Путь.в.философию.Антология.2001

Незавершенное, нерешенное

выдает так мало «результатов» И должна постоянно начинать все за­ ново; поэтому-то она не может обойтись без помощи нантончайшей нити, которую прядет старина и которая, может быть, дает возмож­ ность превратить шифр в текст. Но нельзя никоим образом связывать идею толкования с проблемой «смыслю>, хотя В большинстве случа­ ев их путают. Во-первых, это не задача философии - «выдаваты та­ кой позитивный смысл, изображать действительность «полной смыс­ ла» и оправдывать ее. Любое такое оправдание сущего запрещается разорванностью самого бытия. Если наши образы восприятия могут стать фигурами (констелляции. - Г. с.), то мир, в котором мы жи­ вем и который конституируется вовсе не из непосредственных об­ разов восприятия, не есть это сущее. Текст, который должна читать философия, - неполный, противоречивый, прерывистый, и во мно­ гом здесь повинна слепая демония; поэтому, может быть, именно та­ кое чтение является нашей задачей, именно в таком чтении мы смо­ жем лучше познать демонические силы, чтобы их изгнать. И далее, идея толкования не требует признания второго, «заднего» плана бы­ тия, который открывается будто бы посредством анализа являюше­ гося. Дуализм интеллигибельного и эмпирического, зафиксиро­ ванный Кантом и в послекантовской перспективе апеллирующий к Платону, небосклон идей которого неизменно проникнут этим духом, - этот дуализм свойствен, скорее, идее исследования, чем толкования, - идее исследования, которая предполагает сведение

исследуемого вопроса к данным и известным элементам, не содер­

жащим ничего, кроме ответа.

Кто толкует таким образом, что за феноменальным миром ищет мир в себе, лежащий в основе первого и «подпирающий» его, тот ве­ дет себя так, как будто в загадке хочет найти копию бытия, лежаще­

го в основе загадки и отражаемого ею; в то время как разрешение за­

гадки возможно, лишь когда ее содержание молниеносно освещается

и исчезает, не застывая где-то «позади» И не отождествляясь с этим скрытым планом". Подлинное философское толкование не задается цепью познать готовый, застывший смысл, лежащий позади вопроса, но как бы заливает светом сам вопрос и тут же его рассеивает. И как

разрешения загадок появляются, когда единичные и рассеянные эле­ менты вопроса приводятся в различные сочетания, пока не образуют фигуру, в которой выявляется разгадка и вопрос исчезает, - так и философия сочетает свои элементы, воспринятые у науки, в меняю­ щихся констелляциях, или, чтобы выразить это в менее астрологичес­ ких и научно актуализированных терминах, - в меняющихся пробных конфигурациях, пока они не образуют фигуру, которая читается как ответ, а вопрос исчезает". Задача философии заключается не в том, чтобы исследовать скрытые и наличные интенции действительности, точное оформление которой есть задача науки (см.: Benjamin W.

342

Т. Адорно. Актуальность философии

Пгэргцпя сет deLltscl1en Тгапегзрте]. Вегliп, 1928. S. 9-44, особенно§ 21 и § 33)1~; задача философии непременно связана с такими трудными вопросами, в ответе на которые только и может заявить о себе ее все освещающая способность. Можно усмотреть здесь на первый взгляд удивительную и поразительную близость между толкующей филосо­ фией и тем способом мышления, который самым решительным об­ разом отклоняет представления об интенциальном характере дей­ ствительности, - материализмом!", Толкование того, что не обладает

интенциальностью, посредством сопоставления аналитически изоли­ рованных элементов и прояснения действительного в результате та­ кого толкования - это и есть программа любого подлинно материа­ листического познания, программа. которой материалистический опыт следует тем точнее, чем дальше он отходит от какого-либо «смысла» своих предметов и чем менее относит самого себя к импли­ цитному, а именно религиозному, смыслу. Потому что толкование

уже давно отмежевалось от вопроса о смысле, или, что то же самое, символы философии ныне обречены. Если философия призвана по­ буждать к отказу от вопроса о тотальности, это прежде всего означа­ ет, что она не должна действовать исходя из символической функции, посредством которой до сих пор, по крайней мере в идеализме, осо­ бенное как бы репрезентировало всеобщее; она должна отдавать на произвол судьбы грандиозные проблемы, величие которых определя­

лось их поручительством за тотальность, в то время как толкование располагается между сложными узлами больших проблем-". Если такое

истинное толкование осуществляется исключительно посредством со­ четания мельчайшего, то оно не принимает никакого участия в важном шествии значительных в традиционном смысле проблем или действу­ ет только таким образом, что «прикрепляег» их К конкретному состо­ янию, которое прежде те проблемы репрезентировало символически. Создание конструкции малых и безынгенциальных элементов причис­ ляется, таким образом, к основополагающим предпосылкам философ­ ского толкования; поворот к «осадкам мира явлений», который про­ возглашал Фрейд, обретает ценностъ вне психоанализа, в виде поворота прогрессирующей социальной философии к экономике - не столько из соображений ее эмпирического преимущества, сколь­ ко из имманентного требования обратиться к самому философскому толкованию. Если бы философия сегодня вопрошала об абсолютном отношении вещи в себе и явления или, выражаясь более совершен­ но, о смысле бытия вообще - она либо стала бы формально необя­ зательной, либо распалась бы на множество возможных и произволь­ ных мировоззренческих позиций. Предположим все же - я даю в

качестве мысленного эксперимента пример, не настаивая на его ре­ альной осуществимости, - предположим, что имеется возможность так сгруппировать элементы социального анализа, что их связь обра-

343

Незавершенное, нерешенное

продуктивным, только если оно диалектично, и первую мишень для диалектической атаки предлагает та философия, которая обращает­ ся к проблемам, кажущимся ей необходимыми, вместо того чтобы добавлять новые ответы ко множеству старых. Но только принципи­

ально недиалектическая, направленная на внеисторическую истину

философия может грезить об устранении старых проблем, предавая их забвению и бойко начиная все заново. Это и есть иллюзия нача­

ла, и именно она подлежит критике, прежде всего в хайдеггеровской

философии. Только в теснейшем союзе с новейшими опытами в фи­ лософии и при использовании философской терминологии может осу­ ществиться действительное изменение философского сознания>. В этом союзе используется конкретно-научный материал, преимуще­ ственно социологически, актуализируются незначительные, безынтен­ циальные и все же связанные с философским материалом элементы, поскольку возникает потребность в их перетолковании. Говорят. что один из влиятельнейших философов современности ответил на воп­ рос об отношении философии к социологии сравнением: в то время как философ, подобно архитектору, создает проект дома и способству­ ет его осуществлению, социолог действует как вор, влезающий в окно верхнего этажа и подбирающий все, что ему попадает под руку. Мне

нравится это сравнение, но я высказываюсь также и за контакты фи­ лософии с социологией". Ведь этот просторный философский дом давно уже обветшал в своем фундаменте и угрожает не просто рухнуть на тех, кто находится в нем, но и завалить все вещи, которые в нем

