А) Исследовательское изложение §90(45)

Исследовательскую форму не принято причислять к сфере исторических манер описания, поскольку при слове "описание" всплывает в памяти идея искусства и художественных правил.

Я не говорю, что при исследовательском изложении не может быть речи об искусстве и художественных правилах, хотя они и не совсем привычного вида; чтобы оценить их, требуется более тонкое чувство стиля. Чтение исследования Лессинга – большое наслаждение для того, кто умеет оценить логику и стиль.

Подобные исследования стали появляться вначале в эпоху классического образования и высокого развития литературы, собственно говоря, со времени Аристотеля, и они продолжались в форме άπορήματα, quaestiones, вплоть до периода Императоров, хотя всё более вырождаясь в философские забавы, например император Тиберий, по Светонию, давал своим учёным задания исследовать, какое имя носил Ахилл среди девушек острова Скирос, какую песнь пели Сирены Одиссею.

398

Затем способность к написанию исторических исследований уснула, проспав глубоким сном тысячу лет. Лишь в великих церковных дискуссиях XV в. вновь научились проводить изыскания, только благодаря критике вновь появилось историческое исследование, ибо теолого-догматические, а также юридические и публицистические исследования были уже давно. Историческое исследование со времени Реформации, быстро шагая вперед и набирая силы, смело выступило в XVIII в., достаточно напомнить здесь о Бентли, Лессинге, Ф. А. Вольфе. Исследовательская форма изложения незаменима всегда там, где недостаточность или неясность имеющегося у нас исторического материала не позволяет нам, просто нанизывая одну исследуемую деталь за другой, установить связь и значение того, что подлежит исследованию, подтвердить простой очевидностью представление и идею, которые-то нам и важны.

Ибо чтобы это представление, эта идея были подтверждены простой очевидностью, необходимы непрерывность и прозрачность свидетельствующего о них материала, который позволяет изложить идею в данных формах проявления на основе ряда моментов развития, в которых она нашла свое выражение.

Там же, где материал скуден, ненадежен, запутан, дело заключается прежде всего в том, чтобы восстановить прозрачность материала. И естественно, что как только ясность будет восстановлена, в ней тотчас проявятся значимость и непрерывность заключённой в ней идеи.

Ни одному разумному человеку не придёт в голову излагать в виде простого повествования досолонову конституцию Афин, царский период Рима, бенифициальную систему империи франков: в нашем скудном и противоречивом материале касательно этих тем отсутствует очевидность и непрерывность, чтобы их просто рассказывать. Но исследовательское изложение, объясняя дошедшие до нас подробности и, насколько возможно, интерпретируя, доводя до максимальной очевидности отдельные, случайно ещё доказуемые моменты, по мере того как оно достигает этого, вызывает к жизни представление и идею, в которых эти подробности как таковые объясняют и подтверждают себя как логически связанные между собой.

399

Казалось бы, обращенное только на проверку верности исследовательское изложение позволит, чтобы в голове у читателя сложилась бы картина истинного развития. Когда Я. Гримм исследовал историю немецкого языка, то он правильно поступил, что не сделал глупой попытки рассказывать её; но его исследование таково, что разумный читатель ясно и достоверно видит только идейное содержание его результатов, историческую непрерывность языкового развития.

Итак, стиль исследовательского изложения вытекает сам собой из вышесказанного.

Прежде всего, не следует думать, что эта манера намного проще, намного легче и удобнее, чем, например, повествовательная. Напротив, она требует большей сосредоточенности и отчётливости мысли. Ибо она не хочет быть наглядной, как повествовательная, а хочет убеждать; она не хочет будоражить фантазию, а хочет удовлетворять рассудок. И весьма заблуждаются те, кто думает, что при исследовательском изложении можно всё пустить на самотек, что здесь у них преимущество бесформенности. Наоборот, его преимущество – быть элегантным. Это не значит быть манерным и жеманным, а, как говорят математики, значит точность, краткость и законченность доказательства.

Что в исследовательском изложении важно именно это, вытекает из самой природы данной формы изложения.

