Путь.в.философию.Антология.2001

Мудрость сострадання, мудрость любви

общества, она есть целое, сопоставимое с целым мира, она не есть

продукт биологического ПРоцесса и общественной организации. Личность нельзя мыслить ни биологически, ни психологически, ни

социологически. Личность - Духовна и предполагает существова­ ние духовного мира. Ценность Личности есть высшая иерархическая ценность в мире, ценность ДУХовного порядка. В учении о личнос­ ТИ основным является то, что ценность личности предполагает су­ ществование сверхличностных ценностей. Именно сверхличност­ ные ценности и созидают ценность личности. Личность есть носитель и творец сверхличностных ценностей, и только это сози­ дает ее цельность, единство и вечное значение. Но понимать это нельзя так, что личность сама по себе не есть ценность а лишь средство для ценностей сверхличных. Личность сама есть б'езvслов­ ная и высшаяv ценность, но она существует лишь при сушествова­

нии ценностей сверхличных, без которых она перестает существо­ вать. Это и значит, что существование личности предполагает

существование Бога, ценность личности предполагает верховную цe~HOCTЬ Бога. Если нет Бога как источника сверхличных ценнос­

теи, TOvнет и цеvнности Личности, есть лишь индивидуум, подчи­ ненныи родовои природной жизни. Личность есть по преимуще­ ству ~равственный принцип, из нее определяется отношение ко

всякои ценности. И потому в основе этики лежит идея личности.

Имперсоналистическая этика есть cotradictio in adjecto. Этика и есть

в значительной степени учение о личности. Центр нравственной жизни в личности, а не в общностях. Личность есть ценность, сто­ ящая выше государства, нации, человеческого рода, природы, и она, в сущности, не входит в этот ряд. Единство и ценность лично­ сти не существует без ДУХовного начала. Дух констатирует лич­ ность, несет просветление и преображение биологического инди­ видуума, делает личность независимой от природного начала. Но

менее всего ЛИЧНОсть есть отвлеченная идея и норма, подаВляющая и порабощающая живое, индивидуальное, конкретное существо. В

Личности идея или идеальная ценность есть конкретная полнота жизни. Духовное начало, конституирующее личность, совсем не

означает отвлеченного бескровного спиритуализма. Столкновение добра и зла, как и столКновение ценностей, существует лишь для

личности. Трагедия всегда связана с личностью, с пробуждением

личности, с борениями личности. Личность создана Божьей идеей и свободой человека. И жизнь личности не есть самосохранение

как в индивидууме, а самовозрастание и самопреодоление. Само

существование личности предполагает жертву, и нет жертвы без

личности. Психологический индивидуализм, столь характерный для XIX и ХХ веков, менее всего означает торжество личности и

персонализма.

302

тз, Кузьмина

Мыслитель экзистенциального типа

НА Бердяев (1874-1948) - крупнейший русский философ, оставив­ ший огромное творческое наследие, столь же оригинальное, сколь и универсальное по своей значимости. В 1922 г. Н.А. Бердяев, наряду со многими другими деятелями русской культуры и науки, был выс­ лан из Советской России. На Западе он стал одним из самых извест­ ных русских философов. Его произведения переводились, как прави­ ло, на несколько языков (некоторые книги переводились на 14-16 языков). Он активно участвовал в интеллектуальной жизни Европы, ' был лично знаком со многими философами. Достаточно назвать та­ кие имена, как Ж. Маритен, М. Шелер, Г. Марсель, Э. Жильсон, Э. Мунье, А. Моруа, М. Бубер, Л. Блюм. С некоторыми из названных мыслителей Бердяева связывали долгие и плодотворные узы сотруд­ ничества. «Я лично знал почти всех французских философов моего временю>, - писал Николай Александрович (Самопознание. М.,

1990. С. 263).

Особые и самые тесные связи были у Бердяева с религиозными мыслителями различных направлений. Это и католики, и протестан­ ты, и представители англиканской церкви. Его самого воспринима­ ли как философского выразителя православной мысли. С последним суждением Бердяев не соглашался вполне, ибо его отношение к пра­ вославию было неоднозначным, осложненным идейной ситуацией в существовавшей тогда церкви. И тем не менее издаваемый им в Па­ риже в течение 14 лет журнал «Путь» создавался им помимо всего прочего и «для творческих проявлений мысли на почве православия» (Там же. С. 239). Но каким бы свободным и недогматическим ни было отношение Бердяева к существовавшей тогда православно-цер­ ковной идеологии, он считал себя не просто религиозным филосо­ фом, но мыслителем, в центре духовного опыта которого стоят хри­ стианство и специфические традиции русской религиозной мысли.

Высоко оценивая достижения европейской философии, указывая на глубокие внутренние связи с ней (особенно с немецкой философией, в первую очередь с Кантом и немецкой мистикой), Бердяев в то же время осознавал себя продолжателем «русских» тем (критика рационализма, изначальная экзистенциальность мышления, идея Богочеловечества, эс­ хатологическое восприятие судеб истории и др.), которые получили у него оригинальное и творческое развитие (собственно бердяевская идея несотворенной свободы, трактовка человеческого творчества как антро­ подицеи, вопрос о верховенстве личности и ее трагическом конфликте с миром, тема объективации и др.). Бердяев с горечью отмечал, что его идеи «плохо воспринимались» (Самопознание. С. 262). Относилось это

303

Мудрость сострадання, мудрость любви

и к его гуманистическим идеям. «Я пытался проповедовать человеч­ ность в самую бесчеловечную эпоху», - писал он (Там же. С. 204).

Повсеместная и радикальная (а в итоге, надо признать, нигили­ стическая) критика гуманизма не принималась Бердяевым. Сам много написавший о кризисе европейского гуманизма, приводивше­ го зачастую к антигуманизму, видевший ограниченность историчес­ ких форм гуманизма (в первую очередь «ренессансного»), Бердяев в то же время не перестает утверждать (т.е. философски обосновы­ вать) человечность человека, но это утверждение осуществляется в четко осознанной религиозно-христологической перспективе, в тер­ минах богочеловеческого (теоандрического) антропологизма. «Ут­ верждение самодостаточности человека, - писал Н.А. Бердяев в "Са­ мопознании", - оборачивается отрицанием человека, ведет к

разложению начала чисто человеческого на начало, притязающее сто­ ять выше человеческого ("сверхчеловек"), и на начало, бесспорно стоящее ниже человеческого. Вместо бого-человечества утверждает­ ся бого-звериносгы (с. 202). Бердяев так оценивал свое философское вероисповедание: «Мое религиозно-философское миросозерцание может быть, конечно, истолковано как углубленный гуманизм, как утверждение предвечной человечности в Боге. Человечность прису­ ща Второй Ипостаси Святой Троицы, в этом реальное зерно догма­ та. Человек есть существо метафизическое» (Самопознание. С. 202). «Я, - писал Бердяев в той же работе, - самое христианство пони­ мал как углубленный антропоцентризм» (Там же. С. 177-178). В этом своем «пафосе человечности» (Там же. С. 202), философском утвер­ ждении «человечности, получившей метафизическое значение» (Там же. С. 202), Бердяев осознавал себя одиночкой (и в этом видел свое отличие от известных европейских философов-экзистенциалис­ тов - Хайдеггера, Ясперса, Кьеркегора и др.).

