Шевцова Л.Ф. Режим Бориса Ельцина (1999)

Сделаем небольшое отступление и вернемся в горбачевский период. Именно тогда начал активно обсуждаться вопрос о возможной последовательности реформ: что должно идти вначале — демо кратизация или рыночная реформа и какова оптимальная полити ческая форма рыночного броска. В 1989 г. в «Литературной газете» была опубликована дискуссия между Андраником Миграняном и Иг орем Клямкиным под заголовком «Нужна ли “железная рука”?», которая вызвала большой резонанс. Авторы обосновывали вывод, что сразу же перепрыгнуть из тоталитаризма в демократию невозможн о, необходим переходный период в виде авторитаризма, и в ходе э того периода нужно будет решить проблемы экономической реформы. «Целью демонтажа (советской системы. — Ë. Ø.) должно быть не развитие демократии, а усиление власти лидера-реформатор а. Демократизация... вовсе не способствует реформам. Вот, допустим, реформатор выступает за введение рынка. Можно ли это сдел ать, опираясь на массы? Нет, конечно», — говорил Клямкин 12. Впрочем, он в дальнейшем изменил позицию по поводу неизбежности ав торитаризма после краха коммунизма. Мигранян следующим образ ом описывал ту форму авторитарного режима, которая должна бы ла облегчить реформы: «Авторитарный режим, хотя и концентрир ует власть в одних руках, допускает размежевание и даже поляр изацию сил и интересов. При этом не исключаются определенные эле менты демократии — выборы, парламентская борьба. Правда, все это строго регламентируется» 13.

При Горбачеве режим «жесткой руки» не получился. Но с приходом Ельцина на фланге интеллектуалов вновь возникли наде жды на цивилизованный либеральный авторитаризм. Сторонники эт ого подхода постоянно обращались к истории, доказывая, что че лове- чество именно так и шло к демократии — через рынок и «желез ную руку». Между тем в момент прихода Ельцина к власти уже форм ировался опыт стран Восточной Европы — в первую очередь Венг рии и Польши, где к рынку переходили без авторитарности, через общественное согласие и при одновременном развитии демократических институтов. Но Восточная Европа нас уже не интересовала. Магиче- ское влияние Ельцина было завораживающим, и некоторые инт ел-

лектуалы двинулись за ним, предвкушая прелести просвещенного авторитаризма. Помнится, Леонид Радзиховский пытался док азать, что «нельзя протащить верблюда демократии через игольно е ушко реформ» 14. А Попов выступил даже с программной статьей «Что дальше?», напоминающей ленинское «Что делать?», в которой извес тный

демократ писал: «опыт... западных демократических стран к нашим

условиям не подходит». Имелась в виду суета с парламентом , многопартийностью, свободой прессы. Попов призывал «искать как ой-то особый тип политического устройства». Предлагавшийся им рецепт был довольно прост — «жесткий административный контроль сверху», как в «Греции, Чили, Южной Корее». Правда, Попов добавлял еще кое-что о «коалиции демократов и аппарата»15. Но для октября 1991 г., когда был опубликован план Попова, эта коалиция была уже неактуальной, ибо на властном поле остался только аппарат, а демократы шансов на включение во власть в качестве партнеров уже не имели. Что же касается самого понятия «авторитаризм», то в интерпретации некоторых лидеров российской правящей команды оно теряло прежний смысл. Так, выступая по телевидению, Бурбулис обрисовал авторитарный строй не как режим личной власти, а как режим, при котором все «авторы» (!).

Следующим шагом Ельцина стало создание нового правитель ства. Кабинет Силаева выполнил свою роль переходного механи зма и органа, который довольно быстро осуществил операцию по пе рехватыванию контроля над союзной собственностью. Но было ясно, что Силаев не вытянет экономическую реформу, проведение которой требовало лидерских качеств и иного типа профессионализ ма. Разговоры о новом кабинете возникли сразу после августа, но т олько в октябре было создано его ядро. Возникает вопрос: почему им енно никому не известный Гайдар и его коллеги возглавили «рыночный бросок» России, а не какая-либо другая группа экономистов , кото-

рых в Москве было немало? Выбор Гайдара на роль ведущего реформатора в ответственнейший для России момент объясняется несколькими обстоятельствами. Важнейшим среди них было, конечно, знакомство Гайдара с Бурбулисом, который на том этапе не только был ближайшим соратником Ельцина, но и фактическим мозгом ель цинской команды. Еще одно обстоятельство — это занятая Гайдаром политическая позиция, которая полностью соответствовала о сновной цели Ельцина — добиться независимости России.

