Б) Прекрасное и искусства § 64 (69)

Уже Аристотель замечает относительно поэзии, что она основывается на понятии μίμησιζ. Это относится в одинаковой степени, как к любому искусству, так и языку.

Только не следует понимать так, как будто греческое здание с колоннами потому художественно, что оно μίμησιζ деревянного строения, или готический собор потому, что он имитирует высокоствольный буковый лес, и т. д. Такое объяснение было бы не лучше, чем, если бы свели язык к звукоподражанию.

Всякое искусство хочет показать прочувственное идеальное содержание максимально соответственным образом, и его изображение есть μίμησιζ того, что оно хочет выразить. Искусство есть наполненность души, а мимесис есть техническое, т. е. «как», способ выражения.

Готический собор есть мимесис, имитирующее выражение глубоко прочувствованной цели, присущей этому строению. Все глубоко прочувствованные великие моменты, как то, что в этом храме вместилище святого, что в нем возносятся к небесам благочестивые молитвы и т. д., создают то настроение души, которое находит свое миметическое выражение в торжественности и великолепии храма, где все конструкции устремлены ввысь и остроконечные шпили теряются в облаках. Материальное и материя полностью растворяются в этом движении души, как будто они уже не имеют ни тяжести, ни телесности.

334

И любое музыкальное произведение есть точно так же мимесис того, что волнует душу: самое сокровенное, совершенно идеальное движение ищет какую-либо форму ощутимости, чтобы выразиться, и оно находит её в причудливом движении звукового ряда. Таков и танец, который танцевали греки; когда Таис танцевала разрушение Трои, а баядера весну (ср. выше, с. 328), то движения её тела являлись имитирующим выражением того, что чувствует взволнованная душа. Что значит танец в череде движений, тем одномоментно является статуя, и т. д.

Как мы видим, искусство есть речь людей, но речь не мыслей, а чувств; перевод воспринятых возбуждений не мыслящему, а чувствующему Я другого и других; выражение того, что волнует душу, в которой в полную силу заявляет о себе то, чего нельзя понять в рациональных формах мыслимых представлений и категорий. В художественном мышлении отсутствует логика, оно полностью принадлежит чувству и фантазии. И если художник использует в качестве материала своего мимесиса сам язык, то ему нужны слово и мысль как средство выражения сокровенного чувства, которое волновало его душу, чтобы высказать невысказуемое. Поэтому в поэтических произведениях не мысль, не рассудочное содержание приводит нас в восторг, а дыхание красоты, чувства, идущего из глубины души; нечто, каковое мы ощущаем, но не можем выразить словами. В «Гамлете» Шекспира нас восхищает не мораль, которую, по мнению Гервинуса, преследовал поэт, а то, что, наблюдая за всеми действующими лицами пьесы, мы ощущаем ту глубокую серьёзность, ту меланхоличность мысли, каковой объята душа поэта. Можно сказать, Шекспир создал фрагмент мировой истории, чтобы высказать то, что его волновало. И Бог дал ему сказать то, что он чувствовал.

Но что бы ни волновало художника, высказывая свои чувства и давая им выход, он возбуждает также и слушателей и зрителей, как бы его чувства ни были далеки нам – что нам Гекуба.

335

Благодаря тому, что всё донесено до нас так прочувствованно, оно нас по-человечески трогает. Не абстрактное слово, не внешний факт, а человечески прочувствованный образ захватывает нас, потрясает нас. Ибо он будит и волнует нашу фантазию, тот бередящий душу хаос идеальности, который, подобно вулканическому пламени в недрах земли, связан и окутан жесткой, застывшей корой привычки и рассудочности. Но разбуженная фантазия, вызывая бурю чувств, освобождая все страсти, укрепляет все силы души, снимает все преграды на пути воспламенившейся творческой энергии. Из такого душевного волнения у художника родилось его произведение, и оно вызывает то же волнение у зрителя и слушателя. Когда Таис прекрасно исполняла свой танец, Александр схватил горящий факел с алтаря и швырнул его в кедровые панели обшивки дворца Персеполя.

