2011_Лабиринты памяти_Альманах

В этой рубрике собраны отдельные памятные эпизоды и случаи – комические, грустные, поучительные. Эти тексты представляют собой «искорки памяти», дополняющие мемуарные эссе предыдущих рубрик

Весной 1961 г. на кафедре ДП появился первый иностранный стажер из капстраны (ФРГ) – Клаус Пандер. Какую тему исследования определить иностранцу и кого назначить его руководителем от кафедры? Выбор В. В. Пасынкова пал на меня, только что защитившего дипломную работу и распределенного в ГОИ. До сих пор не могу понять мотивов этого решения. Может быть, все другие сотрудники были заняты работой по оборонной тематике?

Договорились с отделом кадров ГОИ об отсрочке на 3 месяца моего выхода на работу по месту распределения, и мы с Клаусом приступили к делу. Тема была связана с диэлектрическим двигателем, незадолго до этого разработанным студентами кафедры ДП Ю. А. Карповым, Ю. Т. Окуневым, В. А. Красноперовым под руководством Л. К. Чиркина.

Клаус оказался очень дисциплинированным парнем: скрупулезно вел записи в рабочем журнале, составлял план экспериментов на следующий день. Он был великолепно обеспечен всем необходимым – вплоть до линейки, ластика, чертежных инструментов и тетрадей, которые привез из Германии. (Можно себе представить мнение немцев об обеспеченности научных исследований в СССР!) Клаус почти не говорил порусски, больше приходилось догадываться. Я не знал никаких немецких слов, кроме «хальт (стой)», «хенде-хох (руки вверх)» и «вафен хинлеген (бросай оружие)». Эти слова я выучил в детстве по русско-немецкому разговорнику, который был у моей тети – офицера, участницы войны.

Вот такая у нас была «международная исследовательская группа». Прошло время, Клаус успешно защитил диссертацию по теме ста-

жировки и занялся преподавательской работой в техническом университете города Аахен, а моя память почему-то сохранила этот эпизод так отчетливо, будто это было вчера или в прошлом году.

В. А. Миронов

Я поступал в вуз прицельно: только в ЛЭТИ и только на кафедру ДП (определиться помогли друзья нашей семьи). Приводить свою учебно-научную биографию не хочу, все равно померкну в ослепительном блеске славы нашего замечательного шефа – Аркадия Дмитриевича Шинкова. Рад, что попал в его группу и что у меня были такие замечательные коллеги: Вячеслав Владимирович Горохов, Елена Пав-

ловна Юрченко, Раиса Павловна Войлочникова (Чернова), Игорь Иванович Зятьков, Миша Миропольский, Володя Новосельцев и др. С теплотой вспоминаю наших аспирантов и дипломников.

Всех эпизодов, связанных с работой на кафедре, не перечислить. Они бережно хранятся в архивной памяти, но кое-что «перегрузилось» в оперативную.

• В подвале первого корпуса (под кафедрой) мы решили отпраздновать двойной праздник:

Восьмое марта и Масленицу. Женский день немыслим без женщин, и с этим у нас все было в порядке. Но ведь и Масленица немыслима без блинов, и эту проблему надо было решать. Самовар, газовая плита и газовый баллон у нас были, а тесто (опару) я решил привезти из Колпино. Пока ехал в автобусе, оно остыло, а когда пересел в метро, стало нагреваться и вылезать из бидона. Весь вагон дружно смеялся. К счастью, у меня оказался полиэтиленовый мешок, и праздник получился замечательный!..

•Моделируем в электролитической ванне эпитаксиальные слои на полупроводниковой подложке. Каждый слой имеет свое удельное сопротивление, и потому используем разные электролиты. Контактной площадкой служит решетка из десяти тысяч гвоздей. Кто-то предложил использовать ее в качестве йога-тренажера. Сейчас об этом смешно вспоминать, но ведь тогда каждый попробовал посидеть на этих гвоздях.

•У нас работал стажер из Чехословакии Йозеф Шикула. Он исследовал усилительные свойства биполярных транзисторов при низких темпе-

ратурах и в связи с этим использовал сухой лед Ленхладокомбината. Этот лед тяжелее воды, он тонет в электролитической ванне, при этом выделяется двуокись углерода, и при движении кусочков в воде остается красивый след непредсказуемой формы. Йозеф посмотрел на этот след и сказал: «Красиво, как при пуске ракеты!». Так мы узнали, что он служил в ракетных войсках.

