Ilia alba femina 'та белая женщина' лучше всего может быть выражено следующим

образом: <Тот некто, белый некто, (именно) данная женщина>; здесь мы имеем

три субстантивные идеи, связанные между собою своею рядоположенностью, дол-

женствующей сообщить об их предметной тождественности. Языки английский и

китайский выражают определительную связь непосредственно порядком слов. По-

латыни слова ilia 'та' и alba 'белая' могут занимать почти что любое положение

в предложении. Важно отметить, что субъектная форма слов ilia и alba, по сути

дела, вовсе не определяет отношения этих квалифицирующих значений к значе-

нию femina. Такое отношение могло бы быть формально выражено путем атри-

бутивного падежа, скажем родительного (woman or whiteness 'женщина белизны').

По-тибетски применяются оба способа - и порядка слов, и подлинной падежной

связи woman white 'женщина белый' (т.е. 'белая женщина') или white-of woman

'белый-от женщина' (т.е. женщина белизны; женщина, которая белая; белая

женщина).

97

Ё6" '&_"

М

Я несколько преувеличил конкретность наших вспомогатель-

ных или, лучше сказать, несинтаксических реляционных значе-

ний, для того чтобы резче подчеркнуть основные факты. Само

собою разумеется, что у француза нет в уме точного представ-

ления о половом различии, когда он говорит об un arbre 'не-

что-мужское дерево') и об une pomme ('нечто-женское яблоко').

Равным образом у нас нет, вопреки утверждению грамматистов,

вполне ясного ощущения настоящего времени, противопоставляе-

мого прошедшему и будущему времени, когда мы говорим, что

Не comes 'Он приезжает'^. Это явствует из того, что мы ис-

пользуем настоящее время и для обозначения действия, проис-

ходящего в будущем (Не comes to-morrow 'Он приезжает за-

втра'), и для обозначения действия вообще, не определенного в

отношении времени (Whenever he comes, I am glad to see him.

'Всякий раз, когда он приезжает, я рад его видеть', где comes

'приезжает' относится скорее к прошлым событиям или возмож-

ным будущим, нежели к событию, происходящему сейчас). В

приведенных нами французских и английских примерах первич-

ные идеи пола и времени выветрились под воздействием фор-

мальной аналогии и расширенного использования их в реляци-

онной сфере, на которые как бы указывают формы рода и вре-

мени, в настоящее время ограничены настолько неопределенно,

что при выборе той или другой формы мы руководствуемся бо-

лее тиранией обычая, чем потребностью выразить их конкретное

содержание. Если процесс выветривания конкретного содержания

этих форм будет еще далее развиваться, мы в конце концов

сможем оказаться в обладании системой форм, окончательно ут-

ративших свою жизненность, сохраняющихся лишь в силу инер-

ции и с безумной расточительностью дублирующих вторичные,

синтаксические функции друг друга. Этим отчасти объясняется

сложность систем спряжения столь многих языков, в которых

формальные различия не сопровождаются соответствующими

функцциональными различиями. Так, например, должна была

быть эпоха, предшествующая, впрочем, нашим самым ранним

документальным свидетельствам, когда в английском языке тип

образования временных форм, таких, как drove 'гнал' и sank

'оседал' отличался по значению, хотя бы в слабо выраженной

степени, от типа killed 'убивал', worked 'работал', который ны-

не установился в языке в качестве преобладающего способа об-

разования <претерита> (общего прошедшего времени); это функ-

циональное различие носило тогда примерно такой же значимый

характер, как теперешнее различение претерита этих обоих ти-

пов и <перфекта> has driven 'прогнал', has killed 'убил', кото-

^ Если отвлечься, конечно, от того специального контекста, который оживляет

и уточняет такого рода предложение.

98

рое в свою очередь может стереться когда-нибудь в будущем^.

Таким образом, форма живет дольше, чем ее концептуальное со-

держание. И форма и содержание беспрерывно меняются, но в

общем форма имеет тенденцию удерживаться и тогда, когда дух

уже улетучился или видоизменил свою сущность. Иррациональ-

ная форма, форма ради формы, как бы мы ни называли эту

тенденцию держаться за установившиеся формальные различе-

ния, столь же присуща жизни языка, как сохранение форм по-

ведения, намного переживших свое былое значение.