Кроме того, Ельцину нужны были энергичные люди, способные рисковать, а не цепляться за стереотипы. При этом он нуждался в соратниках, которые не «засветились» своей работой на Горбачева.

Вот почему ему не подошел, например, Явлинский, хотя его кан дидатура не раз обсуждалась. Не нужны были Ельцину и люди тип а министра экономики в бывшем силаевском правительстве Сабу рова, у которого было существенное «но» — он выступал за идею «единого экономического пространства» и против ликвидации Союза . Очевид-

но, Ельцин рассматривал и другие кандидатуры, в частности Полто-

ранина, которому он также предлагал стать премьером и кот орый даже набросал план своего кабинета.

У Гайдара, кроме готовности осуществлять самостоятельный экономический курс России, были и другие преимущества: работ ающая команда, хорошие связи с Западом. Был еще один фактор: на Ел ьцина магическое действие оказала сама фамилия Гайдара, внука известного писателя. Он писал впоследствии: «Гайдар произвел на меня впечатление прежде всего своей уверенностью... Это был независимый человек с чувством собственной правоты... Гайдар имел дар говорить просто» 16. Правда, какое-то время спустя Ельцин написал уже другое: «Я никогда не верил, что Егор Гайдар был тем врачом, который вылечит нашу экономику, но я надеялся, что он по крайней мере не угробит ее» 17. Любопытное признание. Но оно было сделано много позже.

Судя по всему, Ельцин колебался. Уже получив согласие Гайдара, он вновь сделал шаг в сторону Явлинского. В начале ноября р аспространилась информация, что Явлинский со своей группой воз вращается в правительство, а Гайдар станет лишь экономическим советником президента. Но Явлинский, очевидно, понимал, что прав и- тельство Ельцина — это полный отказ от попыток сохранить экономическое пространство, а следовательно, и Союз. А так резко менять свою позицию Явлинский не хотел и отказался от роли перво го российского реформатора. Только после этого 6 ноября Ельцин подписал указ, в котором назначил Бурбулиса первым вице-премьером, Гай-

дара — вице-премьером, министром экономии и финансов, Алек сандра Шохина — министром труда и социальной защиты. Сам Ельцин стал формальным главой кабинета и прикрыл малоизвестных реформаторов своим авторитетом. Окончательное оформление ком анды реформаторов продолжалось еще полтора месяца.

Ельцин остался доволен новым кабинетом. «В своем правительстве я уверен, — говорил он в ноябре. — Это единая команда, умны е и достаточно молодые ребята. Главное, они готовили программу вместе и сейчас рвутся ее реализовывать. Не будет и разброда, как в правительстве Силаева» 18. В то же время президент не верил, что новое правительство продержится долго, о чем свидетельствует с ледующее

его замечание: «В период реформ правительство меняется дв а-три раза за два года» 19. Возможно, президент просто хотел успокоить публику, которой новые лица в правительстве не внушали уверенности.

В целом же решение Ельцина создать правительство радикал ьных

либералов, причем из не имевших практического опыта людей

(«младших научных сотрудников», как их язвительно окрестили в Москве), более того, прикрыть новый кабинет своим авторите том, говорило о многом. Этот шаг свидетельствовал об искренней в тот момент решимости совершить прорыв и во имя этого пожертво вать даже своим имиджем. Как известно, повышение цен популярно сти еще никому не прибавляло. Действия Ельцина говорили о безоглядности его решения и одновременно о доверчивости. Ведь президент не разбирался в сложностях макроэкономической стабилиз ации и поверил на слово своим молодым соратникам, надеясь на то, ч то они знали, что собираются делать.

