2011_Лабиринты памяти_Альманах

В. В. Горохов

ЗА ХЛЕБ И КРОВ БЛАГОДАРЮ!..

Я родился 2 января 1931 г. в деревне Дуброво Тверской области. В 1938 г. вместе с семьей переехал в Ленинград. С этим городом, ставшим мне родным, делил до 22 февраля 1942 г. все тяготы блокады.

В 1954 г. окончил Военно-морское политическое училище им. А. А. Жданова и семь лет служил на Тихом океане. В 1961 г. вышел указ Хрущева о большом (1 млн 200 тыс. чел.) сокращении вооруженных сил. Я упредительно подал рапорт о добровольной демо-

билизации и вместе с женой и сынишкой вернулся в Ленинград. Представьте себе 30-летнего капитан-лейтенанта в позе роденовского мыслителя: «Что делать?». Трудоустроиться по специальности в Ленинграде было практически невозможно, и я решил снова пойти учиться. Будучи на момент демобилизации слушателем заочного отделения Военно-политической академии им. В. И. Ленина, я имел право перевестись в любой вуз, но меня тянуло либо в Политех, либо в ЛЭТИ.

Вначале поехал подавать документы в Политех. Но ехать туда с Бассейной улицы мне показалось так долго и неудобно, что я вышел из трамвая и вернулся домой. На следующий день подал документы в ЛЭТИ на специальность «Диэлектрики и полупроводники». Почему именно на нее? Потому что стипендия на ней

была выше, а мне, взрослому семейному человеку, дорога была каждая копейка. (Я был старше своих сокурсников на 13 лет. Ужас!)

В 1961 г. в высшей школе проводился очередной «эксперимент»: студенты первого курса проходили производственную практику на профильных предприятиях города. Я попал на п/я 487, в цех, производивший корпуса для электроаппаратуры. Это была работа за верстаком и на сверлильном станке. Тот «эксперимент» первокурсникам ничего не давал, кроме небольшого заработка и больших трудностей по учебе и жизни. На заводах мы работали с утра, а в институте занимались вечером. Правда, стоит отметить, что сама идея связи вуза с предприятиями впоследствии вылилась в создание так называемых базовых кафедр. Это была уже более понятная, нужная и близкая к профессии практика.

Со второго курса начал работать лаборантом на нашей кафедре, в группе доцента Л. К. Чиркина, в которой также трудились доцент Ю. Т. Окунев, инженер М. П. Винокуров, лаборант Н. Н. Бреднева и несколько старшекурсников. Вначале подумал, что меня приняли в знак сочувствия к «пожилому»

студенту, обремененному семьей. Но вскоре понял, что работа студентов в научных группах кафедры – это давнишняя и правильная практика.

Лев Константинович Чиркин к тому времени был уже опытным и востребованным специалистом. Он успешно развивал исследования нелинейных сопротивлений на основе карбида кремния, издал учебник «Полупроводниковые приборы», опубликовал множество научных статей, успешно руководил аспирантами и дипломниками.

Юрий Тимофеевич Окунев был чем-то похож на Л. К. Чиркина: оба были в высшей степени интеллигентными и доброжелательными людьми, оба с искренним уважением относились не только к коллегам, но и к студентам, оба обладали тонким чувством юмора. С Юрием Тимофеевичем я общался более тесно из-за «сродства душ»: мы оба были хоть и коммуникабельны, но не очень открыты и потому не очень разговорчивы. Под его руководством я успешно защитил дипломную работу. Впоследствии, когда я был уже старшим преподавателем, мы вместе с ним были командированы в Конакрийский политехнический институт (Гвинея) и проработали там с 1979 г. по 1982 г.

Вспоминаю добрым словом и Надежду Николаевну Бредневу – приятную, доброжелательную и очень ответственную женщину. Кроме обязанностей лаборанта, она несла много дополнительных нагрузок: была общественным кассиром, оформляла отчеты по НИР, вела учет аспирантов и абитуриентов и т. д., и т. п., и др., и пр. У нее была одна странность: ей казалось, что она непременно заболеет раком и умрет. Сегодня ей уже за восемьдесят, и я очень рад, что ничего плохого с ней не случилось.

После окончания ЛЭТИ меня оставили на кафедре в должности заведующего Проблемной лабораторией. По линии научной работы «приписали» к группе А. Д. Шинкова. Со временем даже определилась тема диссертации, я уже начал работу над ней, но в 1975 г. попал в автомобильную аварию и выбыл из строя. Не судьба!

