бабушки (vk.com, 24.8.2013). – Павел, странно: в 1980– 90-е у нас звался именно кор – [я] жил на Ворошилова. До конца 90-х мы ходили в КОР, а не в ДКЖ (там же). Данная номинация возникла от акронима, созданного путем сокращения исходного словосочетания Клуб Октябрьской революции, однако впоследствии перестала восприниматься как аббревиатура, существуя как словоид (термин В. П. Даниленко), то есть

«нечто похожее на слово», доказательством чего является не только склоняемость данной единицы, но (главное!) наличие плеонастического соче-

тания Клуб КОР, ср: В «мое» время (60-е годы) говорили КОР или «клуб-

кор» (vk.com, 24.8.2013).

Отметим, что вопрос отнесенности конкретного микротопонима к нейтральной разговорной или к экспрессивной жаргонной речи (и как следствие, выбор соответствующей пометы в словаре) должен решаться исходя из степени распространенности данной лексемы в общегородской коммуникации. Чем более узуальна такая единица (ср.: Затон, Ленинградка, Пошехонка), тем оправданнее для нее будет помета «разг.» (а в словаре разговорной речи – помета «нейтр.» или вообще отсутствие «этикетки»).

До сих пор мы говорили преимущественно о специфических наименованиях, присущих только народно-разговорной речи Вологды (добавим в этот ряд такие яркие примеры, как Зуб Дрыгина, Хижина дяди Толи, Дом с петухом, сейчас снесенный). Между тем в составе вторичных вологодских микротопонимов есть имена, которые встречаются в лексике других городов в идентичных или довольно близких региональных значениях (имеется в виду лингвистическая, а не «географическая» часть дефиниции): Дворян-

ское гнездо, Муравейник, Пентагон и под.

Например, можно считать исключительно вологодским микротопоним Три поросенка, если не знать, что в Северодвинске так же называют три рядом расположенных одинаковых дома, а во многих русских городах, так же, как в Вологде, здание администрации именуют Белым домом. В свое время столь же популярным был микротопоним Мавзолей ‘о здании, отдаленно похожем на Мавзолей В. И. Ленина’, активно использовавшийся в урбонимии, наверное, каждого советского города. Не говорим уже о широкой употребительности в разговорном узусе едва ли не всех городов таких названий улиц Комсомольская и Карла Маркса, как Комса и Карла-Марла

(с вариантами типа Кырло-Мырло, Кырли-Мырли).

Понятно, что для установления повторяемости, выявления степени универсальности подобных единиц необходимо иметь фон – опыт фиксации региональных микротопонимов в лексике разных городов в денотативно схожих значениях. Сегодня он есть – уже изданы несколько словарей, представляющих региональную микротопонимию ряда городов: Смоленска, Петербурга, Омска, Пскова, Уфы, Йошкар-Олы, Орла, Екатеринбурга, Перми. Крометого, интересныйматериалнаходитсявИнтернете.

Наличие таких универсальных для урбонимии многих городов номинаций, как Мавзолей, наводит на мысль, что перед нами не разные слова, а одно слово, но выступающее в языке различных городов в своих конкрет- но-предметных (референтных), а не в общем, концептуальном значении. Концептуальное же, или понятийное, значение такого микротопонима, отражающее совокупность общих существенных признаков денотативно схожих в разных городах объектов, называемых одной лексемой, носит общеязыковой, «общерусский» характер. Однако поскольку в речевом быте того или иного города этот микротопоним всегда обозначает конкрет-

ный объект со всеми присущими только ему признаками, то для жителя этого населенного пункта он будет иметь локальную, региональную маркированность.

Таким образом, и уникальные, и универсальные неофициальные микротопонимы Вологды являются своеобразными элементами региональной картины мира, так как они основаны на признаках, зачастую известных только жителям конкретного населенного пункта, выражают важные для народной культуры Вологды «смыслы-ценности», тесно связанные с историей и мифологией родного города и края. И хотя большая часть микротопонимов – это, скорее, примеры «низкой поэтики» (по удачному выражению В. В. Химика), но нередко они представляют собой любопытные и остроумные номинации.

Кроме того, урбонимы выполняют ряд других функций, важных для обеспечения удобства повседневной жизни горожанина. Например, служат ему в качестве пространственных ориентиров. Вероятно, по этой причине в Вологде с 1970-х гг. и до сих употребляется микротопоним Три богатыря, так как архитектурно одинаковые 9-этажные дома № 68, 70, 72 продолжают оставаться наиболее приметными зданиями в этой части улицы Герцена (на фоне пятиэтажек). Нередко микротопонимы восполняют отсутствующее у объекта официальное название. Так, вопрос На пэзэ идет? (об автобусе), обращенный к кондуктору, единственно возможен в данной коммуникативной ситуации. Неслучайно ПЗ и ГПЗ фактически стали официальными наименованиями этого отдаленного микрорайона.