хранятся и которые невозможно возместить. Когда вор похищает по­ лузабытые вещи, он делает хорошее дело, поскольку он их спасает, но едва ли он будет хранить их долго, потому что для него они не пред­ ставляют особой ценности. Конечно, признание социологии толкую­ щей философией нуждается в ограничении. В толкующей философии речь идет о том, чтобы подобрать ключ, позволяющий раскрыть две­ ри действительности. Вот только с размерами ключа все не так просто. Старый идеализм остановил свой выбор на слишком большом: ключ даже не попал в замочную скважину", Чистый философский социоло­ гизм, напротив, облюбовал слишком маленький: ключ, кажется, подо­ шел, но дверь даже не приоткрылась". Большинство социологов на­ столько увлеклись номинализмом, что в результате их понятия стали слишком незначительными, чтобы они могли соотноситься с другими понятиями И вступать с ними во взаимодействие. Осталась лишенная следствий ограниченная связь «это - здесь» определений, которая вы­ зывает насмешки со стороны любого строгого познания и которая не поддается сколько-нибудь критическому апробированию.

Именно так устраняют понятие класса, заменяя его бесчисленны­ ми описаниями единичных групп, будучи не в состоянии охватить их одним всеохватывающим единством, поскольку в эмпирии как тако-

т. Адорно. Актуальность философии

ВОЙ они выступают в виде явлений; так обстоит дело и с одним из важнейших понятий - идеологией, поскольку всячески умаляют его

значение, толкуя как упорядочивание определенного содержания со­ знания определенных групп и не задаваясь вопросом об истинности или неистинности самого этого содержания. Такого рода социология граничит со всеобщим релятивизмом, чуждым философскому толко­ ванию, для разоблачения которого оно использует диалектический метод. Говоря об овладении философским понятийным аппаратом, я не без умысла веду речь о монтаже, пробном расположении, о кон­ стелляции и конструкции. Потому что исторические образы не извле­ кают смысл вот-бытия из скорлупы, а решают и разрешают его воп­ росы, и эти образы никак не суть самоданности. Их нельзя найти уже готовыми в истории: не требуется никакого усмотрения и никакой интуиции, чтобы их обнаружить, они не есть и магические истори­ ческие сущности, которые надо было бы принимать и обожествлять. Скорее, они должны быть созданы человеком и находят свое оправда­ ние единственно в том, что действительность уплотняется вокруг них с поразительной очевидностью. Этим они решительно отличаются от архаических, мифических прообразов, как их фиксировал психоана­ лиз, а Клагес намеревался представить в качестве категорий нашего познания. Они (исторические образы. - г.с.) многими своими черта­ ми могут напоминать мифические прообразы, но они отличаются и от них: те описывают свою судьбоносную дорогу К вершинам человечес­ кого; эти же сподручны и постижимы, они - инструменты самого че­

ловеческого разума, даже если они представляются в качестве магне­

тических центров объективного бытия. Это модели, с помощью которых разум подступается к действительности, испытывая ее и экза­ менуя, к действительности, которая не подчиняется закономерностям, но тем охотнее подражает модели, чем вернее она отчеканена". Мож­ но усмотреть здесь прежний опыт и вернуться к старой концепции, которую сформулировал Бэкон и над которой всю жизнь неутомимо трудился Лейбниц: концепцию, которую идеализм осмеял как причу­ ду: ars гпуегпегкй. Любое другое понимание модели было бы гностичес­ ким и безответственным. Но органом этого ars iI1veI1ieI1di является фан­ тазия. Это - строгая фантазия, и местопребывание ее - материал, поставляемый науками; и она выходит за их пределы исключительно тогда, когда они образуют новые сочетания; и это их движение она должна изобрести сама, исходя из самой себя. Если идея философско­

го толкования, которую я попытался развить перед вами, правомочна, то можно представить ее как требование постоянно находить решение вопросов преднайденной действительности с помощью фантазии, ко­

торая по-новому ставит вопрос, не выходя за его пределы.

Пожалуй, я догадываюсь, что многие, может быть большинство из вас, не согласны с тем, что я вам здесь преподнес. Не только научное

Незавершенное, нерешенное

мышление, но и, скорее, даже фундаментальная онтология оспарива­ ют мое представление об актуальных задачах философии. Но мышле­ ние, которое исходит из отношений вещей, а не только из их изоли­ рованной определенности как таковой, озабочено не тем, чтобы доказывать свое право на вот-бытие, игнорируя очевидные возраже­ ния и претендуя на безупречность; это право оно обеспечивает сво­ ей продуктивностью в том смысле, в котором Гёте «держал у РУКИ» понятие. И все же я должен сказать еще кое-что по поводу самых се­ рьезных возражений, которые сформулировал не я, - они были выс­ казаны представителями фундаментальной онтологии и побудили меня к разработке теории, после чего я придерживаюсь исключитель­ но практики философской интерпретации. Вот главное возражение:

в основе моего понимания также лежит понятие человека, проект вот-бытия; только я из-за непреодолимого страха перед мощью исто­

рии опасаюсь высказать это суждение четко и последовательно ос­

тавляя его завуалированным, вместо этого я придаю исторической

фактичности ту мощь, которая, собственно, была присуща инвариан­ там, онтологически основательным строительным блокам: отправ­ ляю богослужение в честь исторически продуцированного бытия, увожу философию от каких-либо константных масштабов, вовлекаю ее в эстетическую игру образов и превращаю prima philosophia в философ­ скую эссеистику. Относительно этих возражений я могу ответить, что признаю большинство из них вполне содержательными и считаю их философски оправданными и законными. Я не хочу сейчас обсуж­ дать, лежит ли в основе моей теории определенное понимание че­ ловека и вот-бытия. Но я не вижу необходимости настаивать имен­ но на таком понимании как единственном. Это идеалистическое требование абсолютного начала, как его может осуществить чистое мышление, оставаясь в пределах самого себя; это картезианское мышление, которое ставит перед собой задачу объяснить мышление из его предпосылок и его аксиом. Но философия, которая уже не настаивает на собственной автономии, не стремится выводить дей­

ствительность из рацио, но ставит под вопрос автономно-рацио­

нальное законодательство, обращаясь к бытию, которое ему не адекватно и не может быть рационально спроектировано как то­ тальность, - такая философия не будет безоглядно придерживать­

ся курса рациональных предпосылок, но приостановится там, где дает о себе знать неукротимая действительность; если же филосо­ фия движется далее, в регион предпосылок, то они могут быть дос­ тигнуты только формально и ценой той действительности, в кото­ рой и возникают подлинные задачи философии.

