Почему же бремя войны (мобилизационная нагрузка) для России оказалось тяжелее чем для союзников?

Ведь союзников связывает общность цели, ради которой они объединяют свои ресурсы, что, следовательно, определяет их относительно равную мобилизационную нагрузку. Вполне естественно, что для стран, находящихся в непосредственном контакте с противником, она будет больше, чем для союзника, расположенного вне прямой досягаемости для него. Но здесь существует вполне отчетливая грань, за которой неравномерность распределения нагрузки превращается в эксплуатацию одним союзником другого. Мало того, один из союзников может вполне сознательно бланкировать своим положением, давя «дружественной, союзнической пропагандой», давая ложные ориентиры «другому союзнику», заставляя его вырабатывать свою стратегию применительно не к реальному положению, в котором он находится, а к завышенным союзническим обязательствам. Подобная политика ведет к радикальному, самоубийственному перенапряжению сил последнего.

Во время Первой мировой критическая неравномерность распределения мобилизационной нагрузки между союзниками была настолько очевидна, что даже Ллойд-Джордж замечал в своих мемуарах: «Военные руководители в обеих странах (Англии и Франции), по-видимому, так и не восприняли того, что должно было быть их руководящей идеей: они участвуют в этом предприятии вместе с Россией и для успеха этого предприятия нужно объединить все ресурсы так, чтобы каждый из участников был поставлен в наиболее благоприятные условия для содействия достижению общей цели...»¹⁵⁵¹

В русской армии по отношению к союзникам действовали прямо противоположные моральные установки, которые отражали особенности русского духа братства, ведь «братство по оружию — самая древняя и самая стойкая форма идеи братства»¹⁵⁵². Это особое отношение России к союзникам подчеркивал даже У. Черчилль: «В начале войны Франция и Великобритания во многом рассчитывали на Россию. Да и на самом деле Россия сделала чрезвычайно много. Потерь не боялись, и все было поставлено на карту. Быстрая мобилизация русских армий и их стремительный натиск на Германию и Австрию были существенно необходимы для того, чтобы спасти Францию от уничтожения в первые же два месяца войны. Да и после этого, несмотря на страшные поражения и невероятное количество убитых, Россия оставалась верным и могущественным союзником. В течение почти трех лет она задерживала на своих фронтах больше половины всех неприятельских дивизий и в этой борьбе потеряла убитыми больше, чем ее прочие союзники, взятые вместе. Победа Брусилова в 1916 г. оказала важную услугу Франции и особенно Италии; даже летом 1917 г., уже после падения царя, правительство Керенского все еще пыталось организовать наступление, чтобы помочь общему делу. Эта выдержка России была важнейшим фактором наших

368

успехов вплоть до вступления в войну Соединенных Штатов, уступавшим по значению разве только неудаче германской подводной войны, явившейся поворотным пунктом всей кампании»¹⁵⁵³. Русские, по признанию У. Черчилля, проявляли подлинное «соревнование боевого товарищества, которое было отличительной чертой царской армии».

У. Черчилль верно оценивал участие России в войне, но все его сочувствие, как и во время Второй мировой войны, оставалось лишь словами, демонстрируя эволюционное развитие старого английского принципа, первенство в установлении которого отдают Дизраэли. В XX веке его заменили «слова Черчилля». В. Ленин еще не сталкивался вплотную с последним, но его замечание лишь подтверждало традиционность и преемственность старого принципа: «Я бы назвал эту систему, ллойд-джорджизмом, по имени одного из самых передовых и ловких представителей этой системы»¹⁵⁵⁴.

Первая мировая война дала тому многочисленные примеры. Министр Кривошеин: «Они восхищаются нашими подвигами для спасения союзных фронтов ценою наших собственных поражений, а в деньгах прижимают не хуже любого ростовщика»¹⁵⁵⁵. В. Шацилло: «В 1916 году наша армия бросилась в знаменитый Брусиловский прорыв после слезной просьбы итальянцев, терпевших в Альпах одно поражение за другим. Когда же наступил час союзников России по Антанте платить по векселям, они умыли руки, и русские так и не получили ни военной, ни экономической помощи»¹⁵⁵⁶. Алексеев в январе 16-го писал в Париж ген. Жилинскому: «За все, нами получаемое, они снимут с нас последнюю рубашку. Это ведь не услуга, а очень выгодная сделка. Но выгоды должны быть хотя немного обоюдные, а не односторонние». Увы, нередко претензии западных держав вообще зашкаливали за рамки приличий. Например, суда, перевозившие в русские порты вооружение, конвоировались английскими крейсерами. Лондон попытался получить за это «компенсацию»: «Ввиду того, что от действий германских подводных лодок утрата тоннажа торгового флота союзников весьма значительна, английское правительство предлагает весь русский торговый флот, находящийся в свободных морях, передать ему в распоряжение...» Союзники сопровождали свои претензии откровенным шантажом — сокращением грузов, отправляемых в Россию. Эти требования возмутили даже Думу, Родзянко заявил послу Бьюкенену и военному агенту Нок-су: «Это вымогательство, это недостойно великой нации и союзницы...» Союзники пошли на попятную...*

* Но морской министр Григорович, предвидя, что англичане могут отомстить и возникнут проблемы с конвоированием судов, «по дешевке», всего лишь за возмещение расходов по подъему со дна и ремонту, выкупил у японцев крейсера, потопленные в прошлой войне: «Варяг», «Пересвет» и «Полтаву»... В обстановке величайшей секретности эти корабли летом прибыли в Архангельск. На Севере появилась собственная эскадра для конвоирования судов, и предлог для шантажа исчез. (Шамбаров В.Е... С. 492.)