Положение в экономике между тем становилось все тяжелее. К концу ноября в распоряжении государства оставался примерно двухмесячный запас зерна. Резервы были на исходе. Продолжалос ь катастрофическое сокращение золотого запаса и валютных резе рвов. В большинстве городов продукты отпускали по талонам, но и их нельзя было обеспечить полностью. Отпуск хлеба был ограничен. Все основные товары потребления моментально исчезали с прилавков. В конце октября ликвидные валютные ресурсы оказались пол ностью исчерпаны. Перед реформаторами встал вопрос: говорить ли правду об истинном состоянии вещей? «Вообще, невозможность ск азать всю правду людям о положении страны, о том, что делаешь, — это, к сожалению, приходит вместе с реальной властью, — писал Гайдар. — Именно здесь хорошо понимаешь точность кантовского прин ципа: “Все, что ты говоришь, должно быть правдой, но отсюда не следует,

что надо говорить всю правду”» 20. Словом, ведущий реформатор решил не обнародовать реальную картину происходящего, видимо, опасаясь вызвать панику. Но скоро именно сокрытие реформаторами правды сослужило им плохую службу — они стали мишенью атак даже со стороны демократов.

Реформаторы только начинали свою деятельность, а из среды экономистов уже стали поступать предупреждающие сигналы. Примером может служить статья Семена Кордонского «Планиров ание катастрофы: третья волна реформаторов добьет Россию» 21. Не без едкости он писал о команде Гайдара следующее: «Кандидаты наук представляют последний резерв марксистской мысли с хара ктерным

для нее представлением о беспредельной пластичности соц иальной революции и о доминировании экономики над политикой и культурой». Еще один комментарий к российским реформам сделал у же в марте 1992 г. Владимир Гельман. «Судя по многим признакам, в основу идеологии правительства реформ были положены предста вления

о предстоящей реформе как о некоем относительно непродол житель-

ном во времени периоде проведения чисто экономических ме роприятий, — писал он. — Такой подход... являлся заведомо огрубленным, оставляющим вне поля зрения ряд важнейших социальных факторов, в первую очередь ситуативные и долгосрочные эконом иче- ские интересы различных групп общества и их соотношение.. . Эти воззрения страдают определенным догматизмом... Иначе гово ря, собственно экономические результаты (бездефицитный бюджет, разгосударствление) становятся для правительства не только самоценными, но и самодостаточными. Отсюда происходит как сле пое заимствование формально монетаристских приемов... так и н амеренное игнорирование изменений характера общественных отн ошений, происходящих в результате предпринимаемых правительством действий. Таким образом, провозгласив лозунг “Капитализм или смерть!”, власть приступила к созданию рыночных механизмо в по совсем иному принципу — “Цель оправдывает средства”» 22.

Недовольство Гайдаром и его политикой начали проявлять и лидеры формировавшейся московской группировки. «Гайдар был приглашен уже к готовому операционному столу, на который Россию положили без него, — писал Попов. — Гайдар с удовольствием взялся за скальпель. Его интересовала операция, а не то, страдает ли б ольной» 23. Вскоре вслед за Поповым эту же аргументацию стал использовать и Лужков, у которого создались сложные отношения с молодыми реформаторами.

Попов обвинял Гайдара по следующим основным пунктам: прода-

жа обанкротившихся предприятий номенклатурно-предприни мательскому слою, отбор «хозяев» новой собственности в своем кругу, отсутствие мер по социальной защите населения 24. Почему Ельцин поддержал эту модель реформирования? Попов отвечал так: « Или надо было отстранять номенклатуру от власти — или идти на модель, отвечающую ее интересам. Первое требовало революции, чист ки, крови и было неприемлемо. Оставалось второе. Модель Гайдара на первом этапе полностью отвечала интересам номенклатуры , а на втором — частично» 25. Однако критика команды Гайдара со стороны парламента скорее свидетельствует, что политика правительства даже вначале не устраивала немалую часть бывшей номенкла туры.

Особую озабоченность на этом этапе, и не только среди экономистов, вызвал тот факт, что никто не видел концепции экономической реформы и ее расчетов. Гласности был предан только короткий проспект, составленный Гайдаром для Международного валютного фонда. Но это было уже позднБе. План реформы не обсуждался даже в

экспертных кругах, все держалось в строжайшей тайне. Не бы ли рас-

смотрены альтернативные варианты реформы, что, кстати, делалось

âгорбачевские времена. Впрочем, многие подозревали, что « правительство реформ» вполне осознанно не разрабатывает прог рамму —

âэтом случае гораздо легче маневрировать, менять цели и п риоритеты, и нет нужды нести ответственность за провалы, коль ск оро не было официально декларированной иерархии задач.

