Путь.в.философию.Антология.2001

Поиск ясности

Это можно сформулировать и так: мы устраняем недоразумения, делая наше выражение более точным: но при этом может показатъ­ ся , будто мы стремимся к особому состоянию, состоянию полной точности; и будто именно в этом состоит подлинная цель нашего ис­

следования.

92 Это находит свое выражение в вопросе о сущности языка, пред­ ложения, мышления. - Что касается наших исследований, в которых мы тоже пытаемся понять сущность языка - его функцию, его струк­

туру, - ТО В них подсушностью все же имеется в виду не то, что в приведеином вопросе. дело в том, что вышеназванный вопрос не

предполагает, что сушность - нечто явленное открыто и делаю шее­

ся обозримым при упорядочивании. Напротив, подразумевается, 'ПО

сушность - нечто скрытое, не лежашее на поверхности, нечто зало­

женное внутри, видимое нами лишь тогда, когда мы проникаем в

глубь вещи, нечто такое, до чего должен докопаться наш анализ. «Сущность скрыта от нас» - вот форма, которую тогда принима­

ет наша проблема. Мы вопрошаем: « Что такое язык?», «Что такое предложение?. И ответ на эти вопросы нужно дать раз и навсегда; притом независимо от любого будущего опыта.

93 ... Впечатление, будто предложение совершает нечто необычай­ ное, - следствие недопонимания.

94 ...Дело в том, что наши формы выражения всячески мешают видеть, что происходят обычные вещи, отправляя нас в погоню за

химерами.

96 ... Мышление, язык кажутся нам... единственным в своем роде коррелятом, картиной мира.

97 Мышление окружено неким ореолом. - Его сущность, логика представляет некий порядок, а именно априорный порядок мира, Т.е. порядок возможностеи, который должен быть общим для мира и мышления. Но кажется, что этот порядок должен быть предельно про­ стым, Он до всякого опыта; он долен пронизывать весь опыт; сам же он не может быть подвластен смутности или неопределенности опы­ та. - Напротив, он должен быть из чистейшего кристалла. Но этот кристалл должен быть явлен не в виде абстракции, а как нечто весь­ ма конкретное, даже самое конкретное, как бы самое незыблемое из всего, что есть (Логико-философский трактат. 5.5563).

Мы находимся во власти иллюзии, будто своеобразное, глубокое,

сушественное в нашем исследовании заключено в стремлении по­

стичь ни с чем не сравнимую сущность языка, Т.е. понять порядок соотношения понятий: предложение, слово, умозаключение, истина, опыт и т.д, Этот порядок есть как бы сверх-rlOрЯДОК сверх-понятиЙ. А

между тем, есди слова «язык», «опыт», «мир» находят применение, оно должно быть столь же непритязательным, как и использование

слов «стол», «лампа», «дверь».

100 ... Берусь утверждать: мы неверно понимаем ту роль, какую в наших способах выражения играет идеал. Т е. мы <...> ослеплены иде­ алом и потому неясно понимаем действительное употребление слова.

101 ... Нами владеет представление, что идеал «должен» быть най­ ден в действительности. Вместе с тем, пока еше непонятно, каким образом он может быть там найден, инепонятна природа этого «дол­ жен». Причем мы думаем: идеал должен быть найден в действитель­ ности; ибо думаем, что уже усматриваем его там.

102 Строгие и ясные правила логической структуры предложения представляются нам чем-то скрываюшимся в глубине, в сфере пони­ мания. Я уже вижу их (хотя и сквозь некую сферу), ибо я пониманию знак предложения. я пользуюсь им - чтобы что-то сказать.

103 По нашим предсгавлениям, этот идеал незыблем. Ты не мо­ жешь выйти за его пределы. Ты всегда должен возврашаться к нему. Вне его ничего нет; вне его нечем дышать. - Откуда пришло к нам такое представление? Похоже, оно сидит в нас, как очки на носу, - на что бы мы ни смотрели, мы смотрим через них. Нам никогда не

приходит в голову снять эти очки.

104 Мы приписываем самой вещи то, что заложено в нашем спо­ собе ее представления. Под впечатлением возможности сравнения мы думаем, что воспринимаем предельно общее фактическое положение вещей.

105 Если мы считаем, что должны найти вышеуказанный порядок,

идеал, в реальном языке, нас перестает удовлетворять то, что назы­ вают «предложением», «словом», «знаком» В обыденной жизни.

С точки зрения логики, предложение, слово должны быть чем-то чистым, четко очерченным. И тут мы ломаем голову над сушностью подлинного знака. - Является ли она представленнем о знаке как та­ ковом или же представлением, связанным с данным моментом?

106 При этом, как бы витая в облаках, с трудом понимаешь, что надлежит оставаться в сфере предметов повседневного мышления, а не сбиваться с пути, воображая, будто требуется описывать крайне

тонкие вещи, которые, оказывается, не поддаются описанию с помо­

шью имеющихся у нас средств. Чувствуешь себя так, словно тебе вы­

пала задача своими пальцами восстановить разорванную паутину. 107 Чем пристальнее мы приглядываемся к реальному языку, тем

резче проявляется конфликт между ним и нашим требованием. (Ведь кристальная чистота логики оказывается для нас недостижимой, она остается всего лишь требованием.) Это противостояние делается не­ выносимым; требованию чистоты грозит преврашение в нечто пус­ тое. - Оно заводит нас на гладкий лед, где отсутствует трение, стало быть, условия в каком-то смысле становятся идеальными, но имен­ но поэтому мы не в состоянии двигаться. Мы хотим идти: тогда нам нужно трение. Назад на грубую почву!

Поиск ясности

108 Мы узнаем: то, что называют «предложением», «языком», - это не формальное единство, которое я вообразил, а семейство более или менее родственных образований. - Как же тогда быть с логикой? Ведь ее строгость оказывается обманчивой. - А не исчезает ли вме­ сте с тем и сама логика? -"- Ибо как логика может поступиться своей строгостью? Ждать от нее послаблений в том, что касается строгос­ ти, понятно, не приходится. Предрассудок кристальной чистоты логи­ ки может быть устранен лишь в том случае, если развернуть все наше исследование в ином направлении. (Можно сказать: исследование должно быть переориентировано под углом зрения наших реальных потребностей. )

< > Мы говорим о пространственном и временном феномене языка так, как говорят о шахматных фигурах, устанавливая правила игры с ними, а не описывая их физические свойства.