369

Россия в Первой мировой войне выполнила свой долг до конца.

Генерал Г. Гудериан, звезда и надежда вермахта в 1939-1945 годах, писал по завершении Второй мировой войны: «Даже в Первую мировую войну победоносные немецкие армии и союзные с ними австрийцы и венгры вели войну в России с предельной осторожностью, в результате чего они и избежали катастрофы». Другой немецкий генерал, Г. Блюментрит, припоминал после 1945 года: «Во время Первой мировой войны наши потери на Восточном фронте были значительно больше потерь, понесенных нами на Западном фронте с 1914 по 1918 год... Русская армия отличалась замечательной стойкостью...»¹⁵⁵⁷

Генерал Нокс констатировал: «Дух русской армии проходит через многие тяжелые испытания, только одного из которых было бы достаточно, чтобы подорвать дух многих других армий»¹⁵⁵⁸. Причем все это чудовищное перенапряжение сил Россией осуществлялось в обеспечение интересов союзников. Их же отношение к России весьма красноречиво характеризовал Ллойд-Джордж, которого трудно заподозрить в необъективном подходе: «Если бы мы послали в Россию половину снарядов, израсходованных впоследствии в битвах на Западном фронте, и пятую часть орудий, то не только не было бы русского поражения, но немцы были бы отброшены на расстояние, по сравнению с которым захват нескольких окровавленных километров во Франции казался бы насмешкой»¹⁵⁵⁹. Официальный английский историк Аспиналь-Огландер говорил о том же: «Операции на Западном фронте были рискованной игрой со ставкой на фунты стерлингов ради выигрыша пенсов, а на востоке ставить надо было пенсы ради нисколько не преувеличенных надежд выиграть фунты»¹⁵⁶⁰.

Далеко не дружелюбно и даже цинично высокомерно настроенный не только к большевикам, но и к русским вообще, приверженец самой жесткой интервенции в Россию, французский дипломат Л. Робиен, откровенно примитивизируя характер русской революции, сводя ее только к «солдатской революции», доводил эту линию до логического конца и в ее рамках был последователен и объективен: «Боюсь, что мы слишком настойчивы в нашем бездействии! Истинная причина этому — старый запас иллюзий насчет русской революции, еще непонятой у нас. Русская революция — это не революция интеллектуалов, провозглашающих свободу мысли, крестьян, желающих получить землю, рабочих, поднимающихся против хозяина, или нации, измученной правонарушениями режима... Это революция солдата, который больше не хочет драться. И с самого начала революционное ядро было сформировано из Совета солдатских депутатов, что явилось причиной беспорядка и элементом разложения. Правда о революции и ее тенденции была сказана солдатом, который во время наступательных действий в прошлом году ответил на призывы Керенского «Вперед за землю и свободу!!!»: «Зачем мне земля и свобода, если я буду убит?.. Сперва мир».

370

Все это, по сути, очень человечно, и я не понимаю тех, кто бранит русских, называя их предателями. Когда Россия не пошла на заключение сепаратного мира, она вынуждена была вступить в войну. И теперь катастрофа, в которой увязла Европа, не имеет ничего общего с той войной, которая была задумана в момент подписания Россией этого соглашения. Однако в чрезвычайной ситуации всякое обязательство теряет силу, нельзя требовать от страны того, что может привести к ее гибели. И если русский народ понял это лучше, чем другие, и не позволил себе спрятать истину за словами, можем ли мы его в этом упрекать? Кроме того, мы давно знали о том, что произойдет; и если мы поддались хвастливым заявлениям Керенского, вместо того чтобы прислушаться к голосу русского народа, который желал мира и умолял заключить его с ним, то это наша вина. Весь народ хотел мира, а не только одни большевики, как это пытаются представить во Франции. И большевики преуспели только потому, что смогли осуществить надежды всей нации»¹⁵⁶¹.

Большевики, подписывая Брестский мир, только констатировали уже по сути свершившийся факт поражения России в Первой мировой войне. Брестский мир еще до большевиков де-юре подписали царское правительство, либералы и союзники из Англии, Франции, Италии, США и т.д. Несмотря на сохранявшуюся еще боеспособность армии, экономика России к 1917 г. была истощена сверх пределов выживания государства. Истощение государственного организма, как и человеческого, в подобных случаях ведет к необратимым изменениям или смерти. Россия к 1917 г. находилась именно в таком состоянии. Даже скорая победа вела не к снижению, а к продолжению роста мобилизационной нагрузки — так как нужны были ресурсы для восстановления экономики. Традиционные для того времени хозяйственные методы не давали инструментов для решения такого рода задач... Победа была равносильна поражению. Для России выбор стоял между самоуничтожением и миром любой ценой, с дальнейшей социальной трансформацией. Россия выбрала последнее. Но именно Брестский мир стал для стран Антанты официальным поводом для начала открытой интервенции против своего павшего союзника.

В день принятия партийным съездом резолюции Ленина по Брестскому миру, 6 марта, союзные войска высадились в Мурманске. Шульгин напишет в то время, правда, по другому поводу, но тем не менее весьма точно: «Французы и другие не доросли еще до того, чтобы Щадить "больную нацию". В международных отношениях царит Средневековье — век звериный»¹⁵⁶². Тотальная война «союзников» против России продолжится еще на четыре года...

371

ЗА КУЛИСАМИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ...