2011_Лабиринты памяти_Альманах

просто насаживает мой грузик на вращающееся сверло. Оно не сломалось! Отверстие оказалось точно в центре грузика! Восстановленный рапидограф до сих пор хранится в моей коллекции старых вещей.

И. В. Саенко

Хочу вспомнить радостные страницы моей жизни в семидесятые и последующие годы, связанные с горными лыжами и виндсерфингом. К первому, кстати, был причастен В. В. Пасынков. Весной 1972 г. он выплатил мне, тогда еще кандидату в аспиранты, гонорар за оформление стендов для абитуриентов – аж 90 рублей! Я купил первый комплект горнолыжного «прикида» и попал в поле зрения Володи Кузнецова – уже опытного гор-

нолыжника, члена лэтишной «горнолыжной мафии». С 1974 г. мы каждой весной стали выезжать в Кировск. Кузнецов увлек горными лыжами многих – Витю Шамрая, Лешу Устинова, Гену Крепса, Надю Митусову, Игоря Соловьева и даже А. Н. Пихтина с А. Ф. Хомылевым, а впоследствии – и профессора кафедры робототехники В. И. Плескунина. Надо отдать должное организаторскомуталантуВолоди:обеспечитьжильеидоступкподъемникам в Кировске в то время было непросто. Эти поездки продолжались почти двадцать лет, пока не стали доступнызаграничныетуры.Впромежутках между Кировском были веселые зимние дачи в Кавголово, а потом – строительство собственных подъемников в Орехово (они

действуют и поныне). В конце девяностых удалось построить в Орехово общий домик, хозяевами которого стали Саша Хомылев, Володя Кузнецов, Игорь Соловьев и я. База получилась на славу, с круглогодичной баней. Приезжайте!

Теперь о виндсерфинге. Повидимому, Кузнецову и летом хотелось активного отдыха, причем

более мобильного, чем байдарки. Зимой 1975 г. он принес газетную заметку о канадском изобретении легкого парусного судна, у которого мачта соединялась с корпусом через шарнир. Это был виндсерф. Позже в журнале «Катера и яхты» опубликовали первые чертежи этого чуда, и мы решили построить такой аппарат. Купили фанеру, достали пенопласт и эпоксидку, но когда начали работать, разразился дождь, загнавший нас в дом. Жена до сих пор с ужасом вспоминает, как, придя с работы, застала нас за распиливанием фанеры на крышке рояля. В начале мая серф был склеен, покрашен и укомплектован парусом из парашютного капрона. Настало время испытаний. В управлении парусником мы мало понимали, и поэтому по-

звали на испытания Мишу Миропольского, имевшего опыт в этих делах. Приволокли серф на пруд Петровского острова (рядом со стадионом) и отправили Мишу в плавание. Ветер был слабый, а когда Миропольский доплыл до середины пруда, он совсем стих. Переполненные радостью от созерцания на плаву нашего детища мы открыли бутылочку «Рымнинского», и Мише пришлось изо всех сил махать парусом, как крылом, чтобы не опоздать к «банкету». Миша построил свой серф летом. Потом мы с Геной Крепсом построили третий аппарат. В то время

вПитере было всего около десятка серфов, самодельных или купленных

вТаллине. На следующий год мы уже вполне прилично рулили и даже купили гидрокостюмы для холодной погоды. В 1977 г. участвовали в регате на приз журнала «Катера и яхты» в Зеленогорске. Заняли скромное, но далеко не последнее место. Подняться выше не позволили наши кустарные парашютные паруса (победители выступали на дорогих дакроновых). Потом были восхитительные выезды на Чудское озеро. Однажды собралась целая флотилия из трех серфов и двух катамаранов. Отдыхали с детьми. Удивительно, но самым виртуозным серфером (конечно, после Кузнецова) стал самый старший из нас – Саша Хомылев. Сказалось его юношеское увлечение акробатикой.

И вновь, не могу не отдать должное нашему заводиле Володе Кузнецову. Без его неуемной энергии многие славные дела так и не осуществились бы. Не зря за столом нашего ореховского домика часто звучит тост «Да здравствует товарищ Кузнецов!»

В. В. Малиновский

Мой первый научный руководитель Г. А. Савельев был суховатым человеком, но мне очень нравилась его увлеченность математикой (у меня ее, к сожалению, не было). Он предложил мне сделать расчет пленочного преобразователя изображения. Ввел «в мир формул» и отправил на «Проминь» (старожилы кафедры помнят это чудо техники).

Я обратился к А. Д. Шинкову с просьбой научить работать на «Промине». Аркадий Дмитриевич натаскивал меня, как своего аспиранта, не жалея времени. Помню, сидим

перед наборным полем, вставляем штырьки. Подошел В. А. Миронов и, глядя на наборное поле «вверх ногами», сказал:

–АркадийДмитриевич,Вызабыливыполнитькоманду«Вычитание». В ответ Шинков поднял руку и назидательно произнес:

–Валя, два доцента на один «Проминь» – это слишком много! Миронов улыбнулся и ушел.

Н.С. Пщелко

В1988 г. подошел срок моей защиты. Приношу в отдел аспирантуры диссертацию и слышу «приговор» Нины Максимовны:

–Здесь не хватает такого-то документа, здесь выписка оформлена неправильно, а здесь надо оригинал,

ане копию. Я у Вас ничего не приму.

–Сжальтесь, Нина Максимовна! У меня завтра защита, пропаду ведь из-за ерунды!

–Ничего не знаю, делайте все как надо!

Возвращаясь на кафедру, я озверел от обиды и решил не защищать эту диссертацию, раз уж нашему государству справки важней, чем наука. Доложил обо всем своему научному руководителю – В. Н. Таирову. Он выслушал меня и сказал:

– Идем, Коля, в отдел аспирантуры, а по дороге я расскажу тебе историю про Лицо и Задницу.

• Об Ормонте у нас ходили легенды. Когда студент успешно сдавал какой-нибудь сложный экзамен, старшекурсники назидательно говорили: «Это что! Надо еще сдать Ормонта!».

Я впервые увидела его в коридоре второго этажа первого корпуса. Крупный человек с крупной лысиной и нелепой черной сумкой на ремешке, перетягивающем большой живот. На него обращали внимание все.

Лекцииончиталплохо.Наконтрольныхсчитанныестудентыполучали четверки и тройки. Основными оценками были двойки, единицы и нули.

Экзамен мы сдавали в конце мая – сразу за два семестра. День был прохладный, и все пришли в верхней одежде. Гардероб не работал. Плащи и куртки в аудитории рассердили Бориса Филипповича, и началось…

Одного за другим «выносил» он самых толковых ребят, которые, как обычно, шли отвечать первыми. Две двойки подряд, три, четыре, пять…

Я– следующая. В тот момент, когда Б. Ф. «добивал» очередную жертву, ко мне подошла О. Ф. Луцкая (она ассистировала на нашем экзамене):

–Вы идете следующей. На «тройку» не соглашайтесь, пусть ставит «двойку». Потом мне пересдадите.

Еще до этого экзамена я попала в число нескольких счастливчиков, которых В. С. Сорокин предварительно отобрал для технологической практики в Германии. Двойка перечеркивала все мои шансы на поездку.

Язатравленно оглянулась и вдруг (вот оно, счастье!) увидела на коленях у старосты учебник Ормонта. «Дай!». Лихорадочно открыла на нужной странице. Вот мой первый вопрос: «Диффузия в гору». Едва успела пробежать глазами первый абзац, как Б. Ф. назвал мою фамилию.

–Ну, что тут у вас? Диффузия в гору. А Вы знаете, что я написал в своем учебнике по этому вопросу?