Аркадия Дмитриевича Шинкова вспоминаю с особой теплотой и восхищением. Для меня он – человекэнциклопедия, человек-легенда и человек-загадка. У всех, кто с ним общался, создавалось впечатление, что он знает все, обо всем и во всех подробностях. При его умении доступно и образно рассказывать и доказывать (а при необходимости и азартно спорить) это производило на людей огромное впечатление.

В конце шестидесятых в институте еще не было ни персональных компьютеров, ни каких-либо других доступных ЭВМ. Аркадий Дмитриевич одним из первых стал внедрять машинную обработку экспериментальных данных – так на кафедре появилась цифровая электронно-вычислительная машина «Проминь». Современные студенты назвали бы ее грудой железа, но по тем временам это было

электронное чудо.

Загадка А. Д. как личности состояла в том, что через несколько лет после блестящей защиты кандидатской диссертации он уволился из ЛЭТИ. Ходили слухи, что ведущие специалисты считали его кандидатскую диссертацию докторской, но...

Он лучше многих понимал, что будущее за компьютерными технологиями. Тогда их еще не было в вузах, но на мощных промышленных предприятиях кое-что уже начало появляться. Мне запомнилась его фраза: «Кто знает и умеет, тот делает, а кто знает, но не умеет, тот учит». Может быть, эта фраза и содержит разгадку его личности: ему хотелось «делать».

Вспоминаю добрым словом всех наших заведующих – Николая Петровича Богородицкого, Владимира Васильевича Пасынкова, Юрия Михайловича Таирова.

Николай Петрович в мое время не только заведовал кафедрой, но был также и ректором ЛЭТИ. Я видел его в основном на

заседаниях кафедры и общих собраниях коллектива института. Каждодневной деятельностью кафедры руководил Владимир Васильевич Пасынков, который после внезапной смерти Николая Петровича в 1967 г. стал заведующим. В коллективе кафедры не было склок, интриг, подсиживаний и прочих пакостей. Даже если кто-то с кем-то конфликтовал, то это не выносилось в широкие массы. Жесткая дисциплина научно-образовательной деятельности гармонично

сочеталась с академической свободой творчества и душевной, почти домашней атмосферой человеческих отношений. Людей связывала не только работа. Мне запомнились многие вечеринки по случаю праздников, юбилеев, защит диссертаций. Они всегда проходили с юмором, обязательными атрибутами были фотогазеты и стихотворные посвящения.

Юрий Михайлович Таиров, сменивший В. В. Пасынкова на посту заведующего в 1984 г., достойно продолжил и развил лучшие традиции кафедры. В трудный период «перестройки» он сумел сохранить и укрепить научно-образовательную тематику, кадровый состав кафедры и ее авторитет в вузе, городе, стране и за рубежом.

Надеюсь, что и четвертый заведующий – Виктор Викторович Лучинин – впишет свою яркую страницу в славную историю нашей кафедры, несмотря на все объективные трудности.

В июне 1995 г. я ушел на пенсию. Момент был очень грустный, и эта грусть заставила меня попрощаться с кафедрой в стихотворной форме:

Нельзя уйти как будто по-английски,

«Спасибо» никому не говоря.

Кто исповедует традиции российские, За хлеб и кров всегда благодарят. Желаю кафедре своей всего хорошего, Чтобы безвременье достойно пережить, Не поминайте лихом вашего Горохова, Которому опять учиться жить!..

Полный текст моего прощания читайте в рубрике «Легкий флирт с кафедральной музой». Желаю здоровья и благополучия всем коллегам.

И. И. Зятьков

ПОМНЮ И ЛЮБЛЮ

Во время учебы в ЛЭТИ у меня были весьма опосредованные отношения с кафедрой: слушал лекции, посещал семинары, делал «лабораторки», сдавал экзамены и зачеты. Работать на кафедре (и зарабатывать!) захотелось только на пятом курсе.

Обратился к Д. А. Яськову, в то время – доценту кафедры и декану ЭФФа*. Он «навел справки» и при встрече сказал мне, что сейчас на кафедру устроиться трудно и потому лучше поработать на «Светлане».

