2011_Лабиринты памяти_Альманах

Мы учили студентов, но и сами учились. Мне очень помогли во всей последующей работе лекции, которые я прослушал у тогда начинающего молодого преподавателя В. А. Миронова по курсам «Применение полупроводниковых приборов» и «Модели полупроводниковых прибо-

ров», у Г. Н. Виолиной по курсу «Физика полупроводников» и, конечно, лекции И. Г. Пичугина по курсу «Технология полупроводниковых приборов». Студенты снабжали нас лекциями Ю. Т. Окунева по курсу «Измерение параметров полупроводниковых приборов».

Взаимоуважительные отношения между сотрудниками кафедры отражались и на отношении к студентам в любых ситуациях. Порой ребятам казалось, что требования к ним завышены, и они начинали искать защиты у заведующего кафедрой. В. В. Пасынков внимательно выслушивал их претензии, а затем вызывал «виновного» преподавателя и в присутствии студента выслушивал вторую сторону. Он не ругал студентов, а предлагал сдать зачет лично ему. Очевидно, это не входило в планы ребят, и все возвращалось на «круги своя».

Я долгое время руководил студенческой практикой. Студентов у нас тогда было много, а значит, и жизненных ситуаций было предостаточно: кто-то хотел остаться на кафедре, кто-то хотел уехать отдыхать с ребенком… Всю подготовительную работу В. В. доверял мне, а при встрече со студентами выносил доброжелательное и обоснованное решение.

Вместе мы не только работали, но и отдыхали. Вспоминаются вылазки на лыжах в «дни здоровья», великолепный вечер, посвященный Дню снятия блокады. Но более всего запомнилось поздравление наших женщин с Восьмым марта. В тот год этот день совпал с Масленицей. Мероприятие решили провести в маленькой подвальной комнатке, где проводились закрытые эксперименты и куда вход был ограничен. Я «обеспечил» газовую плиту с баллоном, В. А. Миронов привез в бидоне готовую опару, Миша Миропольский, надев «веселенький фартучек», пек блины, В. В. Горохов привез мороженое, консервированную чернику и даже красивый чайный сервиз. Праздник удался!

Все мои замечательные коллеги были влюблены в свое дело: они создавали учебные курсы, учили студентов, вели научную работу – все это делалось с увлечением и полной самоотдачей, поэтому до сих пор в их адрес звучат слова благодарности учеников.

М. С. Миропольский

МАСТЕР-КЛАСС ШИНКОВА

На первом курсе (1966 г.) я пришел на кафедру ДП и попросился на работу, причем обязательно на оплачиваемую. Старшие товарищи предварительно объяснили мне, что работа по специальности – это единственный путь к усвоению знаний, так как невостребованная информация в голове не задерживается, и что к «бесплатным» студентам относятся несерьезно: и делать дают «абы что» и результат спрашивают «абы как». Другое дело, работать за деньги –

их всегда и всем не хватает. Тут и сделать дадут что-то нужное, и спросят строго. Я рвался в бой, и эту идею принял как руководство к действию.

Вте времена студентам платили неохотно, и только начиная с четвертого курса. И вот представьте – приходит «салага» на солидную кафедру солидного факультета ЛЭТИ и заявляет, что хочет работать на платной основе, а в ответ на изумленно поднятые брови завлаба Н. М. Гаврина излагает мотивы. Изумление завлаба переходит в легкое замешательство с оттенком заинтересованности и заканчивается фразой, изменившей всю мою жизнь:

– Тогда вам к Аркадию Дмитриевичу Шинкову.

Втот момент это имя мне ничего не говорило.

Лаборатория Шинкова была символически отделена от помещения кафедры стальными шкафами. Занималась она моделированием электрофизических процессов в полупроводниковых приборах. Для непосвященного такая формулировка тематики представляла завораживающий набор слов. Меня провели через узкий проход между стальными шкафами во вторую половину огромной комнаты, я попал в «святилище» и увидел своего будущего шефа. Средних лет, среднего роста человек с абсолютно интеллигентным лицом, безусловно слышавший через перегородку начало моей беседы с завлабом. После краткого знакомства со мной (имя, возраст, где учился и т. п.) он сразу приступил к делу:

–Что умеете делать?