Далее покажем мотивированность семантики ряда неофициальных микротопонимов Вологды, а также способы образования этих единиц в словарном представлении (которое имеет предварительный характер).

БАЗА́ , -ы; ж. Уход. Центр города от проспекта Победы до реки Вологды и от парка ВРЗ до железной дороги. – От база ‘место сбора компании, тусовки’ (мол. жарг.).

БАН, нескл. (?). Микрорайон, прилегающий к железнодорожному и автобусному вокзалам. – От бан ‘вокзал’ (мол. жарг. из арго) < нем. Bahn.

БЫВАЛЬНИЌ , -а; м. Микрорайон Бывалово. Из новых мне очень нра-

вится планировка в Бывальнике – квартиры большие, коридоры широкие, у кого ни была – везде хорошо (форум wobla.ru, 19.6.2009). – От Бывалово

(л→л’) + -ник; (?) под влиянием слова спальник ‘спальный район’. ВЕТРОДУЙ́, -я; м. Новостройки в районе ТЦ «Золотой ключик» в пе-

реулках между улицами Ярославской и Петина (названные так из-за постоянно дующего ветра). – От ветродуй ‘сильный ветер’.

ГПЗ, произносится [гэ-пэ-зэ],́нескл., аббрев. То же, что ПЗ. – От сокр.

Государственный подшипниковый завод.

ГПЗуха́, -и; ж. То же, что ГПЗ. – От ГПЗ + -ух-(а).

ЖИВЫЕ́И МЁРТВЫЕ. Уход. Продуктовый магазин на улице Чернышевского (?), в котором продавались товары, необходимые как для свадеб, так и для похорон (ирон.). – От «Живые и мертвые» – романа-эпопеи (1959–1971) К. М. Симонова; экранизация – в 1964 г.

ЗАТОН́, -а; м. Часть Заречья, жилые кварталы возле реки Вологды, где находятся судоремонтные мастерские. По понятиям заречье – это до фи-

гища районов, а без понятий, для иногороднего, затон – кусок заречья (фо-

рум wobla.ru, 19.6.2009). – От микротопонима Затон.

КАРЛА́ -МАРЛА́ , нескл. Улица Карла Маркса. Соседи, оказывается,

практически. Тоже живу на карла марла – фрязиновской (форум wobla.ru, 19.6.2009). А также: КЫРЛО-МЫРЛО, нескл. Подтвердили, это фото и есть муравейник на кырло-мырло (Карла Маркса, 121) (vk.com, 2015);

КЫРЛЫ-МЫРЛЫ, нескл. Это кырлы мырлы 121? (там же). – Образовано в результате повтора-отзвучия.

КОМСА,́-ы; ж. Улица Комсомольская. – От комса ‘комсомольцы’ (презр.) или в результате телескопии: (улица) Комсомольская (орф. -а).

КОРОБОЧКА́ , -и; ж. Уход. Дворец культуры ВПВРЗ на ул. Клары Цеткин (сейчас Благовещенская), д. 39; сегодня на этом месте находится поликлиника. Еще нас привлекал деревянный рабочий клуб ВПВРЗ на улице Клары Цеткин, который все звали ласково «коробочка» – по форме здания бывшей еврейской синагоги. В «коробочку» ходили на новогодние елки, на концерты, смотрели кино (Дементьев В. В. Вологда и вологжане. Вологда, 2010, с. 16).

КУЛАЦКИЙ́ ПОСЁЛОК. Район индивидуальной застройки, расположенный между Завокзальным микрорайоном и посёлком Осаново. – От кулацкий ← кулак ‘зажиточный человек, имеющий собственный дом и ведущий натуральное хозяйство’ (перен., ирон.).

ЛЕНИНГРАДКА́ , -и; ж. Улица Ленинградская. Взять, к примеру, Ко-

нева и Ленинградку.. Конева – стратегическая дорога, т.к. по ней, если что, везут гостей из столицы... А Ленинградская – выход на Питер и динамично развивающийся район! (форум-авто35.рф, 17.2.2008). – От (улица)

Ленинградская + -к-(а), ср.: МОЖАЙКА, ПОШЕХОНКА, РАБОЧКА, ЯРОСЛАВКА.