Как с горечью вспоминали академики Станислав Шаталин, Оле г Богомолов, Николай Петраков, Павел Бунич, гайдаровцы прос то убегали от них, завидев на каком-нибудь приеме, лишь бы не слышать их возражений и критики. Вряд ли это способствовало улучш ению плана реформы, который, как впоследствии выяснилось, суще ствовал лишь в форме расплывчатого пакета идей. Понятно, что со бытия торопили гайдаровцев и у них не было времени на длител ьные обсуждения. Скорее всего, у них не было и желания ввязывать ся в дискуссии. Самоизоляция вначале дала им возможность избе жать чрезмерного давления групповых интересов и позволила де йствовать бескомпромиссно. Но она же помешала им своевременно ощутить размеры социальной цены их действий и явилась одной из при- чин возникновения массовой оппозиции правительству.

Простые люди восприняли «шоковую терапию» с пониманием и терпением. Цены были подняты 2 января 1992 г. Западные журналисты уже ринулись на улицы снимать разъяренные толпы москвичей.

Но взрыва не произошло. Правда, по мере того как цены продол жали взмывать ввысь, терпение уступало место недовольству. Цены

подпрыгнули в январе — феврале выше, чем предсказывал Гайдар, обещавший двукратное повышение. На самом деле произошел ска- чок в 10—12 раз. Более резким стал спад производства, который т оже превзошел все ожидания. Самым серьезным было то, что спад к оснулся жизненно необходимых товаров. Подводя итоги первым неделям либерализации, эксперты делали выводы: «Эффект пока незаметен. Меры, направленные на стабилизацию рубля, привели к тому, что рубль превратился в нечто совершенно анекдотическое ... Определяющим обстоятельством становится кризис наличности, который

âусловиях раскручивания гиперинфляции грозит стать хро ниче- ским» 26.

Положение осложнялось и тем, что Россия в этот момент так и не решила для себя вопрос: вводить собственную валюту (как за думывалось вначале) или все же добиваться единого экономическо го пространства. Борьба с бюджетным дефицитом становилась бесс мысленной при дефицитности остальных бюджетов, при сохранен ии

открытых границ и общем эмиссионном банке. В этой ситуаци и мне-

ния о возможности успешных реформ в России разделились. « Без единого экономического пространства ничего не выйдет», — продолжали твердить Явлинский, Шаталин и их сторонники. «Экономиче- ская реформа в России возможна, если СНГ перестанет сущес твовать», — утверждали «изоляционисты».

Война всех против всех

Начало 1992 г. — время дальнейшего ускорения событий. Что было знаменательным для первых месяцев нового года? Во-первых, раскол в ельцинском окружении и провозглашение войны между фрондирующими группами. Во-вторых, появление первых признаков открытого недовольства президентом в обществе и формирова ние антиельцинской оппозиции. В-третьих, раскол внутри демократ ического движения. В-четвертых, зарождение напряженности между ветвями власти.

Ожесточилась подспудно протекавшая борьба между группировками, лидерами которых были Бурбулис и Петров, а центрами п ротивостояния — Госсовет и администрация президента. Это был прежде всего конфликт личностей, каждая из которых претендов ала на монопольное право влиять на президента. Но одновременно это было столкновение противоположных идейных установок — л ибе- рально-радикальной, с одной стороны, и неоконсервативной — с другой. Постепенно в конфликт втянулось практически все окру жение

Ельцина. Он получил отражение в прессе.