Вопрос «Чем реально является слово?» аналогичен вопросу «Что такое шахматная фигура?».

109 Что верно, то верно: нашим изысканиям не обязательно быть научными. У нас не вызывает интереса опытное знание о том, что «вопреки нашим предубеждениям нечто можно мыслить так или этак», что бы это ни означало... И нам не надо развивать никакую те­ орию. Гипотетическое в наших рассуждениях неправомерно. Нам следует отказаться от всякого объяснения и заменить его только опи­ санием. Причем это описание обретает свое целевое назначение - способность прояснять - в связи с философскими проблемами. Та­ ковые, конечно, не являются эмпирическими проблемами, они реша­ ются путем такого всматривания в работу нашего языка, которое по­ зволяет осознать его действия вопреки склонности неверно их истолковать. Проблемы решаются не приобретением нового опыта, а путем упорядочения уже давно известного. Философия есть борь­ ба против околдовывания [заморачивания] нашего интеллекта сред­

ствами нашего языка.

110 Утверждение «Язык (или мышление) есть нечто уникальное» оказывается неким суеверием (а не ошибкой'), порождаемым грамма­

тическими иллюзиями.

Его патетика - отсвет именно этих иллюзий, этой проблемы. 1I1 Проблемам, возникающим из-за неверного толкования наших

языковых форм, присуша глубина. Это глубокие беспокойства; они укоренены в нас столь же глубоко, как и формы нашего языка, и их

значение столь же велико, сколь велика для нас важность языка. -

Зададимся вопросом: почему грамматическая шутка воспринимается нами как глубокая? (А это как раз и есть философская глубина.)

114 «Логико-философский трактат» (4, 5): «Общая форма предло­ жения такова: дело обстоит таю). - Предложение такого рода люди повторяют бесчисленное множество раз, полагая при этом, будто

Л. Витгенштейн. Мысли о философии

вновь и вновь исследуют природу. На самом же деле здесь просто очерчивается форма, через которую мы воспринимаем ее.

115 Нас берет в плен картина. И мы не можем выйти за ее преде­ лы, ибо она заключена в нашем языке и тот как бы нещадно повто­

ряет ее нам.

116 Когда философы употребляют - «знание», «бытие», «объект», «я», «предложение», «имя» - И пытаются схватить сущность соответ­ ствующей вещи, всегда стоит поинтересоваться: так ли фактически употребляется это слово в языке, откуда оно родом?

Мы возвращаем эти слова от метафизического к их повседневно­ му употреблению.

117 Мне говорят: «Ты понимаешь это выражение, не так ли? Вы­ ходит, я использую его в том значении, которое тебе знакомо». - Как будто значение - аура, присущая слову и привносимая им с собой в каждое его употребление...

118 В чем же ценность нашего исследования, казалось бы, лишь разрушающего все интересное, Т.е. все великое и важное? (Как бы разрушающего все строения, оставляя лишь обломки, камни и му­ сор.) Но оно разрушает лишь воздушные замки, расчищая почву язы­ ка, на которой они возведены.

119 Итоги философии - обнаружение той или иной сглаженной бессмыслицы да вмятины от травм, которые получил рассудок, натал­ киваясь на границы языка. Они, эти вмятины, и позволяют нам по­

нять ценность такого открытия.

122 Главный источник нашего недопонимания в том, что мы не обозреваем употребления наших слов. - Нашей грамматике недоста­ ет такой наглядности. - Именно наглядно представленное действие рождает то понимание, которое заключается в «усмотрении связей» [контекстов]. Отсюда важность отыскивания и изобретения промежу­ точных [переходных] случаев.

Понятие наглядного действия (libersichtlichel1 Darstellul1g) имеет

для нас принципиальное значение. Оно характеризует тип нашего представления, способ нашего рассмотрения вещей. (Разве это не «мировоззрение»?)

123 Философская проблема имеет форму: «Я В тупике».

124 Философия никоим образом не смеет посягать на действи­ тельное употребление языка, в конечном счете она может только

описывать его.

Ибо дать ему вместе с тем и какое-то обоснование она не в силах. Она оставляет все так, как оно есть.

И математику она оставляет такой, как она есть, ни одно матема­ тическое открытие не может продвинуть ее. «Ведущая проблема ма­ тематической логики» остается для нас такой же проблемой матема­ тики, как и любая другая.

Поиск ЯСНОСТИ

----------

125 Разрешать противоречия с помощью математических, логико­ математических открытий - не дело философии. Она призвана ясно

показатъ то состояние математики. которое нас беспокоит, - состо­ яние до разрешения противоречия. (И это не уход от трудности.)

Главное здесь вот что: мы устанавливаем правила и технику игры, а затем, следуя этим правилам, сталкиваемся с тем, что все идет не так, как было задумано нами. Что, следовательно, мы как бы эапуга-

Именно эту «запутанность В собственных правилах» мы и хотим

понять, т.е. ясно рассмотреть.

Это проливает свет на понятие полагания. Ибо в таких случаях дело идет иначе, чем мы полагали, предвидели. Вель говорим же мы, например, столкнувшись с противоречием: «Этого Я не предполагал».

Гражданское положение противоречия, или его положение в гражданском обществе, - вот философская проблема.

126 Философия просто все предъявляет нам. ничего не объясняя и не делая выводов. - Так как все открыто взору, не надо ничего объяснять. Ведь нас интересует не то, что скрыто.

«Философией» можно было бы назвать и то, ЧТО возможно до всех новых открытий и изобретений.

127 Труд философа - это осуществляемый с особой целью подбор припоминаний.

128 Если попытаться сформулировать в философии тезисы, ни­ когда бы не удалось довести дело до дискуссии о них, так как все со­ гласились бы с ними.

129 Наиболее важные для нас аспекты вещей утаены их простотой и повседневностью. (Это то, чего не замечают, - потому что оно все­ гда перед глазами.) Подлинные основания собственного исследова­ ния совсем не привлекают внимания человека. До тех пор пока од­ нажды это не бросится ему в глаза. - И выходит: то, что не бросается нам в глаза, будучи увидено однажды, оказывается самым бросаю­ шимся в глаза и наиболее характерным'.

<...>

254 Типичной уловкой в философии является и подстановка сло­ ва «тожлествеиный. (idel1tiscll) вместо «одинаковый» (gleicll) (напри­ мер). Как если бы речь шла об оттенках значения и от нас требова­ лось лишь найти слово для передачи нужного нюанса. Но в процессе философствования это нужно лишь тогда, когда возникает задача психологически точного изображения нашей склонности использо­ вать определенную форму выражения. То, что мы в таком случае «склонны говорить», - это, конечно, не философия, а лишь материал для нее. Так, например, то, что склонен говорить математик об объективности и реальности математических фактов, - не филосо­ фия математики, а нечто, что должна исследовать' философия.