–Паять схемы, – гордо ответил я и показал «диплом» радиомонтажника второго разряда (убогую бумажку, полученную после двухмесячной практики в школе).

–Паять умеете? Тогда для Вас есть работа, но обещаю, что через полгода будете смотреть на паяльник с ненавистью.

Эта странная фраза задела меня и запала в душу как нечто абсолютно непостижимое. Ее смысл я стал понимать только после долгих лет общения с этим до мозга костей теоретиком. Его пророчество (как и многие другие) сбылось – паяльники ненавижу до сих пор.

Вте времена компьютеров не было. На весь ЛЭТИ был единственный электронный калькулятор на четыре арифметических действия. Он имел размер ящика письменного стола и находился в совершенно недоступном месте – плановом отделе бухгалтерии. Был еще вычислительный центр, но туда имели доступ только «посвященные». Для всех остальных основными инструментами оставались счеты и логарифмическая линейка. Впрочем, кто-то еще крутил ручку «Железного Феликса» (так называли механический арифмометр «Феликс»).

Вто же время теоретические исследования в области физики полупроводниковых приборов требовали решения сложных систем уравнений в частных производных, да еще в области комплексных чисел. Для конкретных задач, поступавших от заказчиков, найти аналитические решения, как правило, не удавалось, поскольку не было технических средств, позволявших за разумное время не только получить само решение, но и дать ему приемлемое толкование.

Влаборатории Шинкова первая половина этой проблемы – получение решения – решалась с помощью упомянутых выше огромных шкафов с прово-

дами. Вторая половина – толкование полученного решения – решалась с помощью головы шефа. Как все это происходило, я тогда даже не пытался понять, но приходившие со стороны умные люди, увидев результаты и услышав их толкование, оставались довольны. Поток задач и сопутствующего финансирования не иссякал.

Первые полгода я приводил в рабочее состояние износившиеся детали упомянутых выше стальных шкафов. Отпаял разноцветные провода, выкрутил из огромной виниловой пластины несколько тысяч переменных резисторов, заменил износившиеся от постоянного подкручивания резисторы и собрал все это в обратной последовательности.

Мои предшественники постарались на совесть. Вытащить многократно продетый в ушко «античного» резистора проводок, подогревая труднодоступное место паяльником, было нелегко, а отрезать и выбросить проводок – жалко (дефицит!).

Не обошлось без казусов. Один из тысяч проводков был расположен

всамом труднодоступном месте и прикручен с изуверской тщательностью. Его бы отрезать да выбросить, но монотонная работа в благостной полутишине кафедрального помещения усыпила мозг. Я стал по инерции отпаивать этот проклятый провод, просунув голову внутрь шкафа

впопытках разглядеть труднодоступное место. Наконец провод выдернулся из ушка, а вслед за ним полетела капля канифоли. Руки я отдернул, а голову не успел. Горячая канифоль намертво прилипла к лицу и нагло охладилась до комнатной температуры, а секундой позже в благостную атмосферу кафедральных бесед ворвались мои междометия. По наступившей тишине я понял, что крик моей души услышан…

Более нудную работу трудно было придумать, но она давала мне возможность быть невидимым за шкафами свидетелем обсуждения тонких проблем физики полупроводниковых приборов. Меня задевало даже не то, что я не понимал смысла обсуждаемых вопросов. Беда была в другом: я не понимал смысла половины слов, произносимых на прекрасном русском языке. Было ясно одно: шеф мыслит абсолютно четко, излагает мысли абсолютно ясно и обладает абсолютным даром убеждать оппонента в том, чего он (оппонент) поначалу даже слушать не хотел.

Популярность шефа была огромна и постоянно росла. Это не было бы странным, если бы он публиковал свои работы в толстых журналах, но он этого не делал. Просто помогал людям разбираться с их техническими проблемами, и они своими восторженными рассказами разносили его славу по всей стране. Иногда включали соавтором в статьи, которые им разрешали публиковать. О масштабах его популярности можно было судить по широчайшей географии посетителей нашей лаборатории. В его беседах с людьми поражала жесткость, с которой он отстаивал свои сильно опережающие время идеи.