•Моделируем на электроинтеграторе электрические поля в диодах. Прошу симпатичную дипломницу:

– Лариса, сместите диоды в обратном направлении!

– Хорошо, Валентин Алексеевич.

Ана сколько сантиметров?..

•Еду в метро домой после экзамена по курсу «Конструирование и расчет полупроводниковых приборов». Случайно слышу разговор двух студентов, у которых недавно принимал экзамен:

– Смотри, Коля, вон едет Зятьков, – парень кивнул в мою сторону.

– Это не Зятьков, а Шинков, я точно знаю.

•Принимаю пояснительную записку к дипломному проекту (2010 г.). Читаю название выпускающей кафедры: «Кафедра ВМ-1» (вместо «Кафедра микроэлектроники»). Делаю студенту замечание, что он неправильно указал название выпускающей кафедры. Он отвечает:

– Извините, сейчас исправлю на ВМ-2.

А.Ф. Хомылев

Будучи человеком интеллигентным и доброжелательным, Пичугин никогда не подавал себя как «звезду», но и себе не создавал кумиров. Помню, мы улетали в командировку, сидели в аэропорту и вдруг услышали нарастающий шепоток: «Смотрите, Армен Джигарханян идет!». Я спросил его:

–Игорь, пойдем смотреть на Джигарханяна?

–Зачем? Он – Джигарханян, ты – Хомылев, а я – Пичугин. Помнишь Теркина: «Ты – тамбовский? Будь любезен. А смоленский – вот он я!». Лучше пива выпьем.

В. П. Кульков

Я поступил на электрофизический факультет ЛЭТИ в 1963 г. Специальность «Электроакустика и ультразвуковая техника» выбрал с надеждой на гандикап (что-то вроде форы), но обжегся и больше никогда в жизни не «гандикапил». На вступительных экзаменах получил по трем профилирующим предметам 15 баллов, по русскому – 4, а по английскому – 3 и … не поступил. Пришлось начинать учебу на вечернем

факультете. На втором курсе удалось перевестись на дневное отделение по специальности «Диэлектрики и полупроводники».

Учился на «хорошо» и «отлично», но если быть честным, то исключительно ради стипендии. В голове гуляли ветры молодости – спорт, стройотряды, девушки. К 1969 г. учеба так надоела, что предложение Георгия Анатольевича Савельева поступить в аспирантуру меня не вдохновило. Работал, служил в вой-

сках ПВО на Памире, потом опять работал. В ЛЭТИ вернулся случайно, но сразу понял, что на кафедре все очень строго: или пиши диссертацию, или уходи. Пришлось поступить в аспирантуру. Ну а дальше – все как у всех: творческие муки у вакуумной установки, предзащитный невроз и послезащитный «отходняк». Воспоминаний, связанных с кафедрой, много, но я не писатель.

Запомнились времена защиты дипломных проектов, когда В. В. Пасынкова надо было обходить стороной, если работа не была готова к сроку. Строг он был, но справедлив.

Запомнился и комичный случай, связанный с ним. Был какой-то праздник, и в каждой научной группе готовилось застолье. Я понюхал лабораторный спирт и пришел к выводу, что он недостаточно чист для внутреннего потребления. Решил перегнать (ученый я, в конце концов, или нет!). Смонтировал в вытяжном шкафу самогонный аппарат, причем все по науке – электроплитка, змеевик водяного охлаждения и прочее. В разгар процесса вошел В. В. (он делал традиционный обход кафедры). Я трухнул – думал, что «взбучка» обеспечена. Но он был в хорошем настроении и похвалил меня: «Молодец, Владимир Павлович! Все к застолью готовятся, а у Вас эксперимент идет полным ходом».

Перегонка закончилась успешно, напиток получился прекрасный. Жаль, я закрыл колбу резиновой пробкой, и запашок был не очень.