Есть и другая могучая тенденция, способствующая развитию фор-

мальных противопоставлений, не соответствующих в точности опре-

деленным концептуальным различениям. Это - тенденция к уста-

новлению классификационных схем, которым должны подчиняться

все языковые значения. Если наш ум настроился на то, что все вещи

непременно хороши либо дурны, или непременно черны либо белы,

трудно дойти до уразумения того, что какая-то отдельная вещь может

быть и хорошей и дурной (иными словами, ни той, ни другой) или

и черной и белой (иными словами, серой), и еще труднее понять,

что категории хорошего-дурного или черного-белого в некоторых слу-

чаях могут вовсе быть неприменимы. Язык в некоторых отношениях

столь же неразумен и упрям в своих классификациях, как и настро-

енный в указанном направлении ум. Он хочет иметь свои строго

разграниченные голубятни и не терпит перелетов из одной в другую.

Всякое значение, требующее выражения, должно подчиняться клас-

сификационным правилам игры, наподобие того, как при некоторых

статистических обследованиях даже самый убежденный атеист должен

быть по необходимости зарегистрирован как католик, протестант или

иудей или же вовсе быть пропущенным в переписи. Мы в английском

языке настроили свой ум таким образом, что всякое действие должно

мыслиться в отношении к одному из трех стандартных времен. По-

этому, если мы желаем высказать суждение, которое соответствует и

вчерашней и завтрашней действительности, мы должны сделать на-

тяжку, будто настоящий момент может быть растянут в обе стороны,

охватывая таким образом целую вечность". Во французском же язы-

ке раз навсегда установлено, что всякий предмет относится либо к

мужскому роду, либо к женскому, независимо от того, одушевленный

ли он или нет; аналогичным образом во многих американских и

восточноазиатских языках всякий предмет должен мыслиться при-

Это в значительной мере уже произошло в современных французском и

немецком языках, где различение претерита и перфекта носит более стилистиче-

ский, нежели функциональный характер: претерит литературнее перфекта, иначе

сказать, нейтральнее по своей окраске.

'' Поэтому: временная форма в предложении The square root of 4 Is 2 'Корень

квадратный из 4 есть 2' совершенно такая же, как в предложении My uncle Is

here now 'Мой дядя сейчас находится (т.е. есть) здесь'. Многие ^первобытные>

языки более философичны, различая подлинно .<настоящее> время от <обычного>

или <общего> времени.

99

_^--а

"ч"-

^ ^

^к ^ &~

надлежащим к тому или иному классу в зависимости от своей внеш-

ней формы (например, предмет кольцеобразный, шарообразный,

длинный и тонкий, цилиндрический, листообразный, массовидный

вроде сахара); без указания на принадлежность его к определенному

классу он не может быть сосчитан (например: <две картошки шаро-

образного класса>, <три ковра листообразного класса>); даже то, что

он <существует> или что с ним <нечто происходит>, выражается

различно в зависимости от его класса (так, в языках атабаскских и

яна <нести> или <бросить> камешек совсем не то, что нести или

бросить чурбан, - эти ситуации не в меньшей степени различаются

с точки зрения языка, чем с точки зрения мускульного ощущения).

Подобного рода примеры можно было бы множить до бесконечно-

сти. Дело как будто бы обстоит так, что в какую-то давнопрошед-

шую эпоху несознательный ум племени наспех проинвентаризи-

ровал свой опыт, доверился этой скороспелой классификации, не

допускающей пересмотра, и наделил наследников своего языка на-

укой, в которую они перестали всецело верить, но которую не в

силах опрокинуть. Догма, предписываемая традицией к неукосни-

тельному исполнению, становится окостенелым формализмом. Ка-

тегории языка образуют систему пережившей себя догмы, догмы

бессознательного. Они весьма часто лишь наполовину реальны как

значения: их жизненность все более и более тускнеет, превращаясь

в форму ради формы.

Есть еще третья причина, способствующая появлению этой

незначащей формы, или, лучше сказать, незначащих разли-

чий формы. Это - механическое действие фонетических процес-

сов, приводящих сплошь и рядом к таким формальным разли-

чениям, которым не соответствует и никогда не соответствовало

никакое функциональное различение. Многое в иррегулярности и

общей формальной сложности наших систем склонения и спря-

жения обязано своим существованием таким процессам. Множе-

ственное число от слова hat 'шляпа' - hats, от слова self 'сам' -

selves. В первом случае множественное число символизуется чи-

стым окончанием -s, во втором случае - звуком z вместе с

изменением f в v в корневом элементе слова. Здесь перед на-

ми не объединение в одну категорию форм, первоначально вы-

ражавших в достаточной мере различные значения - что, как

мы видели, вероятно, имело место в отношении таких парал-

лельных форм, как drove и worked, - но просто механиче-

ское раздвоение одного и того же формального элемента без

сопутствующего возникновения нового значения. Поэтому этот

тип развития форм, как бы он ни был интересен для общей

истории языка, непосредственко нас не касается, поскольку мы

стремимся только к уразумению природы грамматических значе-

ний и их тенденции вырождаться в чисто формальные фишки.