Таким образом, в сфере искусства складывается общность подобно той, каковую народ имеет в языке. Художники показывают своему народу его самые подлинные чувства, придают им типическое выражение; как говорит Геродот о Гомере и Гесиоде: они создали для греков их богов.

Искусство должно передавать не только то, что чувствуют, но прежде всего, как чувствуют. В искусстве с самого начала складывается общность стиля. Стиль есть определённый способ μίμησιζ, как бы определённый вид художественного мышления, который затем охватывает все формы художественного творчества вплоть до ремесла. Этот вид художественного мышления связан с самым глубоким мировосприятием народов, эпох, есть их самый точный отзвук, их идеальное выражение. Необычным индийским скульптурным и архитектурным произведениям можно найти соответствия в образах их великих поэм, в немереных и переизбыточных системах их философем. Пластический тип с его статичностью и чётко очерченной живой мускулатурой пронизывает все образы эллинского духа. Стиль немецкой архитектуры повторяется в других жанрах искусства вплоть до мельчайших орнаментальных деталей: причудливый, многозначительный гротеск, стремление в нетерпеливом движении как бы вырваться из художественной плоскости и т. д.

336

Победа новых художественных стилей знаменует великие глубокие перевороты в мировоззрении. Такие великие духовные революции приводят народ к новой стилевой манере, в этих революциях со всей очевидностью возвещали о себе совершенно новые элементы жизни, выступали на арену истории совершенно новые слои народа. Например, в движении крестовых походов, вовлекавшем в себя все новые слои, германский стиль победил романский; или в преддверии Реформации возвращение к классическому, так называемому стилю Ренессанс положило конец так называемому готическому стилю. Если такое происходит, то это означает, что созрело совершенно новое мироощущение, которое, стремясь выразить себя, ищет новый стиль художественного мышления, новый вид мимесиса. Таким образом, когда стиль Ренессанс вступил в процесс быстрого одичания, обозначившийся уже в творчестве Микеланджело, духовное содержание, глубоко преобразившееся в ходе Реформации, развило совершенно новый музыкальный тип, являющийся с тех пор доминирующим стилем Нового времени.

Так и идея красоты пережила много этапов развития, становясь свободнее, духовнее; и, при всем восхищении пластической красотой греческого мира никто не станет отрицать, что путь от нее к несравненно более душевной красоте живописи, ещё более сокровенной красоте музыки является огромным прогрессом; прогресс, который поистине можно проследить и в сферах искусства, материалом которого являются слово и мысль.

Я не буду вдаваться в различные специфические особенности истории искусства. История искусств делает ещё первые шаги; она все ещё исследует только специфику отдельных видов искусства, как, например, Куглер, обобщая историю архитектуры всех времен, не находит никакого иного момента, связующего архитектурные сооружения мексиканцев и греков, индийцев и европейских народов средневековья, кроме развития архитектурных форм и конструкций.

337

Мнение Винкельмана было несравненно более глубоким, когда он обобщил всё античное искусство с точки зрения пластического идеала, что побудило филологов, прежде всего немецких, пересмотреть всю греческую античность вообще и исключительно – что, пожалуй, было уж слишком – под углом зрения этого пластического идеала; это направление достигло своей вершины в лице О. Мюллера, особенно в его археологических изысканиях.

История искусств находится ещё в начале своего пути. Чем дальше она проникает в суть искусства, развивая все больше новых моментов, новых подходов, тем скорее она подойдёт к тому, чтобы изучать идею прекрасного не только в изобразительных искусствах, поэзии или музыке и т. д., а познавать их единовременное движение; и она будет познавать это движение лишь по мере того, как она будет учитывать, и прослеживать его внутреннюю связь со всеми другими движущимися идеями. Идея красоты в равной мере будет продвигаться вперед как познанная красота идей.