Президент же избрал отстраненную позицию арбитра, внимая и тем, и другим, не желая открыто взять чью-то сторону. Впрочем, в тот период Ельцин, как правило, больше прислушивался к Бур булису, который зарекомендовал себя в окружении президента как основной специалист по аппаратным комбинациям. Именно Бурбули с вплоть до весны 1992 г. оставался человеком номер два в российской правящей группировке. В дальнейшем пути президента и его «серого кардинала» разошлись. Ельцин начал отодвигать Бурбули са — вна- чале, казалось, под давлением оппозиции, не терпевшей госсекретаря, но затем стало ясно, что у президента нашлись собственн ые по-

воды для недовольства. Вскоре он высказал в адрес Бурбулиса много обидных слов: «В госсекретаре проснулось ущемленное само любие, человек перестал адекватно реагировать на ситуацию» 27. Почему у Ельцина вдруг появились столь резкая аллергия на ближайш его соратника, который был его тенью в труднейшие дни? Думается, он не

смог простить Бурбулису попытку выделиться и предстать п еред об-

ществом в виде главного стратега — это была уже игра на поле президента. Ельцин предпочитал иметь возле себя людей послушны х и без особых амбиций. Кроме того, Ельцин, как вскоре обнаружилос ь, видимо, уставал от постоянного общения с одними и теми же соратниками. Может быть, ему было неприятно видеть возле себя лю дей, которые много знали, помнили или просто слишком приблизил ись к нему, перейдя невидимую границу в общении. Не исключено, что, меняя соратников, Ельцин вычеркивал из памяти периоды жиз ни, которые не очень хотелось вспоминать. Впрочем, возможно, я усложняю причины кадровых передвижений по орбитам вокруг Е льцина, а все было намного проще и прагматичнее.

В свою очередь, Бурбулис долго воздерживался критиковать своего бывшего патрона, все-таки не выдержал. В октябре 1994 г. он заявил: «Надо избавить общество от неопределенности и помочь президенту России достойно завершить свое президентство» 28. В этот период он уже открыто говорил: «власть для президента — эт о наркотик», что не вызывало сомнений в его отношении к бывшему шефу. Но все это в будущем. Пока же связка Ельцин — Бурбулис продолжала управлять страной. Причем какое-то время (в конце 1991 — нач а- ле 1992 г.) именно Бурбулис был тем человеком, который оказывал решающее влияние на политические процессы в России, особе нно в те моменты, когда Ельцин «выпадал» из активной жизни. У Ельцина в дальнейшем было еще несколько фаворитов, среди них Коржаков, Юмашев. Но это люди совсем другого плана, скорее порученцы.

Бурбулис был единственным сподвижником, который пытался — хорошо или плохо, уже другое дело — выстраивать политику, причем на основе вполне определенных идеалов. Те, кто заменил его на посту первого соратника, уже не заботились об идеях и не строили моделей — Ельцин в этом больше не нуждался.

Возникновение оппозиции Бурбулис — Петров не исчерпывал о противоборства в рядах исполнительной власти. Внутри пре зидентской администрации уже возникло свое размежевание: все большую самостоятельность и влияние получил первый помощник пре зидента Виктор Илюшин. Это естественно: тот, кто планирует распорядок дня президента, имеет лучший доступ к его уху. Илюшин на ка-

кое-то время превратился в одного из влиятельных политиче ских актеров, соперничал с новым главой администрации Сергеем Филатовым и начальником президентской охраны Александром Ко ржаковым и даже «пересидел» обоих. Илюшин своим примером подтвердил одну из аксиом фаворитизма: чем человек незаметнее, те м боль-

ше у него шансов усидеть. Но потом и Илюшина смело переменч и-

вое настроение президента. Впрочем, метеоритность полити ческих карьер ельцинских соратников, ставшая средством распред еления ответственности за курс, станет важнейшим фактором выжив ания самого лидера.

Тем временем в начале 1992 г. возник «феномен Руцкого», ставший уникальным явлением в мировой практике: вице-президен т выступает против курса президента и одновременно не желает уходить в отставку. Ветеран войны в Афганистане, боевой летчик и генерал, Александр Руцкой стремительно ворвался в политику в пери од выборов в российский парламент в 1990 г. Он не был близок к группировке Ельцина. И тем не менее Ельцин, перебрав целый ряд кандидатур, после напряженных размышлений именно ему отдал предпоч- тение и предложил идти вдвоем на первые президентские выб оры29. «Руцкой был просто создан для избирательной кампании», — впоследствии говорил Ельцин. Расчет будущего президента и его советников, предложивших игру с Руцким (эта идея принадлежит ельц инским соратникам Людмиле Пихоя и Геннадию Харину), был, очевидно, в том, что как человек военный и патриот он сумеет «взять» голоса консервативной части населения и обеспечит поддерж ку армии кандидатуре Ельцина. Глядя на бравого летчика, можно было ожидать, что перед ним не устоит и женская половина российского электората. Но выбор, сделанный Ельциным, не мог не посеять враж ду между его ближайшим соратником Бурбулисом, который прете ндовал на второй пост в государстве, и новым членом команды, очутив-