Вообще религиозная философия для Бердяева - наиболее адек­ ватная форма проявления духовного и свободно-творческого опыта мысли и жизни, а философия в целом способна существовать лишь как экзистенциальная в своей основе. «Я всегда был мыслителем эк­ зистенциального типа, был им, когда это выражение еще не употреб­ ляли», - писал он о себе в «Самопознанию> (с. L97).

Экзистенциальный опыт как основание философствования - это, в понимании Бердяева, исходные основополагающие интуиции о бытии, мире и человеке, которые должны быть положены в осно­ ву объяснения объективного мира, а не наоборот. Объяснить фено­ мены экзистенциального опыта нельзя, их надо брать только в их неразложимой целостности как таковые (их нельзя, как указывал Бердяев, доказать, их можно лишь показать), здесь не нужен анализ, а возможна лишь феноменология духовного опыта. О специфично­ сти последнего говорят, например, невозможное для объектного

304

Т.А. Кузьмнна. Мыслнтель экзистенцнального типа

мира тождество части целому, первенство единицы перед общим, основание универсального в индивидуальном и т.п., входящие в со­

вокупность персоналистической проблематики в целом. «Экзистенциальная философия, - писал Бердяев, - прежде все­

го определяется экзистенциальностью самого познающего субъекта.

Философ экзистенциального типа не объективирует в процессе по­ знания, не противополагает объект субъекту. Его философия есть эк­ спрессивность самого субъекта, погруженного в тайну существова­ ния» (Самопознание. С. 263). Экзистенциальный опыт отнюдь не есть разновидность субъективистских переживаний, это действитель­ но погружение в «тайну существования», не объективирование (не создание культурных объектов), а трансцендирование, выход в «иное», духовное измерение. Вот почему для Бердяева так важна была проблематика объективирования, вернее, отличения сферы объекти­ визации как сферы вторичной от исходного живого духовного опы­ та. «Я пишу, - говорил он о себе, - и не как ученый, и не как артист, я не стремлюсь объективировать своего творчества, я хочу выразить себя, крикнуть другим, что услыхал изнутри. Творчество и писатель­ ство для меня не столько объективирование, сколько трансцендиро­ вание... Я не создаю объектов, но я выхожу из себя в другое» (Там же.

С. 208).

творческим продолжателем традиций русской философии (начиная с И. Киреевского и А. Хомякова), а с другой - оригинальным и само­

стоятельным мыслителем, созвучным в своих основных интенциях экзистенциально-феноменологическим исканиям современной евро­ пейской философии (Гуссерлю, Ясперсу, Хайдеггеру, Шелеру и др.).

Несколько слов о работе, из которой взят предлагаемый читателям отрывок. Книга «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» занимает в творчестве НА. Бердяева особое место. Сам Николай Алек­

сандрович выделил ее, считая не только «самой систематической» но

и «наиболее совершенной своей книгой» (Там же. С. L97, 208). '

Помимо оформления антропологической концепции как теорети­ ческой основы философии и ее предмета, эта книга ценна, и это важ­ но подчеркнуть, и как утверждение нравственного ядра философии. Здесь Бердяев также следует основной направленности русской фи­ лософской мысли, рассматривая этику не как обоснование опреде­

ленных социальных нормативов или социологию нравов, а как неотъемлемую часть метафизики. В то же время Бердяев неоднократ­

но с горечью отмечал размывание этого ядра в современной культу­ ре как на Западе, так и в России.

Отсутствие морально-этического измерения в идейных исканиях

начала века, превалирование эстетизма и, как следствие, отказ от вы­ бора, понимаемого Бердяевым как принципиально значимый мета­ физический акт, он справедливо расценивал как следствие кризиса

Мудрость сострадания, мудрость любви

культуры, ее дехристианизации. Что касается России, то это размы­ вание морально-метафизической основы мысли есть, по Бердяеву, одна из важнейших духовных причин победы «демонического зла коммунизма» (Самопознание. С. 226). «Русский ренессанс связан был с душевной структурой, которой не хватило нравственного характе­ ра. Была эстетическая размягченность. Не было волевого выбора», «в ренессансе начала ХХ века было слишком много языческого» (Там же. С. 137, 133). И наконец, о специфическом продукте ХХ века­ тоталитаризме: «Тоталитарный коммунизм, как и тоталитарный фа­ шизм и национал-социализм, требует отречения от религиозной и моральной совести, отречения от высшего достоинства личности как свободного духа». И как вывод: «Современный тоталитаризм есть об­ ратная сторона кризиса христианства» (Там же. С. 227).

Примечаиия

Печатается с издания: Бердяев Н. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. Париж, 1931.

I Н. Гартман в своей книге «Metap11ysik der Егkеппtпis» приходит к тому, что по­ знающий субъект есть часть бытия и что разум погружен в темное трансинтел­ лигибельное, которое ему трансцендентно, но которому он имманентен,

2 См., например, книгу: Eddingnfon А. La пашге dtl пюпсе physiqtle. Ссылаюсь на французский перевод.

) Так, Гейдеттер в «Seil1 tшd Zeit», самой замечательной философской книге пос­

леднего времени, всю свою онтологию строит на познании человеческого суще­ ствования. Бытие как забота (Sorge) открывается лишь в человеке. На другом пути стоит французская философия наук у Мейерсона, Бруншвига и др.

4 См. мою книгу «Философия свободного духа».

5 Взгляд, развиваемый Мейерсоном в его книге «Ое I'explication ёапв les sciences» (<<Об объяснении в наукам) об онтологическом характере наук, мне представля­ ется ошибочным. Наука - прагматична.

6 Это особенно подчеркнуто школой Виндельбанда и Риккерта.

7 То, что Леви-Брюль считает характерным для гпептайте первобытного общества, т. е. приобщение к познаваемому, соучастие в нем, и есть, в сущности, настоя­ щее познание бытия. См. его замечательную книгу «Les юпспопв гпептатев ёапв les

societes il1fегiешеs».

" См.: Durkheim Э. Les formes elemel1taires de la vie religietlse.

