1. Понятие конфликта. Особенности международных конфликтов в эпоху холодной войны

Понятие, типы и функции конфликта

Существующее в научной литературе многообразие подходов к иссле­дованию международных конфликтов во многом объясняется различием трактовок содержания понятия «международный конфликт». Кроме того, понятие «международный конфликт» имеет самостоятельное значение для выработки теоретических представлений, адекватных международной политической практике.

Известный американский ученый Л. Козер определял социальный конфликт как «столкновение между коллективными акторами по поводу ценностей, статусов, власти или редких ресурсов, в котором цели каждой из сторон состоят в том, чтобы нейтрализовать, ослабить или устранить своих соперников» (Со$ег. Р. 8). Принимая такую точку зрения, некоторые исследователи международных отношений исходят из того, что конфликт имеет объективное содержание. Так, по К. Боул-дингу конфликт — это «ситуация соперничества, в которой стороны осознают несовместимость возможных позиций и каждая сторона стремится занять положение, несовместимое с тем, которое хочет занять другая» (ВоиШтд. 1962). Другими словами, речь идет о противоположности интересов, одновременная реализация которых участниками международного взаимодействия невозможна именно ввиду их объективности.

Иная точка зрения у Дж. Бертона, согласно которому «конфликт носит в основном субъективный характер... Конфликт, который как будто затрагивает «объективные» расхождения интересов, может быть преобразован в конфликт, имеющий позитивный результат для той и Другой из сторон, при условии такого «переосмысления» ими воспри­ятия друг друга, которое позволит им сотрудничать на функциональ­ной основе совместного использования оспариваемого ресурса» (ВиНоп. 1972. Р. 9-10).

Представители акционалистской ветви в социологии международ­ных отношений стремятся объединить преимущества обоих подходов. Рассматривая конфликт как несовместимость целей, они в то же время подчеркивают, что суждение об этой несовместимости не может осно­вываться на одном лишь логическом сопоставлении последних, а тре­бует «анализа практических условий, необходимых для их реализации» (Бетептс. 1977. Р. ПО).

Методологической основой отечественных исследований междуна­родного конфликта, нашедших отражение в литературе 70—80-х гг., чаще всего является положение диалектической философии о том, что конфликт — это крайняя форма обострения противоречия (см.: Антю-хина-Московченко и др. 1988. С. 96; Доронина. 1981. С. 31; Междуна­родные конфликты. 1972. С. 15). «Проявившееся противоречие, — пишут авторы учебного пособия «Основы теории международных от­ношений», — требует от сторон-носителей противоположных интересов действий по его разрешению (конечно, не обязательно немедленных). Если одна или обе стороны... при этом прибегают к стратегии конфронтации, то налицо конфликт» (см.: Антюхина-Московченко и др. 1988. С. 96). Близкое понимание международного конфликта можно встретить и в других работах (см., например: Доронина. 1981. С. 33-34).

Важное значение при изучении конфликтов имеет «угол зрения исследователя», в зависимости от которого формируются трактовка содержания конфликта и рекомендации относительно поведения в конфликте и его урегулирования (см. об этом: Лебедева. 1997. С. 19).

Широко распространено мнение о разрушительной и дестабилизи­рующей функции конфликта в общественных отношениях и о необхо­димости его избегания, недопущения или подавления. Однако, как было показано еще Зигмундом Фрейдом, конфликты — неотъемлемая часть социальных взаимодействий. Дж. Зиммель, Л. Козер и другие исследователи показали, что конфликт имеет множество, позитивных:, созидательных функций. С этой точки зрения конфликт не допускает стагнации, стимулирует интерес и любопытство. Он выступает в роли медиатора, с помощью которого артикулируются проблемы. Конфликт является основой социальных и персональных изменений. Он пред­ставляет интерес для исследователя и может быть полезным элементом процесса тестирования и оценки кого-либо или чего-либо. Конфликт четко разделяет различные группы и этим способствует установлению групповой и персональной идентификации. Внешние конфликты часто приводят к внутреннему сплочению. Более того, как показывает Козер, в нецентрализованных группах и свободных обще­ствах конфликт, направленный на разрешение трений между против­никами, часто играет стабилизирующую и интегрирующую роль. Ин-ституционализация конфликта нередко является важным стабилизи­рующим механизмом.