С ЛОЭП «Светлана» меня связывало несколько событий. Во-первых, на втором курсе в числе других студентов я посещал цех полупроводниковых приборов причем не только с целью знакомства с производством германиевых и кремниевых сплавных транзисторов, но и для агитации

иподготовки работниц (девушек там было гораздо больше, чем парней) к поступлению в ЛЭТИ, на нашу специальность. Во-вторых, после второго курса, летом месяц работал практикантом в цеховой лаборатории у И. Б. Фогельсона. Поэтому предложение Д. А. я встретил с энтузиазмом

идо сих пор благодарен ему. (Кстати, готовность помочь в трудной ситуации студенту или коллеге была характерна для Яськова. Времени на это он не жалел, да и личные связи у него были обширные и крепкие.)

Первого ноября 1960 г. начался мой трудовой стаж в лаборатории ОКБ у Ю. В. Федоровича, где я проработал до конца февраля 1962 г., т. е. до окончания ЛЭТИ. Рецензентом моей дипломной работы определили А. Д. Шинкова – так у меня появился еще один «покровитель» на кафедре. После окончания вуза остаться на «Светлане» не удалось. Через пять лет, после работы по распределению на заводе, я вернулся на кафедру ДП с целью поступить в аспирантуру и оказался в группе Шинкова.

Аркадий Дмитриевич – личность не просто энциклопедическая**. Природа наградила его замечательно организованной памятью – все понятое укладывалось в нужные ячейки и при необходимости мгновенно

извлекалось для употребления (я за свою жизнь встретил всего четырех таких людей). Окружающие часто пользовались этим – зачем лезть

* Прим. автора. Когда его назначили деканом, он вызвал всех старост, в том числе и меня, и сказал: «Хотите получать стипендию – наводите порядок в журналах и отмечайте всех отсутствующих». Так мы и познакомились.

** Прим. автора. Р. К. Манакова утверждала, что он знает все – от квантовой механики

до повадок зубатых китов. Сам он, правда, всегда уточнял, что ни квантовой механики, ни зубатых китов в институте не изучал.

вкниги, если можно спросить А. Д. и тут же получить ответ. Чаще всего, конечно, обращались не за пустяковой справкой, а за советом или помощью

врешении учебных и научных проблем. Как говорил сам А. Д.: «Ученый – это человек, которому все равно, какую задачу решать». Если задача его увлекала, то А. Д. «погружался» в нее, и создавалось впечатление, что он действительно может все.

Яне помню А. Д. на ка-

федре за письменным столом – таким трудом он занимался только дома. Как сам рассказывал, вставал он рано и читал, писал, де-

лал расчеты. Поскольку мы этого не видели, то нам казалось, что все у него получалось как-то само собой. Только взрослея и приобретая собственный опыт, мы начинали понимать, какой труд стоял за кажущейся легкостью всех его идей, решений, высказываний. Запомнилась его реакция на какие-нибудь «завиральные» идеи: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!». Поражала работоспособность А. Д.: он приходил часам к 9–10 утра, а уходил в 7–8 вечера. Никогда не обедал

винституте. На предложение пойти в столовую всегда отвечал: «Обедать

внашей столовой – значит рыть себе могилу собственными зубами». Лекции А. Д. – это эталон, до которого постоянно хочется дотя-

нуться. Они не только хранятся у меня – я ими пользуюсь по сей день. Его курс «Теория, расчет и конструирование полупроводниковых приборов» был насыщен серьезной, хотя и не очень сложной математикой. А. Д. излагал его с удивительной легкостью. Но самое главное – это философия курса, связь теории и инженерных решений, великолепная методическая проработка, «железная» логика изложения и великолепный русский язык. Он чутко отслеживал новые подходы к расчету приборов, поэтому некоторые разделы его курса мы слушали по несколько раз. На этих лекциях мы росли, а потом не только сами учили студентов, но при случае учились у них. (В первом издании книги «Полупроводниковые

приборы» все формулы расчета диодов были выражены через экспоненты, а во втором – через гиперболические функции. Ходили слухи, что А. Д. «подсмотрел» это у какого-то студента.)

Навсегда запомнился первый экзамен в качестве ассистента по курсу А. Д. Во время моей учебы в ЛЭТИ такого курса еще не существовало, и потому перед экзаменом А. Д. вручил мне конспект лекций, взятый на время у студента. (Это был лучший способ показать, что мне предстоит еще многому научиться.) Когда я смущенно сообщил ему о своей «преподавательской неуверенности», он подбодрил меня и пообещал посылать ко мне только знающих студентов. Первый оказался именно таким и получил «отлично». Второй оказался совсем не таким. Когда я сказал А. Д., что ожидается «неуд», то услышал в ответ: «У него недавно родилась дочь. Надо спросить его то, что он знает». Я на всю жизнь усвоил урок шефа: люди – не роботы. Он очень трепетно относился к своему курсу, но никогда не был формалистом. Мог поставить хорошую оценку, даже если студент не ответил на один вопрос в билете, считая допустимым, что можно не знать одного вопроса из всего курса. Главное в обучении не отметка, а знания. То, что в такой атмосфере преподаватели и студенты становятся коллегами – это не пустые слова. Запомнилось, с какой искренней любознательностью А. Д. мог сказать, что он чего-то не знает, никогда об этом не слышал или «никогда бы не подумал, что этим нужно заниматься». Когда человек так много знает, то ведь можно чегонибудь и не знать. Зачем «надувать щеки»?