• Особенной остротой отличается мысль Э. Бруннера. См. его «Dег Mitt1er» и «Oott шш Мепасп».

306

ЭмманюэльМунье

Краткое введение. К вопросуо личностномуниверсуме

Слово «персонализмвошло В обиходнедавно. В 1903 г. Ренувье обозна­ чил им свою философию. Впоследствии, однако, оно вышло из употреб­ ления. В Америке это слово стало использоваться вслед за Уолтом Уит­ меном, который обратился к нему в «Демократических далях» (1867). В начале 30-х годов термин «персонализм» вернулся во Францию, правда, уже в ином контексте - для обозначения первых исследований журна­ ла «Эспри»! И родственных ему групп (<<Новый ПОРЯдою)2 И др.), возник­ ших в условиях политического и духовного кризиса, который разразился тогда в Европе. Лаланд в пятом издании своего «Философского слова­ ря» (1947)3 узаконил слово «персоналиэмя В качестве понятия. «Ларусс-"

вопреки реальному смыслу сделал слово «персонализм» синонимом эго­ центризма. Мы видим, что персонализм шел путем неопределенным и извилистым - это было учение, которое постепенно обретало себя, оп­ ределяя направление собственного движения.

Итак, то, что сегодня называют персонализмом, отнюдь не новое изобретение. Универсум личности - это универсум человека, и было бы странным, если бы до наступления ХХ в. никто не занялся его ис­ следованием, пусть даже используя другие понятия. Современный пер­ сонализм, как мы увидим далее, укоренен на почве давней традиции.

Персонализм не есть система

Персонализм - это философия, а не только позиция; философия, но

не система.

Разумеется, персонализму не обойтись без систематизации. Мыш­ ление должно быть упорядочено: понятия, логика, схемы используют­ ся не только для того, чтобы фиксировать и передавать мысль, кото­ рая в противном случае распалась бы на отдельные смутные интуиции; они служат для глубинной переработки самих интуиций и одновремен­ но являются инструментами анализа и изложения'. Именно потому, что персонализм прибегает к систематизации своих идей, он является не только позицией, но и философией.

Мудрость сострадання, мудрость любви

Центральное положение персонализма - это существование сво­ бодных и творческих личностей, и он предполагает наличие в их струк­ турах принципа непредсказуемости, что ограждает от жесткой систе­ матизации. Ничто не может быть столь противоположным этому принципу, как распространенное сегодня стремление к строго упоря­ доченному мышлению, к сугубо функциональному, автоматическому действованию в соответствии с принятыми решениями и инструкци­ ями, как отказ от исследований, полных сомнения и риска. Кроме того, новая рефлексия не должна слишком поспешно и жестко огра­ ничивать круг собственных проблем.

Таким образом, говоря в целях удобства о персонализме как единич­

ном явлении, мы тем не менее утверждаем, что существуют различные виды персонализма, и отдаем должное каждому из них. Христианский и агностический персонализм, например, значительно отличаются друг

от друга по своим внутренним структурам, и они ничего не выиграли бы, если бы искали какого-то единого для себя пути. У них есть много общего, если говорить об определенных сферах мышления, фундамен­

тальных позициях или некоторых практических выводах, касающихся индивидуального или коллективного опыта, и этого достаточно, чтобы обозначить их одним общим термином.

Общее представление о личностном универсуме

От нас ждут, что мы начнем изложение персоналистской философии с определения личности. Однако определять можно только внешние по отношению к человеку предметы, те, что доступны наблюдению.

Если исходить из этого, то личность не есть объект. Личность - это то в каждом человеке, что не может рассматриваться как объект. Вот мой со­ сед. Он весьма специфически воспринимает собственное тело, и этот опыт мне недоступен. Но я могу наблюдать его тело извне, изучать его особен­ ности, наследственные признаки и болезни, короче говоря, я рассматри­ ваю его как некий материальный предмет - с точки зрения физиологичес­ кой, медицинской и т.п. Мой сосед - служащий, у него и вид служащего,

и психология служащего, и я могу изучать его в качестве такового, хотя все перечисленное не исчерпывает его полностью. Он еще и француз, буржуа, одержимый социалист, католик и т.д. К тому же мой сосед не просто не­ кий Бернар Картье, но вполне определенный Бернар Картье. Я могу ты­ сячей способов определять его в качестве единичного индивида, и это по­ могает мне понять и - что весьма важно - приноровиться К нему, узнать, как мне вести себя с ним. Но всякий раз я имею дело с отдельными аспек­ тами его существования. Множество фотографий, как бы мы их ни распо­ лагали одну по отношению к другой, не дадут нам человека, который хо­ дит по земле, о чем-то думает, имеет те или иные желания. Было бы

308

Э. Мунье. Краткое введение. К вопросу о личностном универсуме

ошибкой считать, будто персонализм требует изучать каждого человека в отдельности, исходя из его мельчайших отличий. «Лучший из миров»" у Хаксли тот, где полчища медиков и психологов берутся описывать каждо­ го индивида, опираясь на подробнейшие сведения о нем. Властно форми­ руя человека, сводя людей к хорошо отлаженным и четко действующим механизмам, этот сверхиндивидуализированный мир тем не менее проти­ востоит личностному универсуму, поскольку все в нем обустроено, нич­ то не создается вновь и не пускается в приключения, как это бывает там, где есть свобода и ответственность. Он превращает человеческий мир в огромный и идеально организованный питомник.

Нельзя, следовательно, человека ставить в один ряд с камнями, деревьями, животными, понимая его как дерево, способное переме­ щаться в пространстве, или как коварного хищника. Личность - это не объект, пусть даже самый совершенный, который, как и всякие другие, мы познавали бы извне. Личность - единственная реаль­ ность, которую мы познаем и одновременно создаем изнутри. Явля­

ясь повсюду, она нигде не дана заранее.

Однако не будем обрекать личность на неизвестность. Богатый опыт личности, разлитый в мире, непрестанно выражается в творчестве ситу­ аций, правил и установлений, Внутренние ресурсы личности не предоп­ ределены заранее: то, что она выражает, не исчерпывает ее, то, что обус­ ловливает, не порабощает. Существенно отличаясь от доступного наблюдению объекта, она не является ни имманентным субстратом, ни субстанцией, определяющими наше поведение, ни абстрактным прин­ ципом, руководящим нашими конкретными поступками. Все это было бы так, если бы речь шла о способе существования объекта или об ил­ люзии объекта. Личность есть живая активность самотворчества, комму­

никации и единения с другими личностями, которая реализуется и по­

знается в действии, каким является опыт nерсоналuзацuu. И ничто не может навязывать личности этот опыт или понуждать к нему. Заставить человечество пробудиться от глубокого сна, отказаться от жалкого про­ зябания может только тот, кто понял смысл личностного существования и зовет к его вершинам. Если индивид не внемлет этому зову, если не вступает на путь личностной жизни, он теряет смысл жизни, как теря­ ет чувствительность бездействующий орган. Тогда он ищет этот смысл в бесплодном умничании или бегстве от действительности.