–Знаю. Вы написали… – и я с выражением и близко к тексту пересказала только что прочитанный абзац.

–Вот!!! – от громкого возгласа Ормонта аудитория вздрогнула, и я с испугом уставилась на него. – Вот так надо готовиться к экзамену!!!

Второй вопрос – про диаграммы состояния сульфида свинца по Блюму и Крегеру (мы их называли «селедками») – тоже прошел «на ура». Б. Ф. пожал мне руку и даже галантно проводил до выхода из аудитории! В тот день он не поставил больше ни одной двойки…

В студенческие годы я работала на кафедре физхимии. Б. Ф. всегда здоровался со мной за руку, спрашивал, как мои научные успехи, не нужна ли помощь. К сожалению, я была одной из последних дипломниц, чью работу он лично правил своим знаменитым красным карандашом…

ЕСТЬ ПОПОЛНЕНИЕ

В 1977 г. в газете «Электрик» появилась небольшая заметка, в которой говорилось о молодом специалисте

Ольге Александровой. «Успехами в учебе, ответственностью за порученное дело, отзывчивостью и вниманием 27 октября 1983 г. № 29(2113)

Ольга завоевала уважение своих товарищей, – говорилось в ней. «Разносторонняя увлеченность, – отмечал автор, – не мешает

Оле в формировании ее как будущего инженера электронной техники, так с осеннего семестра 1974 г. она начала работать на кафедре физической химии». В заметке сообщалось о том, что Оля получила назначение на кафедру.

Прошли годы, и мы вновь встретились с Александровой – теперь уже аспиранткой, готовящейся к защите кандидатской диссертации. От товарищей Оли мы узнали, что это были для нее вновь, как и прежде, годы напряженного и плодотворного труда.

Качества, которые отличали ее раньше, и теперь помогли Оле в осуществлении поставленных задач. Удивительное трудолюбие, целеустремленность стали множителями в ее усилиях. Работая в науке с полной отдачей, Александрова активно участвовала и в общественной жизни института: 1977– 1980 гг. – член профбюро кафедры, 1978–1982 гг. – зам. секретаря, а затем

секретарь бюро ВЛКСМ сотрудников и аспирантов ЭФФ. И в этой работе для нее не было мелочей. Оценку ее деятельности дали коммунисты, единогласно проголосовавшие за прием Ольги в члены КПСС.

А. Копылов

• В 1980 г. я поступила в аспирантуру. Тематика была связана с жидкофазной эпитаксией соединений А4В6, и главной проблемой было «изваять» реактор. Для этого необходимо было найти большую трубу из кварцевого стекла, подобрать и нарезать множество внутренних трубочек и пластиночек для каналов, донышек и перегородочек, а самое главное – достать баллон с кислородом. Наконец, все «срослось».

Три дня Володя Малиновский творил в «кварцедувке» это чудо. Я ассистировала ему и чувствовала себя почти медсестрой: «Тампон!.. Зажим!.. Поддув!..». И вот все готово. Неся на вытянутых руках сложную и хрупкую полутораметровую конструкцию и боясь дышать, поднялась я на свой пятый этаж и торжественно вручила ее лаборанту Паше Ямщикову (в те золотые времена на кафедре были лаборанты!):

–Паша! Промой его и отожги в водороде. Только не разбей!!!

–Езжай, Анатольевна, и будь спок! (Я на следующий день уезжала в Ужгород, на конференцию.) Отмою в лучшем виде!

Вернувшись, увидела пустую печь. В ответ на мой вопросительный взгляд «верный оруженосец» виновато промямлил:

– Анатольевна, не ругайся. Угробил я его… Оказывается, стараясь не разбить реактор об пол, Паша поднял

его так высоко над головой, что зацепил за бетонную балку на потолке. Сокрушенно разглядывала я кварцевые останки, а мой неудачливый помощник виновато нашептывал:

– Ты не расстраивайся! Я уже и кислород из УЭМа приволок, и с Малиновским договорился. Сварите еще один реактор, уж его-то точно отмою, будь спок!