Продуктивность мышления может доказать себя на деле только диалектически и конкретно-исторически. Мышление и конкретность вступают во взаимодействие в моделях. Озабоченный формой такой

348

т. Адорно. Актуальность философни

коммуникации, я охотно заимствую идею эссеизма". Английские эмпирики, как и Лейбниц, называли свои философские сочинения эссе, потому что власть вновь открываемой «свежей» действительнос­

ти, на которую направлялось их мышление, всегда принуждала их к риску. Но уже послекантовское столетие, не подчиняясь власти дей­ ствительности, утратило вкус к экспериментальному риску. Поэтому эссе было изгнано из большой философии и перекочевало в эстетику, неопределенность которой не допускала точного, конкретного толко­ вания, - впрочем, им давно не располагала и традиционная филосо­ фия - страница величественных проблем. Полностью разочаровав­ шись в большой философии, опыт вынужден был смириться со своим устранением; если он при этом связывает свою будущность с конкрет­ ными, проблематичными несимволическими толкованиями эстетичес­ кого эссе, то, мне кажется, это не подлежит осуждению, если объект здесь избран правильно: дух, пожалуй, не в состоянии произвести или понять тотальность действительности; но он может проникнуть в ма­ лое и через малое раздвинуть пределы непосредственно сущего.

349

Незавершенное, нерешенное

Г.Г. Сояевьева

Современный Сократ

До сих пор одно только упоминание имени Теодора Адорно (19031969) и у нас и на Западе приводит в негодование одних и умиротво­ ряет других. Все, на что бросал он свой взгляд, становилось радиоак­ тивным. Вибрация, производимая им в духовной и политической жизни ХХ столетия, была столь ощутимой, что даже непонимание,

вражда, проклятия и открытая клевета не смогли ее приуменьшить.

Немецкий философ Теодор Адорно - современный Сократ. Антич­ ный мыслитель сравнивал себя с оводом, который своим жалом не дает покоя зажиревшему коню, своему народу. Так и Адорно, задыхаясь в тя­ желой атмосфере тоталитарного общества, сконцентрировал взрывную энергию негативности, вызвал ее молниеносные разряды. Трагедия хх столетия - тоталитаризм, «конечное общество бесконечной муки», где «индивиды бредут, прислонившись друг К другу, прикованные цепью, не смея поднять голову». В своем печальном походе они не чувствуют утра­ ты индивидуальности и субъективности, сливаясь, отождествляясь со все­ общим, не осознавая, что всеобщее их грабит, прессует, истязает, словно орудием пытки. Разомкнуть проклятую тождественность, избавить инди­ видов от сладостных иллюзий - в этом видел свою задачу Адорно.

Его философия смущала, беспокоила, оставалась непонятной, дразня­ щей, насмешливой, воспринималась как дерзкая пощечина и возмути­ тельное оскорбление. Вместо строгих, размеренных, хорошо продуман­ ных рассуждений в манере академической философии - клочковатый стиль, распадающаяся логическая ткань, разрывы, кружения... Вместо привычно ожидаемой философской системы - фрагменты, афоризмы, модели. Вместо однолинейной дедуктивной связи понятий - водоворот сравнений, антитез, метафор. Что хочет сказать этот странный, загадоч­ ный человек? Почему он затягивает нас в текст и не дает возможности высвободиться? Почему коварно расставляет логические капканы?

В мире, где тотальность алчно поглощает индивида, остается, по убеждению Адорно, лишь мерцающий свет надежды - критическое мышление. И сама негативная теория - о ней и идет речь в предлагае­ мом эссе Адорно - приобретает статус практики: встряхнуть, пробу­

дить, разорвать путы, связывающие с тотальностью, наметить разломы

и разрывы. Текст Адорно - не просто текст, предназначенный для чте­ ния: от него исходит магическая сила, воздействующая на читателя. Не­ гативная метафорика, риторические игры, искусное внушение - все это приемы практического исцеления через шок, сеанс наглядного демон- . тажа нормативных предписаний и логических табу традиционного дис­ курса, процедура реального освобождения природного импульса, подав­ ленного технологической культурой. Мефистофельская диалектика...

350

Г.Г. Соловьева. Современный Сократ

Но ее создатель внешне вовсе не похож ни на Сократа, ни на Мефи­ стофеля. Кроткие, страдальческие глаза, застенчивая улыбка, детская беззащитность... Нежность внутренне согревала его бунтующую мысль. Адорно вынес эту нежность из детства, единственно спокойного и сча­ стливого времени в его трагической жизни. Сын богатого еврейского предпринимателя Оскара Визенгрунда, принявшего протестантизм, Тедди воспитывался двумя женщинами: его мать, Мария Калвели-Адор­ но, итальянка по происхождению, была довольно известной певицей, а ее сестра, Агата, - прекрасной цианисткой. Адорно рос в атмосфере любви, где ничто не омрачало светлого праздника жизни. Брошенный

в мир из хрустального дворца детства, он не смог стать окончательно взрослым, солидным, уравновешенным, всезнающим - он остался ре­ бенком, но сумел избежать, однако, инфантильности.

Источник его философского творчества - жизнь, полная страда­ ний. На заре все складывалось счастливо: две страсти обуревали юно­ го Адорно - музыка и философия. Он мог стать известным исполни­ телем и композитором и подавал надежды в философии, психологии, социологии, обучаясь во франкфуртском университете. Две страсти слились в дальнейшем в одну - музыкальная философия, мыслитель­ ная практика, ориентированная на музыку, избранную парадигмой всей культуры. Молодой Адорно жил в атмосфере творческих иска­ ний интеллектуалов 20-х годов. Вена, культурная столица того пери­ ода, многочисленные и разнообразные встречи, дискуссии, увлечение Лукачем и через него - интерес к диалектике Гегеля и Маркса, мес­ сианские надежды, связанные с русской революцией.

Закончив университет и активно занимаясь социологией музыки, Адорно становится приват-доцентом в родном университете. Ничто, казалось, не предвещало бури. И все же она грянула: фашизм. Франк­ фуртский институт социальных исследований с несмарксистской про­

граммой, возглавляемый другом Адорно Максом Хоркхаймером, эмиг­ рирует сначала в Женеву, а затем в Нъю-Йорк. Адорно же не верит в

предстоящее изгнание. Но лаконичное предписание, отстраняющее его от преподавания, кладет конец сомнениям. Детство кончилось безвоз­ вратно. Впереди были годы эмиграции, мучительного разрыва с при­

вычным культурным окружением, неуверенность в завтрашнем дне, не­ обходимость все начинать сначала в чуждой по духу Америке. Там он будет работать вместе с другими сотрудниками Института над социоло­ гическими проектами (коллективный труд «Авторитарная личность»), напишет вместе с Хоркхаймером знаменитую «Диалектику просвеше­ НИЯ», обдумывая причины трагического финала европейского культур­ ного движения. Там ужаснется массовому истреблению людей в Освен­ циме и будет оплакивать смерть самого близкого друга, Вальтера Беньямина. Освенцим стал импульсом и раной всех его философских рефлексий, причиной субъективного страдания и шифром его филосо-

351

Незавершенное, нерешенное

фии истории и теории познания. В общественное сознание вошла мысль Адорно о том, что после Освенцима недостойно писать стихи и философствовать в прежней бесстрастной академической манере.