ЛЬНУХА́ , -и; ж. Микрорайон Льнокомбината, который начинается в конце ул. Козлёнской и Советского проспекта и включает Лосту. – От

Льнокомбинат + -ух-(а).

МАВЗОЛЕЙ́, -я; м. Уход. Продуктовый магазин на ул. Новгородской (?), несколько напоминающий Мавзолей В. И. Ленина.

МИКРАХА́ , -и; ж. Микрорайон, находящийся за железнодорожным вокзалом. – От микрорайон + -ах-(а).

ОБКОМОВСКАЯ́ УСЫПАЛЬНИЦА́ . Уход. Поликлиника на ул. Бла-

говещенской, д. 39, для партийных работников, сейчас – для ветеранов Великой Отечественной войны (ирон.).

ОБЪЕДКИ́ , -ках; только мн. Уход. Продуктовый магазин на улице Батюшкова (?), названный так в период товарного дефицита (ирон.). – От объедки ‘остатки от еды, недоеденные куски’ (разг.) [5, с. 409].

ПАКЛЯ́ , -и; ж. То же, что ЛЬНУХА. – От пакля ‘грубое волокно, отход обработки льна, конопли и других лубяных культур’ [5, с. 454].

ПЗ, произносится [пэ-зэ]́нескл., аббрев. Микрорайон рядом с Подшипниковым заводом № 23. – От сокр. Подшипниковый завод.

ПОЛЕ́ ДУРАКОВ́. Больших размеров пустырь между ул. Фрязиновской, Карла Маркса и Дальней. – От контаминации Поле Чудес и Страна дураков – вымышленных названий из сказки А. Н. Толстого «Золотой ключик, или Приключения Буратино».

СОРОКАШКА́ , -и; ж. Продовольственный магазин № 40 на ул. Октябрьской, 38 (по номеру магазина). – От сорок + -ашк(а).

СТАКАН́, -а; м. Микрорайон Лукьяново. – От Станкострой в результате языковой игры, основанной на сопоставлении фонетически сходных слов станок и стакан (для актуализации мотива пьянства).

СТЕКЛЯШКИ́ , -шек; чаще во мн. ч. То же, что ТРИ ПОРОСЁНКА (магазины с большими стеклянными витринами). – От стекляшка ‘нечто из стекла’.

ТЕПЛЯЌ, -я; м. Микрорайон Тепличный. – От Тепличный + -як-. ТРИ ПОРОСЁНКА. Магазины на ул. Пугачева между ул. Судоре-

монтной и Водников (неотличимо похожие друг на друга). – От «Три поросенка» – сказки С. В. Михалкова.

ЦПХ, произносится [цэ-пэ-ха],́нескл., аббрев. Часть микрорайона Заречье, возле площади Чайковского и улицы Горького (из-за множества женских общежитий). Заречье огромно, сравни районы «Бригантины», Энгельса, цпх и поля дураков – четыре большие разницы (форум wobla.ru, 19.6.2009). – От сокр. сочетания с обсценным словом.

ШАРИЌ , -а; м. Уход. Подшипниковый завод. Вологодский подшипниковый – предприятие новехонькое, с иголочки.. Прежде многие рабочие заявляли с гордостью: работаю, мол, на «шарике» (Правда, 22.1.1987 [Но-

вые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и лите-

ратуры 80-х годов. СПб., 1997. С. 881]). – От шарикоподшипниковый завод

(с включением значения слова завод).

Литература

1.Беликов В. И. Литературная норма в лексике и ее словарная кодификация // Русский язык в школе. – 2011. – № 4. – С. 79–84.

2.Вологодское словечко: Школьный словарь диалектной лексики. – 2-е изд., испр. и доп. / отв. ред. Л. Ю. Зорина. – Вологда: ВГПУ, 2011.

3.Герд А. С. Советы диалектолога // Русская речь. – 1993. – № 3. – С. 72-76.

4.Герд А. С. Советы диалектолога // Русская речь. – 1994. – № 5. – С. 81-86.

5.Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. – 4-е изд.,

доп. – М., 2013.

6.Осипов Б. И., Сухоцкая Е. Б. Заметки о городских диалектизмах современного Петербурга и Омска // Городская разговорная речь и проблемы ее изучения. –

Омск. 1997. Вып. 1. – С. 92-96.

7.Чайкина Ю. И. Словарь географических названий Вологодской области. Населенные пункты. –2-е изд., доп. – Вологда, 1993.