Л. А. Сорокина

• С моим будущим мужем, Валерием Сергеевичем Сорокиным, мы были знакомы со школьных лет. Уже тогда он отличался обостренным чувством собственного достоинства. Во дворе его дома была группа хулиганов, занимавшаяся мелкими кражами, избиением и грабежами прохожих. Как-то вечером по пути домой Валера столкнулся с ними, и «плохиши» стали его оскорблять (они его знали). Сорокин тоже за словом в

карман не полез. Его сбили с ног и потребовали, чтобы он на коленях просил прощения. Естественно, Валера этого не сделал, и его стали избивать ногами. Хулиганов спугнул Валерин одноклассник Олег. Когда Валера уже шел домой, его неожиданно догнал «плохиш» Борис Усольцев и прямо на лестнице ударил финкой в спину. Валеру спасли плотная куртка и Олег, который шел следом за ним и сумел смягчить удар. Под левой лопаткой, напротив сердца, у Сорокина остался шрам. Усольцева в школе судил выездной показательный суд. Но Валера простил Бориса, его родители забрали заявление и Усольцева не сослали в колонию. Позднее из него вырос хороший боксер и абсолютно нормальный человек.

•После 9-го класса мы все с энтузиазмом поехали в колхоз. Валерия выбрали председателем отряда. Там у него произошел конфликт с начальством лагеря (в лице учительницы истории), когда он отстаивал интересы ребят. В сентябре начались занятия в школе, и тут-то выяснилось, что учительница злопамятна. Она вызывала его по своему предмету почти каждый день, а так как он учился на «отлично», то всегда был готов отвечать. Вскоре она «сдалась», а одноклассники еще больше зауважали его. Кстати, Валерий единственный из класса регулярно посещал читальный зал школьной библиотеки. Его ответами заслушивались все.

•Став студентом ЛЭТИ он продолжал заниматься с тем же упорством. Дневного времени не хватало, и он учился по ночам, подчас до утра. Кончилось это миокардитом, и он пропустил 3 месяца. Продолжая

ВАЛЕРИЙ СОРОКИН

Вначале учиться было не легко: «заедала» математика, не совсем ладилось с физикой. Но Валерий Сорокин

нерасстраивался. Ивотрезультат: перваясессиязаканчивается преимущественно с отличными оценками. Не один 6 декабря 1960 г. № 53(966)

«камень преткновения» стоит на дороге второкурсника.

Особенно это относится к математике, теоретической механике, сопромату. Упорство и трудолюбие – вот те качества, которые позволили Валерию на втором курсе получить отличные оценки.

И в этом семестре дела у Валерия Сорокина идут хорошо: выполнены домашние задания по теории механизмов и машин, осталось лишь досдать «тысячи» по английскому языку. Позади первые два года учебы в ЛЭТИ. Но за столь короткий срок 855-я группа хорошо узнала Валерия, доверив ему вести профработу в группе, а затем выдвинув Сорокина в состав профсоюзного бюро факультета. Это явилось признанием его качеств как хорошего, отзывчивого товарища, живущего интересами коллектива. Хочется пожелать новому ленинскому стипендиату дальнейших успехов на этом пути.

П. Карнилович

заниматься дома, он сдавал экзамен Ормонту отдельно, а не со всей группой. Блестяще ответил по билету и на допвопросы, и Ормонт хотел поставить ему «хорошо», объяснив, что раз студент Сорокин столько пропустил, то знать на «отлично» он не может. Но Валера отказался от «четверки», договорился о пересдаче и полтора месяца штудировал литературу. Экзамен продолжался три часа. В результате Ормонт поста-

вил ему «отлично». Позднее у них сложились теплые отношения, а когда

Б.Ф. умер, Сорокин был членом комиссии по его похоронам.

•Валерий любил устраивать нашим детям праздники (дни рождения и Новый год), на которые с удовольствием приходили многие их друзья (они и сегодня заходят ко мне и вспоминают эти радостные моменты).

Он любил розыгрыши, и 1 апреля я всегда попадалась на его выдумки, а также любил делать подарки и при этом всегда сочинял сопроводительные стихи. А еще он рисовал для детей веселые картинки – иногда на листах бумаги, иногда прямо на обоях. К счастью, некоторые его рисунки сохранились (см. рубрику «Легкий флирт с кафедральной музой»).

Г. Ф. Глинский

Лаборатория А. Н. Пихтина во втором корпусе ЛЭТИ. Небольшое помещение плотно заставлено громоздким спектральным оборудованием.