Главную мысль персонализма можно выразить двояко.

Можно начать с изучения мира объектов или доказывать, что лич­ ностный способ существования есть наивысшая форма существования

и вся эволюция природы ведет к возникновению творчества, знамену­

ющего собой завершение Вселенной. Отсюда следует, что суть Вселен­ ной - в процессе персонализации, а безличные или в той или иной

мере обезличенные реальности (материя, живые существа, идеи) - это

результат того, что природа, ступив на путь персонализации, замедлила

309

Мудрость сострадания, мудрость любви

свое движение. Насекомое, уподобляющее себя сучку, дабы забыться в неподвижности, является прообразом человека, укрывающегося в конформизме, чтобы не отвечать за свои поступки, человека, погружа­ ющегося в общие рассуждения или сентиментальные излияния, толь­ ко бы не сталкиваться ни с миром, ни с людьми. В той мере, в какой это описание остается объективным, оно дает лишь приблизительное представление о реальности, изначально не являющейся объективной.

Другой путь - когда кто-либо из нас сам станет открыто жить личностной жизнью, пытаясь увлечь за собой тех, кто живет подоб­ но деревьям, животным или механизмам. Бергсон в этой связи «взы­ вал к герою или святому». Но это не должно вводить в заблуждение: личность может родиться в глубинах и самой униженной жизни.

Здесь обнаруживается главный парадокс личностного существова­ ния: оно есть собственно человеческий способ бытия и вместе с тем дол­ жно быть нескончаемым завоеванием; сознание медленно высвобожда­ ется из мира минералов, растений и животных, которые продолжают жить в нас. История личности будет идти параллельно истории персо­ нализации. Она будет развертываться не только как сознание, но - во всей своей полноте - и как усилие по гуманизации человечества.

Краткая история понятия личности и условий ее существования'

Если говорить только о Европе, то здесь понятие личности, зародившее­ ся еще в античности, пребывает в эмбриональном состоянии вплоть до начала христианской эры. Античный человек неотделим от ближайшего окружения и семьи, он подчинен слепой и безымянной Судьбе, стоящей выше самих богов. Рабство не шокирует даже самые возвышенные умы того времени. Философы ценят одно обезличенное мышление и его не­ изменный порядок, управляющий и природой и идеями. Своеобразие считалось тогда чем-то вроде изъяна в природе и сознании. Платон пы­

тался свести индивидуальную душу к тому, что причастно и природе и социуму: отсюда его «коммунизм». для него, как и для Сократа, индиви­ дуальное бессмертие - это всего лишь прекрасная и смелая гипотеза. Аристотель утверждал, что реально только индивидуальное, но его бог не в состоянии ни индивидуально желать чего-либо, ни познавать с помо­ щью особенных сущностей, ни любить избирательной любовью. Соглас­ но Плотину, всякая индивидуальность создана как бы по ошибке, и спа­ сение ВИделось им в возврате к утраченному Единому и Вневременному.

Тем не менее греки обладали острым чувством человеческого досто­ инства, что порой нарушало их бесстрастный порядок. Об этом свиде­ тельствуют свойственное им чувство гостеприимства и культ умерших. Софокл, по крайней мере однажды (см. «Эдип В Колоне»), пытался за-

310

Э. Мунье. Краткое введение. К вопросу о личиостиом уииверсуме

менить идею слепой Судьбы идеей божественной справедливости, осно­ ванной на различении. Антигона" взывает к вечности, свидетельствуя против произвола власти. В «Троянках»? идея неизбежности войн про­ тивопоставляется представлению об ответственности людей. Сократ на место утилитарных речей софистов ставил всепроникающую иронию, приводящую собеседника в замешательство, подвергающую сомнению как его знание, так и его самого. Слова «Познай самого себя» явились первым революционным призывом персоналистского содержания. Но в тех условиях этот призыв мог получить лишь слабый отклик. Наконец, не следует забывать ни Мудреца из «Никомаховой этики», ни стоиков С их смутным предчувствием caritas generis пшпагп".

Христианство с первых своих шагов решительно выдвигает на первый план понятие личности. Сегодня нам трудно представить, ка­ кой переворот это произвело в мыслях и чувствах греков.

1. В то время, когда множественность для духа была неприемле­ мым злом, христианство возводит ее в абсолют, утверждая творение ех nihilo l l и предназначение каждой отдельной личности. Высшее су­ щество, опирающееся в своих деяниях на любовь, уже не тождествен­ но мировому единству, порождаемому некой абстрактной идеей; единство мира создается его безграничной способностью бесконеч­ но умножать эти отдельные акты божественной любви. Множествен­

ность не является свидетельством несовершенства; напротив, она

рождена от избыточности и любви и несет их в себе. Но еще долгое время дерзкая мысль о множественности душ будет наталкиваться на пережитки античного мировосприятия, и даже Аверроэс испытыва­ ет потребность вообразить душу, общую всему роду человеческому.

2.Человеческий индивид не является лишь средоточием ряда ре­ альностей общего характера (материя, идеи и т.п.), он представляет собой неделимое целое, единство которого важнее множественности, ибо имеет корни в абсолютном.

3.Над личностями господствует уже не абстрактная власть Судь­ бы, не Царство идей или Безличная идея, равнодушные к индивиду­ альным судьбам, но Бог, который сам, хотя и в высшем смысле, яв­ ляется личностью и отдал «часть себя», чтобы взять на себя судьбу

человека и изменить ее; вместе с тем он предлагает каждой личнос­ ти внутренне приобщиться к божественному; Бог, который утверж­ дает себя, не отторгая человека (современный атеизм в лице Бакуни­ на и Фейербаха убежден в обратном), а, напротив, даруя ему свободу, подобную собственной, и воздавая великодушием за великодушие.

4. Глубинный смысл человеческого существования состоит не в том, чтобы слиться с абстрактной всеобщностью Природы или Цар­ ством идей, но в том, чтобы переменить «тайну своей души» (р.ЕТа.уох), чтобы принять в нее Царство Божие и воплотить его на Земле. Тайна души, которая решается на такой личностный выбор, на подобное

311

Мудрость сострадання, мудрость любвн

преобразование Вселенной, неприкосновенна; о ней никто не может судить, никто не знает ее, даже ангелы, только Бог.