Л. ВитгсиштеЙн. Мысли о философии

255 Философ лечит вопрос - как болезнь.

<...>

261 ... В ходе философствования рано или поздно наступает такой момент: когда уже хочется издать лишь некий нечленораздельный

звук.

- Но такой звук служит выражением только в определенной язы­ ковой игре, которую в данном случае требуется описать.

<...>

295 ... Вглядываясь в самих себя в процессе философствования, мы часто видим перед собой... прямо-таки живописное изображение на­ шей грамматики. Не факты, а как бы иллюстрированные обороты

речи.

<...>

299 Невозможность удержаться - будучи во власти философско­ го мышления - от того, чтобы не сказать того-то, и неодолимая склонность это сказать не означают, что нас к тому побуждает неко­ торое предположение или непосредственное рассмотрение какого-то положения вещей либо знание о нем.

<... >

зох Как же возникает философская проблема душевных процес­ сов, состояний и бихевиоризма? - Первый шаг к ней совершенно незаметен. Мы говорим о процессах и состояниях, оставляя нераск­ рытой их природу! Предполагается, что когда-нибудь мы, пожалуй, будем знать о них больше. Но это-то и предопределяет особый спо­ соб нашего рассмотрения явлений. Ибо мы уже составили определен­ ное понятие о том, что значит познать процесс полнее. (Решающее движение в трюке фокусника уже сделано, нам же оно кажется не­ винным.) - И вот рушится аналогия, призванная прояснить наши мысли. Выходит, что нужно отрицать еше не понятый процесс в еще не изученном субстрате. Так возникает видимость отрицания нами душевных пропессов. А мы, естественно, не собираемся их отрицать!

309 Какова твоя цель в философии? - Показать мухе выход из му­

холовки.

<...>

436 Если полагать, будто вся сложность задачи тут состоит в том, что нужно описывать трудноуловимые явления, быстро ускользаю­

щие переживания данного момента или что-то в этом роде, то легко попасть в тупик философствования. Тогда обычный язык покажется нам слишком грубым, как будто мы должны иметь дело не с теми яв­

лениями, о которых говорят повседневно, а «с теми, что легко усколь­ зают и в своем возникновении и исчезновении лишь огрубленно про­

дуцируют те первые».

(Августин: Mani/estissima et usitatissima зит, et eadem гизи» latent, et поуа est inventio сопип-.)

Поиск ясности

593 Главная причина философских недомоганий - однообразная

диета: люди питают свое мышление только одним видом примеров.

<...>

599 В философии не выводят заключений. «Но это должно быть так» - не предложение философии. Она [философия] лишь утверж­ дает [формулирует] то, что признается каждым.

600 Разве все, что не бросается нам в глаза, производит впечатле­ ние не бросающегося в глаза? Разве обычное всегда создает впечат­ ление обычности?

Из -Завечаний по основаниям математики» 6

<...>

122 Машина (ее конструкция) как символ образа действия:.. ка­

жется, что, зная машину, мы совершенно определенно представляем себе и все остальное, движения, которые она совершает.

<...>

125 Когда же... люди думают: машина неким таинственным обра­ зом уже содержит в себе свои возможные движения? - Ну, когда фи­ лософствуют. А что подстрекает так думать? Тот способ, каким гово­ рят о машине. Мы говорим, например, что машина имеет такие-то возможности движения (обладает ими): мы говорим об идеально же­ сткой машине, которая может двигаться лишь таким образом. - Воз­ можность движения, <по это такое? Возможность движения не есть движение; кажется, что она не является и простым физическим усло­ вием движения... Возможность движения должна быть некоей тенью самого движения. А знаешь ли ты такую тень? <...> (Смотри-ка, как высоко вздымаются здесь волны языка! Однако волны тут же улягут­ ся, стоит нам только спросить себя: как мы используем выражение «возможность движения», говоря о машине? А откуда тогда приходят к нам эти странные идеи?) <...>

Мы обращаем внимание на наши собственные способы выраже­ ния, касающиеся этих вещей, но не понимаем и ложно интерпрети­ руем их. Философствуя, мы поступаем как дикари, как первобытные люди, которые слышат способы выражения цивилизованных людей,

ложно истолковывают их и затем извлекают из этого странные след­

ствия.

<...>

126 ... Странным предложение кажется только тогда, когда его представляют в иной языковой игре - не в той, где мы его фактичес­ ки употребляем. (Кто-то рассказывал мне, что, будучи ребенком, он удивлялся тому, как это портной «шьет платье», - он думал, что это

Л. Витгенштейн. Мысли о философии

означает, будто платье создается одним только шитьем как таковым, т. е. как бы пришиванием нити к нити [без тканиj.)

127 Непонятное употребление слова толкуется как выражение ка­ кого-то странного процесса. (Подобно тому как время представляется особой средой, а душа необычной сушностью.)

Во всех этих случаях трудность возникает из-за смешения глаголов «быть» и «называться».

128 Связь, полагаемая не как причинная, эмпирическая, а как зна­ чительно более сильная и прочная, вплоть до того, что одно в каком­ то отношении есть другое, всегда представляет собой грамматичес­

кую связь.

Из книги «Культура И ценность» 7

Моя манера философствовать пока еще всякий раз нова для меня самого, вот почему я вынужден так часто повторяться. Другому же поколению она войдет в плоть и кровь, и оно сочтет эти повторения скучными. Мне же они необходимы (с. 1).

<...>

Поверь кто-то, что найдено решение жизненной проблемы, будь он готов заявить, что теперь ему все так легко, - в опровержение са­ мого себя ему достаточно было бы вспомнить о том времени, когда это «решение» еще не было найдено; но и в ту пору надо было уметь жить, и тогда найденное решение покажется ему случайным. Так и в логике. Располагая неким «решением» логической (философской) проблемы, нам не следовало бы забывать, что в свое время она не была решена (но и тогда нужно было уметь жить и мыслить) (с. 4).

<... >

Мы сражаемся с языком.

Мы пребываем в состоянии борьбы с языком.

Решение философской проблемы можно уподобить подарку в вол­ шебной сказке: в заколдованном замке он представляется таким пре­ красным, при свете же дня оказывается всего лишь куском обыкно­ венного железа (или чем-то в этом роде) (с. 11).

