А) [Сфера общества], б) Сфера общественной пользы

В сфере общественной пользы мы имеем дело с бесконечным разнообразием общностей, основное свойство которых, в конечном итоге, всегда одно и то же. Ибо в сущности личности заключено, прежде всего, свойство соотносить себя и всё с собой.

357

Первым выражением свободы является эгоизм, стремление к обладанию и наслаждению. И поскольку в любом индивиде повторяется с равным основанием одно и то же стремление, поскольку любой в своем себялюбии всё же ограничен в средствах, связан пространством и временем, поскольку он как раз в этой своей потребности обладания и наслаждения всегда зависим от целой бесконечности бытия вне его, развивается взаимность, конкуренция, бесконечное увеличение, с одной стороны, труда, чтобы наслаждаться, а с другой – своего бессилия, своей несостоятельности, чтобы иметь.

Прежде всего, нам необходимо установить, в чем отличие сферы общественного блага и потребностей от сферы идеальных общностей. Ибо и в последних дают о себе знать потребности, благо.

Обе сферы отделены друг от друга, скажем, неопределенной межевой линией, отличаются часто отнюдь не только по форме их проявления.

В поступательном развитии сначала только плотские потребности доходят до изысканных духовных возбуждений, а духовные нисходят до самой низшей точки целиком земной сущности – отношение, которое следует учитывать и оценивать, чтобы не ошибиться в явлениях, с одной стороны, в материальной, а с другой – духовной и интеллектуальной жизни, и правильно толковать как те, так и другие в их конечных проявлениях.

Единственно достоверным критерием является их исходный пункт. Он есть, впрочем, совершенно противоположного вида. Ибо в одном разряде есть и остаётся определяющей особенностью стремление к наслаждению, хорошему самочувствию, эвдемонизму ¹⁰¹. В другом разряде основной идеей является идея одухотворенности и идеализма, которая, познавая, одушевляя, моделируя, стремится пронизывать всё вплоть до самого низшего.

Из этого противопоставления становится ясно, почему мы можем обобщить одну из этих двух сторон в идее блага. Впрочем, исходным пунктом является, прежде всего, потребность индивида, мощный инстинкт эгоизма, стремление иметь и наслаждаться. Нравственным моментом в нём является, во-первых, то, что личность, чтобы реализовать себя, должна создать и иметь сферу своей воли, в которой она царит безусловно, с которой она может обращаться как с вещью. Ибо, не имея такой сферы своей воли, она сама превратилась бы из субъекта в объект.

358

Во-вторых, в том, что вследствие ограниченности отдельной личности эта сфера воли есть ограниченная, односторонняя и не соответствует бесконечной энергии экспансии свободы, нуждается для своего восполнения во многих других и поэтому вступает с ними в общность труда, общения, материальной жизни, в зависимость, в которой личности проходят испытание на прочность, но их сфера воли всегда используется для того, чтобы сгладить субъектное и объектное в их взаимном определении друг друга. Но цель этой общности есть благо, т. е. всё обновляемое и восстанавливаемое чувство личности, определённой и удовлетворённой в своей сфере воли.

Как видим, моментами, которые здесь важны, являются труд – ибо он, физический или умственный, или и тот и другой вместе, приобретая, производя или получая, создаёт сферу воли,– затем взаимное желание идти друг другу навстречу, осуществляющееся в бесконечно разнообразных формах.

Любая нравственная сфера может быть понята в аспекте субъективных деятельностей, следовательно, труда и компенсации, или как объективная структура идеи блага, которая здесь складывается. Объективная структура идеи блага есть гражданское общество. Само собой разумеется, что оно имеет не один только аспект, в котором оно соприкасается с государством. Но оно не ограничено государством, оно не ограничивается им, его общности выходят далеко за пределы государства, и чем более развита материальная жизнь, тем больше; как гласит известное выражение: торговля – космополитична, а у денег нет отечества, и т. д.

Всего этого, наверное, достаточно, чтобы наметить подходы, в пределах которых должна двигаться наша наука в этой сфере. И она должна здесь решать задачи, которых может не видеть и игнорировать только слепое упорство, утверждая, что только государство представляет интерес для истории. Хотя бы суммарно я должен их обозначить.

359

1. Прежде всего, труд. Здесь важным является, с одной стороны, применение человеческой энергии, с другой – на что она употребляется.

Труд есть также нечто специфически человеческое, как мышление и вера. И животное прилагает усилия, чтобы удовлетворить свои потребности, свои инстинкты. Но все его усилия сводятся к удовлетворению, у него нет цели, которая выходила бы за пределы этого, нет продвижения к цели, нет истории. Для человека труд тем большее удовольствие, чем больше он развивает свою свободу, свое нравственное самоопределение, удовольствие в обуздании произвола своих движений, как духовных, так и физических, в определении их цели. Можно сказать, история труда есть история свободы и её поступательного движения. Она охватывает все стадии, лежащие между бесконечным разделением труда в цивилизации и почти животноподобным самодовольством, инертностью и тупостью, каковые можно ещё увидеть и сейчас у самых грубых народов. Она показывает бесконечный прогресс от нелепой привилегии, освобождающей от физического труда в античном мире, к нравственному признанию труда в христианском мире. И здесь потребовалась сначала глубокая Реформация, чтобы возвысить труд как дело чести, эмансипировать его. Свободный труд стал блестящим результатом великого движения Просвещения XVIII в.

В истории труда заключается сущность сословий. Ибо они возникают на основе противопоставления труда и праздности, различия умственного и физического, общественного и частного труда, на основе его общности. Сословная система установлена не государством, напротив, в этой форме общество имеет свою определяющую долю в формировании и преобразовании государства. Как в античности бытовало представление, что варвары рождены рабами, так и сословное рвение стремится к тому, чтобы вообще сословно зафиксировать различия труда, рассматривая их как естественное предназначение. Известно, как широко распространено было это в Древнем Египте и Индии; и в наши дни претензия дворянской крови есть, в принципе, ничуть не лучше и глубже, чем те древние тупость и высокомерие, и она никак уж не согласуется с духом христианства.

360

Другой подход к пониманию трудовых сил должен ответить на вопрос, в какой мере они свободны или связаны. Они растут постольку, поскольку они свободны, и становятся тем свободнее, чем больше разделяется труд, т. е. чем теснее становится общность потребностей. Лишь на этом пути возникает тесная связь общества, в котором каждый необходим другому, каждый определяет другого и определяется им. Возникает тот спокойный уровень производства и потребления, предложения и спроса, который допускает лишь незначительные колебания цен, когда прежде были неизбежны голод и внезапное разорение. И чем свободнее становится труд и разделение труда, тем надежнее застраховано внешнее благополучие рода.

Другой аспект, как было сказано, есть то, на что употребляются силы. Труд должен удовлетворять бесконечный ряд потребностей, начиная от самых низких, материальных до самых высоких, духовных. И в процессе удовлетворения растёт число и приумножается интенсивность и нравственная ценность труда. Древнее проклятие «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Бытие, 3, 19) обернулось для человечества благословением. Любой ребенок ныне знает, что уровень труда лишь иное выражение уровня культуры.

Об умственном труде мы не будем здесь говорить; мы учитываем много видов труда, которые обращены на природу частично для того, чтобы направить представляемые ею материалы по их назначению. Это две крупные отрасли производства: изготовление и добыча сырья, и его обработка.

Я не останавливаюсь на народном хозяйстве: земледелии, скотоводстве, лесном деле и т. д., на его технических условиях, на формах его производства с использованием свободного и несвободного труда и т. д.

361

Все эти материи до сих пор рассматривались разве только с точки зрения народного богатства или технического совершенства. Вероятно, не за горами то время, когда почувствуют необходимость рассмотрения этих вещей с исторической точки зрения, и тем самым необходимость овладения ими в полном объеме. Тогда станет понятным то обстоятельство, что Италия со времени Пунических войн перешла от землепашества к скотоводству, от крестьянской усадьбы к латифундиям. Тогда станет понятным развитие Франции во время революции, разрушение аграрной, деревенской общины в России, начиная от царствования Петра Великого.