М.Н. Гладцинова

Вологда

СЕМАНТИЧЕСКИЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ АРХЕТИПИЧЕСКОГО ОБРАЗА СЕВЕРНОГО ЧЕЛОВЕКА В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТАХ

Как и я, он принадлежит к детям северной тьмы...

БГ

Образ северного человека в художественных текстах обнаруживает несколько семантических составляющих, которые ярко проявляются при его контекстном контрастном сопоставлении с фигурой южного человека. Такое сопоставление и противопоставление можно увидеть, например, в но-

велле Т. Манна «Тонио Крёгер»: «Мой отец, Лизавета, был человеком

северного темперамента: склонным к созерцательности и грусти, основательным и пуритански корректным; моя мать, в жилах которой текла смешанная экзотическая кровь, была хороша собой, чувственна, наивна; беспечность в ней сочеталась со страстностью, с импульсив-

ной распущенностью. Такое соединение кровей, несомненно, таило в себе немалые возможности и… немалую опасность» [7, с. 122]. В этом не-

большом контексте (и в других фрагментах новеллы) актуализируются некоторые архетипические семантические составляющие образа «северный человек»: 'ОСНОВАТЕЛЬНОСТЬ', 'СУХОСТЬ', 'СТРОГОСТЬ', 'ХОЛОДНОСТЬ', 'БЕССТРАСТНОСТЬ', 'ЗАДУМЧИВОСТЬ', 'СОЗЕРЦАТЕЛЬНОСТЬ', 'РАССУДИТЕЛЬНОСТЬ' и, соответственно, смысловые составляющие образа «южный человек»: 'ЧУВСТВЕННОСТЬ', 'СТРАСТНОСТЬ', 'ЭКСПРЕССИВНОСТЬ', 'БЕСПЕЧНОСТЬ', 'ЖИЗНЕЛЮБИЕ', 'ИМПУЛЬСИВНОСТЬ', 'НАИВНОСТЬ'. Весь текст новеллы построен на противопоставлении двух взаимоисключающих и, одновременно, взаимопредполагающих друг друга начал: в самом имени героя – «Тонио Крёгер» – соединяются Юг и Север («имя, в звуке которого сочетались Юг и Север, бюргерское имя, чуть тронутое налетом экзоти-

ки» [7, с. 83], точно так же и в его противоречивой душе уживаются два начала: северное, отрицающее чувственность, – это «голос совести», голос отца, мужское, разумное, основательное, прагматически размеренное, за- думчиво-меланхоличное начало и южное, с его привязанностью к красоте материального мира, жизнелюбивое, материнское, чувственное, страстное начало, с отсутствием каких-либо внутренних запретов, «цензуры» разума. Олицетворением северного начала в новелле является фигура отца, чью фамилию носит Тонио, («задумчивого», «высокого, изящно одетого господина, с умными голубыми глазами и неизменным полевым цветком в пет-

лице» [7, с. 67]), который становится для героя «голосом совести» и голосом разума, архетипическим богом-«надзирателем» или проводником в «темноте» жизни, а олицетворением южного начала — фигура матери (с

ней связано «экзотическое» имя, данное герою), которую Тонио очень любит, но считает ее «беспутной»: образ матери в новелле символизирует тревожную, вечно ищущую, «бездомную» душу героя, которая не находит покоя и утешения в размеренной обыденности, не чувствует себя в ней «дома», то есть «уютно», на своем месте, и потому обрекает героя на вечное странничество (внутреннее и внешнее), душевную неуспокоенность. Повзрослев, он покидает дом и родной город с привычной «милой» обывательской жизнью, становится писателем, но внутренняя противоречивость (разрыв между разумом и душой, духом и плотью) только обостряется, принуждая героя вечно ходить по грани, над пропастью («Так вот и полу-

чилось, что он, безудержно кидаясь из одной крайности в другую, – от ледяных вершин духа к всепожирающему пламени низких страстей, все же вел изнурительную жизнь, жизнь распутную, неумеренную и беспорядочную, которая ему самому внушала отвращение.