<...>

Философию вновь и вновь упрекают в том, что она, по сути, не движется вперед, что те же самые философские проблемы, что зани­ мали еще греков, продолжают занимать и нас. Но те, кто это заявля­ ет, не понимают, отчего именно так и должно быть. Причина заклю­

чена в том, что наш язык остается тем же самым и вновь и вновь

склоняет нас к постановке тех же самых вопросов. Коль скоро сохра­ няется глагол «быть», казалось бы, функционирующий подобно гла­

голам «есть» И «пить», коль скоро имеются прилагательные «тожде-

Поиск ясности

ственный», «истинный». «ложный». «возможный», до тех пор, пока

мы говорим о потоке времени и протяженности пространства и т.д. и Т.п., - люди всегда будут сталкиваться с одними и теми же загадоч­

ными трудностями и всматриваться по что-то, что, по-видимому, не может быть устранено никакими разъяснениями.

Более того, это удовлетворяет потребность в трансцендентном, ибо люди, полагая, что видят «границы человеческого рассудка», счи­ тают само собой разумеюшимся, что они способны заглянуть и за

них.

Я читаю: «К смыслу "сущего" философы ныне не ближе, чем Пла­ тон». Какое странное положение вещей. Сколь поразительно вообще,

что Платон смог продвинуться так далеко! Или же что мы не сммели

пойти дальше! В том ли причина, что Платон был столь умен: «; 15)

<... >

Язык для всех готовит сходные ловушки, огромную сеть прото­ птанных лжедорог. И мы видим идущих одного за другим по этому лабиринту, наперед зная, что вот здесь человек свернет, здесь просле­ дует прямо, не заметив развилки, и т.д. и т.п. Стало быть, во всех ме­ стах, где дороги ответвляются в тупик, я должен выставлять таблич­

ки, помогающие преодолевать опасные перекрестки (С 17).

<...>

Полагаю, что мое отношение к философии суммарно можно вы­ разить так: философию, по сути, можно лишь творить. Отсюда, мне кажется, можно заключить, в какой мере мое мышление принадле­ жит настоящему, будущему или прошлому. Ибо тем самым я при­ знал, что и сам не вполне способен на то, каким желал бы видеть дело философа (С 24).

<...>

Решение встаюшей перед тобой жизненной проблемы - в образе

жизни, приводящем к тому, что проблемаличное исчезает (С 27).

<...>

В философских гонках выигрывает тот, кто способен бежать мед­ леннее всех. Или же тот, кто приходит к цели последним (С 34).

<...>

Язык философов уже деформирован - как бывают деформирона­ ны ступни слишком тесной обувью (С 41).

<...>

Философ тот, кто сперва должен излечиться от многих недугов собственного рассудка, прежде чем он придет к понятиям здравого человеческого разумения (С 44).

<...>

Глубоко проникнуть в затруднение - вот что трудно.

Ведь, схваченное поверхностно, оно так и останется затруднени­ ем. Оно вырывается с корнем; а это значит, что нужно начать думать

30

об этих вещах по-новому. Данное изменение столь же радикально,

как, скажем, переход от алхимического метода мышления к химичес­

кому - именно НОВЫЙ образ мысли и утверждается так тяжело.

С утверждением же нового образа мысли старые проблемы исче­ зают: более того, становится трудным уловить, в чем же они состоя­ ли. Дело в том, что они коренятся в способе выражения, а коль ско­ ро в дело вовлечен новый способ выражения, то вместе с прежним облачением снимаются и старые проблемы (С 48).

<...>

Мне думается, что христианство помимо всего прочего говорит о том, что все хорошие учения ни к чему не пригодны. Люди должны изменить жизнь. (Или направление жизни.)

Оно гласит, что всякая мудрость холодна и что исправить с ее по­

мощью человеческую жизнь так же трудно, как ковать холодное же­

лезо (С 53).

<...>

Мечты человека о будущем философии, искусства, науки могли бы осушествиться лишь благодаря случаю. То, что ему видится, есть продолжение мира его мечты и, стало быть, скорее всего есть жела­ емое (а возможно, и нет), но не действительное (С 57).

<... >

Постоянно забывают восходить к основаниям. Вопросительные знаки ставят на недостаточной глубине (С 62).

<...>

Да поможет Бог философу проникнуть В то, что находится у всех перед глазами (С 63).

<...>

Философствуя, следует возвратиться в старый хаос и почувство­ вать себя там хорошо (С 65).

<...>

Лишь в тот или иной момент срабатывает, продвигая мысль впе­ ред, какое-то из написанных мною здесь предложений; остальные же подобны лязгающим ножницам парикмахера, которые - дабы срабо­ тать в нужный момент - беспрерывно должны быть в движении.

Стоит столкнуться с вопросами далеких для тебя областей, на ко­ торые не можешь ответить, как становится (вроде бы) понятным, по­ чему ты еше не разбираешься как следует и в менее отдаленных пред­ метах. Ибо откуда известно, что препоны для ответа в одном случае - совсем не те, что мешают рассеять туман в другом? (С 66).

<... >

Проблемы жизни не решаемы на поверхности, их решение - лишь в глубине. В поверхностных размерностях они неразрешимы.

<... >

31

Поиск ясности

Не позволяй себя запутать употреблением общих понятийных слов. Как само собой разумеюшееся принимай не возможность срав­

нения, а несравнимостъ.

И все же нет ничего важнее процесса образования вымышленных понятий, лишь обучающих нас пониманию наших понятий (с. 74).

<...>

Составить из бесчисленных фрагментов, выявляемых в языке, це­ лостную картину понятийных соотношений - задача для меня непо­ сильная (с. 78).

<... >

Научные вопросы могут интересовать меня, но никогда по-насто­ ящему не захватывают. Увлечь меня способны лишь концептуальные и эстетические вопросы. Решение научных проблем для меня в прин­ ципе безразлично; решение же этих, иных, - нет (с. 79).

... Картину, прочно угвердившуюся в нашем сознании, можно, ко­

нечно, сравнить с предрассудком, но при этом нужно признать и то, что человеку всегда необходимо опираться на что-то твердое, будь то

картина или нечто иное, так что картину, лежащую в основе всего мышления, следует уважать, а не обходиться с нею как с предрассуд­ ком (с. 83).

