Систематика Область применения исторического метода § 45 (49)

Если в разделе «Систематика» мы должны дать систематический обзор области нашей науки, то здесь возможны всяческие недоразумения, которые нам нужно предвосхитить.

Гёттингенская школа, от Гаттерера ⁷⁴ до Шлецера ⁷⁵, много занималась этим вопросом, который затем был доведён до некоторого завершения Ремом и Ваксмутом ⁷⁶.

В своей исторической пропедевтике, которая была переиздана в 1850 г. Генрихом фон Зибелем, Рем добавил к первой методической части в качестве второй краткий очерк всеобщей истории, полагая, что такой очерк, в основном истории народов и государств, будет самым простым обзором всей области истории. Это всё равно, как если бы вместо ответа на вопрос, что такое рыба, нарисовали бы рыбу; но на таком рисунке было бы невозможно увидеть, что у рыбы имеются рыбья кость, холодная кровь, жабры вместо легких.

В 1820 г. Ваксмут в своём наброске теории истории ⁷⁷ развил старое учение гёттингенцев об исторических элементарных дисциплинах и подлинной исторической науке и т. д. в единую систему дисциплин, которые следуют – как он выражается – «из государства как родового понятия», которому принадлежит человек, и «из свободных действий человека в государстве»: он называет всеобщую и специальную историю, историю человечества или историю культуры, наконец, философию истории – все с непременными рубриками и ссылками на вспомогательные дисциплины и т. д.

288

Но область исторического исследования и тем самым применимость её метода определяется не перечнем таких-то и таких дисциплин, да и приведённый у Ваксмута список отнюдь не исчерпывает ни всевозможных и мыслимых исторических дисциплин, ни является чисто исторической природы, как, например, хронология, прежде всего, относится к сфере астрономии, а география – в основном к естественным наукам.

Здесь необходимо высказать ещё одно сомнение. Мы пришли к выводу, что к нашей науке относится вся огромная область человеческого мира, что сфера применения исторического метода есть космос нравственного мира.

Но этот нравственный мир в своем неустанном движущемся настоящем есть клубок бесчисленных историй, социальных условий, интересов, конфликтов, страстей и т. д. Его можно рассматривать с разных точек зрения: технической, правовой, религиозной, экономической, политической и т. д. На основании таких подходов можно разрабатывать разнообразные науки: политику, юриспруденцию, статистику и т. д. Стало привычным говорить о нравственных науках в противоположность естественным; это название выбрали, чтобы обобщить под одним понятием такие дисциплины, как политика, юриспруденция, финансовая наука и т. д., те дисциплины, которые, хотя и исследуют свою задачу скорее дедуктивно и догматически в тех же областях, на которые претендует и историко-эмпирическое исследование, но пытаются понять в принципе сложившуюся форму этой сферы, каковая есть в настоящем и только в нём проявляет себя во всем своем многообразии и развитии, а затем стараются определить её правило и систему, в то время как историческое исследование стремится узнать, как это многообразие и развитие возникли. В таком смысле и исторические науки подпадают под наименование нравственных и являются их частью.

289

Здесь нашим дальнейшим рассуждениям необходимо предпослать ещё одно замечание.

То, что мы обсуждали в первой части наших лекций, методику исторического исследования, полностью находится в рамках форм деятельности нашей науки. Там нужно было описать, каким методом или какими методами должно пользоваться наше исследование, какие задачи стоят перед ним. И хотя мы по разным поводам уже привлекали содержательные моменты, однако мы делали это, чтобы привести примеры и охарактеризовать разнообразие форм и методов, которые нам нужны в зависимости от обстоятельств.

Но такое разделение на формальное и содержательное на самом деле лишь доктринёрской природы, лишь теоретическое разграничение, каковое проводит наш рассудок и должен проводить, чтобы овладеть многообразием действительного и изменчивого. Как только мы приступаем к самому труду истории, сразу же оказывается, что содержательное и формальное находятся в непрерывном содружестве и взаимодействии, и надо сказать, в большой мере. Исторический метод является способом рассмотрения вещей, касающихся человека. Один из многих других; но кто мнит, что можно прийти к цели только при помощи этого метода, возможно, путём критики или критики источников, что это единственное оружие историка, тот легко может попасть в сомнительное положение.

Если бы кто-либо взялся написать историю математики со времени Ньютона и Лейбница, как далеко бы он продвинулся со своей критикой и интерпретацией, если бы он не был на высоте сегодняшних математических исследований, чтобы понять, какого достойного изумления уровня достигла эта наука! И те, кто хотят проследить историю этой науки от её истоков в лице Эвклида и Пифагора – ибо о математике у халдеев мы знаем, можно сказать, только то, что она была – не поймут те странные формулы, в которые греки зачастую облекали свои выводы, например Пифагор в своей теории чисел или Архимед в своей работе о спиралях, где он рассматривает сфероиды и коноиды,– они не поняли бы их, если бы, не зная хорошо сегодняшние математические исследования, они не умели бы переводить их в понятия и ряды понятий, в которых они сразу же получают свое полное значение для исторического развития этой науки.

290

И так повсюду. Желающим проследить военную историю греков и римлян нужно иметь изрядные знания военного дела и военного искусства нашего времени не только потому, чтобы на основе его дополнить то, о чем нет уже никаких сведений из античности,– например, сколько времени требуется, чтобы 10 000 человек перешли мост, или сколько овса, сена надо одной лошади, чтобы она оставалась пригодной для верховой езды,– но и потому, что высокоразвитое военное дело даёт нам теперь в руки все те моменты, которые важны для войны и армий, так что у нас на основе наших технических знаний и знания дела как бы появляется возможность поставить такие вопросы, целый ряд вопросов, из которых мы можем сделать вывод, каким иным, каким неразвитым во многих отношениях и т. д. было военное дело в древности, и в то же время каким оно было своеобразным. Тогда кавалерия, как уже упоминалось (с. 256), была без седёл, т. е. без стремян, так что всадник не имел упора для удара мечом или копьем, тогда вряд ли лошадей подковывали, следовательно, они быстрее выходили из строя, а так как ездили на лошади верхом только на попоне, тем легче было сломать ей хребет. Далее вопросы продовольствия, получали ли его со складов или путем реквизиции; вопросы о фурштате, темпе маршей, дисциплине, командовании и т. д. Дошедшие до нас сведения и остатки античного военного снаряжения для нас лишь тогда оживут, когда мы сможем рассмотреть их воочию и подробно.

Даже те, кто настаивает на том, что для нас важна, прежде всего, политическая история,– не смогли бы исторически разобраться и понять самое интересное и важное в жизни государств, если бы у них не было таких же основательных знаний, как у опытного государственного деятеля, и они не умели бы оценить все те факторы, которые действуют в живой жизни народа и государства: финансы и экономику, налоговую систему и систему попечения о бедных и прочие тысячи вещей.

291

Это рискованная сторона наших занятий, которая может привести в отчаяние даже самого отважного, или вернее сказать: мы должны учиться скромности и, как историки, желать работать только в таких областях, где мы полностью компетентны; нам необходимо уяснить, что наша методическая работа получает своё содержание, свою энергию лишь при условии знания дела. И те, кто заявляют, что они изучают историю, пусть задумаются, какие огромные обязательства они накладывают на себя.