5. К такому поступку человек призван в свободе. Он - существо сотворенное, но его основополагающим началом является свобода. Бог создал творение настолько совершенное, насколько это вообще возможно. Однако он предпочел призвать человека, чтобы тот, пользуясь свободой, сам взрастил свою человечность и чтобы жизнь его стала отражением жизни божественной. Подлинное и полное осу­ ществление свободы предполагает также и право человека отказать­

ся от своего предназначения, иными словами, не исключает его права на греховность. Поэтому грех не только не является пороком - его отсутствие вело бы человека к отчуждению.

6. Подобная абсолютизация личностного начала не отделяет челове­ ка ни от мира, ни от других людей. Вочеловечение Бога освящает един­ ство земли и неба, плоти и духа, искупительную жертву человеческого деяния, осененного благодатью. Таким образом, единство человеческого

рода оказывается полностью утвержденным и дважды оправданным: каждая личность создана по образу и подобию Божию, каждая личность призвана участвовать в создании мистического тела Церкви, осененного милостью Христовой. Коллективная история человечества, о которой греки не имели ни малейшего представления, отныне приобретает свой, по сути космический, смысл. Сама концепция Троицы, дававшая пищу для споров на протяжении двух столетий, приводит к идее о Высшем Существе, внутри которого осуществляется диалог личностей, что уже само по себе является отрицанием одиночества.

Такое видение было слишком новым и радикальным, чтобы сра­ зу обнаружились все его последствия. Представ в глазах христиан за­

родышем историчности, оно приведет их к мысли и о конце истории.

На протяжении всего Средневековья социально-идеологические предрассудки греческой античности оказывают этому видению постоян­ ное сопротивление. Потребовалось несколько веков, чтобы перейти от реабилитации раба в сфере мысли к его действительному освобождению;

что касается идеи о равенстве душ, то мы до сих пор не пришли еще к реальному равенству социальных возможностей; там, где речь идет о

многочисленных массах, духовное не в состоянии опережать телесное; не знающая техники феодальная эпоха не дает средневековому человеку возможности освободиться из плена тяжелого физического труда и по­ луголодного существования и создать гражданское общество по ту сто­ рону социально-сословных перегородок. Хотя христианство с самого начала активно вступило в борьбу с разного рода дуализмом, мысль о нем до сих пор сохраняется в нашем восприятии. В период раннего Средневековья эта тенденция поддерживала живучесть платоновских заблуждений, которым противостоял реализм Альберта Великого и Фомы Аквинского, вновь заговоривших о достоинстве материи и един-

Э. Мунье. Краткое введенне. К вопросу о личностном универсуме

стве человеческого начала. Между тем уже во 11- УI вв. понятие личнос­ ти начинает постепенно заявлять о себе благодаря тринитарным и хри­ стологическим спорам; оно оказалось более созвучным греческой духов­ ности, тогда как римский юридический ригоризм, придававший понятию личности б6льшую формальность, в глубине своей продолжал ему сопротивляться. Каждое значительное учение добавляло этому поня­ тию новые штрихи. Однако концептуально-логическое наследие греков, со своими градациями и всеобщностями, затрудняло его становление.

Обычно с Декартом связывают современный рационализм и иде­ ализм, растворяющие конкретное существование в идее. При этом не учитывают всего содержательного богатства декартовского Cogito, способного принимать решение. В качестве акта субъекта и интуиции ума Cogito является утверждением бытия, останавливающего нескон­ чаемое движение идеи и настоятельно полагающего себя в существо­ вании. Эти пути уже были проложены волюнтаризмом от Оккама до Лютера. Философия отныне перестает быть уроком для заучивания, какой она была в поздней схоластике, и превращается в размышле­ ние о личности, к которому она призывает всех и каждого. Подобно Сократу, она направляет свою мысль к существованию 12.

В то же время молодая буржуазия расшатывала сковывавшие ее феодальные структуры. Но застывшему в своей неподвижности об­

ществу она противопоставила изолированного индивида, тем самым

положив начало экономическому и духовному индивидуализму, тяго­ стные последствия которого мы ощущаем еще и сегодня. Декарт сво­ им Cogito также посеял семена метафизического идеализма и солип­ сизма, всходы которых подрывали классический персонализм от Лейбница до Канта и кантианцев, несмотря на множество глубоких идей, которые принесло с собой их развитие.

Гегель навсегда сохранит за собой славу великого и чудовищного творца всемогущей и безличной идеи. Все вещи и все существа ра­ створяются в ней. И не случайно в конечном итоге Гегель провозгла­ шает полное подчинение индивида государству. Но не следует забы­ вать и того, чем персонализм обязан Лейбницу и Канту, а диалектика личности - всему рефлексивному направлению идеалистической мысли. Паскаль, отец современной диалектики и экзистенциального сознания, стал бы величайшим. из величайших мэтров, если бы вли-

яние янсенизма не толкало его к проповеди высокомерного одиноче-

ства, что произошло впоследствии и с Кьеркегором. Стоит помнить и о Мальбранше, о его «Трактате О нравственности»; о Руссо, разделя­ ющем непоследовательный рационализм просветителей, сбитом с

толку индивидуализмом, но возродившем значение одиночества и за­ ложившем основы воспитания личности. Отметим также актуаль­ ность Гёте, который ищет в деятельности динамическое единство духа и материи. В XIX в. необходимо выделить трех мыслителей, при-

Мудрость сострадания, мудрость любви

знание к которым приходит лишь в следующем столетии, - настоль­ ко трудно им было дышать в идейном климате своего времени.

Мен де Биран является непосредственным предшественником фран­ цузского персонализма. Он отвергает механицизм идеологов Просвеще­ ния, растворявших конкретное существование в псевдоэлементах мыш­ ления, и ищет «Я» В усилии, посредством которого мы воздействуем на мир. Этот опыт, представляющий собой единство внутреннего побуж­ дения и мускульных усилий, выявляет во всяком сознании его связь с непреложной и объективной реальностью; нельзя, следовательно, про­ тивопоставлять сознание и реальность; любое сознание выходит в про­

странство, утверждает себя в нем. Идеи Мен де Бирана замечательным образом высветили истоки личности и сферу ее проявления.

Кьеркегор, в свою очередь, выступая против Системы, олицетворяемой Гегелем, и против ее спиритуалистических истолкований, говорит о нео­

твратимости ВОзникновения свободы. Глашатай парадоксального, драма­ тического величия человека, боровшийся против опьяняющего буржуаз­ ного комфорта и прекраснодушия, он, к сожалению, не смог отказаться от горделивого одиночества и выйти к миру и к людям. Тем не менее на закате эпохи, готовой согласиться на любое порабощение в обмен на сво­ его рода вегетативное спокойствие, Кьеркегор довел до наивысшего зна­ чения смысл свободы, радикальным образом связав ее с абсолютом.