«Какой ложный путь! – думал он временами. – Как могло случиться, что я пустился во все эти нелепые приключения? Я ведь не цыган из табо-

ра, а сын…» [7, с. 82]). Однако, оппозиция 'СЕВЕР – ЮГ' является в новелле лишь частью архетипических оппозиций более отвлеченного порядка: 'МУЖСКОЕ – ЖЕНСКОЕ' ('ОТЕЦ – МАТЬ'), 'ДУХОВНЫЙ МИР – МАТЕРИАЛЬНЫЙ МИР', 'ДУХОВНЫЙ МИР – ОБЫДЕННОСТЬ', 'ДУХ – ПЛОТЬ', 'РАЗУМ – ЧУВСТВА' ('ЧУВСТВЕННОСТЬ'), 'СВЕТ – ТЬМА', 'СЛОВОТВОРЧЕСТВО – НЕМОТА', 'СЛОВЕСНОЕ ТВОРЧЕСТВО – ЖИЗНЬ' (Он всецело предался силе <...> духа и слова, с улыбкой, господ-

ствующей над темной и немой жизнью. [7, с. 81]), 'ВЕРШИНЫ ДУХА – НИЗИНЫ ЧУВСТВЕННОСТИ', 'ВЕРХ – НИЗ' и др. Между этих крайних точек, как между двух огней, блуждает дух Тонио Крёгера, который не может найти в жизни твёрдой опоры: раскол, заключенный в его имени,

происходит и в его душе («Я стою между двух миров, ни в одном не чувствуя себя дома, и потому мне приходится круто» [7, с. 122]). Перечис-

ленные оппозиции, частью которых является и оппозиция 'СЕВЕР – ЮГ', оказываются ключевыми и смыслообразующими в тексте. Необходимо также заметить, что элементы всех выявленных оппозиций между собой связаны.

Анализируя тексты русской литературы, включая вологодскую, можно выявить не только упомянутые семантические элементы, связанные с образом северного человека, но также и другие смыслы, не актуализированные в новелле Т. Манна. Семантические составляющие архетипического образа «северный человек» находят свое отражение в текстах северно-русских поэтов разных эпох, но для данного исследования, в частности, были использованы только некоторые стихотворения А. Я. Яшина и Н. П. Сидоровой (вологодские поэты), а также поэта-музыканта Б. Гребенщикова (солиста группы «Аквариум»), поскольку на его поэтику во многом оказала влияние северная культура: как русская, так и зарубежная.

Выше названная архетипическая составляющая психологической характеристики образа северного человека – 'ОСНОВАТЕЛЬНОСТЬ' (или

'ПРАГМАТИЗМ', 'ЦЕЛЬНОСТЬ ХАРАКТЕРА'), актуализируется в творчестве БГ (Б. Гребенщикова), в песнях «Огонь Вавилона» (в таком контексте:

«Как и я, он принадлежит к детям северной тьмы, / Но он меньше всего похож на лист на ветру» [2]) и «Я не могу оторвать глаз от тебя» (в стро-

ках: «Я родился на севере, / Чтобы дольше оставался цел» [3]). Образ лис-

та, оторванного от дерева, возникающий, например, в «тревожной» поэзии М. Ю. Лермонтова («Дубовый листок оторвался от ветки родимой / И в степь укатился, жестокою бурей гонимый...» [6]), – это символ человека потерянного, оторванного от дома, лишенного «корней», духовной устойчивости и душевного покоя, в то время как образ самого дерева, и листвы, символизирует устойчивость, цельность, связь поколений, гармонию, жизнь в согласии с миром. Возникновение мысли о приоритете основательного и разумного подхода к жизни, характеризующего северный темперамент, в противоположность «зыбкости» южного чувственного темперамента, связано, вероятно, с представлением о суровой природе и такой же суровой жизни северного человека, требующей серьезного отношения и основательности (беспечному человеку сложно выжить в тяжелых условиях северной природы).

Указанный семантический элемент ('ЦЕЛЬНОСТЬ') ассоциативно и логически связан с другими, тоже взаимосвязанными, смысловыми элементами: 'СПОКОЙСТВИЕ', 'РАЗМЕРЕННОСТЬ', 'НЕСУЕТЛИВОСТЬ', 'МЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ' ('отсутствие стремительности, душевных порывов'), 'ФЛЕГМАТИЧНОСТЬ', 'ХОЛОДНОСТЬ', 'СКРЫТНОСТЬ', 'ЗАМКНУТОСТЬ', 'ПАССИВНОСТЬ' ('интроверсия', 'отсутствие яркости выражения чувств') и 'НЕМНОГОСЛОВИЕ', – которые также находят свое отражение в текстах русской поэзии. Cоответственно, семантические составляющие образа южного человека контрастно противоположны: 'ДУШЕВНАЯ ТЕПЛОТА', 'ЭКСТРАВЕРСИЯ', 'ЧУВСТВЕННОСТЬ', 'ЭКСПРЕССИВНОСТЬ', 'ОТКРЫТОСТЬ', 'БЫСТРОТА РЕАКЦИИ', 'АКТИВНОСТЬ' и т. д. Наличие в семантической структуре анализируемого образа перечисленных смысловых элементов когнитивно обусловлено, вероятно, инертностью и некоторой замедленностью северного мышления: внешний, природный холод, замораживающий и затормаживающий движение жизни (ток крови), формирует флегматичный северный темперамент.