10 часов 00 минут. Со словами «Привет, Гена!» влетает Володя Закржевский. В ту же секунду он кидает свой портфель, который летит через всю лабораторию по траектории, не поддающейся аналитическому описанию, и падает мимо стула хозяина. При этом Володя цепляется пиджаком за разъем, который

торчит из моего спектрометра, и с возгласом «О, черт!», отрывает от пиджака клок материи. Не снижая скорости, он подбегает к водопроводным кранам и включает водяное охлаждение болометра. Тут же под напором воды шланг срывается со штуцера, и мощная струя начинает заливать лабораторию. На полу появляется большая лужа. После борьбы с водной стихией подмоченный Володя подбегает к своему прибору и включает тумблер питания. Остается поставить образец фосфида галлия, предварительно промыв его в кипящем спирте. Эту операцию он делает почти мгновенно. Включает электрическую плитку, заливает в тигель с образцом какую-то жидкость и ставит его на нагревательный элемент. Через мгновение с криком «Вот зараза!», он вскакивает в ботинках на письменный стол А. Н. Пихтина, на котором находится множество научных бумаг, открывает форточку и начинает жадно вдыхать свежий воздух. На мой вопрос, что происходит, он отвечает, что вместо спирта случайно налил соляной кислоты. По лаборатории начинает распространяться удушливый газ. Отравляющую тишину неожиданно прерывает оглушительный взрыв, это взорвались аккумуляторы, которые Володя уже успел поставить на подзарядку, перепутав полярность.

10 часов 15 минут. Входит богоподобный Александр Николаевич Пихтин, и начинается будничная научная работа.

Середина семидесятых. Ормонтовцы празднуют Новый год. В разгар вечера Б. Ф. собирается отбывать

кдому. Он надевает теплое пальто с меховым воротником, шапку с опущенными «ушами» и берет свой видавший виды портфель, который всегда носил, держа обеими руками сзади. Одновременно Б. Ф. обсуждает какие-то научные проблемы со своим аспирантом В. Мошниковым. Так как обсуждение не завершается по завершении одевания, Мошников провожает шефа

квыходу из корпуса, а так как оно не завершается и там, то провожание продолжается и далее. (Мошников был в костюме.) По морозу они доходят до станции метро «Петроградская» очень быстрым темпом, который задал профессор. (Он даже не заметил формы одежды своего аспиранта – вот она, магия научной дискуссии!) Когда замерзший Вячеслав Алексеевич вернулся на кафедру, на него было жалко смотреть, но его лицо освещала радость плодотворного научного диалога*.

В.А. Мошников

•Борис Филиппович Ормонт, читая лекцию, мог увлечься и положить тряпку в карман или, наоборот, достать из кармана носовой платок и, вытерев лоб, использовать его в качестве тряпки.

•Аудитория была амфитеатром. Б. Ф. мог поднять какую-нибудь студентку, задать ей вопрос и после затянувшейся паузы спросить: «Что Вы смотрите на меня, как кролик на удава?».

•На научных семинарах Б. Ф. мог с хитринкой во взгляде раскритиковать докладчика, но при этом об-

ставить критику «сладкими» фразами: «Вы провели очень тонкий эксперимент... (Докладчик начинал внутренне улыбаться, ведь его хвалили!) Но... (шла артистическая пауза, заострявшая внимание слушателей)... как любил говаривать один из моих учителей академик Плотников, где тонко, там и рвется! (Далее шел «разбор полетов» по полной схеме).

•Однажды Б. Ф., придя на лекцию и увидя «грязную» доску, молвил: «Аудитория не готова к занятиям» и ушел. Второго случая с грязной доской я не помню.

•В молодости Б. Ф. был чемпионом Киевской спартакиады (1923 г.) по боксу в тяжелом весе. Он всю жизнь хранил специальное удостоверение,

* Прим. В. А. Мошникова. Я бы и сейчас ушел с ним, таков был магнетизм его личности.

разрешающее бесплатно посещать любые спортивные мероприятия в Киеве, и, мне кажется, верил, что эта «грамота» 1923 года действует и в 1970-х гг. в любой точке Союза. В 1975 г. (ему было 75 лет!!!) на даче в Кавголово он метал легкоатлетический молот.

•Экзамен у Б. Ф. всегда проходил как поединок, и побежденный студент всегда чувствовал приближение жалкого финиша. На «посошок» задавался «бытовой» вопрос. Такой вопрос получил и студент А:

– Сколько фаз и сколько твердых тел в тарелке супа?

– Смотря какого!

– ???