…Огромных размеров окна в старинном здании первого корпуса ЛЭТИ, где в ту пору располагалось помещение кафедры, мыли раз в год. В те времена никому и в голову не приходило вызвать для этой цели бригаду мойщиков. Для мытья окон и попутной чистки всех пыльных углов устраивался субботник, причем обязательно в апрельскую субботу. Все сотрудники обязаны были прийти в соответствующих одеяниях и принять участие в уборке.

Потенциально полезных вещей (в просторечии – хлама) за год накапливались горы. Во времена всеобщего дефицита любая, случайно попавшаяся на глаза вещь, непременно помещалась на ответственное хранение в один из еще не совсем захламленных шкафов или уг-

лов. В течение всего года эти вещи прятались от уборщиц, так как в случае порчи или утраты восстановить их было практически невозможно.

Главная проблема субботника состояла не в том, что интеллигенция должна была надеть пролетарскую одежду и взять в руки пролетарские инструменты. Эту навязанную сверху игру во всеобщее равенство принимали все. Проблема состояла в другом. Каждую вещь нужно было взять в руки, вспомнить радостные ощущения, испытанные в момент ее обретения, попытаться представить ее возможное применение и, наконец, принять мучительное решение – сохранить или выбросить. Хранить было уже негде, а если выбросить, то она тут же понадобится. Беда, да и только! Без жесткого руководства весенняя чистка шкафов и углов превращалась в мучительный и бесконечный процесс перекладывания барахла с одной полки на другую. Спасала ясность мысли шефа:

– Начинаем из левого дальнего угла и движемся к двери. Каждая взятая в руки вещь либо кладется на новое место, либо летит на помойку.

При всей кажущейся простоте это решение являлось гениальным, ибо экономило огромное количество времени и нервов.

…Аркадий Дмитриевич читал лекции артистически красиво. Четырехэтажные формулы получали простые трактовки, доводились до абсолютно понятного и легко запоминаемого вида. Нужные формулы оставались в нужных местах доски до конца лекции. «На Шинкова» ходили с удовольствием, и аудитория всегда была полна.

Экзамены он принимал строго. Получить отличную оценку было сложно, но и двойки он ставил неохотно (двоечник ведь обязательно придет на пересдачу). Переэкзаменовки «по десятому разу» проходили в помещении кафедры. Одну из них я запомнил.

После долгого разговора с двоечником обычно невозмутимый Шинков резко встал и, сдерживая раздражение, произнес:

– То, что Вы здесь показали, это – не незнание, это – невежество. К моменту окончания института я имел уже четырехлетний трудо-

вой стаж. За эти годы стал привычным четырехчасовой рабочий день. Когда, получив диплом, я перешел на полный рабочий день, то примерно

к обеду у меня возникало чувство, что на сегодня я уже достаточно поработал. Я боролся с этим подленьким чувством несколько месяцев.

Первые шаги на поприще науки были трудны. Помню, шеф поручил мне одну задачу по хоздоговору. Требовалось решить нелинейную систему дифференциальных уравнений в частных производных с применением резистивных сеточных моделей. Работа предполагала расчет номиналов двух-трех сотен сопротивлений, настройку сетки, измерение и обработку полученных результатов. Все это нужно было проделать в несколько итераций до получения понятных результатов – месяца три-четыре «черной» работы.

За год до этого на кафедру привезли ЦВМ «Проминь». По нынешним меркам это было «фуфло»: память

на 256 чисел, программная память на 159 одноадресных команд, быстродействие около 1000 сложений в секунду. Но тогда она считалась чудом техники, на котором пробовали решать всё, в том числе и диффуры.

Неделя пролетела, как один день. Результат уже просматривался, но все время возникали какие-то проблемы – то не хватало программной памяти, то алгоритмы не позволяли получить устойчивое решение.

Кконцу третьей недели шеф не выдержал:

–Миша! Или Вы завтра беретесь за паяльник, или можете на работу не приходить!

Такое высказывание меня «взбодрило», и мысль заработала в авральном режиме. (Уж очень не хотелось браться за паяльник, а перспектива быть уволенным с позором и вовсе не устраивала.)