Маркс с иных, чем Кьеркегор, позиций упрекал Гегеля за то, что он сделал субъектом истории абстрактный дух, а не конкретного челове­ ка, свел к Идее живую реальность человеческого существования. Со­ гласно Марксу, такое отчуждение является следствием отчуждения,

господствующего в капиталистическом мире, который превращает

трудящегося человека-производителя в объект истории и тем самым как бы отторгает его от него самого, равно как и от природного мира. Наступление на обезличивающие силы, начатое в XIX в., можно было бы, вероятно, назвать революцией в духе Сократа; оно пошло по двум направлениям: от Кьеркегора, призывающего человека, выбитого из

колеи научными открытиями и насилием над окружающей средой, к осознанию права на субъективность и свободу; от Маркса, который разоблачает мистификации, порождаемые социальными структурами, выросшими из материальных условий существования, и напоминает человеку, что мало болеть за свою судьбу - ее надо строить, засучив рукава. Роковой разрыв! Обе линии в дальнейшем расходятся все боль­ ше и больше, и задача нашего века, думается, состоит не в том, чтобы

соединять их там, где они не могут соединиться, а в том, чтобы стать выше расхождений, подняться к единству, которое было отвергнуто.

В свете великих событий XIX в. необходимо было бы проследить, как

постепенно созревали социальные условия для подлинно человеческо­ го существования. При всех оговорках относительно Великой француз­ ской революции очевидно, что она знаменует собой важнейший этап

:#;

Э. Мунье. Краткое введение. К вопросу о личностном универсуме

социального и политического освобождения, хотя и ограниченного ее индивидуалистическим контекстом. С этого момента некоторого рода фатальность начинает набирать силу. С одной стороны, находя благо­ приятную почву в победно шествующем капитализме, стремительно развивается индивидуализм. Либеральное государство закрепляет это

развитие в своих кодексах и институтах, проповедуя вместе с тем мо­ ральный персонализм (в кантовском духе) и персонализм политический (буржуазного толка) и создавая таким образом конкретные условия для

социального, экономического, а вслед за ними и политического пора­

бощения народных масс. Романтизм содействует всестороннему разви­

тию чувств индивида, однако заводит его в такие тупики, где ему не ос­ тается ничего иного, как выбрать безысходное одиночество или утрату желаний. Отступая перед лицом этой новой опасности и боясь проявить свои разрушительные силы, мелкобуржуазный мир стремится скрыть их за ширмой сомнительных удовольствий, установить господство осмот­ рительного индивидуализма. Но как раз в это время бурное развитие тех­

ники раздвигает узкие границы жизни индивида, открывает перед ним широкие перспективы, вовлекая в коллективные отношения. Теряюший

опору индивидуализм страшится одновременно и анархии, в которую по­

гружается, и коллективизма, который ему угрожает. Он пытается при­

крыть свои тылы идеей «защиты личности». Уже Ренувье считал в равной мере опасными как страсть к метафизике, так и поиск единства полити­ ческими средствами. Личность для него - это прежде всего отрицание,

неприсоединение, возможность противостоять, испытывать сомнения,

сопротивляться опьянению мышлением и, соответственно, отвергать все

формы угверждающейся коллективности - теологические или социали­ стические. Это, разумеется, вполне здоровая реакция на опасность, но она рискует оказаться во власти анархизма. Именно последний обрек на бесплодность поиски Прудона. Страстный анархизм Ницше драматизиро­ вал ситуацию, усилив негативные тенденции, которые впоследствии вой­ дут составной частью в экзистенциалистские концепции.

Между тем действительный выбор происходит отнюдь не между сле­ пым имперсонализмом, этой разросшейся губительной раковой опухо­ лью, и потерявшими надежду гордецами, которые будут стоять на сво­ ем. Страх перед этими мистическими чудовищами стал рассеиваться, когда началась разработка более богатого понятия личности, ее отноше­ ний с миром и его творениями. Речь идет прежде всего о Лотие, о ра­ ботах Макса Шелера и М. Бубера, появившихся во французском перево­ де и совпавших по времени с выходом книг Бердяева, который не захотел приносить в жертву ни свободу духа, ни технику, как в свое время Берг­ сон, не отрекшийся ни от свободы, ни от строгой науки. Вслед за Лабер­ тоньером Морис Блондель говорит о диалектике духа и действия, разруша­ ющей все спиритуалистические мистификации. В то время как в лирике Пеги начинают звучать все темы, которые мы проанализируем ниже,

Мудрость сострадания, мудрость любви

ж Маритен пля решения актуальных проблем обрашается к разоблачи­ тельному реализму, заимствуя его у Св. Фомы; Габриэль Марсель и К Яс­ перс, один христианин, другой - агностик, вносят существенный вклад в описание структур личностного универсума. К ним весьма близок и Пг-Л. Ландсберг, жизнь и творчество которого были насильственно прерваны.

Если иметь в виду собственно персоналистские исследования, кото­ рые начиная с 1932 г. постоянно публикует журнал «Эспри», то на них оказывали влияние, с одной стороны, экзистенииалистские, с другой - марксистские разработки. Экзистенциалисты настоятельно требовали обсуждения персоналистских проблем: свобода, внутренний мир лично­ сти, коммуникация, смысл истории. Марксисты призывали современ­ ное мышление освободиться от идеалистических мистификаций, стать на твердую почву в осмыслении реальных проблем человека и связать самую возвышенную философию с актуальными вопросами современ­ ности. Таким образом, можно говорить о трех близких персовалиэму на­ правлениях: экзистенциалистском (к нему примыкают Бердяев, Ландс­ берг, Рикёр, Недонсель), марксистском (нередко конкурирующем с первым) и более традиционном, связанном с французской рефлексив­ ной традицией (Лашьез-Рей, Набер, Ле Сенн, Мадинье, Ж. Лакруа).

За пределами Франции во многих странах формируются течения, провозглашающие себя персоналистскими. Есть и такие, близкие к ним, концепции, которые прямо не заявляют о своей приверженности идеям персонализма. В Англии называют себя персоналистскими несколько журналов, а также группа Дж.Б. Коатса. Они ищуг вдохновения прежде всего у Дж. Макмарри, Дж. Мидлтона Мюрри, Н. Бердяева иМ. Бубе­ ра; не следует забывать и о Ньюмене. Религиозный субъективизм, поли­ тический либерализм и антитехницизм (в духе Рёскина и Г. Рида) неред­ ко уводят их в сторону от французского персонализма, однако диалог с ними возможен. В Голландии рожденное в 1941 г. в лагере заложников

персоналистское движение развивал ось исключительно в политическом плане и пыталось построить «новый социализм» силами «Нидерландско­

го народного движения», которое впоследствии пришло к власти и сли­ лось с социалистической партией. В США также набирает силу доволь­ но заметное персоналистское направление (от Ройса и Хоуисона до Боуна, Брайтмена и Флюэллинга). В Швейцарии, где еще жива память о Секретане, выходят «Швейцарские тетради "Эспри?», Близкие пер­ соналиэму группы создаются и в странах, освободившихся от фашизма.

