JP-NOVA-XXI_era_vek_2020

ЯПОНИЯ XXI NOVA: эраи век

Как один из примеров окказиональной энантиосемии Шмелёв описывает иронию [там же, с. 69]. Например, использование фразы: «Ну, ты молодец!» при порицании какого-то поступка, когда благодаря приёму антифразиса единица с изначально положительным значением употребляется в противоположном, отрицательном значении. В этом случае единица, казалось бы, не приобретает дополнительного значения, однако в случае конвенционализации ироничного выражения в языке оно переходит в категорию «настоящей» энантиосемии [там же].

В японском языке подобные примеры можно увидеть при употреблении гоноративных форм или бенефактивных глаголов «не по назначению», т. е. в конструкциях, выражающих неудовольствие или подразумевающих критику. Например, Ёку мо нагуттэ курэта нэ «Как ты смел меня ударить!» (буквально «Вот спасибо, как ты меня ударил!» — ироничное высказывание, в котором говорящий подразумевает не то, что сказано, а совершенно обратное), в то время как Ёку мо наоситэ курэта нэ «Вот спасибо, починил!» означает нормативную похвалу.

Электронный словарь Дэдзитару Дайдзисэн [8] даёт, среди прочих, такие значения глагола курэру: 1) «Человек даёт что-то мне или тому, кто относится ко мне»; 2) «Я сам даю человеку что-либо или совершаю какие-то действия по отношению к человеку; употребляется по отношению к низшим по статусу для выражения презрения, часто в сочетании курэтэ яру»; 3) (в качестве вспомогательного глагола) а) «Человек делает что-то для меня или для того, кто ко мнеотносится»; б) «Я делаю что-то, невыгодное для человека». При этом для пункта 3а есть примечание: «Чаще совершаемое действие приятно [для объекта] или

60

«ISSUES OF JAPANOLOGY, vol. 8» St-Petersburg State Univ 2020

воспринимается [объектом] как благо, однако существуют случаи, когда объекту действия этим наносится ущерб или он ставится в невыгодное положение». Таким образом, ироничное значение бенефактивного глагола курэру, очевидно, закрепилось в языке и вполне может употребляться в противоположномзначении.

То же самое относится к наречию с усиливающей частицей ёку мо, употреблённой в том же примере. Она может выражать как похвалу (в выражении «молодец, починил»), так и неодобрение (в выражении «ну ты даёшь, ударил»). Тот же словарь предлагает для ёку мо следующее значение: «Усиливает значение слова ёку «хорошо», включает в себя похвалу, удивление, неожиданность, ненависть». Можно предположить, что значение неодобрения тоже восходит к ироничному употреблению этого наречия.

Шмелёв отмечает, что «противоположное значение часто возникает у слов, выражающих сильную эмоциональную оценку» [7, с. 72], например, восхищённое или гневное «Вот, паршивец!». В японском языке аналогичным примером может служить слово гаки (первое значение — голодный демон, второе — ребёнок (иронично)), употреблённое в сходном контексте: Ано гаки! «Вот, чертёнок!». Так, в повести Ёру Сумино «Я снова видела тот же сон» одна из героинь называет другую, младшую по возрасту именно так, при этом испытывая к девочке вполне дружескиечувства [8].

Сходное явление противоположной оценки наблюдается при движении не по оси «плохо — хорошо», а по оси интенсивности. Например, слово тайхэн «ужасно, страшно», может само по себе означать отрицательную оценку ситуации Тайхэн! «Ужас какой!», но также может

61

ЯПОНИЯ XXI NOVA: эраи век

обозначать и просто интенсивность, в том числе с положительной коннотацией тайхэн омосирой «ужасно интересно» (ср. употребление этих единиц в русском языке). Наречие амари в отрицательных предложениях означает «не очень» (недостаточную выраженность признака), а в утвердительных — «очень, слишком» (чрезмерную выраженность признака): Амари цукарэтэ инай «Не очень устал», Амари ни мо цукарэта кара… «Так как слишкомустал…».

Приведённые выше примеры, очевидно, относятся к эмоционально-оценочному типу энантиосемии и затрагивают прагматический аспект коммуникации, подтверждая предположение Шмелёва о существовании межъязыковыхпараллелей для этой категории.