Никогда не забуду атмосферы всеобщей взаимопомощи, которая наполняла кафедру в те годы…

• На нашем (пятом) этаже аспирантов было много, и все были увлечены своими «изысканиями». Цикл выращивания кристаллов или подготовки шихты для экспериментов длился десятки, а то и сотни часов. Недельные или двухнедельные ночные дежурства (включая выходные) были обычным делом.Работаликруглосуточно,втрисмены.Поправиламтехникибезопасности дежурить надо было вдвоем. Поэтому для ночных дежурств Д. А. Яськов назначал нам помощников со второго этажа из числа тех, кто получал «нировскую» зарплату с наших договоров.

Все помощники делились на две категории: «ответственные» и «безответственные». «Безответственных» мы сразу отправляли спать в «рентгеновскую» комнатку, чтобы не мешали. С «ответственными» дело обстояло хуже: их надо было чем-то занять, чтобы они нас не отвлекали. Например, Шамрай всю ночь вклеивал марки в профсоюзные билеты.

Геннадию Федоровичу Глинскому мы всегда поручали какое-нибудь «очень важное» дело. У нас обычно работало 8–10 печей, и потому температура в комнате поднималась выше 30 градусов. Глинскому вменялось в обязанность «поддерживать температуру свободных концов термопар во избежание перегрева», т. е. каждые полчаса открывать на 5 минут окно. Он блистательно справлялся с этой работой.

Лучше всего, конечно, было работать в паре со своими. Мы все занимались нужными делами: полировали подложки, «измеряли Холл и термо ЭДС», растили эпитаксиальные слои, травили меза-структуры, проверяли их фоточувствительность и одновременно следили за печками. И, главное, никто никому не мешал.

Однажды мы с Юрой Блохиным (ныне – генеральный директор шведской фирмы «Linden») решили синтезировать шихту сульфида свинца. Взвесили свинец и серу, откачали смесь в кварцевой ампуле и в наше ночное дежурство поставили ампулу в печь.

Печь медленно разогревалась, и мы каждые полчаса заглядывали в нее сверху – как «оно» там? Внутренняя труба печи в соответствии с законами физики меняла цвет: черный – темно-красный – красный –

оранжевый – желтый… Желтый цвет нам почему-то не понравился. Прикрыли верхнюю часть трубы специальными заглушками из шамота и отошли на пару шагов. Тут-то «оно» и рвануло: раздался треск, заглушки с осколками ампулы вылетели, и повалил противный серо-зеленый дым. Мы шустро выскочили из комнаты и отключили печь. Затем, прикрывая лицо рукавами халата, вошли в комнату, открыли окна и включили вытяжку. К утру прибрались. О взрыве долго никому не рассказывали.

•Нашей бедой была вода. Технологам известно, что диффузионные насосы работают с водяным охлаждением. Если забудешь включить воду, то масло пригорит к стенкам насоса. Если забудешь выключить воду, то вечером давление сорвет шланги, и вода потечет на четвертый этаж, во владения кафедры МИТ. Поэтому на колпаке установки, стоявшей у выхода, были сделаны надписи: «Не забудь про воду!!», «Не забравяйте за водата!!!», «Don't forget about water!!!», «Vergessen Sie nicht uber das wasser!!!»

Но, несмотря на все меры предосторожности, «плавали» мы регулярно. Однажды утром Игорь Саунин с изумлением обнаружил свою дипломницу Олю Животовскую, которая, поджав ноги, сидела на стуле, стоявшем в глубокой луже, и невозмутимо «меряла Холл».