Вернувшись в Германию после войны, Адорно возглавил Франкфур­ тский институт социальных исследований и снова занялся преподавани­ ем во Франкфуртском университете. В последующие два десятилетия его популярность неизменно возрастала. Будучи теоретиком, методоло­ гом, он писал многочисленные эссе по литературе ХХ в., творчеству Джойса, Пруста, Кафки, Беккета, музыкальные монографии, посвящен­ ные Шёнбергу, Бергу, Веберну. Именно через эти сочинения его фило­ софские идеи завоевывали умы и сердца интеллектуалов. Но Адорно не только читал лекции и писал книги. Он выступал по радио и телевиде­ нию, публиковался в газетах. Его фотографии - совсем как изображе­ ния кинозвезд - украшали обложки иллюстрированных журналов.

Он получает литературную Премию немецких критиков, Гётевскую и Шёнберговскую медали, избирается председателем Немецкого обще­ ства социологов, одну за другой издает философские, социологические, педагогические книги - «Философия новой МУЗЫКИ» (1949), «Minima Могайа» (1951), «Призмы. Критика культуры и общества» (1955), «Жар­ гон подлинности» (1964), «Негативная диалектика» (1966) и многие дру­ гие. И что совсем необычно для философа такого элитарного, сложно­ го стиля, - оказывает столь мощное влияние на политическую жизнь послевоенной Европы, что его философия, по общему признанию, ста­ новится реальным компонентом политической жизни Европы.

Казалось, жизнь состоялась, все осуществилось. Слава, почитание, успех. Но это был опасный, рискованный успех. Правда жизни Адорно обнаружилась в последний год: он жалил, он шокировал, его тайно не­ навидели, и при первой возможности судьба жестоко расправилась с ним. Новые левые, экстремистски настроенная молодежь, восприняли его идеи слишком прямолинейно, в духе леворадикального бунтарства, в то время как сам философ всегда был против любого насилия. Кумир

молодежи, предвестник негативности как прорыва тоталитарных струк­ тур, позволил полиции очистить институт ОТ бунтующих студентов, а позже выступил свидетелем на процессе во Дворце юстиции.

Это был конец славе, конец жизни. Студенты превратили свиде­ теля в обвиняемого. Вчерашние восторженные ученики бросали кол­ кие насмешливые реплики по поводу конформизма бывшего мэтра. Адорно покинул Франкфурт посрамленный, свергнутый с пьедеста­ ла, растоптанный и униженный. Из Швейцарии он прислал письмо с просьбой преобразовать лекции в семинары - студенты не позво­ ляли ему больше читать курс. В ответ на согласие администрации пришло печальное известие - теперь уже о бессрочной ссылке... Раз­

ряд негативности поразил в первую очередь его самого.

Но то, что Адорно считал делом своей жизни, - пробить брешь в

352

Г.Г. Соловьева. Современный Сократ

мнимой тождественности всеобщего, СЛОМить диктат тотальности - принесло свои плоды. Сегодня мы живем в мире нарастающего плю­ рализма экономической и социальной жизни, образования тысяч и

тысяч культурных островков, не теряющих, однако, тенденции к единству и взаимопониманию. Мир открытый, неэамкнутый, и в этом смысле «негативный»...

Основное философское устремление Адорно - зашититъ индивида

от гнетущего давления тотальности - конкретизируется в проекте но­ вого типа рациональности. Негативная теория Адорно ускользает от тра­ диционных философских «единиц измерения». Он - не идеалист и не материалист; с равной степенью убедительности опровергает монизм во всех его оттенках и окрасках. Он не рационалист и не иррационалист - примеривает маску Гегеля, но затем решительно ее срывает. Новый тип

рациональности имеет совершенно другие культурные основания: вме­

сто отношения господства и подчинения внешней природе, а следова­ тельно, и внутренней, говорится о дружеском, ласкающем общении с природой, не упускающем, однако, технологической координаты.

Замысел Адорно вызывающе парадоксален: восстановить в фило­ софской деятельности право на аффекты, интуицию, импульсивность и фантазийность, не утратив при этом опыт рефлексии и понятия. Это означает - выйти в «непространственное пространство несчас­ тливого счастья», к поэтической логике и несистематической теории. Или выразить страдание, ускользающее и неуловимое, на языке по­ нятия и всеобшности, сохраняя краски индивидуальности, ее нео­ тожлествленность со всеобщим. Адорно не только грезил, но и нашел новые логические, философские средства для осушествления своей программы. Страдание не столько представляется в понятии, но изображается на мыслительной сцене, а автор философского текста

является одновременно драматургом и актером.

«Актуальность философии» - вступительная лекция Адорно, от­ крывшая курс его лекций во Франкфуртском университете (май 1931 г.). Из неопубликованной переписки с Беньямином следует, что автор на­ меревался при публикации посвятить текст своему другу. Однако пуб­ ликация состоялась много позже, когда Беньямин уже ушел из жизни.

«Актуальность философии» - не просто одно из многочисленных эссе Адорно, каких у него сотни. Это раннее сочинение носит ярко выражен­ ный программный характер - и по теме, и по ее разработке. В маленьком эссе контурно высказаны ключевые идеи нового философского проекта. Они, как зерна, брошенные в благодатную почву, дали хорошие всходы, принесли впоследствии богатый философский урожай. Комментарий со­ ставляет второе измерение предлагаемой публикации - в нем сообщается о судьбе идей и мыслей, рассыпанных в эссе шедрой рукой.

Перевод «Актуальности философии» вместе с комментарием ста­ вит задачей создать целостную картину экспериментаторства Адорно,

Незавершенное, нерешенное

одного из крупнейших современных мыслителей, тексты которого долгое время не переводились на русский язык, а немецкие оригина­ лы были предусмотрительно сосланы в преисподние спецхранов. Се­ годня философия Адорно переживает на Западе второе рождение, она оказала несомненное влияние на современную философскую

мысль, включая постмодернистские направления.

Примечания

Перевод с издания: Adorno Т. Aktualitat der Pl1ilosophie. G.S.Bd. 1. Fr./am Маш, 1973.

I С первых же строк Адорно вовлекает читателя в лабиринт парадокса: он наме­ рен говорить о философии, ее актуальности, но сразу же отвергает традиционное понимание философствования как обретения целостности и непогрешимой ра­ зумности. Как возможна философия в исторический момент, где самой действи­ тельности отказано в праве на тотальность и где философия, казалось бы, дол­

жна беспомощно умолкнуть?

В зрелых сочинениях эта мысль Формулируется в виде тезиса «целое негатив­

но», вызывавшего множество противоречивых толкований и послужившего одним из мнимых доказательств «абстрактного негативизма» теории Адорно. Однако фи­ лософ подразумевает прежде всего расколотость, трагичность реальности в хх в.; мир превратился в концлагерь, где каждый живущий платит штраф длиною в

жизнь. Тезис «целое негативно» определил характерные черты адорновского мыш­ ления. «Интерпретировал ли он литературную форму эссе или исследовал обще­

ственную физиогномию авторитарного типа, это утверждение остается движущим стержнем его диагностических анализов». (Zinp В. Selbsterhaltung und asthetische Ertahrung // Materia1en zur ast11etiscl1el1 Тпеопе Th. \V. Аоогпов. Fr./al11 М., 1980. S. 187).