Существуют также лексические единицы, обладающие энантиосемией «в узком смысле», номинативной, по классификации Махмутовой [1, с. 10]. К. Абель, рассматривавший явление энантиосемии почти одновременно с В. И. Шерцлем (в 1884 г.), считал «главной причиной возникновения противоположных значений в рамках одного слова» «неопределённое содержание древних корней», а Шерцль утверждал, что «чем язык древнее и чем народ примитивнее, тем чаще встречается это явление и наоборот, чем больше развит и чем образованнее народ, тем точнее он различает категории понятий и тем реже встречается энантиосемия, хотя отголоски её во всех почти языках сохранялись в многочисленных следах до настоящего времени» [5, с. 1–2, цит. по 4].

Н. А. Сыромятников пишет о «широко представленных» в древнеяпонском языке случаях, «когда одно слово или родственные слова обозначают прямо противополож-

62

«ISSUES OF JAPANOLOGY, vol. 8» St-Petersburg State Univ 2020

ные понятия: свет и тьму, тепло и холод, начало и конец, чистоту и грязь, хвалу и брань» и указывает, что это явление свойственно многим, «особенно древним языкам» [3, с. 72]. Он приводит такие примеры родственных корней, как древнеяпонское кира «сверкающий»: кирасу «затуманиться»: кири «туман»; кору и когору «замерзать»: коюру «мёрзнуть»: когарэру/когаруру «подгорать, обугливаться», новояпонское когэру «подгорать»: когоэру «коченеть» и др. [там же]. Однако даже если рассматривать не родственные корни древнеяпонского языка и не диахроническую энантиосемию, а единичные лексемы современного японского языка в синхроническомаспекте, обнаруживаются такие единицы, как саки «впереди, в

будущем; раньше, недавно»: соно саки-о осиэтэ кудасай

«расскажи, что будет дальше» vs саки анохито-ни атта «только что его встретил»; кагэ «тень, свет»: ки-но кагэ-ни «в тени дерева» vs цуки-нокагэ-ни«в свете луны».

Очевидно, это случай «классической» энантиосемии, где от одной интегральной семы развитие полисемии идёт по двум разнонаправленным векторам. У единицы кагэ интегральной семой, видимо, является «то, что отбрасывает предмет» — и это могут быть как лучи света, так и, наоборот, тень, а в единице саки можно вычленить интегральную сему «то, что находится с самого края», при этом очевидно, что край может быть любой из двух и, в зависимости от направления взгляда говорящего, он может быть впереди или сзади. Этот пример, кстати, частично входит в категорию «временной метонимии», выделяемую А. Шмелёвым, хотя саки может иметь также и пространственноезначение.

Существует ещё одна категория единиц, совмещающих в своём значении противоположные значения. А. А. Пашковский относит их к многозначным словам, где разные значения связаны между собой отношениями «общее и частное» либо «частное и общее» в их подкатегории «раздельные и обобщающие значения»

63

ЯПОНИЯ XXI NOVA: эраи век

[2, с. 198]: катимакэ (или сё:бу — дополнение наше) 1) «победа и/или поражение», 2) «исход соревнования»; агарисагари (или дзё:ка — дополнение наше) 1) «повышение и понижение»; 2) колебание. Сюда же можно отнести такие единицы, как дзо:гэн 1) «увеличение и уменьшение», 2) «изменения»; хамбай 1) «купля-продажа», 2) «торговля» и т.п. Однако, несмотря на совмещение (обобщение) противопоставленных друг другу значений в одной единице, эти единицы, видимо, нельзя в строгом смысле отнести к энантиосемическим, т. к. не соблюдается функциональный признак подобных единиц, на который указывала Махмутова: совместная невоспроизводимость полярных по значению семантических вариантов [1, с. 9]. То есть единицы должны реализовать эти полярные варианты в разных контекстах, а не выражать обобщённое значение, складывающее и объединяющее значения, противоположныепо смыслу.

В японском языке обнаруживаются также и случаи грамматической энантиосемии, о которой писал В. И. Шерцль — например, сочетание в одном глаголе транзитивного и нетранзитивного значения: то-га хираку «дверь открывается» и то-о хираку «открыть дверь»,

дзюгё:-га овару «занятие заканчивается» и кайги-о овару

«закончить совещание» и др. при том, что чаще транзитивные и нетранзитивные глаголы образуют пары, например аку — акэру «открываться» — «открывать», хадзимару— хадзимэру«начинаться» — «начинать» и т. д.