Поскольку личность является не объектом, который можно было бы отделить от мира и изучать извне, но центром, на который дол­ жна ориентироваться объективная Вселенная, нам необходимо со­ средоточить свой анализ на создаваемом ею универсуме, выявить

его структуры и различные аспекты, постоянно помня о том, что это

всего лишь наше видение реальности. Каждый обладает истиной не

иначе, как во взаимосвязи со всеми другими.

И.С Вдовина

Персонализм - подлинная философия хх века

Эмманюэль Мунье (1905-1950), основоположник и ведущий теоретик французского персонализма считает, что философия есть прежде всего размышление о человеке. В работе «Введение в экзистенциализмы» (1948) он писал: «Строго говоря, философия по суги своей экзистенци­ альна и не может быть никакой другой. Существование и существую­ щие - вот подлинный предмет философских исследований»!', При этом Мунье отдает себе отчет в том, что предмет философии менялся на про­ тяжении ее многовековой истории, как менялись и сами представления о человеке и его существовании. Тем не менее историю философии в целом Мунье рассматривает как процесс вызревания идеи о собственно человеческом существовании, о личности, которая стала центральной темой в персонализме (от лат. persona - личность). Формулирование этой идеи оказалось настоятельным именно в начале ХХ в., когда, с од­ ной стороны, само существование человека было поставлено под вопрос, с другой - создавались условия для «универсального» развития челове­ ка, для его становления личностью. Есть и еще одна сторона дела: пре­ одолеть кризис и использовать предоставляемый историей шанс можно

только при том условии, что сам человек начнет жить, как личность. Понятие личности Мунье с самого начала соотносил с понятием

цивилизации, и одной из фундаментальнейших проблем персона­ лизма стала «драма цивилизации», выступившей против человека, и

драма человека, потерявшего смысл своего существования, меру че­ ловеческого. Мунье в этой связи призывал людей задуматься о ка­

чественном содержании их цивилизации, а сам намеревался создать «метафилософию», которая объединяла бы в себе все ценное, нара­ ботанное философией на протяжении истории своего существова­ ния, и предлагала бы целостное осмысление проблем человека и его бытия. Мунье горячо верил в то, что идеалы личностной филосо­ фии, воплощаясь в жизнь, преобразуют все ее сферы - экономичес­ кую, политическую, социальную, философскую, религиозную,

нравственную, эстетическую.

Цивилизаторское значение личностной философии Мунье видел также в том, что ей свойственна воспитательная функция. «Персона­ лизм, - подчеркивает эту мысль Поль Рикёр, - по своему происхож­ дению есть педагогика общественной жизни, связанная с пробужде­ нием личности»14. Пробуждение человека - излюбленное выражение Мунье, когда речь заходит о воспитательной миссии персонализма. Он намеревался разработать в рамках «личностной философии» та­ кую концепцию человека, которая стала бы программой для воспи­

тательного процесса цивилизации в целом.

Мудрость сострадания, мудрость любви

Итогом раздумий Мунье о предназначении человека-личности

стала его концепция «вовлеченного существования», призывающая

людей к активной жизни, к ответственному, осмысленному, твор­ ческому выполнению гуманистической миссии на Земле. Залогом подлинности человеческих деяний Мунье считал необоримую веру в обновление, которое дается ценой неимоверного напряжения сил в борьбе со всем неподвижным, устоявшимся, закостенелым. Стремление человека к бытию высшего порядка (трансцендирова­ ние) он объявлял собственно и исключительно человеческим свой­

ством.

На вопрос о качествах личности Мунье искал ответ у Сократа и Цицерона, Фомы Аквинского и Аристотеля, Декарта, Канта, Фих­ те, Шелера, Кьеркегора, Хайдегтера, Ясперса, Марселя, Достоев­ ского, Л. Толстого, Бердяева, Маркса и других выдающихся умов че­ ловечества. Вместе с тем основоположник французского персонализма понимал, что, какими бы авторитетами он ни подкреплял свое учение о личности, оно не может претендовать на бесспорность и окончатель­ ность своих выводов. Посвятив всю свою жизнь разработке личност­ ных принципов, на которых, по его убеждению, должна строиться че­ ловеческая цивилизация, Мунье завешал критически воспринимать его суждения и непременно соотносить их с реалиями самой жизни. Персонализм - это философия ХХ в., считал он, и придет время, когда она уступит свое место другой концепции, вызванной к жиз­ ни новыми потребностями цивилизации.

Примечания

Перевод с издания: Mounier Е. Le реrsоппаlismе // Оецмез. Т. 3. Paris, 1962. Р. 429-439.

1 Журнал «Эспри» (<<Esprjt,}) основан в 1932 г. См. подборку номеров, а также:

Mounier Е. Мапifеstе ап service dtl регsоппаlismе. Paris: Ашлег, 1936; Оп'езт-се qlle lе регsоппаlismе? Paris: Еспюпв dtl Зеш), 1947; Регвоппайзгпе сатпойсце / / Езргп,

1940, fevrier -mars-april; последняя работа опубликованаотдельным изданием: МоитекЕ. Шзепе SOllS сопспюпв. Paris: Еошопз dll Sellil, 1946.

2 «Новый порядок» (<<Ordre NOtlVeall») - общественно-политическое движение во Франции 30-х годов, руководимое Р. Ароном (Агоп) и А. Дандьё (Оагкйец); как и персонализм, выступало от имени личности, за духовное обновление капита­ лизма; близкие персонализму идеи развивали также представители молодежных объединений «Планы» «<Plal1s») «Французский журнал» (La Кемце папсаве»), «Противостояние» «<Reactiol1») и др. - Прим. n~.

3 Имеется в виду «Технический И критический словарь по философии» (<<Vocablllaire гесппкше et спгшце de 'а рпйозорше») под редакцией А. Лалаида (Еагапсе). Пер­ вое издание вышло в 1926 г. - Прим. пер.

4 Французское издательство, основанное в Париже в кографом П. Ларуссем (Еагоцвве); специализируется на издании энциклопедий, энциклопедических словарей и Т.п. - Прим. пер.