Рассмотрим некоторые из перечисленных семантических составляющих образа. Смысловой элемент 'ЗАМКНУТОСТЬ', связанный со смыслом 'МОЛЧАНИЕ', актуализируется, например, в стихотворении А.Я. Яшина «Душа замкнулась от обиды»: Душа замкнулась от обиды, / Былой довер-

чивости нет. / Такие повидал я виды, / Что сходит год за сотню лет. // Шпыняли душу не за дело, / Над непохожестью глумясь, / И все, что в ней цвело и зрело, / Со злобой втаптывали в грязь. // Но с каждым днем сопротивленье / Насилью грубому росло... / Ожесточенье - / Не смиренье /

Ко мне спасением пришло. // Приняв молчание как забрало, / Уйдя в себя на много дней, / Душа еще богаче стала / И благородней и сильней [9,

с. 186].

Семантические связи 'ЗАКРЫТОСТЬ – МЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ — ХОЛОД' ('ХОЛОДНОСТЬ') и 'ХОЛОД – БЕССТРАСТНОСТЬ' как структурная часть архетипического образа «северный человек» имлицитно проявляется и в другом стихотворении А.А. Яшина «Когда душа поранена...» («Когда душа поранена, / Непросто боль унять, / Непросто северянина / оттаять, раскачать. / Давно друзья по правилам / Живут – вся боль прошла, / моя лишь не оттаяла – не отошла.» [9, с. 187.]), а также в «холод-

ной» символистской поэзии А.А. Блока: Бери свой челн, плыви на дальний полюс / В стенах из льда - и тихо забывай, /Как там любили, гибли и боро-

лись... / И забывай страстей бывалый край. / И к вздрагиваньям медленного хлада / Усталую ты душу приучи, / Чтоб было здесь ей ничего не надо, / Когда оттуда ринутся лучи [1].

Семантические элементы 'ЗАМКНУТОСТЬ' и 'МЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ' ассоциативно также связаны со смысловым элементом 'ТЕМНОТА' (ТЁМНОЕ'): «За темной далью городской / Терялся белый лед. / Я подружился с темнотой, / Замедлил быстрый ход» [1]; «Но мне выпало жить здесь, среди серой травы / В обмороченной тьме, на болотах Невы <…>

Яхотел быть как солнце, стал как тень на стене...» [4]. По определению Б. Гребенщикова, северные люди — это «дети северной тьмы» (см. выше:

«Как и я, он принадлежит к детям северной тьмы...). Можно предполо-

жить, что наличие указанной семантической связи когнитивно обусловлено длительностью темных северных ночей. Темнота в таких текстах символизирует не злобную угрюмость, но замкнутость, таинственность и неясность, тогда как свет в культурном контексте устойчиво ассоциируется с ясностью и открытостью: открытое всегда ясно, т.е. светло; закрытое — темно, неясно. И потому логико-ассоциативную цепь продолжают семантические элементы 'ТАИНСТВЕННОСТЬ' и 'НЕМНОГОСЛОВНОСТЬ' ('МОЛЧАЛИВОСТЬ'). Образ таинственного и немногословного, духовно аскетичного северного человека часто появляется в поэзии Б. Гребенщикова, например, в уже упомянутой песне «Я не могу оторвать глаз от тебя»:

«Я родился сегодня утром / Еще до первого света зари / Молчанье у меня снаружи / Молчанье у меня внутри / Я кланяюсь гаснущим звездам / Кла-

няюсь свету луны / Но внутри у меня никому не слышный звук / Подни-

мающийся из глубины // Я родился на севере / Чтобы дольше оставался цел <...> Я родился со стертой памятью / Моя родина где-то вдали /

Япомню, как учился ходить, / Чтобы не слишком касаться земли» [3].

Важно отметить, что, характеризуя своего отца, герой новеллы Т. Манна говорит о нем одновременно как о задумчивом человеке, «склонном к созерцательности и грусти» и человеке рассудительном и «основательном»: созерцательность и рассудительность (прагматизм) здесь не противоречат друг другу, но гармонично уживаются в одной сущности.