2 Самый страшный грех «большой» философии - бесстрастное, глубокомысленное согласие с существующим жизненным порядком, считает Адорно. Внутренний нерв

философии, характеристическая черта, отличаюшая ее от всех наук, - напряженное

отношение к действительности, активное сопротивление реальным жизненным формам. Идея критичности многократно трансформируется у Адорно, приобрета­ ет смысл негативности, нетождественности и становится подлинным лейтмотивом

его философствования, пронизанного страстным желанием «разомкнуть» жесткие мыслительные схемы, услышать живой голос человеческого страдания.

3 Имеется в виду онтологический проект Мартина Хайдеггера, одного из круп­ нейших мыслителей хх в. В то время, когда Адорно готовился к вступительной лекции, Хайдеггер уже опубликовал свое самое знаменитое произведение «Бы­ тие и время» (1927). Это сочинение считается одним из труднейших по мысли и

по философской стилистике - новаторские философские идеи высказываются с помощью необычных словесных конструкций. Взвешивая и оценивая на «фило­ софском рынке» концепции прошлого и настоящего. Адорно особенно пристра­ стно отнесся к фундаментальной онтологии Хайдеггера. Полемика настолько захватила его, что выплеснулась на страницы его «Негативной диалектики» и

составила отдельный том «Жаргон подлинности».

Адорно не стеснялся в выражениях, упрекая Хайдеггера в «прокламации насиль­ ственного порядка как здоровья». «Человек должен иметь субстанцией свое бесси­

лие и ничтожество... Его историческое состояние перемешается в чистую человечес­ кую сущность, утверждается и одновременно увековечивается» (Jargon der

Eigel1tlicllkeit. Fr./al11 Маш, 1967. S. 56). Резкий тон Адорно, убедительность его ар­ гументации не возымели, однако, действия: Хайдеггер будто не слыхал упреков и ни разу не ответил на теоретические выпады соперника. Тем не менее отношения их

354

Г.Г. Соловьева. Современный Сократ

были достаточно напряженными, и исследователи долгое время были убеждены в отсугствии каких-либо возможностей диалога. Однако в последние годы эта точка зрения изменилась. Именно публикация ранних сочинений Адорно, в том числе «Актуальности философии», убедила, что, несмотря на наступательную критику фундаментальной онтологии. ранние проекты Адорно обнаруживают «ошеломляю­ щие параллели с хайдеггеровской философией бытия» (Р. Бубнер).

• Идеализм во всех его исторических формах вызывает у Адорно сильнейшую ал­ лергию: по своей природе все идеалистические системы замкнуты и тавтологич­ ны, поскольку пытаются вывести все содержание из понятия. По этой причине гегелевская диалектика качественно себя изменяет - вместо конкреции, особен­ ного, она получает лишь понятие особенного. (У Адорно есть, правда, и другая интерпретация гегелевской диалектики. В «Оге] Studiel1 ZlI Hegel», работе, напи­ санной до «Негативной диалектики», он обнаруживает в гегелевских текстах «борьбу» с закостенелой грамматикой и логикой и создает нетривиальный образ Гегеля, прямого предшественника новаций негативного мышления.) Согласно Адорно, открытость и творческую силу может иметь только материалистическая философия, ориентированная на «преимущество объекта». Свой истинный ин­ терес философия должна найти там, «где Гегель, согласный с традицией, сооб­ щил о своей незаинтересованности: у лишенного понятия единичного и особен­ ного; у того, что со времен Платона выпроваживалось как иреходяшее и незначительное и на что Гегель наклеил этикетку ленивого существования»

(Negative Dia1ektik. Fr./a111 Mail1, 1966. S. 18).

; В то время как Адорно однозначно критически относится к неокантианству, ри­ сунок его восприятия Канта гораздо сложнее. Кант был первым философским ав­ торитетом для Адорно в юности. Его «философский учитель» во Франкфуртском университете Ганс Корнелиус представлял неокантианскую теорию познания, прав­ да, с эмпирическим, психологическим уклоном, идущим от Маха и Авенариуса. Но адорновское понимание философии Канта определялось. скорее, не влиянием Кор­ нелиуса, а творческим контактом с другом юности З. Кракауэром, вместе с которым еще в гимназии Адорно зачитывалея «Критикой чистого разума». Диалог с Кантом занимает значительное место в адорновеком мыслительном пространстве. Одна из центральных моделей «Негативной диалектики» создается в противостоянии, одоб­ рении и опровержении кантовской концепции свободы, смысла жизни и счастья. n Некоторые исследователи придерживаются мнения, что Адорно со своей «Негатив­ ной диалектикой» примыкает к философии жизни, поскольку подвергает разум уни­ чижительной, все сокрушающей критике, считая его ответственным за страшные зло­ деяния культуры, воплощенные для него в образе Освенцима, отторгнувшего у миллионов людей право на естественную смерть (см.: Давыдов Ю.Н Критика соци­ ально-философских воззрений Франкфуртской школы. М., 1978). Однако Адорно критикует не разум как таковой, а только искалеченный, технологический рацио, ос­ нованный на принципе подавления природы - внешней и внутренней. И эта критика «помраченного разума» подразумевает поиски новой рациональности, способной пре­ одолеть репрессивный стиль 13 отношениях с природой и восстановить, реабилитиро­ вать непосредственный, импульсивный жизненный пласт опыта с сохранением пре­ имушеств понятийности и всеобщности. Философский проект Адорно не повторяет поэтому мотивов философии жизни, но имеет собственную неповторимую мелодию. 7 Настаивая на «преимуществе объекта», Адорно последовательно отграничивает свою точку зрения от позитивизма. Кульминационным моментом многолетнего

спора с позитивизмом считается дискуссия на съезде западногерманских социоло­ гов, где с докладами на одну и ту же тему «О логике социальных наук» выступи­ ли Адорно и Поппер (1968). Введение к опубликованной позже книге, содержащей материалы дискуссии, называют одним из программных сочинений Адорно. Дей­ ствительно, в нем кратко и четко противопоставляются два подхода, две философ­ ские стратегии. По мнению Адорно, позитивистская схема, набрасываемая, словно

355

23"

Незавершенное, нерешенное

«решетка», на живой, нерегламентированный опыт, заранее определяет его грани­ цы. Выбор координатной системы. отметаюшей факты, всегда произволен. и по­ знание «из любви к ясности и точности теряет то, что оно хочет познать», Т.е. фак­

тичность и объективность (;/,10/,/10 т Zllr Logik der Sozial\viss<:nschaftell // Осг Positivismllsstreit in der delltscllell Soziologie. Lllсlltсгllапd, 1970. S. 127).