шимся в ней неожиданно для себя самого.

Либеральная интеллигенция, невзлюбившая Руцкого сразу, в тот момент недоумевала: почему он? Неужели не нашлось кого-нибудь поинтеллигентнее? Московская «тусовка» не баловала гене рала симпатиями, а у демократов он вызывал просто отторжение. Люди из окружения Ельцина успокаивающе улыбались: «Ну разве вице -пре- зидент — это должность?». И действительно, после выборов Руцкой почувствовал, что это «не должность». Он попал в Кремль. Но в круг, принимавший решения, его не допустили. Более того, когда он пытался пробиться, его активно отталкивали. Руцкой, наконец, осознал, что его взяли «во власть» для декорации. Другой на его месте

удовлетворился бы и этой ролью, но тщеславный летчик пошел в атаку.

Выпады Руцкого на первых порах были направлены против гай - даровцев, но не против президента. И оглядываясь назад, поневоле приходишь к выводу: прояви ближайшие ельцинские советник и по-

больше гибкости, найди они для задиристого генерала какую -либо

нишу, «феномен Руцкого», возможно, не возник бы. «Меня никуда не пускают!», — отчаянно взывал генерал в тот период. Но когда ему не дали никаких серьезных функций, Руцкой начал изливать сво и эмоции публично. Он заявил, что не намерен быть «китайским бол ван- чиком» президента. Появление около Ельцина фрондера сраз у обратило на себя внимание формирующейся оппозиции, которая в нем увидела возможного лидера.

В январе 1992 г. Руцкой пошел во фронтальное наступление и против правительства, и против самого политического курса. О т эмоционального и шумного недовольства он постепенно переходил к осознанной оппозиции. В ответ Ельцин по совету Бурбулиса назна- чил Руцкого «ответственным за сельское хозяйство», в котором тот, естественно, ничего не понимал. Те, кто помнит славную советскую историю, знает, что на эту должность всегда назначали того, от кого хотели избавиться, потому что «вытянуть» советское сельское хозяйство было невозможно. Разумеется, вся Москва хохотала, узнав об этом назначении. Словом, ельцинская команда сама лепила с воего врага.

Малообразованный, тщеславный Руцкой, которого журналист ы нередко сравнивали с гоголевским Ноздревым, явно не тянул на роль политического лидера. Но это было видно вблизи. А на расстоянии для части населения Руцкой становился харизматической ф игурой. Он мог привлекать на свою сторону, он импонировал определенным группам населения, он быстро учился, он сумел создать себе имидж

прямого и честного человека. Вскоре Руцкой вышел по рейти нгу на второе место после Ельцина. Если раньше он был просто смешон, то теперь, по крайней мере для президента, он становился оп асен. Более того, сама его судьба в чем-то повторяла судьбу Ельцина при Горбачеве.

Некоторые наблюдатели считали, что фронда Руцкого была пр ежде всего либо исключительно следствием его неприятия ель цинским «серым кардиналом» Бурбулисом. Вот что писал по этому поводу Олег Попцов, тогдашний руководитель Российского телевидения, наблюдавший события изнутри: «Поведение Руцкого есть следстви е не столько поступков самого Руцкого, скорее всего это череда грубей-

ших ошибок Бурбулиса, который с первых минут поставил на Р уцком крест. Он сам воспринимал Руцкого как бутафорскую фигуру, некий отвлекающий маневр президента... Он мгновенно построил це пкую интригу вокруг Руцкого. С первых шагов он отлучил его от всякого участия в формировании правительства, хотя, согласно поручению

президента, эта работа была возложена на вице-президента и госу-