Ибо – и это главное – исследовательское изложение есть не само исследование. Напротив, оно делает вид, как будто найденное в действительном исследовании ещё предстоит искать и найти. Заставляя читателя как бы вместе искать и находить, оно убеждает его.

Ибо демонстрировать множество ошибок, неудач и иллюзий, которыми обременено любое настоящее исследование, у исследователя нет никакого повода.

400

В изложение включают только то, что во время исследования оказалось ведущим дальше и к цели. Поскольку результат исследования имеют прежде, чем приступят к изложению, то должны упорядочить последовательность комбинаций и выводов так, чтобы читателю они показались достовернее всего и подготовили его к результату. Элегантность исследования состоит в том, чтобы избавить изложение от всего того, что на этом пути не ведёт к результату, и проследить тщательно и строго этот путь от начала и до цели.

Следовательно, в этой форме изложения два момента являются нормативными: цель и путь к цели. И отсюда вытекают, думается мне, возможные здесь формы такого изложения.

Вероятно, в редчайших случаях в ходе действительного исследования уже точно предугадали результат, к которому должны были прийти. Хотя приблизительно видели цель, однако исследование показало, что полагали её слишком близкой, что не распознали её во всем её значении. Её значение росло и развивалось лишь путем критики и интерпретации действительного разыскания. Теперь только, после того как достигли цели и имеют перед собой весь результат, можно приступить к тому, чтобы излагать его в форме исследования.

При этом можно поступать так, что создаётся впечатление либо поиска, либо нахождения, т. е. либо исходят из вопроса, на который хотят ответить, из дилеммы, которую хотят решить, или исходят из данностей, из критики и интерпретации которых получаются результаты как бы сами собой, без поиска.

Именно эти две формы встречаются во всяком криминальном процессе. Следователь, если дело идет об убийстве, имеет такие данные: труп убитого, кровавый след, ведущий к деревне, брошенный на дороге окровавленный топор с такими-то и такими знаками на рукоятке и т. д. Следователь обобщает эти данные, обстоятельства дела, интерпретирует их: убийца напал на убитого с этой стороны, нанеся ему удар, а затем побежал к деревне.

401

Продолжая разыскание в деревне, он находит в одном доме новые улики: здесь нет топора, хозяина всю ночь не было дома, он вернулся домой возбуждённый и т. д. Постепенно у следователя складывается система логических связей, которая даёт определённый и полный ответ на вопрос, с которого началось расследование. Из так называемой объективной стороны состава преступления, т. е. из ещё имеющихся налицо остатков происшествия, и исходя из первых показаний, т. е. мнений из первых, вторых, третьих рук следствие получило и составило так называемое субъективное представление состава преступления, т. е. что убийца совершил и чего он хотел. Если следователь составляет заключение для суда, то он, исходя из первых показаний и первого осмотра, напишет свой доклад так, что слушатель или читатель воспримет результат как совершенно достоверный. Следовательно, в этом случае исходили из факта, что был обнаружен труп, что позволяет сделать вывод об убийстве; поэтому продолжили поиск, чтобы установить, при каких обстоятельствах было совершено убийство, кто его совершил.

Совсем другого рода будет изложение того же самого убийства со стороны прокурора-обвинителя и адвоката-защитника. В нём речь пойдёт не о реконструкции происшествия из всех данных фактов, а о вопросе, является ли обвиняемый в убийстве виновным; т. е. можно ли доказать субъективную сторону состава преступления, представленную обвинением, на основе объективной стороны? Исходя из этого вопроса, сначала разлагают его на элементы, приводят улики, показания свидетелей в соответствующих инстанциях, таким образом, шаг за шагом продвигаются вперёд, пока, наконец, нельзя будет сделать заключение: обвиняемый совершил убийство. В этом случае не находят, а ищут; идут не от трупа и кровавых следов, т. е. от фактов к их связям и поводам, а пытаются прийти от улик и свидетельств, от фактичностей к центру, к виновнику убийства и его обвинению.

Именно в рамках этих двух схем движется наша наука, излагая свои исследования. Я приведу по примеру на каждую схему.