... Если верующий в Бога человек спрашивает, оглядываясь вокруг себя: «Откуда все то, что я вижу?», «Откуда все это?», - он жаждет не определенного (причинного) объяснения; суть его вопроса в выраже­ нии именно жажды. То есть он выражает некий настрой по отноше­ нию ко всем объяснениям. - А как такой настрой проявляется в его жизни?

Речь идет о взгляде, при котором определенные вещи в известных

границах считаются серьезными, а затем, с какого-то момента, уже больше не воспринимаются всерьез, признается, что есть нечто куда более важное. <...>

По сути, я хочу сказать, что тут дело не в словах, произносимых

человеком, и не в сопутствующих ИМ мыслях; важно, сколь различно происходящее при этих словах в разных пунктах самой жизни. <...> Смысл словам придает определенная практика (с.

<... > Философия не достигла никакого прогресса? А разве нельзя усмотреть прогресс в том, что человек чешет зудящее место? Это ведь и впрямь некий зуд и некое раздражение, не так ли? И разве наша реакция на раздражение не может оставаться именно такой до тех пор, пока не будет найдено средство против зуда? (С 86-87).

М.с. Козлова

Необычное дело философа

Подход Л. Виггенштейна

Среди отличительных черт философской мысли ХХ 13. выделяются живой интерес к языку и напряженный поиск смысла. сути философ­ ствования. Единство этих тем. пожалуй. никто не воплотил в споем творчестве в большей мере. чем Людвиг Витгенштейн (1889-1951). Его родиной и духовнымдомом была Австрия, профессиональноеже становление и работа как философа оказались тесно связанными с Англией. Здесь он с честью прошел недолгое. но весьма плодотвор­ ное ученичествоу известногологика и философа Бертрана Рассела и, отталкиваясьот его идей. создал оригинальнуюфилософскуюкон­ цепцию, представленнуюв его «Логико-философскомтрактате» (1921). Позже позиции философа претерпели серьезные изменения. Новые идеи были развернуты в «Философскихисследованиях» (1953) и целом ряде других произведений. извлекаемыхиздателями из руко­ писного наследия Витгенштейна и публикуемых посмертно (при жизни автора увидел свет лишь «Логико-философскийтрактат»).

Витгенштейнбыл открыт мировой философскойкультуре. Наибо­ лее ценимые им философы - Платон. Августин, Кант. Он любил чи­ тать Кьеркегора, Шопенгауэра, Ницше. высоко чтил творчество Л. Толстого и Достоевского. Он оказался способным воспринимать кри­ тику своих позиций и откликаться на новые идеи и методы (американ­ ский прагматизм и др.). При всем том Витгенштейн не позволял себе «подпадать под влияние», постоянно созидая собственное видение, по­ нимание, решение занимавших его проблем. Поиск ответов на волно­ вавшие его вопросы заполнил собою всю жизнь Витгенштейна. позво­ лил ему снискать славу вылаюшегося философа ХХ столетия.

Имя Витгенштейна принято связывать с так называемой аналити­ ческой (или «лингвистической») философией, хотя и имеющей корни в классической традиции, но все же представляющей собой специфи­ ческое явление философской культуры именно ХХ в. Еще в студенчес­ кий период в Кембридже (1912-1913) Витгенштейнпримкнул к движе­ нию философского анализа, исходный импульс которому дали в начале века Б. Рассел и Дж.Э. Мур, взбунтовавшиесяпротив домини­ ровавшего в ту пору в британской философии «абсолютногоидеализ­ ма» Брэдли, Бозанкета и др. Витгеншгейн, вдохновленный идеями учителя, активно включился в философию анализа и достиг в этом деле новых результатов, существенно продвинувших и развивших то, что было сделано его наставниками. Воротами, через которые он во­ шел в философию, послужили математическая логика и философское

Поиск ясности

---------------------

осмыслениеее новаторскихдля того времени методов и результатов.

Отклик у ученика нашла программнаяидея Б. Рассела: «Логика есть сушность философии»,- И на все его творчество легла печать тес­ нейшей связи логики и философии. Об этом красноречиво говорит уже само название «Логико-философский трактат». Позже, когда по­ зиции Витгенштейна претерпят заметное изменение и внимание его переключится со строго логических рассуждений на запутанные при­ емы реального речевого разумения, он все-таки будет вновь и вновь пояснять читателю, что его исследования носят концептуальный, или «грамматический», Т.е. логике-философский, характер.

В мышлении Витгенштейна в самом деле сфокусирована целая эпоха развития аналитического движения в философии ХХ столе­ тия: от его работ тянутся идейные нити к двум главным разновид­ ностям данной традиции: логико-аналитическому ее варианту, с од­ ной стороны, и «лингвистическому» - С другой. С именем этого

мыслителя связывают не просто решение тех или иных конкретных проблем анализа языка - в нем склонны видеть создателя самой

концепции аналитической философии, связывая с ним «поворот­ ный пункт», якобы произошедший в западной философии между двумя мировыми войнами". Весьма компетентные исследователи подчеркивают, что наиболее примечательно во взглядах Витгенш­ тейна его понимание того, что собой представляет философия и чем ей надлежит быть.

Философия Витгенштейна - плод его долгих, напряженных раз­ думий - весьма своеобразна и трудна для понимания. имеет разные прочтения, истолкования. Его труды - собрания кратких, как пра­ вило, пронумерованных (при подготовке к изданию) афоризмов или заметок, извлекаемых из философских дневников, которые ве­ лись постоянно. В «Логико-философском трактате» автору удалось привести свои мысли в стройную систему. Но в «Философских ис­

следованиях» и в других трудах второго периода творчества это не

получилось: размышление не подчинялось четкому логическому упорядочению. Витгенштейну пришлось смириться с этим: свои пе­ рекликаюшиеся между собой соображения он сравнивал с беглыми эскизными зарисовками во время долгих и запутанных философских странствий. Найденный им новый необычный метод, стилистика фи­ лософских раздумий как бы препоручают самому читателю уловить целостность подхода, единство позиций, активно включиться в реше­ ние проблем и непрерывно думать самому. Никаких готовых ответов не дается. Основной формой размышления становится (как это уже было, например, у Сократа) вопрос. Во второй период творчества Витгенштейн приходит к заключению, что в философии вопрос все­ гда предпочтительнее ответа - ибо ответ может быть неверным, ис­ черпание же одного вопроса другим неверным быть не может. Те.

М.е. Козлова. Необычное дело философа

преобразование одного вопроса в ряд разъясняющих его все новых

вопросов 13 конце концов при водит к ясному пониманию того, как

обстоит дело. Исходный же вопрос как бы угасает, снимается. Харак­ терное философское вопрошание мыслитель сравнивал с неутолимой жаждой или уподоблял вопросу «Почему?. в устах ребенка. Для пра­ вильного понимания позиций Витгенштейна важно верно подобрать исходный ключ, постичь, хотя бы в общих чертах, смысл и цель всей его философской работы. Изучение трудов философа убеждает в том, что при всей их кажушейся фрагментарности излагаемые в них мыс­ ли тесно связаны между собой, постоянно перекликаются, объедине­ ны особым пониманием природы и задач философии. Суть такого пони мания - в рассмотрении философских проблем как проблем языка или «философской грамматики». Витгенштейн пришел к выво­ ду в духе Канта - что философские проблемы носят принципиально иной характер, чем проблемы наук,И. Философствование, в его пони­ мании, - это особая интеллектуальная деятельность, суть которой составляет, говоря кратко, поиск ясности. «Постановка философских проблем эиждется на непонимании логики нашего языка.

Цель философии - логическое прояснение мыслей... Мысли, обычно как бы туманные и расплывчатые, философия призвана де­

лать ясными и отчетливыми», - такова принципиальная позиция, сформулированная в «Логико-философском трактате». Стремлением

к ясности, устранению всевозможных концептуально-языковых по­

мех мышлению, к адекватному, незамутненному пониманию реаль­ ности, преодолению «заморочею языка проникнут каждый абзац и в сочинениях позднего Витгенштейна. В соответствии с методом, ко­ торому он постоянно следует, «принцип ясности» (назовем его так) вырисовывается, «показывает» себя лишь в работе, в процессе мно­ гих конкретных анализов. Лишь вчитываясь вновь и вновь в тексты философа, начинаешь понимать, что идея ясности характеризует адекватную корреляцию вербального и реального, действительности и знания, суждения о ней. Итак, назначение философии Витгенш­ тейн усмотрел 13 неискаженном, свободном от предвзятости видении реальности сквозь языковые средства ее выражения (<<очки»), В раз­ работке методов прояснения языка, устранения понятийных «лову­ шею> и других помех верной интеллектуальной ориентации в мире и

жизненных ситуациях.

В первый период творчества (в «Трактате») Витгенштейн вынес на первый план проблему ясной репрезентации мира, фактов, объектов средствами языка - иначе говоря, проблему построения мысленной «картины» мира. Философ полагал, что компетентное уяснение того, что мы в состоянии узнать о мире (в его терминах: что может быть сказано ясно), одновременно проливает свет на различные сферы

жизни, в принципе не подвластные научному постижению и невыра-

Поиск ясности

зимые в характерном для него типе языка естественнонаучного зна­ ния. Это - этическое, эстетическое, религиозное переживание мира

ижизни, постижение смысла жизни и др,

Сначала 30-х годов и позже внимание философа сфокусируется

на варьируюших, меняюшихся ситуациях и типах человеческой дея­ тельности, на различных «формах жизни», В связи С этим непомерно усложнится и волновавшая его проблема. Однако сохранится в пол­ ной мере основное стремление к ясному, незамутненному разуме­ нию, поиску выходов из понягийных тупиков «<задача философии - показать мухе выход из мухоловки»), умению верно осмысливать все­

Очевидно, что ясность воззрения, интеллектуальной, духовнои ориентации в различных формах жизни, деятельности не представля­ ла бы сколько-нибудь сложной проблемы, если бы она достигалась сама собой, без особых затруднений, Между тем концептуальная яс­ ность, верное разумение всего, с чем имеют дело люди, - это н пол­ ной мере сознавал Витгенштейн - дело нелегкое. На пути к ним рас­ ставлено много препятствий, дезориентируюших факторов, помех, Предметом пристального внимания Витгенштейна стали концепту­ альные сбои мышления, обусловленные языковыми иллюзиями, по­ рождаемые рядом склонностей ума, укорененных в механизмах язы­ ка, Одной из опаснейших тенденций человеческого мышления философ считал догматизм - склонность рассматривать понятия и

соответствуюшие им реалии как резко очерченные, жесткие, статич­ ные, В своих поздних работах философ буквально развернул атаку на догматизм в самых разных его проявлениях. Критике были подверг­ нуты предвзятость, приверженность лишь одной точке зрен~ия, не­

умение изменить позицию, взглянуть на дело иначе, с црутои точки

зрения. Привлекается внимание к многообразию и многогранности

реалий, к различиям возможных точек зрения, способов употребле­ ния понятий, к вариациям языковых значений и пр. Постоянно подчеркивается нестагичный, гибкий, опосредованный многими факторами характер отношения человека даже к чувственно носпри­ нимнемой реальности, не говоря уже о более сложных формах опы~ та, знания, культуры, Витгенштейн не уставал выявлять активныи характер сознания, способность человека, в зависимости от типа де­

ятельности, в которую он включен в то или иное время, от типа ре­ шаемой задачи и пр., принимать разные углы зрения, способы вос­ приятия, понимания вешей,

При этом «секрет», внутренний стержень всевозможных способов понимания заключен, по мысли Витгенштейна, в понятийном аппа­ рате, умении верно (в соответствии с ситуацией, родом деятельно~­ ти и пр.) осмысливать, применять мыслительный инструментарии, Учение Витгенштейна пронизано мыслью: все на свете осмысливает-

М.е Козлова. Необычное дело философа

ся через приэму понятийно-речевых форм, которые (подобно вся­ ким универсальным средствам) никогда не бывают точно пригнаны для решения варьируемых многообра.зных задач, Этим объясняется возможность различных «аберраций» и необходимость «доводки», корректировки понятийного аппарата во все новых ситуациях его применения. Причем такая «доводка» предполагает не переделку языка (замену его искусственным, формульным языком и пр.), а тренировку нашего умения видеть действие (етраммагику») понятий В правильном свете, избегая «языкового гипноза», «колдовства» (по­ рой даже «дурмана») СЛОВ, Поэтому процесс философского исследо­

вания в процедурном его аспекте мыслится как кропотливая крити­ ческая работа по разрешению разного рода гюиятийно-речевых трудностей, запутываюших соотнесение человеческого опыта, рече­ вого интеллекта, разного рода действий и реального мира. (Филосо­ фияесть«критиканзыка»,)