'СОЗЕРЦАТЕЛЬНОСТЬ' и 'ПЕЧАЛЬ' как семантические составляющие образа «северный человек» скрыто и эксплицитно обнаруживают себя в поэзии А. А. Блока, Н. П. Сидоровой и других поэтов разных литературных течений. Образ внешне бездеятельного созерцателя появляется в стихотво-

рении А. А. Блока «Внемля зову жизни смутной» (Чуть слежу, склонив колени, / Взором кроток, сердцем тих, / Уплывающие тени / Суетливых дел мирских / Средь видений, сновидений, / Голосов миров иных» [1]) и песне БГ «Альтернатива»: И нелепо делать вид, что я стою у руля, / Когда вокруг столько кармы — и инь, и янь; / И в самом деле, пусть все течет, как течет; / Ну а я слегка пьян» [5].

Семантическая связь 'ХОЛОД – ПЕЧАЛЬ – СТРАДАНИЕ' возникает, например, в стихотворении Н. П. Сидоровой «Под пенье птиц»: «Под пенье птиц весна вернулась вновь, / Даруя всем и радость и любовь. / Холодный снег растаял без следа - / Моя печаль не тает никогда» [8].

Появление указанных характеристик можно объяснить тем, что суровая и неяркая северная природа вызывает отчужденность от материального мира, духовный аскетизм, который отражается в образах северного искусства (но это только гипотеза). Для южного искусства, напротив, более характерна теплота и яркость красок, чувственность, обращенность к миру материального, природного. Эти мысли проскальзывают где-то на заднем плане и в упомянутой новелле Т. Манна, в таких строках: «Он жил в боль-

ших городах, чаще на юге, так как полагал, что под южным солнцем пышнее взойдет его искусство» [7, с. 82]. Южное искусство кажется бо-

лее жизнеутверждающим, конкретно-изобразительным, образным и живописным, поскольку оно воспевает красоту внешнего мира, тогда как аскетичное северное склонно к прозаичности, строгости и отвлеченности, для него характерна обращенность не во внешний, материальный мир, а вглубь души, немногословие и внешняя пассивность при внутренней, постоянной деятельности духа. То же можно сказать и об архетипическом образе северного человеке.

Как выяснилось, на основании анализа нескольких художественных текстов и вычленения основных семантических составляющих образа северного человека, стереотипно-архетипическое представление о нем можно выразить следующими словами: «сумрачный», «замкнутый», «молчаливый», «задумчивый», «бесстрастный». Все семантические составляющие образа «северный человек» лучше рассматривать в определенной системе архетипических координат-оппозиций типа: 'ОТКРЫТОСТЬ – ЗАКРЫТОСТЬ', 'ТЕПЛО – ХОЛОД', 'СВЕТ – ТЬМА' и т. д. – в таком случае становится возможным выявление не только вербализованных (актуальных), но и скрытых потенциальных смыслов, которые могут проявляться в одних текстах и оставаться невербализованными в других.

Литература

1.Блок А. А. Собрание сочинений [Электронный ресурс]. URL: http://az.lib.ru/b/blok_a_a/ (дата обращения: 01.09.2015).

2.Гребенщиков Б. (Аквариум). Огонь Вавилона [Электронный ресурс]. URL: http://www.aquarium.ru/discography/archangelsk.html#@07 (дата обращения: 01.09. 2015).

3.Гребенщиков Б. (Аквариум). Я не могу оторвать глаз от тебя [Электронный ресурс]. URL: http://www.aquarium.ru/discography/zoom_zoom_zoom.html#@10 (дата обращения: 01.09.2015).

4.Гребенщиков Б. Болота Невы [Электронный ресурс]. URL: http://www. aquarium.ru/discography/lilit268.html#@952 (дата обращения: 01.09.2015).

5.Гребенщиков Б. Альтернатива. [Электронный ресурс]. URL: http://www.aquarium.ru/discography/radio_afri214.html#@b3 (дата обращения: 01.09.2015).

6.Лермонтов М. Ю. Листок. [Электронный ресурс]. URL: http:// rupoem.ru/lermontov/dubovyj-listok-otorvalsya.aspx (дата обращения: 02.09.2015).

7.Манн Т. Новеллы. Лотта в Веймаре. М., «Правда», 1986.

8.Сидорова Н. П. Стихи (Поэтесса Наталья Сидорова «Пространство, полное любви...») [Электронный ресурс]. URL: http://poetessa-sidorova.ru/ (дата обращения: 01.09.2015).

9.Яшин А. Я. Живая вода. Стихотворения / сост., вступ. ст. Н. А. Яшиной. – М.: Русская книга, 2003.