А. Д. и сейчас такой же любознательный, сведущий, доступный и интересный человек. Жаль, что сегодняшние студенты не знакомы с ним.

Янамеревался поступить в аспирантуру, а попал

вассистенты. Одной из моих «нянек» была Р. П. Войлочникова (Чернова). В мои студенческие годы она принимала у меня теоретический зачет по электрорадиоматериалам. Р. П. щедро делилась со мной опытом проведения лабораторных работ, проверки отчетов, приема зачетов – всем, с чем связана преподавательская жизнь. На первых порах, когда видела, что ко мне подходит студент с вопросом, кидалась, как мать, под-

страховывать. Никогда не забуду первый вопрос, на который мне пришлось отвечать. Студентка пожаловалась, что у них не включается осциллограф. Подхожу и вижу, что провод не дотягивается до розетки.

Уровень требований к научным работам и любым видам учебных занятий на кафедре всегда был очень высок. Опытные преподаватели помогали начинающим и строго контролировали их первые шаги. Такое взаимодействие обеспечивало высокий уровень преподавания при быстро

растущей численности кафедры. Вдохновителем этой работы выступал конечно же В. В. Пасынков. Он и Р. К. Манакова просматривали отчеты студентов, подписанные начинающими преподавателями, и горе было тому, кто подписывал отчет с ошибками. В. В. ввел порядок: на экзамене ассистирующие лектору преподаватели могли выставлять только тройки и четверки, а окончательное решение по двойкам и пятеркам выносил лектор, он мог задать студенту дополнительные вопросы. Мы всегда предупреждали об этом тех студентов, чьи знания могли быть оценены выше четверки. Смелые нередко получали «отлично», но ведь, подводя такого студента к лектору, мы должны были сами верить в успех. Однажды такой случай произошел на экзамене у В. С. Сорокина. Студент отвечал мне, я оценил его знания на «отлично», о чем и доложил Валерию Сергеевичу. Оказалось, что парень пропустил много занятий и не написал какие-то контрольные. Для него экзамен начался снова, но через час он получил от Сорокина «отлично».

Возможно, не все было бесспорно в такой работе, но положительные результаты были очевидны: прошло уже много лет, а здоровая традиция требовательности преподавателя к себе и студентам жива. В связи с этим вспоминаются В. С. Сорокин и Л. К. Чиркин: оба поражали самоотдачей тому делу, за которое брались. Все, что они делали, отличалось полнотой, точностью, пунктуальностью; в любой работе для них не было мелочей. А самое главное, они с удовольствием делились с коллегами своими идеями, устраивая семинары, где обсуждались научные и методические вопросы и где можно было не только поделиться своими наработками и сомнениями, но и узнать что-либо новое.

Жаль, что в период «перестройки» прекратили работу на кафедре наши ведущие доценты И. А. Митюрева, Я. И. Панова и Е. П. Юрченко.

Инга Александровна Митюрева – это наша «физическая совесть». Ей нельзя было объяснять какие бы то ни было явления на примитивных моделях. Когда я пытался рассказывать ей о результатах своей диссертации «на пальцах», то в лучшем случае слышал в ответ: «Может быть…».

Янина Ивановна Панова не побоялась взять в свою группу великовозрастного соискателя (меня), чтобы сначала «то ласками, то сказками», а потом «то намеками, то упреками» помочь мне за-

кончить диссертацию. За это ей и всей ее группе (особенно В. П. Мирошкину, двум Леночкам – Поповой и Мининой – и, конечно же, великому «рукотворнику» Л. Н. Гарькину) огромное спасибо.

С Еленой Павловной Юрченко мы проработали «бок о бок» почти 30 лет. Она была успешной аспиранткой, и после защиты А. Д. Шинков доверил ей курс «МДП-приборы». Она фактически создала этот курс:

ГОДЫ ВЫСОКОГО НАПРЯЖЕНИЯ

Аспирантка Елена Юрченко пришла в наш коллектив сравнительно недавно, но настолько быстро стала «нашей», что кажется, так было всегда. Ни одно мероприятие на кафедре не обходится без ее участия. Работа в ЛКБ помогла ей без предварительной подготовки взяться за раз-

работку темы будущей диссертации, а доклад на прошедшей научной конференции о новом методерасчета канальных транзисторов показал актуальность проделанной за год работы. Елену Юрченко как исследователя характеризуют упорство и целеустремленность при решении научных вопросов; как человека – душевная теплота, предупредительность и ответственность, умение довести порученное дело до конца.

Профессор В. Пасынков

и лекции, и курсовое проектирование, и практические занятия, и лабораторные работы – все это составляет цельное, логическое, изящное «строение», окаймленное набором симпатичных программных продуктов, разработанных студентами под ее руководством.

Е. П. была одним из пионеров использования вычислительной техники в учебном процессе, а ее увлеченность неизменно находила отзвук в умах и душах студентов. Помню, кафедра МОЭВМ обратилась к нам с просьбой – помочь создать такую программу, по которой наши студенты учились бы машинному моделированию на задачах, близких к их будущей специальности. Два студента – Е. Гладких и А. Михалев – под ее руководством создали такую программу. Думаю, что это была одна из первых учебных программ для персональных компьютеров. Елена Павловна не просто руководила ими, она их нежно опекала. Компьютеров было мало, для таких задач они были не очень пригодны, приходилось много

времени тратить и на саму программу, и на интерфейс. Самое сложное было в том, что время для работы в этих классах выделялось очень малое и не всегда удобное для совмещения учебы и работы. Е. П. консультировала ребят, подкармливала их, защищала перед деканатом за вынужденные пропуски занятий –

одним словом, была их «научной мамой». В результате программа была создана и внедрена в учебный процесс, правда занятия пришлось проводить нам же с помощью тех же ребят, и все это на «советском энтузиазме». Естественно, что среди авторов методических указаний по выполнению этих работ были и эти студенты. Они же помогали проводить эти работы. До сих пор с улыбкой вспоминаю как ребята обращали нас в свою «компьютерную веру»: нам очень хотелось заменить в официальных документах слово «меню» на что-нибудь «более научное», но ребята «стояли насмерть». В тот момент нам еще трудно было оценить степень нашей компьютерной безграмотности.

Вместе с Е. П. мы написали не одно учебное пособие. Вспоминается такой случай. Работа подходила к концу, время было позднее, мы очень устали, но никак не могли согласовать один параграф. Нервы у обоих сдали. Это был первый и последний раз, когда мы «не нашли общего языка». Казалось, не только работа, но и личные отношения зашли в тупик. Стоит ли говорить о том, как мы переживали наш разлад. Рано утром я уже был в институте. Через некоторое время неожиданно появилась и Е. П., в руках у нее был большой «мировой» арбуз. Он был съеден, работа закончена, отношения восстановлены – мы победили!

Нашими учителями в писательстве были В. В. Пасынков, Л. К. Чиркин и А. Д. Шинков. Их дотошность, выверенность каждой фразы, соблюдение ГОСТов вначале вызывали у нас «ленивый» скепсис, а потом вошли в устойчивую и обоснованную привычку. Мы с Еленой Павловной пригласили Льва Константиновича участвовать в написании методического пособия по МДП-приборам. Он взял для просмотра текст и через несколько дней принес три листа замечаний. Мы пытались спорить, обосновывали допустимость написанного, но Л. К. был неумолим. Это была очень хорошая школа работы над рукописью. Еще одним примером ревностного отношения к работе может служить такой случай. В связи с заменой кардиостимулятора Л. К. оказался в больнице, и меня попросили подменить его на лекции. Я написал краткий «конспект для себя», чтобы ничего не упустить, совершенно не задумываясь о последствиях. Когда Л. К. возвратился, он захотел посмотреть, что я успел рассказать студентам. Каково же было мое удивление, когда он вернул мою «писульку» разрисованную красными чернилами!.. Утешало то, что ошибок он не обнаружил (это были скорее пожелания, чем замечания), а мое объяснение модуляции сопротивления базы диода Лев Константинович даже взял в свой арсенал.

Успешной работе способствовали не только наша молодость, азарт, увлеченность делом, но и та доброжелательная атмосфера, которая сложилась на кафедре.