– Если суп из нашей столовой, то одна фаза без твердых тел!

Б. Ф. рассмеялся и поставил «четверку» («тройку» за ответ и балл за юмор).

•Уже при первой встрече Б. Ф. поражал воображение собеседника

ивнешним видом, и манерой говорить и держаться. Было в нем что-то, внушавшее окружающим опасливое уважение. Помню восторженный рассказ Ирины Алексеевны Качаловой о том, как Б. Ф. вывез свой «молодняк» в Баку, на конференцию. После дня работы все зашли попробовать шашлык.

– Только чтобы мясо было без воздуха! – грозно предупредил Б. Ф. продавца.

– Кто этот «большой»? – шепотом поинтересовался продавец у Ирины, когда протягивал ей порцию.

– Крупный ученый.

– Очень крупный! – согласился шашлычник.

•Ольгу Федоровну Луцкую все студенты любили и уважали за эрудицию, доброжелательность и готовность встать на их защиту. Б. Ф., будучи в добродушном расположении духа, подшучивал:

– Ольга Федоровна со студентами – как наседка с цыплятами: не тронь их, иначе заклюет!

Мне описывали реакцию Б. Ф., когда он услышал от Луцкой:

– Вы, Борис Филиппович, не правы: Подольский – хороший студент! Б. Ф. расшумелся и выгнал с экзамена... Ольгу Федоровну, а Подольскому устроил «допрос с пристрастием» по всему курсу. В результате Подольский получил 4 балла, а Ольга Федоровна – бешеный

успех и авторитет среди студентов.

М.С. Миропольский

•Выращивание кристаллов тянулось долго. Время заполнялось разговорами, и хорошие рассказчики были в цене. В один из таких вечеров И. Г. Пичугин решил дождаться результатов эксперимента вместе с

«народом». С чего начался разговор о живописи, уже не помню, но до сих пор помню восторг от его интересной лекции об историях создания знаменитых картин, их перемещениях из одного музея в другой, картинных аукционах и т. п. Пичугин просто заворожил слушателей. Научная эрудиция этого энциклопедически образованного человека была общеизвестна, но столь глубокие и обширные знания в области изобразительного искусства поразили тогда не только меня.

•В ту пору были в моде рубашки с черно-белым рисунком в виде обрывков газетных статей. Рубашки были импортными, тексты – иностранными. Носили такие рубашки только те, кто мог их достать, т. е. люди, приближенные к торговле и, как правило, интеллектом не обремененные. Летним вечером Пичугин шел по центру города в компании коллег. Впереди шла группа молодых людей, и на одной девушке была модная блузка с «газетным» рисунком. И. Г., знавший несколько языков, прочитал пару строк и задумчиво произнес:

– Если бы она знала, что там написано, она бы эту блузку не надела.

•Курили в мое аспирантское время почти все и почти везде, а в пихтинской лаборатории всегда были остатки жидкого азота. «А что будет, если горящую сигарету бросить в жидкий азот?» Дружно решили, что «пшикнет» и погаснет, и (правда с некоторой опаской) бросили. Прогремел мощный для лабораторного помещения взрыв, к счастью, без последствий. Объяснение оказалось простым – после длительного хранения жидкого азота в сосуде с открытой поверхностью накопился конденсат жидкого кислорода, имеющий более высокую температуру кипения.

•Экспериментами я не занимался. О фантастических способностях кафедральных «гегемонов» знал только по рассказам коллег. И вот у меня сломался рапидограф – что-то вроде авторучки с тонкими пишущими трубочками вместо перьев. (Самая тонкая имела наружный диаметр 0,1 мм!). Внутри нее под тяжестью пластмассового грузика размером с оливковую косточку ходила игла, которая постоянно прочищала трубочку от сгустков туши. Рапидограф был вещью незаменимой и редкой.

Унас их не делали, мне привезли комплект немецкие студенты.

Я – к Туманову за помощью. Материал для иглы – проволочку тоньше волоса – нашли быстро. Проблема была в том, как закрепить эту проволочку точно в центре грузика (иначе ее заклинит). И тут происходит чудо. Виктор достает из заветной коробочки сверло диаметром пять сотых миллиметра (я и не знал, что такое бывает). Вставляет это инструментальное чудо в свой личный сверлильный станочек (представьте себе точность установки патрона), включает мотор и голой рукой