Явление энантиосемии в японском языке, судя по всему, пока слабо изучено и заслуживает дальнейшего тщательного рассмотрения, однако даже на небольшом количестве примеров нам удалось доказать его присутствие в японском языке и соответствие уже описанным парадигмам. Очевидно, мы можем по крайней мере частично подтвердить предположение А. Шмелёва о межъязыковых параллелях, что даёт возможность рас-

64

«ISSUES OF JAPANOLOGY, vol. 8» St-Petersburg State Univ 2020

сматривать такой вариант развития значений полисемантическихлексем в рамкахсемантических универсалий.

Список литературы:

1.Махмутова Л. Р. Основные типы энантиосемии в современном русском языке. Автореферат дисс. … кандидата филологических наук: 10.02.01. Казань, 2009. 24 с.

2.Пашковский А. А. Ёмкость японских слов // Слово в японскомязыке. М.: «Наука», 1980. С. 195–202.

3.Сыромятников Н. А. Древнеяпонский язык. М.: Вост.

лит., 2002. 176 с.

4.Хохлова У. В. Явление энантиосемии как актуальная проблема современной лингвистики // Социокультурная среда и ее развитие в условиях глобализации современного общества Материалы V Международных социально-педагогических чтений им. Б.И.Лившица. Уральский государственный педагогический университет, Институт социального образования. 2013. С. 99–107.

5.Шерцль В. И. О словах с противоположными значениями (или о так называемой энантиосемии) // Философскиезаписки. 1883. №5. С. 1–39.

6.Электронный толковый словарь японского языка

Dejitaru Daijisen.

7.Shmelev Alexei Semantic shifts as sources of enantiosemy // The Lexical Typology of Semantic Shifts. Ed. Paivi Juvonen, Maria Koptjevskaya-Tamm. Walter de Gruyter GmbH & Co KG. 2016. Р. 67-93.

8.Sumino Yoru Mata onaji yume-o mite ita (Я снова видела тот же сон). Токио: Футабася. 2018. Электронноеиздание.

65

ЯПОНИЯ XXI NOVA: эраи век

Языковые средства создания ложной гендерной идентичности при виртуальном общении

на японском языке

«Номогутдействовать онинепрямиком: Шастьвкупе— ипритворитьсямужиком, — Асаманаложиттола подкорсет. Проверяй, какого полатвойсосед!»

В. С. Высоцкий

В данной статье рассматриваются языковые элементы, используемые для создания виртуальных образов «мужчины» и «женщины» в электронной переписке на материале повести современного японского автора Исида Ира «Reverse» («Наоборот»). В повести молодой человек и девушка, будучи не знакомыми в реальной жизни, ведут дружескую переписку, выдавая себя за представителей противоположного пола. Литературные работы Исида Ира отличаются актуальной современной проблематикой, живым стилем изложения, сбалансированным соотношением диалогов и повествовательной части. Язык его произведений лексически, иероглифически и стилистически разнообразен, что и обусловило выбор произведения именно данного автора.

Явление литературной мистификации, когда автор пишет свое произведение от имени представителя противоположного пола, не ново. В Х в. Ки-но Цураюки писал «Тоса никки» («Дневник путешествия из Тоса») от имени фрейлины из своей свиты. Чтобы убедить публику в том, что автор произведения женщина, высокопоставленный аристократ написал дневник используя стереотипные представления о том, как должна писать и говорить женщина того времени. Например, произведение написано хираганой, которая считалась «женским» письмом с маленьким количеством иероглифов и канго (слов китайских корней), которые должны были в большом числе присутствовать в произведении любого образованного аристократа-мужчины. Подобныемистифи-

66

«ISSUES OF JAPANOLOGY, vol. 8» St-Petersburg State Univ 2020

кации не ограничены пространством или эпохой. Десять веков спустя в России начала ХХ в. Валерий Брюсов издал сборник стихов «Новые стихи Нелли», написанные от имени страстной, легкомысленной дамы. Однако перечисленные примеры, по сути, являются речью монологической, автор создает произведение и отправляет его в мир, не вступая в диалог с конкретным собеседником. Публика анализирует и оценивает зафиксированноеслово. Если по началу мистификации иногда и удавались (например, некоторые современники Брюсова пытались выяснить, кто же эта новая талантливая поэтесса, не сомневаясь в том, что автор женщина), довольно быстро выявляли настоящего автора. В личном общении такой обман гораздо сложнее, так как мы оцениваем собеседника, предстающего перед нами, по многим физическим и социальным параметрам, которые можно скрыть только сложнымобманом.