К вечеру нашел решение. Это был листок бумаги с несколькими десятками чисел. Комментарии пришлось дать в устной форме, так как «Проминь» не умел печатать буквы. Шеф недоверчиво взял листок и удалился домой. Утром он вернулся в улучшенном расположении духа:

–Не знаю, как Вам удалось получить эти числа, но они являются достаточно точным решением задачи. Пожалуйста, продолжайте работу над своей программой.

Такие слова из уст Шинкова были медом для моих ушей.

... А потом он ушел. Почему? Кандидатская диссертация А. Д. по признанию всех специалистов была по сути докторской. Он действительно открыл новое направление научной деятельности – моделирование электрофизических процессов в полупроводниковых приборах. Он действительно создал уникальную научную школу, которая успешно

решала прикладные задачи по заданиям промышленных предприятий. Он действительно сделал все это за 10 лет до появления аналогичных работ на Западе. Очень серьезные люди предлагали сразу присудить ему степень доктора наук, но, к сожалению, эту идею поддержали не все...

ДЕВЯТЬ ЗАЩИТ НА ОДНОЙ КАФЕДРЕ

…Старший преподаватель кафедры Аркадий Дмитриевич Шинков развил на кафедре новое направление в исследованиях полупроводниковых приборов методами электромоделирования. Работы А. Шинкова позволили установитьрядновыхзакономерностейвфизикеполупро-

водниковых приборов и оказали влияние на разработкуи расчет приборов в промышленности. Диссертация Аркадия Дмитриевича была высоко оценена ученым советом, вынесшим частное решение о рассмотрении ее после дополнения на соискание ученой степени доктора технических наук.

Профессор В. Пасынков

По прошествии «положенного» времени Шинкова стали уговаривать защитить докторскую, но было уже поздно. Развитие вычислительной техники в западных странах открыло широкие возможности для моделирования. Численные методы моделирования процессов в полупроводниковых приборах стремительно развивались, вытесняя аналоговые средства решения тех же задач. Помню, надо было собрать 12 подписей под «прошением» об увеличении машинного времени в ВЦ ЛЭТИ

с30 минут до 1 часа. Ну как тут конкурировать с «гнилым Западом»?

Сучетом огромного авторитета Шинкова написание и защита докторской были формальностями. Но для Аркадия Дмитриевича такой подход был неприемлем. Ему нужна была принципиально новая, яркая работа. Постоянные разговоры о необходимости за-

щиты докторской его явно раздражали.

В 1976 г. Шинков покинул ЛЭТИ без объяснения причин. Потеряли при этом все: он потерял свободу творчества, а кафедра и вуз потеряли выдающегося ученого и педагога. С его уходом работы по моделированию физических процессов в полупроводниковых

приборах постепенно увяли. При переезде из первого корпуса в пятый оборудование для этих работ с собой не взяли – для него просто не нашлось места. Сам А. Д. за последующие годы сделал очень много очень полезных для промышленности работ, но их результаты по понятным причинам широкой огласке не подлежали.

В. В. Малиновский

НИТРИДНАЯ ДРУЖИНА КНЯЗЯ ИГОРЯ

Будучи студентом, я на кафедре не работал (а зря!). Болтался по стройотрядам, а кроме того, у меня периодически случались то любовь, то «болдинская осень». Преподаватели кафедры ДП пользовались у нас огромным уважением. На слуху было много фамилий: Таиров «большой» (Юрий Михайлович), Таиров «маленький» (Владимир Николаевич), Шинков, Чиркин, Панова, Виолины, Кованько, Кальнин, Сорокин и др. Все наши девочки были влюблены в Пихтина и дружно ездили на его лекции к восьми утра.

Помню, мы озорничали на «лабораторках» (делать их не хотелось, потому что хотелось пива). Подошел Пичугин и без раздражения сказал:

– Понимаю, энергию деть некуда. Но мой вам совет: пока молоды и есть возможность – учитесь. В мире так много интересного!

После этой банальной фразы он стал увлеченно рассказывать о физических явлениях, лежавших в основе нашей лабораторной работы. Мы завороженно слушали, словно прозрели. Но в тот момент я и представить себе не мог, что этот замечательный человек сыграет огромную роль в моей последующей жизни.

Пичугин начал работу на кафедре в 1957 г.