100

Теперь мы можем соответственным образом пересмотреть нашу

первоначальную классификацию выражаемых в языке значений и

предложить следующую схему:

1. Основные (конкретные) значения (как-то: предметы, дей-

ствия качества): нормально выражаются самостоятельными слова-

ми или корневыми элементами; не заключают в себе никаких

отношений^.

II. Деривационные значения (в общем, менее конкретные, чем

значения типа 1, более конкретные, чем значения типа III): обычно

выражаются путем аффиксации некорневых элементов к элементам

корневым или же путем внутреннего изменения этих последних; от-

личаются от значений типа 1 тем, что представляют собою значения,

не связанные с содержанием суждения в целом, а только сообщающие

корневому элементу добавочное приращение значения, являясь тем

самым внутренне связанными специфическим образом со значениями

типа 1^.

III. Конкретно-реляционные значения (еще более абстракт-

ные, но все же не лишенные вполне некоторой доли конкретно-

сти): обычно выражаются путем аффиксации некорневых элемен-

тов к элементам корневым, но в общем более отдаленно с ними

связаны, чем элементы типа II, или же выражаются путем внут-

реннего изменения корневых элементов; существенно отличаются

от значений типа II тем, что указывают прямо или имплицитно

на отношения, выходящие за пределы того отдельного слова, к

которому они непосредственно относятся, и таким образом явля-

ются переходными к типу IV.

IV. Чисто-реляционные значения (чисто абстрактные): обычно

выражаются путем аффиксации некорневых элементов к элементам

корневым (в таком случае эти значения зачастую переплетаются со

значениями типа III) или же путем внутреннего изменения последних,

посредством самостоятельных слов или позицией; служат для взаим-

ной связи конкретных элементов суждения, придавая ему тем самым

законченную синтаксическую форму.

^ Если не считать, конечно, существенного момента отбора и контраста, не-

избежно наличествующего при всяком установлении значения, противопоставлен-

ного другому. Значения <мужчина> и <белый> находятся в неразрывной связи

со значениями <женщина> и <черный>, но эта связь имеется лишь на уровне

концептуального содержания и не представляет непосредственного интереса для

грэдматики.

'" Так, суффикс -ег слова farmer 'земледелец' можно рассматривать как ука-

зание на особое субстантивное значение (предмет или вещь), являющееся обыч-

ным субъектом того глагола, к которому это окончание присоединено. Это <субъ-

ектное> отношение (A farmer farms 'Земледелец обрабатывает землю') присуще

самому слову и специфично для него; его не существует для предложения в

целом. Равным образом суффикс -ling слова duckling 'утенок' задает специфи-

ческое атрибутивное отношение, касающееся лишь корневого элемента, а не всего

предложения.

101

Природа этих четырех классов значений, в отношении их кон-

кретности и их способности выражать синтаксические отношения, мо-

жет быть символизована следующим образом:

Материальное содержание:

I. Основные значения;

II. Деривационные значения;

Отношение:

III. Конкретно-реляционные значения;

IV. Чисто-реляционные значения.

Эти схемы не следует фетишизировать. В ходе конкретного ис-

следования часто возникают сложные проблемы, и мы зачастую мо-

жем оказаться в затруднении, как сгруппировать данную совокупность

значений. Это особенно верно в отношении экзотических языков,

представляющих часто такие случаи, где анализ слов в предложении

вполне для нас ясен, но нам все же не удается обрести внутреннее

<ощущение> его структуры, которое бы позволило нам безошибочно

определить, что является <материальным содержанием>, а что <от-

ношением>. Значения типа 1 присущи всем видам человеческой речи,

равно как и значения типа IV. Типы II и III обычны, но не обяза-

тельны; в особенности тип III, представляющий в действительности

психологическое и формальное смешение типов II и IV или же типов