, Темой своей диссертации Адорно избрал феноменологию Гуссерля - это иссле­ лование опубликовано впервые в 1 томе его философских сочинений, но носит явно выраженный ученический характер. Гуссерлю посвящается и более зрелый труд Адорно «Метакритика теории познания», где усилия направляются прежде всего на опровержение «философии первонстока. в любом ее варианте, идеали­ стическом и материалистическом. Это означает, что принцип монизма, стремле­ ние вывести мир из единого принципа, будь то сознание или бытие, является, по Адорно, надуманным и несостоятельным и неизбежно ведет к примату разума, даже если «то первое называют бытием, материей или субстанцией') (Ааото Т. Zнr Metakritik der Егкеппппыпеопе. Stllttgart, 1956. S. 193).

9 К идеям Киркегора тяготеет не только фундаментальная онтология, но и нега­ тивная диалектика Адорно - факт, проливающий свет на драму отношений двух великих современных мыслителей. Именно философствование Киркегора от­ крывает те мыслительные горизонты, где встречаются, казалось бы, непримири­ мые оппоненты, Хайдеггер и Адорно: несмотря на все различия, адорновская мыслительная модель «структурально та же, что и у Хайдеггера» (Schnadelbach Н.

Dialektik der VeГlllll1ftkritik // Аёогпо-Копгегепз.Fr./am Маiп, 1983. S. 79).

111 Диалектику Киркегора Адорно обдумывал еще в юности, испытывая магичес­ кое притяжение датского мыслителя. В 30-е годы он пишет книгу, посвященную эстетике Киркегора (она была издана впервые в 1933 г. и появилась в день, ког­ да Гитлер захватил власть). На ее восприятие, писал позже Адорно, сразу же лег­ ла «тень политического нездоровья». Через 30 лет ее переиздали. дополнив речью Адорно к 150-летию Киркегора (Aclomo Т Kierkegaard. Копвпцкпоп des asthetiscllell. Fr./am Маiп, 1966). Идея адорновской интерпретации диалектики Киркегора нес­ бычна: обнаружить в гегелевском противнике, притязающем на господство авто­ номного «Я» И провозгласившем тезис об истине субъективности, матрицы три­ адичности и абсолютной тотальности.

11 Хайдеггеровский переход из мира заботы и домашности к подлинной экзистен­ ции, открывающей бытие, оспаривается Адорно со всей решительностью в «Жар­ гоне подлинности», Смерть признается у Хайдеггера, говорит Адорно, «зерном самости», и учение о подлинности имеет в смерти не только свою меру, но и свой идеал. Но «как совершенно чуждая субъекту, смерть есть модель всего овеществ­

ления» (Adorno Т. Jargol1 der Eigel1tlicllkeit. Fr./am Маш, 1967. S. 107).

12 Адорновская философия намеренно остается в модусе вопрошания, философ­ ской майевтики. Фундаментальная структура традиционного мышления заклю­ чается в ориентации на ответ. Тот, кто отрицает, критикует, должен иметь в кар­ мане предположительный результат - как быть, как устроить все к лучшему. Негативная диалектика откровенно насмехается над этим классическим требова­ нием. Она настаивает на том, что «нечто фальшиво, даже если ничего лучшего нельзя предположить» (Schurz R. Etllik пасл Аdогпо. Fr./am Маш, 1985. S. 180). 13 Защитой от грозящей опасности может быть только кардинальное переосмыс­ ление природы философского знания, настаивает Адорно. Опыт самого трагичес­ кого столетия выталкивает бесстрастно-академическую философию, претендую­ щую на абсолютность и универсальность. И Адорно проектирует новый тип рациональности, восстанавливающий целостность, жизненность философского опыта. На языке понятия, всеобщности должно быть выражено человеческое страдание, причем так, чтобы не потерять своей уникальности: между понятием и страданием принципиально сохраняется нетождественность, и это составляет первоначальный смысл центральной категории «Негативной диалектики».

356

Г.Г. Соловьева. Современный Сократ

" Адорно именует проектируемый им тип рациональности эстетическим. В отли­ чие от диалектики гегелевского типа. ориентированной на науку, он придает от­ ношениям категорий и понятий эстетическое измерение - многозначность, нео­ пределенность, загадочность. Своеобразие алорновской теории «заключается В переходе критики разума в эстетику. Т.е. в эстетическое становление самой теории» (Sc/made/bacll Н. Dialektik der VеГl1tlпftkгitik // Асогпо-Кошегеш.S. 67). «Важным для обсуждения мышления Адорно является положение, что его корни - в эсте­ тическом, а не в круге критической теории» (Кпарр G. Т. W. Аdогпо. Вегйп. 1980. S. 13). Однако Адорно не приемлет «поэтической болтовни». Эстетическая теория не отступает ни на шаг с понятийных рубежей, создавая новые формы философ­ ского обобщения, изображения понятия.

15 На первый взгляд Адорно послушно следует за Дильтеем, одним из основателей герменевтики. Однако Ашlеglll1g Дильтея и Detltllllg Адорно по существу своему противоположны. Для Дильтея AtlSlegltl1g - метод, позволяющий проникнуть во внутренний мир индивида или культуры. мир состоявшийся, В себе завершенный, уникальный и неповторимый. Дли Адорно, напротив, нет и не может быть ниче­ го состоявшегося: законченного исторического бытия, сделанного, завершенного произведения, сбывшегося внутреннего мира, подлежащего истолкованию и рас­ крытого для понимания, словно написанная книга. Книга истории, как и челове­ ческой индивидуальности, еще только пишется, Понимать для Адорно - значит

отрицать наличное, со-конструировать данное, поддерживать его жизнь толкова­ нием, никогда не претендуя на окончательность и завершенность. «Понимают единственно там, где понятие трансцендирует то, что оно хочет понять» (Ааото Т

Asthetische Theorie // Gеsашшеltе ScllГi1iell. Bd. 7. Fг.lаш Маiп, 1970. S. 489).

16 Западная метафизика, следуя Платону, стремилась за явлением открыть сущ­ ность, за реальным - идеальное. за означающим - означаемое. Адорно одним из первых решился ПОкончить с философским измерением глубины, открыть «гео­ графию» поверхности, где разыгрываются все философские события, где за оз­ начающим не скрывается означаемое, смысл. В этом, как и во многом другом. за первооткрывателем Адорно следуют современные философы-постмодернисты, которые стремятся снять противопоставление подлинного и неподлинного, ус­ транить бытие в качестве предельного означаемого.

17 Констелляция - важнейшее понятие эстетической рациональности, одна из эк­ спериментальных форм понятийности, пыгаюшейся «выразить невыразимое» и «сказать несказанное», Т.е. придать индивидуальному понятийный статус. Термин заимствован из астрономии. где он означает «созвездие», двойное движение звезд относительно друг друга и лвижушегося центра. Констелляция у Адорно противо­ поставляется линейной логической связи, строго однозначному следованию из пер­ вопринципа и дополняется понятием «паратаксис», навеянным поэтикой позднего Гельдерлина, немецкого поэта, современника Гегеля, признанного только сегодня.

Руководящий принцип традиционной рациональности лучше всего выража­ ется метафорой дерева - единый корень, общий ствол, от которого расходятся ветви. Этому образу культуры Адорно противопоставляет констелляцию: равно­

значность координированных моментов разрушает «вертикальную» схему дис­ курсивной логики и добавляет «горизонтальное» мыслительное измерение, Сво­ бодный духовный опыт обрывает скучные непрерывные нити рассуждений, обнаруживает «бреши», «люки», превращая текст в переживание.

1. Вальтер Беньямин - немецкий философ и историк культуры, близкий друг Адорно, погибший в 1940 г. при переходе франко-испанской границы. Идеи конфигуративного мышления и природной истории, существенные для эстети­ ческой рациональности, навеяны Беньямином, которого можно назвать вторым «Я» Адорно. Не только первый период творчества Адорно, но и его последующие поиски отмечены влиянием Беньямина. Ему Адорно посвятил книгу «ОЬег Walter

Ветпапип» (Fr./am Маiп, 1970).

357

Незавершенное, нерешенное

IY Философское кредо Адорно - дискутируемый IJ литературе вопрос. По мне­

нию одних, в адорнизме «материалистическая аргументации остается вызываю­ ще абстрактной» (Sc//eibIe Н. Gescllicllte пп Stillstal1d 11 Тлеосот \У. Ааогпо. Тех! Kritik. Мёпспеп, 1977. S. 99). И даже более того, «несмотря на утверждаемое преимуще­ ство объекта... адорновский теоретико-познавательный идеал является идеалис­

тическим» (Massing О. Аёогпо 1I11d Folgel1. Nellwied - Вегйп, 1970. S. 96).

Другие же, в частности историк и теоретик Франкфуртской школы, ученик Адорно А. Шмидт, настаивают на принципиальной материалистичности негатив­ ной диалектики, считая, что материализм у Адорно не носит рекламно-плакатного характера, но порождается самим существом его подхода. Действительно, в осно­ ве эстетической рациональности лежит идея о дружественном, ласкающем отно­ шении к природе, о восстановлении в правах принципа телесности, радости - в этом смысле Адорно, безусловно, придерживается материалистической позиции. 2\1 Путь негативной диалектики, говорит Адорно, пролегает через «ледяную пустыню» абстракций, но ее основное устремление - достичь «конкреции». которая была пре­ дана забвению современной философией. В констелляции акцент делается именно на экстремальности особенных моментов. Они не выводятся из понятия, не суммируют­ ся и не поглощаются всеобщим, напротив, их свободное проявление составляет ус­

ловие их единства: чем экстремальнее моменты, тем напряженнее силовое поле их взаимодействия, всеобщности. Эта идея сегодня чрезвычайно актуальна: фрагмента­ ризация культурной, социальной и экономической жизни сопровождается острой потребностью в формировании единого взаимосвязанного мира.

21 Венгерский философ Д. Лукач оказал большое влияние на молодых интеллек­ туалов Франкфуртской школы, побудив их вновь обратиться к диалектике Геге­ ля в 20-е годы, когда имя Гегеля упоминалось все реже и почти все философс­ кие направления старались разрушить мосты между гегелевской диалектикой и современным мышлением. Однако речь идет о раннем Лукаче и его произведе­ ниях «Теория романа», «Душа И форма» и «История И классовое сознание», где доминируют мотивы осуждения овеществленного наличного бытия и мышления. Что касается зрелого Лукача, то франкфуртцы, в особенности Адорно, выступили с резкой критикой его взглядов, считая, что «апробированный диалектик» при­ шел к соглашению с теми структурами, против которых сам же протестовал

(Adorno Т. Erprobte Versol1l1ttl1g / / Notel1 zш Litегаtш 11. Fr./am мы». 1958).

22 Адорно подхватывает идею Беньямина о том, что в основе новой философии истории должны лежать не дискурсивные связи технологического рацио, а мно­ гозначные содержательные отношения, образец которых может дать только эс­ тетика. Прошлое не уходит, но остается в настоящем на равных, а будущее про­ свечивает в конфигуративном отношении прошлого и настоящего - «диалектика

В состоянии штиля».

23 Главный теоретический труд Адорно называется «Негативная диалектика». Фило­ соф считает, что все традиционные проекты диалектики, Т.е. свободного, нерегламен­ тированного духовного опыта, оказались несостоятельными, поскольку их ответом на обещания творческого, незавершенного поиска всегда являлись законченные, отшли­ фованные системы, искореняющие новаторский дух. Поэтому речь должна идти не о реформировании устаревших мыслительных структур, но о новой заре, возвещаю­ щей рождение подлинной диалектики, которая в принципе может быть только нега­ тивной, дозволяющей сомнения и опровержения. «Диалектика есть последовательное сознание негождественноп» (Adorno Т. Negative Dialektik. S. 15).

24 Франкфуртская школа первого периода ориентировалась на марксизм в интер­ претации Лукача и Корша: предполагалось осуществить комплексное изучение со­ временного общества, его культуры и социальных форм на основе преимуществен­ ного анализа экономических отношений. Однако начиная с программной для школы книги «Диалектика просвещения», написанной Адорно совместно с Хор­ кхаймером, наметился перелом: в центре оказался метафизический, внеэкономи-

Г.Г. Соловьева. Современный Сократ

ческий субъект господства и формируемая им квазиреальность со своей логикой, диалектикой и историей: «Опыт фашизма, сталинизма и американской культурной индустрии, проявления угрожаюшей тенденции к "тотальной интеграции", "фаль­ шивой тождественности всеобщего и особенного" не позволяют больше соизме­ ряться с марксистскими категориями» (Втнп с. Кппвспе 'Птеопе verStts Кгitizisпшs.

Вегliп; New York. 1983. S. 11).

25 Хотя нетождественное, дразнящее и уклончивое мышление Адорно не поддается реферированию и однозначному выделению главных тенденций, все же можно обозначить мысль, вокруг которой концентрируются все философские, эстетичес­ кие. педагогические, социологические и историко-философские произведения Адорно, - это проблема индивидуальности и свободы единичного, протест про­ тив сведения индивида к экземпляру всеобщего. В проекте негативной рациональ­ ности примирение с внешней природой подразумевает прежде всего раскрепоще­ ние самого индивида, его внутренней природы. телесности, что поможет ему, избавленному от однозначности и замкнутости «самости», ускользнуть из-под дик­ тата всеобщего. «Человек» же традиционно означал именно «самость», субъект вла­ сти, завершенный, твердый, мужской характер, против чего и восстает Адорно.

2. В двухтомном труде «Философская терминология» Адорно попытался дать вве­ дение в философию как введение в терминологию. При этом он не претендовал на то, чтобы представить каталог и индекс всех терминов, а выбрал только те из них, в которых сконцентрировались важнейшие проблемы, подчеркивая, что философская работа есть главным образом работа критики философского языка

(Adorno Т. Рпйоворпвспе Thermil1ologie. Bd. 1-2. Fr./am мм», 1973-1980).