Я перехожу к производству. Оно создает из материалов либо продукты питания и поддержания жизни, либо орудия дополнения и преумножения человеческой энергии, продолжения и расширения возможностей человеческих органов. Чем дальше вперёд продвигается культура, тем меньше доля производства, которое направлено на добычу сырья, на поддержание плоти. Во все времена, вероятно, знали, что органы тела можно дополнить и расширить с помощью инструментов, которые частично могут увеличить их силу, частично усовершенствовать её применение. Удар дубины тем тяжелее, чем больше диаметр её размаха, чем дальше кулак удален от плеча; и острота ножа придает руке энергию, которая позволяет разрезать глубже, чем, забивая гвоздь. Каким несвободным был труд, пока он был связан только с силой и органами человека. С появлением любого нового инструмента, новой машины экономились силы человека, и их можно было употребить для лучших целей, и человеческий ум, шагая вперед гигантскими шагами, научался вместо рабского труда древних времен строить для себя рабочих гигантов из дерева и металла, которым дает крылья ветер, сила воды или пламя. Паровые машины в тысячи миллионов лошадиных сил, работающие теперь в культурных странах, представляют собой масштаб великого исторического движения в этих областях, возведение в степень господства человека над природой.

362

Это не только свидетельство триумфа естествознания, в этом процессе одновременно участвует множество факторов: государственный строй, объединение сил на соответствующую цель, просвещенный взгляд на мир, который низложил тысячу оков глупости и инерции, предрассудка и привычки. И чем больше энергия таких побудительных причин, тем выше действия, которые в свою очередь сами становятся порождающими причинами, точно так же, как и повсюду нравственно действующий момент в каком-либо направлении сразу же оказывает всестороннее освобождающее и возвышающее воздействие. Книга Рошера «Система народного хозяйства» (изд. II, 1857) особенно в этом аспекте является в высшей степени поучительной и богатой историческим материалом.

2. Компенсация. То, что труд производит и изготовляет, представляет собой экономические товары, они становятся подвижными и подлежащими обмену благодаря взаимной потребности, получая новую, обменную стоимость.

Из этих моментов развивается торговля в своем необозримом разнообразии, развивается понятие денег как самой ходкой обменной стоимости, которая именно поэтому может выступать как всеобщий эквивалент и мерило цены. Таким образом, товарооборот выходит за пределы непосредственного обмена; в качестве обменной стоимости выступает также кредит, уверенность в будущей ответной услуге; появляется целый ряд новых комбинаций и форм, основанных на кредите: банки, государственные бумаги, акционерные предприятия. Другой аспект всех этих образований есть аспект экономических общностей. Уже семья есть таковая и притом естественная. Дальнейший прогресс ведёт к общинам, сельским и городским; далее объединения по интересам в цехах, городские союзы, акционерные общества и т. д. Уже в разряде этих отношений видно, что по мере развития экономический характер выступает во всё более чистом виде.

Я не буду вдаваться в подробности, рассматривая эти широкие сферы народного хозяйства и материальной жизни, как бы ни было привлекательным разработать систематику именно с этой точки зрения. Все же я добавлю здесь несколько замечаний, которые имеют значение для исследования таких вещей.