О.Ф. Луцкая

•Профессор Б. Ф. Ормонт впервые появился в

ЛЭТИ в 1960 г., а в 1961 г. он уже читал нам лекции по физической химии и кристаллохимии полупроводников. Две наши группы были вторым потоком, слушающим их. С этой поры и до самой его смерти мне довелось почти ежедневно общаться с ним, но самое яркое впечатление оставила наша первая встреча.

Б. Ф. был ярким и неординарным лектором. Он излагал физическую химию полупроводников через

лично им переживаемые события и дискуссии на конференциях, сыпал именами крупных ученых, часто даже не называя их фамилий. Видно было, что перед нами один из создателей этой науки, очень неравнодушный и страстно заинтересованный в ее судьбе. Все это сопровождалось демонстрацией множества слайдов на экране, что тогда было редкостью. Кристаллография – очень логичная наука, одно вытекает из другого. Пропуск одной лекции означал, что дальше ты ничего не будешь понимать. Со мной так и случилось, и я перестала ходить на лекции в надежде наверстать все перед экзаменом. Но не таков был Б. Ф. Следует заметить, что мы слушали курс весной и осенью, а в промежутке были летние каникулы. И вот Ормонт затеял промежуточную контрольную по кристаллографии в мае. Дрожа от страха две наши группы расположились в аудитории амфитеатром, и каждый получил задание.

У нас была сильная группа: со мной учились будущие доценты и профессора нашей кафедры В. С. Сорокин, А. Н. Пихтин, А. А. Кальнин, будущие доктора наук А. Ф. Кардо-Сысоев, В. Т. Прокопенко, а в параллельной группе – Д. Б. Чеснокова и М. И. Камчатка. Я оказалась на верхней парте рядом с А. А. Кальниным. Получила свое задание, прочитала

иот неожиданности громко рассмеялась. Дело в том, что я не поняла в задании ни одного слова (кроме сказуемых). Как известно, кристаллография изобилует специфическими терминами, а язык, в основном, греческий. Там было написано что-то типа: «Гексаоктаэдр – голоэдрическая общая форма кубической сингонии». И еще что-то в том же роде. Такое хитрое сочетание совершенно незнакомых слов да еще на контрольной и моя полная беспомощность в этой ситуации неожиданно вылились в непроизвольный смех. «Что тут смешного?» – грозно спросил Борис Филиппович. И не успела я сообразить и извиниться, как он возбудился, распалился и в гневе выбежал из аудитории. Теперь-то я хорошо понимаю его обиду: он столько сил потратил на подготовку этого курса, читаемого впервые, и вдруг какая-то девица позволяет себе смеяться над его детищем!.. Я очень переживала по этому поводу. Оставалось только познать эту самую науку. Пришлось летом взять в библиотеке его знаменитый фолиант «Структуры неорганических веществ» (других учебных книг Ормонта тогда еще не было) и познакомиться с кристаллографией. Борис Филиппович не был злопамятным. Осенью, поговорив со мной на кристаллографические темы, он предложил мне работать у него. Надо сказать, что теперь кристаллография – одна из моих любимых дисциплин. Считаю ее совершенной и красивой наукой

иочень благодарна Борису Филипповичу за то, что именно он познакомил меня с ней и вооружил ее знанием на всю жизнь.

•Неординарность и непредсказуемость Бориса Филипповича сопровождали меня многие годы. В молодости даже была такая игра: иду на работу и думаю: «За что мне сегодня попадет?» И никогда не угадывала за что, но попадало всегда и обязательно. Это была хорошая школа науки и жизни, с годами понимаю это все больше.

С. В. Сорокина

• На втором курсе мы изучали дисциплину «Полупроводниковые приборы». В начале семестра Чиркин объявил, что все, кто напишет итоговую контрольную на «отлично», автоматически получат «отлично» за экзамен. «Пятерка» на потоке оказалась только у меня. Трудно было заставить себя готовиться к сессии – отвлекала надежда на «автомат». Но долгожданная оценка могла быть выставлена только в день экзамена.