402

Бёкк, работая над вторым изданием своей книги о государственном бюджете, где он исследовал более подробно проблему аттических денег и пробы аттических монет, пришёл в результате своих весьма пространных изысканий к выводу, что не только проба и монеты, но и вообще система мер и весов – и не только афинян, но и всех греков и римлян впридачу, вообще всей античности – происходит из Вавилона. Чтобы описать свои результаты, он выбрал исследовательское изложение, а именно описание первой схемы: он установил такой-то факт, такую-то аналогию и различия между пробами монет аттических, эгинских, эвбейских и т. д.; он искал другие признаки, другие аналогии и различия; всё шире становился круг его материалов; и, наконец, они дали результат, что все эти определения меры и веса являются лишь различными вариантами вавилонской шестидесятичной системы. И тем самым были объяснены и стали понятными все отдельные, частично очень заметные явления в метрологических системах Древнего мира.

По противоположному пути пошел Ваттенбах в своем исследовании о так называемых привилегиях, privilegium minus и majus, по которым эрцгерцогству Австрия были пожалованы императором Фридрихом Барбароссой такие-то и такие привилегии, оно было освобождено от податей в пользу императора и имперской власти. В течение столетий эти привилегии имели практическое значение и обосновали в правовом плане неслыханное положение австрийских земель в империи и по отношению империи. Впервые в 1785 г. в Союзе немецких князей был сделан запрос об исследовании подлинности этих привилегий, но он не прошёл. Такое исследование провел Ваттенбах, в результате которого установил несомненную подложность привилегии majus. Поскольку он хотел представить учёной публике убедительно этот результат, то он выбрал форму изложения прокурора, государственного обвинителя, Доказывая как бы субъективную сторону состава преступления фальсификации: такую привилегию не мог даровать император Фридрих Барбаросса; тогда эрцгерцогство Австрия было вовсе не в том объёме, имело не такое значение, которое предполагает эта грамота.

403

Но, вероятно, герцог Леопольд во время императора Карла IV имел такие-то и такие поводы выдумать такую грамоту; он фальсифицировал и другие грамоты и т. д. И тем, что были доказаны время, автор, цель, вид фальсификации, эта грамота перестала быть документом, каковым она так долго считалась.

Мы видим, как соотносятся друг с другом эти две формы исследовательского изложения. Каждая имеет свои преимущества и правила, и, смотря по обстоятельствам, оказывается наиболее пригодной та или иная форма. Вторая форма, та, которая доказывает субъективную сторону положения дел, производит впечатление более логичной, точной, убедительной в своих выводах. Но впечатление, будто другая форма, исходящая при реконструкции положения дел из случайных улик, продвигается вперёд более непринужденно и свободно, мнимое: и это изложение должно не упускать из виду свою цель и не отклоняться ни влево, ни вправо. Но, излагая дело так, как будто любая новая улика случайна и непредвиденна, эта форма создаёт некое напряжение и возбуждает фантазию. Благодаря тому, что излагают как бы историю разысканий, в представлении читателя вырисовывается занимательная история.

Для той и другой формы главное методическое правило состоит в том, что представляют не реферат или протокол проведённого изыскания, а используют лишь миметическую форму расследования, чтобы обосновать найденный результат. В той и другой форме иногда могут применяться все методические средства нашей науки: интерпретация и критика, гипотеза и аналогия и т. д. Следует изложить, как вопрос, подобно Протею, все снова и снова ускользает из наших рук, в конце концов, будучи пойманным с помощью хитрости и неустанных усилий, он приводится к προφητεύειν. И эта манера изложения обладает такой привлекательностью, что можно хорошо понять: тот, кто её однажды испробовал, предпочитает её любой другой.

404

Это всегда признак здоровой и мужественной любви к науке, когда постоянно прибегают к этой форме, и она пользуется постоянным признанием.

Конечно, прелести популярности она не имеет. Всё же, чтобы воздать ей должное, нашли форму эссе, в которой, смягчая логическую строгость исследования, вносят прелесть описаний и остроумных замечаний и намеков. Французы и англичане сделали выбор в пользу этой формы, и в Германии она завоевывает всё большее пространство. С полным правом, если научный работник больше обращает внимания на образованную публику, чем на дело.