Комитеты и комиссары

Комитеты возникали, как формы революционной организации, санкционированные приказом № 1. Появление комитетов не вызвало сопротивления, наоборот — их приветствовали, как «председатель Государственной Думы Родзянко, так и председатель Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Чхеидзе и главнокомандующий Западным фронтом генерал Гурко»⁴⁷⁸.

Комитеты быстро набирали силу. Скоро в «число задач комитетов вошло «принятие законных мер против злоупотреблений и превышений власти должностных лиц своей части»... На комитеты возлагалась обязанность входить в отношения с политическими партиями без всякого ограничения, посылать в части депутатов, ораторов и литературу для разъяснения программ перед выборами в Учредительное собрание.., Интересно сопоставить взгляд по вопросу о политической пропаганде в армии анархиста Махно, выраженный в приказе одного из его «командующих войсками» Володина от 10 ноября 1919 года: «Ввиду того что всякая партийная агитация в данный боевой момент вносит сильную разруху в чисто боевую работу Повстанческой армии, категорически объявляю всему населению, что всякая партийная агитация до окончательной победы над белыми мною совершенно воспрещена»⁴⁷⁹.

«Понемногу установилось фактическое право (комитетов) смещения и выбора начальников, ибо положение начальника, которому «выразили недоверие», становилось нестерпимым. Таким путем, например, на Западном фронте, войсками которого я (Деникин) командовал, к июлю ушло до 60 старших начальников — от командира корпуса до полкового командира включительно... В результате и на Юго-Западном фронте, где комитеты пользовались исключительным вниманием главного командования (Брусилов, Гутор), и у меня, на Западном фронте, все они сознались в полном своем бессилии не только двинуть войска вперед, но и остановить их безумное, паническое бегство... Комитет Минского военного округа незадолго до наступления уволил на полевые работы всех солдат запасных батальонов в свои губернии... Комитет одного из конских депо на моем фронте постановил поить лошадей только один раз в сутки, после чего большая часть лошадей пала»⁴⁸⁰.

«Целые полки, дивизии, даже корпуса на активных фронтах, и особенно на Северном и Западном, отказывались от производства подготовительных работ, от выдвижения на первую линию. Накануне наступления приходилось назначать крупные военные экспедиции для

107

вооруженного усмирения частей, предательски забывших свой долг»⁴⁸¹. «Теоретически становилось все яснее, — говорил один из виднейших комиссаров Станкевич, — что нужно или уничтожить армию, или уничтожить комитеты. Но практически нельзя было сделать ни того ни другого. Комитеты были ярким выражением неизлечимой социологической болезни армии, признаком ее верного умирания, ее паралича. Но было ли задачей военного министерства ускорить смерть решительной и безнадежной операцией?»

«Следующая мера демократизации армии — введение института комиссаров. Заимствованная из истории французских революционных войн, эта идея поднималась в разное время в различных кругах, имея своим главным обоснованием недоверие к командному составу». Находясь в прямом и исключительном подчинении органам Временного правительства, комиссары лишь согласовывали свои действия с соответствующими военными начальниками... Между тем напор, и довольно сильный, шел с другой стороны. Совещание делегатов фронта в середине апреля обратилось с категорическим требованием к Совету рабочих и солдатских депутатов о введении в армии комиссаров, мотивируя необходимость его тем, что нет далее возможности сохранить порядок и спокойствие... Совещание предложило совершенно нелепый проект одновременного существования в армиях трех комиссаров от: 1) Временного правительства; 2) Совета; 3) армейских комитетов... Никаких законов, определяющих права и обязанности комиссара, издано не было. Начальники, по крайней мере, не знали их вовсе — это одно уже давало большую пищу для всех последующих недоразумений и столкновений»⁴⁸².

«Негласной обязанностью комиссаров явилось наблюдение за командным составом и штабами в смысле их политической благонадежности. В этом отношении демократический режим, пожалуй, превзошел самодержавный... Состав комиссаров, известных мне (Деникину), определялся таким образом: офицеры военного времени, врачи, адвокаты, публицисты, ссыльные переселенцы, эмигранты, потерявшие связь с русской жизнью, члены боевых организаций и т. п. Ясно, что достаточного знания среды у этих лиц быть не могло... Что касается личных качеств комиссаров, то, за исключением нескольких — типа, близкого к Савинкову, — никто из них не выделялся ни силой, ни особенной энергией. Люди слова, а не дела»⁴⁸³. Деникин заключал: «Итак, в русской армии вместо одной появились три разнородные, взаимно исключающие друг друга власти: командира, комитета и комиссара. Три призрачные власти. А над ними тяготела, на них духовно давила своей безумной, мрачной тяжестью власть толпы...»⁴⁸⁴

Генерал Марков писал Керенскому: «Никакая армия по своей сути не может управляться многоголовыми учреждениями, именуемыми ко-

108

митетами, комиссариатами, съездами и т. п. Ответственный перед своей совестью и Вами как военным министром, начальник почти не может честно выполнять свой долг, отписываясь, уговаривая, ублажая полуграмотных в военном деле членов комитета, имея, как путы на ногах, быть может, и очень хороших душой, но тоже несведущих, фантазирующих и претендующих на особую роль комиссаров. Все это люди, чуждые военному делу, люди минуты, и главное, не несущие никакой ответственности юридически. Им все подай, все расскажи, все доложи, сделай так, как они хотят, а за результаты отвечай начальник. Больно за дело и оскорбительно для каждого из нас иметь около себя лицо, как бы следящее за каждым твоим шагом. Проще нас всех, кому до сих пор не могут поверить, уволить и на наше место посадить тех же комиссаров, а те же комитеты — вместо штабов и управлений»⁴⁸⁵.