person

личествуют операциональные ценности, которые носят менее устойчивый характер и подвержены изменениям в зависимости от обстоятельств. Наличие этого второго пласта позволяет культуре выполнять функцию «практической адаптации». Таким образом, в культуре сохраняется баланс собственного культурного и цивилизационного. Превалирование в системе культуры только культурного, в виде неизменных ценностей, превращает ее в мертвый памятник, а превалирование цивилизационных компонентов лишает ее ценностной опоры.

Описанная структура культуры реализовывалась в рамках особого типа межкультурной коммуникации. Мы, вслед за Ю. М. Лотманом, будем обозначать такой тип культуры как локальный, подчеркивая именно коммуникативный фактор. Локальность культуры определялась тем, что была основана на этнических и религиозных традициях и ценностях, что всегда придавало ей национальный характер. С позиции ее представителя (своеобразного внутреннего наблюдателя) она представляла собой практически застывшую систему. Изменения, происходившие в ней, обнаружить было почти невозможно, так как они выходили далеко за рамки индивидуальной жизни. Оценить изменения можно было лишь «извне» и по прошествии длительного временного интервала. Локальная культура была основана на длительной адаптации новообразований, претендующих на статус культурных ценностей, что также обеспечивало ее стабильность.

В основе этого адаптивного механизма лежало структурное распадение культуры на два больших компонента. На это в свое время обратил внимание М. М. Бахтин, анализируя так называемую «смеховую культуру» периода Средневековья и Ренессанса. «Низовая» часть культуры вбирала в себя стереотипы, традиции и нормы жизни, характерные для большинства людей в их повседневной жизни. В силу своей открытости, она в большей степени была подвержена изменениям.

Одновременно культура вырабатывает продукты, которые далеко отстоят от стандартных жизненных стереотипов

Раздел I • Медиа в пространстве информационнокоммуникационных технологий

42и представлений, удалены от реальности, представляя собой особый идеальный культурный пласт. Эта верхняя, рафинированная часть культуры постепенно оформляется в истории человеческой цивилизации как Культура «с большой буквы». Она принципиально удалена от повседневности, даже от конкретной личности. Она требует определенной подготовки при ее восприятии, определенной формы организации пространства для репродукции своих образцов. Аудитория, связанная с «верхней» культурой, – элитарна, ограничена и аристократична. Ценности «верхней» Культуры, именно за счет того, что они приняли рафинированную форму, как бы охраняют себя от влияний извне. Эта идеализированная часть культуры стабильна, настороженно относится ко всяким изменениям и обеспечивает некий базис общечеловеческой культуры. В ней вырабатываются механизмы блокирования проникновения продуктов «низшей» культуры4. Таким образом, культура представляла собой образование, содержащее в себе противоречивые стороны, в виде наличия массового и элитарного векторов, находящихся в относительном единстве.

Оппозиция «верхней» и «низовой» культуры является культурной оппозицией, порождая, в свою очередь, целый ряд дихотомических особенностей, которые всегда в ней присутствуют и которые подвергаются разрушению в настоящее время.

Это, например, дихотомия «прикровенность-откровен- ность» (Г. С. Кнабе). Все, что относится к «высокой» культуре, постулируется областью необходимого для истинно культурного человека, а элементы обычной жизни считаются лежащими вне культуры, иногда даже недостойными. Это периферия, изнанка бытия, которую надо скрыть, прикрыть. Поэтому высокая культура всегда была культурой прикрытого, сокрытого от всех, не позволяющего обсуждать некоторые компоненты человеческого бытия, и особенно быта. Это доходило до аб-

4 Эту функцию часто выполняет язык другой культуры, который принимается в качестве специального языка избранных. Так было с латынью, так было в русской культуре с французским языком.

фиксировав внутрикультурную оппозицию между обыденностью, бытом, простотой поведения, отраженного в языке нормального человека, и семантическим его инвариантом, якобы отражающим существование человека в «высокой» культуре5.

Замкнутость и самодостаточность локальной культуры проявляется в ее противопоставлении (иногда достаточно жестком) иным культурам. Каждая из культур вырабатывала в себе мощнейший каркас, некий «иммунитет» к другой культуре, не пропускающий чуждых элементов и влияний. Поэтому одной из центральных культурных оппозиций системы локальных культур была оппозиция «свой-чужой», в которой свое (внутрикультурное) рассматривалось как истинное, а чужое – как отрицание моего, а значит, враждебное (ложное). Поэтому в целом тезис о единой общечеловеческой культуре как целостной системе – весьма сильная метафора.

Важнейшим признаком классической культуры являлся принцип завершенности. Культурное творчество было направлено на создание завершенных объектов, которые отражали установку на возможность постижения Бытия, Мира и Человека, будь то произведения музыки, архитектуры или философии. Литературный текст выступал как некий эталон текста вообще, некий завершенный смысл, которому противостоят тексты «низовой» культуры, напротив, часто оборванные, неструктурированные, несообразные, странные, неприличные и т. д.

Поскольку системообразующим элементом культуры является язык, ее можно интерпретировать как семиотическую систему, а классическую культуру – как семиотическую систему относительно замкнутую. Соответственно, общение между

5 «Дамы города N были то, что называют презентабельны. Никогда не говорили они: “я высморкалась”, “я вспотела”, “я плюнула”, а говорили: “я облегчила себе нос”, “я обошлась посредством платка”. Ни в коем случае нельзя было сказать: “этот стакан или эта тарелка воняет”. И даже нельзя было сказать ничего такого, что подало бы намек на это, а говорили вместо того: “этот стакан нехорошо ведет себя...”». (Гоголь Н. Повести. Пьесы. Мертвые души. – М.: Худ. лит., 1975. – С. 439.)

Раздел I • Медиа в пространстве информационнокоммуникационных технологий

44культурами осуществлялось в ситуации, когда другая культура представляла собой закодированную реальным языком систему, коды которой необходимо расшифровывать6. Иначе говоря, если бы нам все было понятно в другой культуре, она не была бы для нас другой, а была бы тождественна нашей, а значит,

вопределенном смысле узнаваемой и неинтересной. Поэтому познание другой локальной культуры требовало усилий и осуществлялось путем погружения индивида во всю систему данной культуры, в том числе в обыденную культуру. Нельзя познать другую культуру лишь по книжным текстам, при самом совершенном знании языка, – в нее надо погрузиться.

Сэтой позиции диалог культур реализовывался внутри особого коммуникационного пространства, который Ю. М. Лотман очень удачно обозначил как семиосферу, в которую включается не только сумма языков, но и социокультурное поле их функционирования7. В рамках такой семиосферы область пересечения (тождества) была относительно невелика, а область непересекаемого – огромна. Пересекались лишь наименьшие по объему смысловые части культур, а остальные требовали культурной интерпретации, перевода. Необходимость понимания вела к тенденции расширения области пересекаемого, но наибольшую смысловую ценность имела именно сфера непересекаемого. Ю. М. Лотман вводит для обозначения данной ситуации понятие напряжения, то есть силового сопротивления между двумя культурами как семиотическими системами. Область тождества выступает предпосылкой для проникновения в область нетождественного, неизвестного для проникающей культуры, а потому нетривиального и интересного. Здесь особая роль принадлежит философии, ибо понимание культуры через диалог культур не может быть подменено филологическими, лингвистическими, социологическими, историческими и иными положительными научными знаниями. Философия стоит в центре того,

6 Лотман Ю. М. Культура и взрыв. – М.: Гнозис, 1992. – С. 13.

7 Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. – М.: Языки русской культуры, 1996. – С. 194.

этом смысле она действительно выражает не только смысл культуры той или иной эпохи, но и смысл Культуры в целом.

В современном мире происходит разрушение локального характера культуры через трансформацию самого характера общения между ними. Семиосфера, как некое коммуникационное образование, созданное для обеспечения диалога, трансформируется в инфосферу, некое медиапространство, в которое погружаются все культуры, вынужденные работать по законам этого нового образования. Коммуникация из средства превращается в цель и состояние. Инфосфера – это не просто совокупность информационных средств, а именно реальность, в какой-то мере уже не зависящая от человека, но, напротив, делающая его и мир зависящим от нее.

Позволим себе сказать, что аналогичных процессов в истории человеческого общества не существовало. Система культуры достаточно гармонично впитывала любые новые образования, которые постепенно адаптировались к ней. Сегодня все как бы меняется местами, и мы наблюдаем скорее процесс необходимой адаптации всей системы культуры к становящемуся глобальным информационному пространству. Активность информационных процессов столь высока, что изменяет традиционную систему культурной коммуникации. Коммуникация превратилась в самостоятельную силу. Она в буквальном смысле вынуждает вести диалог между культурами по своим законам и правилам. Культуры погружаются в иную внешнюю среду, которая создает предпосылки для замыкания их в среде единого глобального коммуникационного пространства8.

Семиосфера подразумевала различие между культурами именно как условие общения, современное коммуникационное пространство, напротив, конструирует правила и способы

8 По мнению А. С. Панарина, единое информационное пространство «облегчает вымывание из информационного поля образцов национальной культуры, заменяемых эрзацами “вестерна”» (Панарин А. С. Указ. соч. – С. 619).

Раздел I • Медиа в пространстве информационнокоммуникационных технологий

46общения, вынуждая культуры говорить на этом языке. Проиллюстрировать это можно на следующих примерах.

Вмире все четче прослеживаются интегративные языковые тенденции. Один из результатов этого – подчинение всех языков тому, который в наибольшей степени способен себя распространить в силу политических, научно-технических

идругих условий. Мир уже начинает говорить на языке тех стран, которые господствуют в нем.

Расширяется «псевдокультурное» поле общения, диалог в котором осуществляется по принципу познания наиболее доступных, совпадающих или почти совпадающих смысловых структур. А это, как мы отмечали выше, является наименее содержательной, наименее «культурной частью культуры». В этом коммуникационном поле господствуют общие стереотипы, общие оценки, общие параметры требуемого поведения, общедоступные, то есть наиболее простые компоненты культуры. Безусловно, это удобно, но может лишить диалог между культурами всякого смысла. Мы можем понять любого человека в любой точке Земли, но на уровне совпадения или даже тождественности смыслов. Это общение ради общения, общение без насыщения смыслами. Гипотетично, в будущем – это общение со своим зеркальным отображением, причем по заданным стереотипам коммуникации. Царство мертвой тождественности при огромной внешней активности.

Происходит резкое увеличение образований, претендующих на статус культурных. Старая система ценностей подвергается мощнейшему давлению и разрушению, а временны„е рамки адаптации не позволяют новым символам и знакам адаптироваться к традиционной смысловой (связанной с текстом) системе ценностей. Разрушаются системы ценностей и традиций, которые господствовали веками, новые ценности настолько расходятся с традиционными, что их культурообразующий смысл остается не всегда ясным. Положение усугубляется тем, что мыслители, которые дают оценку сегодняшней ситуации в культуре, часто являются носителями традиционных систем ценностей. Это порождает пессимистические настроения. Возрастает

ния, но это количество лишается той утонченности и глубины, той степени подготовки, которые требовались ранее9.

Таким образом, нарушается пропорция между «высокой» и «низовой» культурой. Последняя становится массовой не только по количеству вовлеченных в нее субъектов, но и по упрощенному качеству потребляемого продукта. В результате доминирующим фактором оказывается не смысл или качество продукта творчества, а система его распространения (тиражирования). В этом смысле массовая культура – это типично «низовая» культура, но значительно усиленная новейшими средствами аудиовизуального репродуцирования.

Постмодернизм и поп-культура

Глобальное коммуникационное пространство, характеризующее современную стадию развития общества, породило поп-культуру, которая проявляется и в современной философии. Это отмечается многими авторами, которые находят, например, родство между постмодернизмом и поп-культурой. Например, пишет Ю. Чернявичуте: «Постмодернизм подчеркивает стиль и наружность. Это очевидно в поп-культуре, где внешность и стиль, игривость и шутливость заслоняют содержание. Виртуальная реальность компьютерной графики предоставляет возможность людям испытать разные формы реальности – происходит симуляция реальной жизни. Стиль становится важнее содержания, поэтому все труднее устано-

9 Г. С. Кнабе приводит такой пример: «Первый концерт П. И. Чайковского в США в апреле 1891 г. происходил в Карнегихолл в Нью-Йорке, где его слушали находившиеся в зале немногим более двух тысяч человек; первое в США выступление рокгруппы “Битлз”, происходившее в том же зале в феврале 1964 г., смотрели и слушали, благодаря телевидению, 73 миллиона. В последнее время известны концерты, которые по спутниковой связи становятся доступны почти двум миллиардам – половине населения Земли» (Кнабе Г. С. Диалектика повседневности // Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. – М., 1993. – С. 33.).

Раздел I • Медиа в пространстве информационнокоммуникационных технологий

48вить смысловую разницу между искусством и поп-культурой»10. Постмодернизм выступает как некий конгломерат философских воззрений, литературных опытов, фиксаций современных социальных переживаний. «Под вывеской постмодернизма можно не только ставить спектакли и писать стихи, но и печь блины, носить экстравагантные костюмы, заниматься любовью и ссориться, а также зачислять себе в предшественники любых понравившихся авторов из пантеона мировой культуры»11.

