II. Историческая работа сообразно её формам Нравственные начала. § 55(60), 56(61)

Мы исходили из того, что историческое исследование и восприятие вещей, относящихся к человеку, есть только один особый вид наряду с другими возможностями научного рассмотрения, причём его наипервейшее и непосредственное значение полностью принадлежит настоящему, его интересам и мотивам, заключается в подлинном знании этих вещей, познание и изучение которых определены как раз этими разными подходами, поскольку эти вещи по их сущностному содержанию суть здесь и идут своим путем, независимо от того, воспринимают ли их и исследуют в историческом плане или нет. Но историческое исследование на каждом шагу зависит от их сущностного содержания. Ибо как раз содержание, каковое мы непосредственно имеем в наличии в настоящем, историческое исследование хочет вновь познать и доказать в минувших временах, а именно из преданий, остатков и следов, оставшихся ещё в настоящем; и его задача целиком заключается в том, чтобы передать, насколько возможно, эти представления о прошлых временах и одновременно углубить наши знания о настоящем на основе его содержания путем понимания его становления и бытия.

У нашего исследования нет иного пути, чем наблюдать все формы, в которых движется настоящее мира людей, пытаясь неустанно продолжать самоусовершенствоваться, стараясь понять, как они стали таковыми, предполагая, что люди по свойству своей природы всегда двигались в таких формах, хотя и реализуемых всякий раз иначе. В этих формах перед нашим исследованием стоит целый ряд вопросов, по которым оно должно определять свои изыскания, и этот ряд включает все вопросы, поскольку все нравственные отношения занимаются ими.

304

Мы не раз замечали, что элементы, из которых строится нравственный мир, суть отдельные люди и их волевые акты, но что эти элементы далеко не являются индивидуалистическими в своем роде, абсолютными и абстрактного самоопределения, как это утверждают многие, начиная от Гоббса и Ж.-Ж. Руссо и до сегодняшнего нигилизма, а скорее, напротив, путем многообразного взаимовлияния получают своё содержание.

Сущность нравственных общностей, как κοινώνίαι впервые с глубокой проницательностью развил Аристотель; между прочим, в первой главе его «Политики» говорится: «А тот, кто не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чём, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством» ⁸².

Человек нуждается в нравственных общностях с первого момента своего наличного бытия, чтобы защитить, восполнить и преодолеть слабость и беспомощность своего естественного бытия. Только в нравственных общностях он станет тем, чем он становится и должен быть. Он результат этих общностей, стереотипы которых затем наполняют его сердце и совесть, и, будучи нравственными силами, поднимают его над его убогим одиноким «Я».

Эти общности властвуют над нами как нравственные силы, мы чувствуем их власть над нами, примиряя их с нашим чувством самоопределения, познавая их как нравственный долг. Благодаря этому мы пожинаем обильные плоды, познавая и владея в них нравственными дарами, в которых мы видим залог самого благородного, что у нас есть, возможность постоянного восхождения вперед и выше.

305

Любая из нравственных сил создаёт себе свою своеобразную сферу, свое собственное движение и форму, замкнутые в себе и неустанно увеличивающиеся, с полным правом претендует быть живой и действенной во всяком индивиде, определять и выражать его нравственное бытие в её сфере. И любая из этих сил предъявляет каждому одну и ту же претензию: он принадлежит своей семье, своему народу, своему государству, своей вере; он может и должен принадлежать одновременно всем и полностью. Ибо ни одна сила не исключает другую, как звуковые волны и световые волны идут параллельно, не мешая друг другу. Он, индивидуум, есть не молекула человечества в том смысле, будто эти атомы, наметанные друг на друга в бесконечную кучу, подобно песчинкам дюн, составляют человечество, а оно является только суммой, обобщением всех этих нравственных сил и форм, и индивидуум есть только в непрерывности и общности этих нравственных сил, только как их соответствующий носитель и работник, только живой член в них, как «рука, отделённая от тела, уже не рука».

Эти общности вследствие чувственно-духовной природы человека возникают либо из его естественных, либо из его идеальных потребностей, либо они представляют собой нечто среднее между ними, либо они родились из тех и других одновременно.

Естественные общности в основном обязаны своим возникновением моменту размножения, т. е. обновления рода в индивидах. Идеальные, духовные общности представляют контраст: они должны как бы определить индивидов по роду и наполнить их тем, что есть у рода общего и обретённого (процесс воспитания и образования). Между теми и другими общностями находятся сферы самосохранения, т. е. постоянное выравнивание духовного и плотского начал.

Не потребность в пропитании, размножении, самосохранении,– таковая есть и у животного,– а то, что эта потребность сразу же претворяется в нравственные формы семьи, труда, права и государства, учреждает эти отношения, превращая их в нравственные силы.

Не потребность издавать звуки, передающие ощущения, придумывать себе в своем бессилии абсолютную власть божества и т. д. вызывает к жизни языки, религии, а то обстоятельство, что эта потребность превращается в чувственную восприимчивость и сообщительность, претворяется в общности, образуя идеальные силы.

306

Как видим, одни общности только относительно естественные, другие – относительно идеальные; оба фактора находятся в определённом равновесии или все снова пытаются его восстановить.