27 Адорно, как и все представители франкфуртской школы, никогда не был чи­ стым теоретиком. Он начинал свою деятельность с социологии музыки (статьи «Об общественном положении музыки», «О характере фетишизма в музыке и регрессии слушания») и стал в дальнейшем одним из крупных современных со­ циологов (сборник статей «Призмы. Критика культуры и общество», статьи «Об­ щество», «Поздний капитализм или индустриальное общество'? »). Для Адорно как социолога характерно обращение к проблематике культуры и акцентирова­ ние острых политических проблем.

2' Адорно имеет в виду то, что идеалистические системы слишком высоко воспа­ рили к облакам, поклоняясь всеобщему, понятию, Абсолюту, и не смогли вста­ вить «ключ» такого размера в скважину скромной двери земного бытия.

2. Противоположные направления, высказавшие недоверие понятию, напротив,

оказались слишком земными, эмпирическими, со слишком маленьким «ключом». 30 Одна из форм негативного философствования - моделирование: высказавдоми­ нирующую идею, философ создает на ее основе модели решения ключевых фило­ софских проблем, «Негативная диалектика», говорит Адорно, представляет собой «ансамбль модельных анализов». Простое воспроизведение, копия реального не­ гатива, была бы только удвоением фальши, тиражированием уродливости, разъяс­ няет Адорно. Нельзя успокаиваться на «идентификации С не-здоровьем», произ­ водить клише. «Ни фотография не-блага, ни фальшивая святость не описывают

позиции современного искусства по отношению к омраченной действительности» (Adomo Т Asthetischc Theorie. S. 35-36). Оно должно отрицать, не копируя обезобра­ женный лик, но противопоставляя ему иное, моделируя в констелляции новые образы и отношения, 31 Адорно отказывается от обоснования диалектики в виде научной системы, от

подобострастного следования научным идеалам, что традиционно отождествля­ лось с рациональностью. Философская теория, считает он, должна обрести но­ вые формы, избавленные от назойливых регламентаций. К таким формам он от­ носит прежде всего эссе, посвятив обоснованию этого тезиса блестящую работу

«Эссе как форма» (Der Essay als Form // Notel1 zш Цтегашг. Fr./am Маш, 1958).

Незавершеивое, нерешенное

Юрген Хабермас

Философия как местоблюститель и интерпретатор

Мастера мысли снискали себе сегодня дурную славу. О Гегеле она хо­ дит уже давно. Поппер разоблачил его как врага открытого общества еще в 40-е годы. То же самое утверждается, повторяясь вновь и вновь, и о Марксе. В последний раз от него отреклись как от лжепророка «новые философы» В 70-х годах. Сегодня эта участь постигла даже Канта. Насколько я могу судить, его впервые стали трактовать в ка­ честве мастера мысли, т.е. как мага ложной парадигмы, от интеллек­ туального гнета которой мы должны избавить себя. Здесь число тех, для кого Кант остался Кантом, может оказаться преобладающим. Но взгляд за пределы этих стен убеждает нас в том, что авторитет Канта блекнет - и переходит, уже не впервые, к Ницше.

Кант действительно ввел в философию НОВЫЙ модус обоснования. Он рассматривал достигнутый современной ему физикой прогресс познания в качестве знаменательного факта, который должен инте­ ресовать философов не как нечто случающееся и наличествующее в

мире, но как подтверждение, удостоверяющее познавательные воз­ можности человека. Физика Ньютона нуждалась в первую очередь не в эмпирическом объяснении, но в объяснении в смысле трансценден­ тального ответа на вопрос: как вообще возможно опытное познание. Грансцендентальным Кант называет исследование, направленное на априорные условия возможности опыта. При этом речь идет о дока­

зательстве того, что условия возможного опыта идентичны условиям возможности объектов опыта. В качестве первой задачи, таким обра­ зом, выступает анализ вообще всех наших всегда уже интуитивно употребляемых понятий предметов. Этот вид объяснения имеет ха­ рактер неэмпирической реконструкции тех предварительных дей­ ствий познающего субъекта, которым нет альтернативы: никакой опыт не должен мыслиться в качестве возможного при иных предпо­ сылках. В основе трансцендентального обоснования лежит, следова­ тельно, вовсе не идея вывода из принципов, но, напротив, та идея, что мы способны удостовериться в незаместимости определенных, интуитивно всегда уже осуществленных согласно неким правилам операций.

360

ю. Хабермас. Философия как местолюбитель 11 интерпретатор

Ну а дурную славу мастера и господина мысли Кант снискал себе потому, что при помощи трансцендентальных обоснований им была создана новая дисциплина, теория познания. Тем самым он как раз и дал новую дефиницию задачи или, лучше, профессионального при­ звания философии, притом сделав это весьма претенциозным обра­ зом. И тут в первую очередь есть два аспекта, в которых это призва­ ние философа стало для нас сомнительным.

Непосредственно сомнение связано с фундаментализмом теории познания. Если философия считает себя способной на познание до познания, она полагает между собой и науками некую собственную область и благодаря этому выполняет функции господства. Именно тем, что она претендует на окончательное разрешение вопроса о фун­

даментальных основах наук, на окончательную, раз и навсегда дан­ ную, дефиницию границ доступного опыту, философия указывает на­ укам их место. И, кажется, принимая на себя эту роль указывателя

места, она претендует на слишком многое.

Но и это еще не все. Трансцендентальная философия не исчерпы­ вается теорией познания. Критика чистого разума наряду с анализом оснований познания берет на себя и задачу критики ложного употреб­ ления нашей приноровленной лишь к явлениям познавательной спо­ собности. Место субстанционального понятия разума в метафизичес­ кой традиции у Канта занимает понятие различенного в своих моментах разума, единство которого имеет теперь не более чем фор­ мальный характер. Кант отделяет практический разум и способность

суждения от теоретического познания и ставит каждую из этих спо­

собностей на ее собственный фундамент. Тем самым он отводит фи­ лософии роль высшего судьи также и в отношении культуры в целом. Благодаря тому что философия, как позже скажет Макс Вебер, разгра­ ничивает между собой и одновременно легитимирует внутри их границ культурные ценностные сферы науки и техники, права и морали, ис­ кусства и его критики, исходя единственно лишь из формальных при­ знаков, она ведет себя как высшая судебная инстанция не только по отношению к наукам, но и по отношению к культуре в целом'.

Существует, таким образом, связь между фундаменталистской те­ орией познания, которой философии предоставляется роль некоего указывателя места наукам, и навязанной культуре в целом аисторич­ ной понятийной системой, которой философия обязана не менее со­ мнительной ролью судьи, вершащего суд над подвластными ему территориями науки, морали и искусства. Без трансцендентально­ философского удостоверения фундаментальных основ познания по­ висло бы в воздухе также и то представление, согласно которому «фи­ лософ способен разрешать questiones juris относительно притязаний остальных областей культуры... Если мы отказываемся от мысли, что философ способен познать нечто о познании, чего никто иной не в

361