363

Прежде всего, само собой разумеется, что все те образования имеют свою историю материальной жизни, обусловлены, собственно говоря, историческим ходом и его результатами. В этой сфере капиталы являются выражением прожитой истории. Ибо капиталы представляют собой прошлые времена, реализованные в настоящем, капиталы, выраженные не только в деньгах, но и в инструментах, материалах, опыте, связях и т. д., но, как я полагаю, к этим вещам можно приложить предикат «исторический» в более широком смысле слова. Как известно, имеется налицо сильная тенденция перевода этих вещей в сферу расчёта физико-математического метода, причем обычно похваляются, что при помощи этого метода мы можем получить совершенно надежные результаты. Ещё сегодня бельгийцы, англичане и французы идут исключительно в этом направлении: они проявляют истинное усердие в поисках, как они полагают, статистических законов, в стремлении составить математические формулы для всевозможных комбинаций; они надеются, что таким путем они достигнут, наконец, чтобы здесь исчез момент нравственной свободы, и тогда останется только провести расчёты. Первым последствием такого подхода будет то, что экономические отношения будут изолированы от всех других нравственных связей, и сторонники такого подхода будут иметь, как им кажется, перед собой только товары и стоимости, в то время как сами стоимости получают значение лишь благодаря своему отношению к личности, товары же суть всего лишь товары для людей. Другое последствие такого экономического подхода есть то, что он действует деморализующе, получая практический доступ,– деморализующе, поскольку он отрицает нравственную природу человека и трактует её только как экономическое средство. Совершенно логично, что в контексте этих дисциплин дошли до коммунизма, каковой развил сначала англичанин Оуэн и который во Франции превратился в большую политическую партию.

364

Выступление немецкой школы против этого безобразия имело исключительно большое значение, сначала это сделал Г. Хансен, который исходил с человеческой точки зрения, рассматривая, правда, не промышленность, а земледелие, затем к нему присоединились Рошер и Книс. Чем дальше, тем больше осознавали, что речь в этих сферах идёт об исключительно нравственных, т. е. исторических явлениях; что это сплошная иллюзия, когда выступает статистика, держа в руках цифры и отношения величин; что так называемые законы представляют собой только наблюдаемые и сформулированные аналогии, а не выводы, вытекающие из математических понятий. Разумеется, там, где постоянно имеют дело с вещественностями, которые, следовательно, нужно рассматривать с механической, химической, физической точек зрения, те же дисциплины играют самую значительную роль, и именно их участие принесло такие большие результаты в производстве и движении товаров. Но это относится к той, как мы её назвали, технической стороне этих деятельностей. И, само собой разумеется, что поскольку все экономические явления движутся в товарах, стоимостях, реальных условиях и т. д., их можно обозначить и рассчитывать как раз как величины. Но здесь определяющим являются пусть даже и скрытые, но интеллектуальные и моральные факторы, которые лишь приводят в движение и квалифицируют те вещественности, и здесь цифры и формулы служат только для того, чтобы наглядно представить и упростить комбинации. Впрочем, здесь продолжают вести расчеты, оперируя всегда названными цифрами, квалифицированными величинами, индивидуальными факторами. Я сошлюсь на книгу Книса «Политическая экономия с точки зрения исторического метода» (1853).

Второй подход, на который я хочу указать, касается не менее распространённого заблуждения.

365

Стало общепринятым относить все экономические вопросы к политике, рассматривая их как бы в зависимости от государства и государственной сферы; говорят о государственной экономике и народном хозяйстве, как будто ограничительный атрибут «государство», «народ» связан не чисто внешне и случайно с экономическими отношениями. Верно, что народ имеет тенденцию, как в политическом, так и экономическом плане к объединению, но лишь тенденцию; ибо он был бы тем беднее, чем более он приближался к самодостаточности αύτάρκεια. Движение товаров тем несовершеннее, чем оно более связано, оно имеет неодолимую тенденцию к космополитичности. Что касается производства и движения товаров, то здесь действуют совсем иные, а не национальные и политические границы. Выделить экономические зоны в различных частях света и на мировом океане есть одна из самых интересных, хотя ещё и не решенных задач; точно так же, как смелым и энергичным предприятиям удаётся выходить за пределы естественных границ, так и небрежность и неудача ведёт к потере естественной зоны торговли и т. д. Кёльн до начала XVI в. имел огромную сферу торговли, затем для него наступил период упадка, и эта территория превратилась, можно сказать, в одну площадку торговли с окрестными равнинными землями; с 1815 г. Кёльн вернулся на круги своя и теперь является перевалочным пунктом всего рейнско-южнонемецкого товарооборота и почти полностью отобрал от Гамбурга всю торговлю с югом Германии и Швейцарией и т. д.