Делом философа Витгенштейну представлялся анализ, проясне­

ние концептуальных структур языка, через «сетку» которых осмысли­

вается мир. Это можно сравнить с протиранием эагрязнившихся, за­ потевших очков, с подбором более подходящих для того или иного

случая линз или даже с особой тренировкой глаз, формированием

иных навыков, способов видения. Правда, процедуры прояснения,

предлагаемые Витгенштейном. упражняют не столько зрение или другие органы чувств, сколько речевой интеллект, приучая более гиб­ ко и адекватно воспринимать работу языка, преодолевать сбивающую с толку предвзятостъ, которой - он это понял - так подвержено че­

ловеческое разумение,

Трудоемкое дело философа представилось Витгенштейну своего рода «терапией» концептуальных недугов (всевозможные путаницы, ловушки, тупики) или шире - «профилактикой», обучением, интел­

лектуально-речевым тренингом, совершенствованием «разрешающей способности» понятийного аппарата людей. Сочинения философа по­

казывают, что все его внимание поглошено поиском приемов «высве­ чивания» механизмов действия речевого интеллекта в его сложной и многообразной работе. Приемы, методы прояснения мыслятся как среДСТ130, способ, путь к достижению цели. Целью же проясняющей (аналитической или герменевтической) деятельности считается КОН­

цептуальная ясность, верное, многомерное понимание всевозможных

реалий, Таким вкратце представляется витгенштейновский взгляд на

философию. В текстах философа он представлен в действии, работе, проявляет себя в анализе множества характерных философских про­ блем-тупиков (ефилософская проблема: я попал в тупик»),

Итак, решая для себя один из сложнейших вопросов - что есть фи­ лософия, - Витгенштейн пришел к убеждению: она - не то, за что ее, как правило, принимают. Философия - не род знания (типа научно-

Поиск ясности

го или близкого К нему), но особая деятельность по анализу языка, прояснению понятийного аппарата, устранению путаницы и бессмыс­ лицы. Постоянный интерес Витгенштейна к понятийно-речевой сто­ роне рассуждения определялся пониманием того, что весь специфи­ ческий человеческий опыт есть вербализованный опыт. Все его формы переплетены с языком, структурированы им, обеспечивают­ ся особыми коммуникативно-речевыми системами. При этом особое внимание уделяется факторам, искажающим, затуманивающим, дела­ ющим неясной как общую картину опыта в целом, так и восприятие его конкретных фрагментов, подсистем. «Философские проблемы разрешаются всматриванием в работу языка и осознанием этой рабо­ ты вопреки побуждениям неверно понять ее». Многообразные и не­ скончаемые прояснения тех или иных понятий, способов их дей­ ствий, выполняемых функций, адресованные в текстах Витгенштейна ученикам, коллегам, воображаемым собеседникам, самому себе, -

это мучительная попытка научиться самому и научить других не па­ совать перед трудностями использования «хитрых» понятий. Это­ стремление освоить навыки гибкого и тонкого - умелого - владения мыслительно-речевым инструментарием, а стало быть, достичь ясно­ го понимания всего происходящего. научиться избегать ловушек, ко­ торые уготованы нам в языке 11 в которые нас порой так ловко заго­ няют «<компостируя» или «пудря» мозги, если выражаться на современном жаргоне) мастера идеологических и политических «игр»

или «трюков».

Витгенштейна не удовлетворял подход к философии как к корпу­ су теоретических знаний, как к двойнику науки. Он предвидел, что ти­ пичный ученый, эта плоть от плоти европейской цивилизации (а в том же ключе мыслят и те, кто занят философией), не поймет духа его ра­ бот. «Моя цель иная, чем цель ученого, и движения моей и его мысли различные", Путь, уже апробированный многими философами, - воз­ ведение корпуса теоретических выкладок - Витгенштейн расценил как бесперспективный и неоднократно подчеркивал, что не создает никакой теории. Возможно, среди мотивов, которыми он руководство­ вался, были и такие: каждая из основополагающих теорий в свою оче­ редь требует сложной работы ее уяснения. Ведь на расшифровку, ис­ толкование философских трактатов тратится не меньше времени и сил, чем на интерпретацию научных теорий. Кроме того, стать на путь все новых теоретических обоснований, Т.е., как говорится, «гнать зайца дальше в лес», в философии, как считает Витгенштейн, просто не дано. Идея бесконечного обоснования - мысленный образ, базирующийся на абстрактном представлении о потенциальной осуществимости. Но

люди - конечные существа, им нужна реальная ориентация в сложном сцеплении проблем здесь и теперь. Всем обоснованиям рано или по­ здно приходит предел, подчеркивал Витгенштейн. В конечном счете

М.е. Козлова. Необычное дело философа

все теоретические построен ин и даже просто вербализации упирают­ ся в жизненную практику. «В деянии начало бытия», - время от вре­ мени цитировал философ из «Фауста» Гёте. Философия представля­

лась ему предельным уровнем уяснения, которое уже не может строиться теоретическим способом, а должно выступить в форме де­ яния, практики, совокупности процедур. Там, где наука и другие об­ ласти профессиональной деятельности и интеллектуального труда граничат с широким полем человеческой жизни, культуры, начинает­ ся миссия философа по уяснению сути, смысла всего, чем живут, что

созидают, думают, переживают, говорят и совершают люди.

Можно полагать, что, кроме прочего, Витгенштейну не импони­ ровало и то, что любая обосновывающая теоретическая система все же оставалась бы событием главным образом для специалистов-филосо­ фов, почти не внося изменений в такую важную область культуры, как непрофессиональное мышление или человеческая мудрость. Его же, судя по всему, куда больше, чем наука или другие профессиональные

задачи, интересовало и волновало именно миропонимание, практи­ чески освоенное человеческим мышлением, работающее реально (на­ выки, умения), притом работающее куда более мощно, массовидно, чем самые тонкие находки мысли академического философа. Если искать в европейской истории аналог тому образу философии, что был близок Витгенштейну, то, пожалуй, можно говорить о присут­ ствии в его творчестве и педагогической деятельности (поздний пе­ риод) навыков практической философии, культивируемых софистами и отчасти воспринятых Сократом. В его философских «беседах», уп­

ражнениях, иллюстрациях слышна «ирония», расшатываются ходячие

представления, точнее, присущие людям концептуальные навыки (это

выражается в том, что именно их с готовностью «изрекают» или склонны изречь в том или другом случае), указывается путь к более верному пониманию. При этом не даются готовые ответы (дефини­ ции понятий и т.п.). В случае понятийного тупика это не помогает. Вместо этого старого, но малоэффективного, на взгляд Витгеншгей­ на, приема осуществляется конкретный поиск выхода из тупика. Со­ вершается лепка творческого мышления собеседника (ученика и пр.), тренируется его умение гибко и конкретно применять те или иные понятия в варьируемых ситуациях. Виттенштейн придает большое значение этому деятельному, формирующему, дидактическому ас­ пекту философии. Разрабатываемые им процедуры понятийных про­ яснений заключают в себе массу возможностей в области «мирской» философии - В педагогической, просветительской, публицистичес­ кой и другой работе философов, в их «диалогах», «встречах» С поли­

тиками, юристами, художниками, священниками, моралистами и пр.