С распространением Интернета и мобильной связи появились новые формы коммуникации, создающие новые условия для самовыражения. Возникла возможность общаться в реальном времени без пространственных ограничений — через электронное устройство. При этом встраивание средств коммуникации в процесс общения неизбежно приводит к изменению его структуры и форм выражения, в первую очередь.

При виртуальном общении реальный, занимающий пространство в материальном мире адресат отсутствует. Поэтому встает вопрос идентичности виртуальной личности. Участник диалога не предстает перед собеседником как материальный, целостный, комплексный объект, а только как образ, представление, сконструированное самим человеком с целью произведения определенного впечатления. В сети важным становится казаться, а не быть. Взаимодействие происходит не с человеком, а с создаваемым на одном компьютере и восстановленным на другом виртуальным образам. «Вливаясь в виртуальный

67

ЯПОНИЯ XXI NOVA: эраи век

социум, человек получает полную свободу сотворении самого себя, так как, по сути, в чатах живут созданные людьми образы» [1, с. 218].

Человек надевает маску и создает образ, меняя свои параметры по желании. Одним из параметров является и гендер. Автор создает виртуальную личность противоположного пола, для достижения какой-либо цели, по психологическим причинам и т. п. Такое явление среди авторов интернет текстов нередкое. «Недаромна компьютерных чатах в Сети (…) полагается скрывать себя за псевдонимом (сказываться в Net-ях?), и не зря там процветают разнообразные мистификации вроде виртуального трансвестизма». [6, с. 55] Поведение автора «надевшего» маску должно соответствовать выбранной гендерной роли, а точнее представлениям и знаниям собеседника о поведении представителей данного пола. Поведение автора включает в себя в первую очередь речевое поведение, так как свой образ он реализует через слово. Для реализации выбранной гендерной роли автор воплощает в тексте на всех уровнях (лексика, морфология, синтаксис, орфография, стилистика текста и т.д.) стереотипы выбранного им гендерного поведения. В данном случае речь идет уже не о том, как пол влияет на коммуникативное поведение и использование языка, а о том, какие средства существуют в языке для создания гендерной идентичности.

Японский язык издавна славится большим и разнообразным набором языковых средств для выражения «мужественности» и «женственности», для выражения принадлежности к определенному полу. Особенности этих двух подсистем присутствовали на всех ярусах японского языка и поощрялись обществом. Но, с середины ХХ в. эти особенности постепенно стали исчезать, различия стираться. Языковые элементы, которые считались неотъемлемыми атрибутами женской / мужской речи становились общеупотребительными или исчезали из

68

«ISSUES OF JAPANOLOGY, vol. 8» St-Petersburg State Univ 2020

языка. Данная тенденция получила название тю:сэйка «усреднение (языка)», «стандартизация» [9; 11]. Тем не менее, различия не исчезают полностью из японского языка. Часть особенностей переходит из области повседневной разговорной речи в речь «стереотипную», «виртуальную». В японской массовой культуре широко распространен якувариго — «стереотипная речи» или «ролевой язык». Это определенный набор языковых элементов, использование которых призвано вызвать у слушающего образ определенного типажа (по полу, возрасту, профессии и т. д.) [10, с. 205]. На «ролевом языке» люди не говорят в реальной жизни, но все японцы его понимают.

«Ролевой язык», как и мужская и женская речь, в наибольшей степени реализуются в разговорной повседневной речи в японском языке. С возрастанием степени формальности и официальности ситуации элементов этих подсистем в речи становится все меньше. В письменном стиле в японском языке таких элементов крайне мало. Японская культура относится к числу ярко выраженных «письменных культур». «Культура письменного текста, благоговение перед письменным знаком были присущи японской культуре с древности» [4, с. 105]. В интернете, в таких формах общения как блог и комментарии к нему, электронные письма, чаты, единственный способ создания виртуального образа — это язык в форме письменного текста. Поэтому возникает дихотомия — необходимо в письменном тексте выразить принадлежность к определенному полу, используя элементы разговорной речи, в то время как правила эпистолярного жанра сильно формализованы и строго определяют структуру текста. В общении посредством интернета эти правила меняются, так как не соответствуют самой природе такого общения. Электрон- ные посланияпредполагаюткраткостьизложения, спонтанность, быстрый ответ, личностную направленность. Характеристиками общения в интернете являются фрагментар-

69