5 См.: Еасплх J. Systeme е! ехгзтепсе // Vie ппейесшейе. 1946, [шп,

И.С. Вдовина. Персонализм - подлннная фнлософия ХХвека

(, Речь идет о сатирической антиутопии американского писателя О. Хаксли «Пре­ красный новый мир» (1932). - Прим. пер.

7 Описание этой истории можно найти в статье: P/aquevenl J. 111dividll е! регвоппе. Евешвее des попопв / / Ёвргп, 1938, jal1vier. Во Франции и США готовятся рабо­

ты, посвященные истории персонализма.

х Антигона - героиня греческой мифологии, вошедшая в историю в качестве символа верности долгу; по ее убеждению, приказ смертного человека не может отменить неписаных, но прочных божественных законов. - Прим. пер.

9 «Троянки» - трагедия древнегреческого драматурга Еврипида (ок. 480-406 г.

до н.э.). - Прим. пер.

10 «Любовь к роду человеческому» (лат.).

11 «Из ничего» (лат.).

12 См.: Chaslaing М. Descartes, шпоёпстецга la vie регвоппейе // Ёврпг, 1937, juillet.

13 Моитек Е. [ппоппспоп ацх ехшеппайвгпев.

14 RicG!/' Р. L'His!oire с! veri!e. Р., 1964. Р. 138.

Мудрость сострадаиия, мудрость любви

Эмманюэль Левинас

Философия, справедливость и любовь

«ЛицоДругого было началом философии». Говоря так, утверждаете ли

Вы, что философия рождается не в опыте конечного, а скорее, в опыте бесконечного как призыв к справедливости? Философия, стало быть, на­ чинается до самой себя, в жизненном А/ире, предшествующем философ­

скому дискурсу?

- Я хотел этими словами подчеркнуть следующее: вселенная смысла, представляющаяся мне первичной, есть как раз то, что приходит к

нам из межличностного отношения, что рождается из этого отношения, и Лицо со всем тем, что можно обнаружить при анализе его значений,

является началом интеллигибельности. Разумеется, здесь тотчас же вы­ рисовывается и вся этическая проблематика, но у нас еще нет основания говорить о философии. Философия - это теоретический дискурс, и я думаю, что теория предполагает больше. Необходимость в теоретичес­ кой позиции возникает тогда, когда мне надлежит ответствовать не толь­ ко перед лицом другого человека, но и перед находящимся рядом с ним лицом третьего человека. Сама встреча с Другим уже есть моя ответ­

ственность за него. Ответственность за Другого - это более строгое на­ звание того, что обычно именуют любовью к ближнему, любовью без

Эроса, милосердием, любовью, где нравственное доминирует над стра­ стью, любовью без вожделения. Мне не очень по душе затасканное и опошленное слово «любовь». Речь идет о том, чтобы взять на себя судь­ бу Другого. Именно это и есть «видение Лица, наше отношение к пер­ вому встречному. Будь он моим единственным собеседником, у меня

были бы одни только обязательства! Но в мире, где я живу, наряду с «первым встречным» всегда есть и третий, и он тоже мой «другой», мой

ближний. Так что мне необходимо знать, кто из них впереди: не явля­ ется ли один гонителем другого? Разве не надлежит сравнивать людей при всей их уникальности? Еще до того, как я беру на себя судьбу Дру­

гого, существует справедливость. Я должен вынести суждение там, где мне пришлось уже взять на себя ответственность. Именно здесь кроет­ ся необходимость теории, здесь рождается забота о справедливости, ко­ торая лежит в основе теоретического расс~ения. Справедливость воз­ никает, если только мы сталкиваемся с Лицом Другого, она рождается

Э. Левииас. Философия, справедливость и любовь

из чувства ответственности за Другого; справедливость предполагает

оценку и сравнение того, что в принципе не подлежит сравнению, по­

скольку каждое бытие уникально; любой Другой уникален. В заботе о справедливости непременно возникает понятие беспристрастности, ле­ жащее в основе объективности. В какой-то момент заявляет о себе не­ обходимость «взвесить», сравнить, поразмыслить, и философия в этом смысле есть мудрость, родившаяся в глубинах первоначального состра­ дания; философия - и я здесь не злоупотребляю словами - это муд­ рость сострадания, мудрость любви.

-Чужд ли опыт смерти Другого и, в каком-то смысле, опыт соб­ ственно смерти этическому восприятию ближнего?

-Теперь Вы ставите проблему: «Что есть в Лице?« С моей точки зрения, Лицо вовсе не пластическая форма, какой, например, являет­ ся портрет. Отношение к Лицу - это одновременно отношение к абсо­ лютно слабому, к тому, кто совсем не защищен, кто наг и обездолен,

это отношение к лишению и, следовательно, к тому, кто одинок, под­ властен крайнему одиночеству. называемому смертью; стало быть, за Лицом Другого всегда стоит смерть Другого и, в каком-то смысле, под­ стрекательство к убийству, желание идти до конца, полностью отринуть Другого и, как это ни парадоксально - одновременно Лицо есть при­ зыв: «Не убийь Последнее можно и дальше растолковывать, но факт остается фактом: я не могу оставить Другого умирать в одиночестве, он как бы взывает ко мне, следовательно, - и это чрезвычайно важно для меня - отношение к Другому, вопреки Мартину Буберу, не симмет­ рично: когда я, согласно Буберу, говорю Ты другому Я, то передо мною предстоит такое Я, которое также говорит мне Ты; здесь мы имеем от­ ношение взаимности. Я же, напротив, считаю, что отношение к Лицу асимметрично: мне с самого начала неважно, как Другой относится ко

мне, это его дело; для меня же он прежде всего тот, за кого я ответствен.

-А у палача есть Лицо?

Это уже проблема зла. Когда я говорю о справедливости, я тем са­ мым ввожу понятие борьбы со злом, отказываюсь от идеи непротивле­ ния злу. Если вопрос о самозащите все еще стоит на повестке дня, если «палач» - это тот, кто угрожает ближнему и в этом смысле призывает к насилию, то он не имеет Лица. Однако моя главная мысль заключается в том, что я называю асимметрией интерсубъективности: данная ситуа­ ция имеет отношение только к Я. По этому поводу я всегда вспоминаю Достоевского. Один из его персонажей говорит: мы все ответственны за все и за всех и я ответствен более, чем все другие. Не оспаривая этой мысли, я тотчас же добавляю к ней заботу о третьем и, стало быть, о справедливости. Здесь открывается вся проблематика палача: она выте­ кает из справедливости и из необходимости защитить другого человека, моего ближнего, а вовсе не из угрозы, какой я сам подвергаюсь. Если бы не было справедливости, то моя ответственность не имела бы пределов.