Но дело даже не в совпадениях, которые всегда можно отыскать даже в совершенно различных явлениях. Дело в том, что для классической культуры важнейшим признаком выступала завершенность произведений, создаваемых авторами, будь то литература, музыка или философия. В философии результатом такого завершения выступал текст, который в некоторых случаях мог носить сакральный характер и не подлежал интерпретации, а в других, напротив, выступал в качестве смыслового материала для развития новых идей. Не случайно поэтому, что основной удар по классической философии сопрягается с критикой завершенности текста и самого права автора претендовать на эту завершенность. Таким образом, постмодернизм скорее не философское направление в строгом смысле этого слова, а некоторое умонастроение, некоторая стилистика интеллектуального мышления. Философия как самовыражение эпохи явила себя в этом умонастроении, действительно отразив процессы, происходящие в культуре. Несколько интерпретируя фразу А. Ф. Грязнова12, отметим, что

10Чернявичуте Ю. От высокой культуры к поп-культуре: производство и потребление культуры. URL: http://www.auditorium.ru/

11Вайнштейн О. Б. Постмодернизм: история или язык? / Постмодернизм и культура: материалы «круглого стола» // Вопросы философии. – 1993. – № 3. – С. 3–7.

12Отвечая на вопрос журналистов об определении постмодернизма, А. Ф. Грязнов сказал: «В этом вопросе мне близка идея Дильтея о том, что за всеми сменами философских мод и парадигм стоят такие простые и, казалось бы, мимолетные вещи, как настроения. И в основе постмодернизма лежат определенные умонастроения, которые специфическим образом рационализируются и

направлений, мы еще должны очистить его от моды, увлечений, популярности и раскрученности. Тогда перед нами предстанет, возможно, философская концепция, определенным образом концептуализированная и рационализированная. Но это произойдет, как происходит и с другими новообразованиями в культуре, не в полном виде и не сразу. Кстати, Ж.-Ф. Лиотар, который в 1979 г. ввел, по мнению специалистов, сам термин «постмодернизм» применительно к философии, очень четко определяет его как понятие именно для обозначения состояния культуры современного общества, которое отражает трансформацию отношения к «правилам игры», установленным в литературе и искусстве XIX в., для указания на изжитость основных принципов (или метанарративов), на которых базировался Запад.

Центральным стержнем постмодернизма выступает критическое отношение к научному мышлению, а в более широком контексте – к рациональному мышлению в целом. Причем критика эта основана не на методическом показе слабостей рационального подхода к анализу некоторых проблем, а к трактовке рациональности как одной из парадигм, которая была навязана культуре в период господства классической традиции в философии. Не случайно в качестве исходного философского материала у представителей данных направлений выступают прежде всего концепции с критикой классического рационализма и трактовок человеческой культуры как некоего рационально объяснимого процесса становления человеческого самосознания.

Постмодернизм выступает против возможности построения универсальной картины мира, которая обозначается им как прикрытие или маска догматизма. Отвергается метафизика с ее принципами объяснения через причинность, закономерность, рационализм в целом как средство данного догматизма. Отсюда вытекает критика самой метафизики, что по-

концептуализируются». (См.: Грязнов А. Ф. Постмодерн взбодрил аналитическую философию // Логос. – 1999. – № 8. – С. 42–47.)

Раздел I • Медиа в пространстве информационнокоммуникационных технологий

50зволяет относить данные концепции к известному «повороту

кязыку», который недоучитывался классической философией с ее установкой на объективность и онтологичность. Отсюда и «родство» с внешне противоположными аналитическими концепциями.

Как отметил А. Ф. Грязнов, если в 1920 гг. на первый план вышел «предметно-объектный уровень исследования языка», то особенность постмодернизма в том, что он осуществляет «рефлексию над самими приемами анализа объектов»13. Фактически язык анализируется не как средство понятийного анализа объектов, а как своеобразное демоническое начало, которое само навязывает структуру объектам и бытию в целом. Это представляется как раз положительным в постмодернизме, так как расширяет понимание языка и действительно вскрывает имеющиеся механизмы его более широкого понимания, чем только как средства выражения мыслей.

Врезультате происходит абсолютизация методов деконструктивного разрушения рациональной метафизики, причем деконструкция сама по себе становится в центр философской рефлексии. Поскольку рационализм в философии был реализован в системе утверждений, которая воспринимается читателем как текст, построенный по определенным законам, то подвергается сомнению сам факт того, что рациональная интерпретация мира выступает как наиболее верная и даже единственная. Предлагается как нечто новое «языковое» прочтение философских проблем, основанное на возможности бесконечного расшатывания прежде всего устоявшихся языковых стереотипов и поиска новых смыслов и значений. Они могут содержаться не только во всей системе текста, как некоторой смысловой целостности, но и в отдельных словах и выражениях.

Однако во всем этом есть положительная сторона. Постмодернизм как реакция на чистую метафизику и абсолютный рационализм заставляет вспомнить, что философия вышла из литературы и поэзии, и корни этой изначальной связи не-

13 Грязнов А. Ф. Указ. соч. – С. 42–47.