Д.В. Минец, К.А. Елистратова

Череповец

ТОПОНИМИЧЕСКАЯ ЛЕКСИКА В СОВРЕМЕННОЙ ЖЕНСКОЙ ПОЭЗИИ:

РЕГИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ

Врегиональной картине мира можно выделить различные компоненты: а) имеющие ярко выраженную региональную специфику, то есть фиксирующие информацию, уникальную для того или иного региона; б) представляющие собой элементы «провинциального» мировосприятия и не являющиеся специфичными для отдельно взятого региона.

Цель настоящей статьи – реконструкция относительно стабильных элементов локальной картины мира, отмеченных выраженной региональной спецификой в поэтических текстах современных вологодских авторов.

Выявление значимой для поэтического сознания информации о Вологодском крае представляется важной задачей в изучении региональной

картины мира. Художественное осмысление региона выступает в этом случае как один из источников определения актуальных сведений о крае 1,

с. 124 .

Вданной статье анализу подвергаются поэтические тексты известных современных вологодских поэтов Наты Сучковой, Леты Югай, Марии Суворовой.

Ната Сучкова (род. 12 марта 1976 года, Вологда) – российская поэтесса, член Союза российских писателей с 1998 года – родилась и живёт в Вологде, окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Ната Сучкова является автором книг «Лирический герой» (2010, по итогам года сборник был удостоен Малой премии «Московский счёт» как лучшая дебютная книга), «Деревенская проза» (2011, книга удостоена Специальной премии

«Московский счет» 2011 года, а также специальной премии Международного симпозиума «Волошинский сентябрь 2012»), ее стихи публиковались

вжурналах «Новый мир», «Знамя», «Арион», «Октябрь», альманахах «Вавилон», «Илья», «Алконостъ» и т.д.

Достаточно часты в текстах Сучковой топонимы (названия географических пунктов – городов, деревень, сел) и гидронимы Вологодской области, а также урбанонимы в описаниях непосредственно областной столицы. Лексемы данных семантических групп отражают объективные сведения о крае. Вместе с тем «проникновение» их в поэтические тексты свидетельствует о значимости объектов, названных этими словами, для автора: «Вон огородик соседа: / пасека, пара овец, / в карте зелёной читается бледно / надпись "Череповец"»; «Неспешная речка Тошня – деликатный отжим, а бабы бельё полощут – поди сдержи!» ; «…у тебя в далёкой андоме, сказочной вытегре в замке о семи окнах, едущем на дровах, голубые половики, за сто лет повытертые, и на гвозде чёрного тетерева убитая голова»; «По улице Гагарина с продлёнок на улицу Гончарную, где праздник, сто-

ит октябрь, стоит, как дошколёнок, а я бегу, бегу, как второклассник…»

3 . Подобные топонимы употребляются только в прямом значении и используются для описания ситуаций, являющихся значимыми не только для автора, но и многих жителей региона.

Впоэтических описаниях Сучковой нашли отражение и специфические региональные промышленные реалии. Область является одним из крупных производителей молока, на ее территории расположены старейшие молочные предприятия (ср.: ОАО «Сухонский молочный комбинат»). Эти факты получили поэтическое переосмысление, составив важные поэтические детали текстов: «…две молочницы стоят, икрами белеют, и

клубится молоко в тучных облаках»; «Чуть дребезжа на ухабах и кочках,

всинее небо влетает легко зиловский белый звенящий бидончик с синими буковками "МОЛОКО"»; «…эта девочка сделана из сгущённого мо-

лока, до чего она белая! С этикеткой джинсовой Сухонского МК, с голу-

бою заплаткою, эта девочка сделана из сгущённого молока – до того она сладкая» 3 . Последний пример – яркая поэтическая отсылка к региональным брендам: сгущенное молоко – известный продукт сокольской промышленности. Указанный региональный оним со всей очевидностью может быть отнесен к единицам, отражающим общие, фоновые знания, объединяющие представителей региона (прецедентный региональный оним). Употребление подобных единиц, метонимически отсылающих к образу вологодской земли, частотно и выступает в качестве продуктивного приема репрезентации регионального сознания автора.

Внекоторых случаях субститутом Вологодского края выступает имя

собственное, например – теоним. В стихотворении «Идёт Никола Зимний - / В сугробах тают плечи…» 3 речь идет о празднике святого Николая Угодника. Церковь Святого Николая Чудотворца во Владычной слободе – один из старейших сохранившихся храмов города Вологды. Праздник святого Николая Угодника по традиции отмечают два дня: первый – 19 декаб-