вкачестве студента-лаборанта. В 1960 г. защитил дипломный проект по терморезисторам, а

в1965 г. – кандидатскую диссертацию, посвященную получению и исследованию кристаллов карбида кремния. Когда в этой популярной тематике «стало тесно», он ушел из нее, создал свою научную группу и занялся пионерскими работами в области нитридов типа А3В5.

ДЕВЯТЬ ЗАЩИТ НА ОДНОЙ КАФЕДРЕ

Аспирант Игорь Пичугин... выполнил интереснейшие работы по получению монокристаллов... с широкой запрещенной зоной, пригодных для использования при повышенных и высоких температурах. Большое внимание было уделено вопросам получения чистых веществ и ле-

гирования их в процессе роста. Выращенные кристаллы... поставлялись научно-исследовательским организациям и промышленности и получили высокие отзывы о своих качествах.

Профессор В. Пасынков

Япришелвегогруппувапреле1976г.,когдапервая аспирантка И. Г. – Лариса Марасина – уже защитилась «на ура». Второй аспирант – поляк Марэк Тлачала – заканчивал эксперимент. «Третьим будешь?»

«Лаборатория» располагалась в крохотной пристройке к первому корпусу ЛЭТИ. Баллоны с аргоном, аммиаком и хлористым водородом стояли на улице. Самодельная технологическая установка была собрана из того, что под руку попало.

Марэк встретил меня радушно и предложил провести эпитаксию нитрида галлия, обещав все пояснить. Без отрыва от процесса мы «укрепили советскопольскую дружбу», а наутро выяснили, что помним не все. Баллоны были закрыты, рубильник выключен, но подложки в реакторе уже не было. Тучи стыда и страха сгустились над нами.

Неожиданно вбежал возбужденный Пичугин:

– Молодцы! Я уже сходил к Пихтину и посмотрел люминесценцию: квантовый выход – потрясающий. Делайте еще три таких же образца, отвезу их в Тбилиси, заказчику.

Радостный, он убежал на лекцию, а мы с Марэком облегченно вздохнули – пронесло! Образцы, конечно, сделали, но столь яркого свечения уже не было. Чем мы надышали на тот, первый образец?

Вскоре начался долгий и мучительный переезд кафедры в пятый корпус. Шеф хотел «расширяться» и в дополнение к нитриду галлия развертывать работы по

нитридам индия и алюминия. Решили монтировать сразу четыре однотипные установки (с нашими механиками и черт не страшен). Материальной базы не было, и я долго ездил по предприятиям, чтобы ее создать. (В те годы приборы и материалы были «фондированы», найти и купить их было трудно.) Время шло, Пичугин нервничал, и однажды его прорвало:

–Болтаешься целыми днями по заводам, а надо эксперимент вести!

–Игорь Геннадьевич! Видите, дипломники монтируют сразу четыре установки? А что бы они делали, если бы я не достал инструмент, крепеж, шамотную глину и прочее?

–Ты, конечно, молодец… Но все нужно делать параллельно!

Эта его случайная фраза стала нашим лабораторным слоганом. Когда кто-то сетовал, что надо одновременно делать несколько несовместимых дел, ему дружно отвечали:

–Все надо делать параллельно!

Годы аспирантуры – лучшие годы моей жизни. Никогда и нигде потом я не работал в такой свободной творческой атмосфере, и создал ее Пичугин. Он был настоящим интеллигентом – широкоэрудированным специалистом, удивительно нравственным, доброжелательным и деликатным человеком. Терпимо относился ко многим нашим выходкам, понимая, что молодости без глупости не бывает.

Он был «очень гуманитарным технарем», хотя утверждал, что пошел в маму и потому в душе – химик. Без отрыва от обучения в ЛЭТИ окончил ускоренный курс филфака Ленинградского университета (английский, немецкий, французский). Английским владел свободно, немецким – чуть хуже, но вполне достаточно для общения и чтения литературы. Пофранцузски читал, понимая суть написанного, – я тому свидетель, и не только я. Так что с публикациями в иностранных журналах у меня проблем не было, да и многим коллегам по кафедре и вузу он помогал с переводами. Позднее (уже в голодные девяностые) он преподавал английский детям состоятельных родителей и в этом качестве был «нарасхват».