В конце концов не в заученных формулах, а в живом философство­ вании способна проявить себя и профессионально отточенная твор-

Поиск ясности

ческая мысль философа, включаясь и В решение сколь угодно спе­ циальных проблем на стыке философии и науки, и в уяснение запу­ танных концептуальных (а стало быть, и мировоззренческих) про­ блем всевозможного рода.

Вдумываясь в рассуждения Витгенштейна. приходишь к выводу, что ясность В его понимании характеризует не сам по себе язык или его понятийную основу. Иначе говоря. ясными или неясными бывают не сами по себе мыслительные средства. Проблема коренится в нас, в на­ шем умении (или неумении) оперировать понятиями согласно слож­ ным и тонким правилам языка, сообразуясь с условиями места, време­ ни, ситуации и пр. Время от времени философ повторял: с языком все в порядке, - что, по-видимому, подразумевает: негторяцок бывает с

людьми, повсеместно, повседневно на разные лады использующими язык. «Языковые игры» (термин Витгенштейна) предполагают владе­ ние этим сложнейшим инструментом. Прибегая к аналогии с музыкой, «языковые игры», пожалуй, можно сопоставить в каких-то отношениях с игрой на музыкальном инструменте или с исполнением музыкально­ го произведения оркестром. И там и тут требуются слаженность и со­ гласие, владение правилами. «исполнительским» мастерством и пр. В отсутствие этих условий «игра» не сладится.

И все-таки дело философа, как явствует из размышлений Витген­ штейна, - не просто язык. В фокусе его внимания человек, его жизнь,

мировоззрение, мировидение, его интеллектуальное, душевное, духов­ ное «здоровье». А все это, мыслитель в этом убежден, тесно связано со степенью совершенства речевого инструментария. Речевой «дефицит», неадекватное понимание концептуально-грамматических форм мысли, подобно искажающим очкам, порождают неверное видение и осмыс­ ление вещей, людей, познания, жизненных ситуаций. Нами же создан­ ные ложные вербализованные картины нещадно навязывают себя нам. Мы весьма часто (тому приводится много примеров) оказываемся у

них в плену, начинаем применять где надо и не надо, нередко прини­

мая и выдавая нами же созданные картины за реальное положение ве­ щей. Бывает и так: мы создаем те или иные правила «игры» (соответ­ ствующей формы деятельности), а затем запутываемся в них, нашем собственном детище. Умение ясно понимать, коррелировать концеп­ туальное и реальное жизненно необходимо, а значит, предполагается и тренировка, навык, освоение «техники игры». Ее невозможно задать людям в теоретической форме, в виде логически связной системы по­ сылок, выводов, итоговых заключений. Навыки понятийного мышле­ ния, «грамматика» мысли И действия (а они тесно связаны) относятся не столько к «сказанному», сколько К «показанному». Вот почему Вит­ генштейн постоянно подчеркивает: философия - это деяние. Путь, приемы прояснения нелегки: из понятийных ловушек выбираться трудно. Результат же прост: достижение ясности. Но простым он пред-

М.е. Козлова. НеоБЫ'lНое дело философа---------------

ставляетсялишь тогда. когда найден. Ясность- много это или мало'? Вдумавшись. понимаешь: освобождение от речевого «балласта», «лы­ мовой завесы» слов, фраз, обретение ясного понимания - значимость такого результата для людей трудно переоценить, и, может быть, сегод­ ня это все острее осознается как насушная жизненная потребность. И

чувство сопереживания у многих могут вызвать слова еще молодого Витгенштейна из письма его учителю Расселу: «Боже. как я хочу боль­ ше понимать и хочу, чтобы мне наконец все стало ясно: иначе я не могу жить дальше»!",

Вчитайтесь в предлагаемые вашему вниманию отрывки из текстов философа. Понять их нелегко. Философия вообще дело нелегкое. Но попытаться стоит. Витгенштейн был убежден: философию, по сути, можно лишь творить. Ее нельзя воспринять и носить при себе как нечто готовое. Это - деяние. Вот почему Витгенштейн ждал от сво­ его читателя сотрудничества, сотворчества: «Я не стремился избавить других от усилий мысли. Мне хотелось иного: побудить кого-нибудь, если это возможно, к самостоятельному мышлению»!'.

Прииечания

Логико-философский трактат: перевод с издания: WiЩ:епsfеiп Е. Logiscll-pllilo-

sOpl1iSCll AbIladltll1g / / Тгасташэ logico-philosopl1ictls. Еопсоп, 1966.

Философские исследования: перевод с издания: Wittgensfein Е. Рпйозоршэспе

Цгпегзцспцпреп// Рпйоворгнса!il1vestigatiol1s. Oxford, 1967.

I В тексте: естественных наук - NаttlГ\vissеl1sI1аftеll. Но д.1Я Винтгенштейна это - синоним науки. наук вооше. Наука понимается как фактуальнос в своей основе (т. е. натуральное) знание - идет ли речь о природе, истории, культуре - неваж­

но.

1 Что такое время? Если никто меня не спрашивает, знаю, если же хочу пояснить спрашивающему, не знаю (лат.).

3 Stiirkste - наиболее прочное, устойчивое, массовилнос.

~ у Витгенштейна Zllhe/1all{/eln (медицинская метафора): исследовать и лечить.

5 Самое очевидное и наиболее употребимое вместе с тем весьма скрыто. и его от­

крытие ново.

б It'ittge/1stei/1 1.. Вегпегкцпвеп йЬег uie GГllпulаgеп del' Магпептапк // l{cl11arks оп l11С

к См.: Шлик М. Поворот в философии // Аналитическаяфилософия. Избранные тексты. М., 1993.

'1 H/ittgenstein L. Vегшisсl1tе Вегпсгкппясп // Сшшге апd Valtle. Р. 30.