Сопоставительный подход состоит в том, что следят за движением товаров, изучая потоки этого движения, наблюдая за их влиянием, своеобразно будоражащем и вносящем оживление, которое, подобно электричеству, рождающемуся путем трения, постоянно возбуждает и продвигает вперед цивилизацию. Давайте пронаблюдаем переход от XV к XVI в.: как перемещался на просторы океана торговый поток с бассейнов Средиземного и Балтийского морей; далее, как с середины XVIII в., когда хлопок начал вытеснять шерсть и лен, формировался совершенно новый торговый поток между Индией и Европой.

366

И когда продукты и фабрикаты, подобно воде, потекли навстречу друг другу, имея постоянную тенденцию увеличиваться, то способ выражения стоимости, превратившийся в векселя и ценные бумаги, можно сравнить буквально с потоком воздуха, который огибает земной шар, подвижный, бесконечно летучий, всё пронизывающий и обусловливающий, его можно понять только в его, я бы сказал, атмосферной общей жизни.

Именно в этих формах материальная жизнь простирается далеко за пределы отдельного государства и народа, и благодаря им она всё больше объединяет христиан и язычников, дикие и цивилизованные народы и делает их зависимыми друг от друга.

Понятая в таком широком аспекте система экономической жизни, конечно, представляется нам значительно иной, чем когда её рассматривают лишь по количеству произведённых товаров. Она оказывается тем, что она есть, одним из важных факторов в целом нравственного мира. Для любого индивида великим и возвышающим его моментом является сознание: что бы он ни создавал и чем бы он ни пользовался, имел или накопил, в этой всемирной экономике занимает своё, хотя и весьма скромное место, и всё, что бы он ни делал, удовлетворяя сначала свою плотскую и эгоистическую потребность, значит – и должно значить – одновременно нечто бесконечно большее, чем то, что ему сулила судьба, что дало ему повод так поступать; подобно тому, как и в супружестве чисто тварный и чувственный момент должен облагородиться и одухотвориться благодаря познанной великой взаимосвязи расцветшей на нём нравственной сферы. Сетования по поводу грубого материализма касаются не материальной жизни как таковой и её ускоренного роста, а тех, кто живет ею, не познавая её в её нравственном значении. Купеческое сословие, сословие фабрикантов, сельских хозяев являются обывательскими не из-за их занятия, а они становятся таковыми из-за умонастроения тех их представителей, кто не ценит благородства своего дела, кто унижает свою профессию, не понимает её.

367

И в заключение ещё одно замечание. Для всей этой сферы отношений требуется, как мы считаем, исторический метод, в том числе, конечно, историческое изложение. Нам можно было бы и не говорить этого, если бы мы придерживались традиционного взгляда, что единственный стиль исторического изложения – повествовательный. Конечно, такой стиль изложения мы будем редко употреблять без каких-либо оговорок; тем чаще мы будем пользоваться исследовательским и дискуссионным стилем изложения. Следовательно, можно было бы поставить вопрос, относится ли этот круг дисциплин к истории и только к ней. Мы не раз говорили, что историческое рассмотрение отличается от технического, практически делового. Ремесленник может не думать всё время о том, на каких математико-механических и физических принципах основывается его мастерство, но добиваться путём проб и ошибок хороших результатов в деле усовершенствования приёмов труда. Но только те дисциплины учат взаимосвязи технических средств и приёмов. Так же обстоит дело с историческим рассмотрением. Без практических занятий оно может легко обойтись, конечно, при этом не понимая, чего оно тем самым лишается. Обучение техника пониманию математических и физических связей сводится к тому, чтобы он в своих практических занятиях стал умнее. Но только немногие ощущают, что становятся в своем ремесле тем искуснее, чем больше познают их нравственную, т. е. историческую связь.