Типология конфликтов столь же многообразна, сколь многообразны их определения и так же зависит от «угла зрения», целей анализа и т.п. Конфликты между личностями, группами или государствами рассматриваются, соответственно, как межличностные, межгрупповые и международные (межгосударственные). Конфликты, которые происходят в рамках групп или государств, отличаются от межгрупповых и межгосударственных как внутренние — внутригрупповые и внутриго­сударственные — и внешние. Среди внешних конфликтов в качестве наиболее распространенных выделяют территориальные притязания, дипломатические споры, экономические противоречия. Они. могут принимать формы вооруженных столкновений, войн, или же «мирных» (невооруженных) дипломатических демаршей, экономических санкций и т. п. С функциональной точки зрения выделяют конфликты конструктивные и деструктивные. В науке о международных отноше­ниях особую важность имеет изучение таких типов конфликтов, как политический, внутри- и международно-политический, вооруженный и невооруженный, а также конфликтов-«схваток» и конфликтов-«игр» (подробнее см.: Фельдман. 1998. С. 21—25). В то же время важное зна­чение сохраняется за изучением таких видов конфликтов, как конфликты с нулевой и с ненулевой суммой (см. об этом: Лебедева. 1997. С. 33-35).

Внутригрупповой конфликт часто вдыхает новую жизнь в сущест­вовавшие нормы или приводит к возникновению новых. Таким образом, конфликт выступает в роли механизма установки норм, соответ­ствующих новым условиям. Создание или усовершенствование норм, в свою очередь, дает обществу «новое дыхание», укрепляет его стабиль­ность и жизнеспособность. Подобный механизм отсутствует в жестких системах: подавляя конфликт, такие системы подавляют предупреди­тельный сигнал, что в конце концов приводит к катастрофическим последствиям.

Внутригрупповой конфликт помогает также оценить относительную силу каждой из групп противоположных интересов, позволяя создать механизм сохранения или изменения внутреннего баланса сил. Возникновение конфликта означает отказ от существующих взаимо­отношений внутри системы. В результате выяснения соотношения сил в ходе конфликта устанавливается Новый баланс сил, и взаимоотношения продолжаются на новой основе.

Опираясь на эти выводы, профессор Йельского университета Мор-тон Дойч в своих работах (см., например: БеШзск. 1985) предпринял попытку (которая оказалась очень плодотворной) найти общее в со­держании всех конфликтов и тем самым прояснить их природу. При этом М. Дойч исходил из нетривиального допущения, согласно которому конфликт имеет потенциальную персональную и общественную ценность. М. Дойч приводит типологию конфликта, разделяя кон­структивные и деструктивные конфликты, а также систематизирует факторы, оказывающие влияние на их развитие. Кроме того, М. Дойч показывает, что соперничество не тождественно конфликту, ибо не все стадии последнего отмечены несовместимостью целей. В конфликте, возникшем из соперничества, несовместимость действий проистекает из несовместимых целей. В то же время конфликт может возникнуть и при отсутствии явной противоположности целей. Иначе говоря, конфликт может наблюдаться как в среде, характеризующейся соперничеством, так и в кооперативной среде. Процесс разрешения конфликта во многом зависит именно от характера среды. Кроме того, ни возникновение конфликта, ни его результаты не являются в полной мере детерминированными объективными условиями: важную роль играют _ психологические факторы участников конфликта, их восприятие друг друга и самого конфликта.

Конфликты и кризисы

Понятие «конфликт» иногда рассматривается как синоним понятия «кризис», но в основном их все же различают. Кризисы в общественных отношениях не сводятся только к обострению проблем в сфере внутри- и внешнеполитической безопасности. Они включают также природные бедствия и катастрофы, вызванные деятельностью человека, проблемы гуманитарного характера, экономические трудности и конфликты и т. п. Многие из подобных кризисов так или иначе «выходят» в сферу международных отношений, но не обязательно сопровождаются конфликтом. Иначе говоря, понятия «конфликт» и «кризис» могут не только сближаться, но и расходиться: уменьшение озонового слоя планеты или же потепление климата на Земле представляют собой кризисы, однако не влекут за собой конфликтов, а напротив, стимулируют международное сотрудничество в разработке мер по пре­одолению отрицательных последствий подобных явлений. Напротив, сокращение запасов природных ресурсов, продолжающийся рост насе­ления планеты (главным образом в наименее развитых странах) пред­ставляют собой потенциальные источники конфликтов.

Под кризисом понимают стадию обострения конфликта, резкое, внезапное ухудшение конфликтных отношений (см.: Лебедева. 1997. С. 24—25). Однако ситуация может развиваться и в обратном направлении: не от конфликта через его обострение — к кризису, а от обострения кризиса — к развязыванию конфликтов. «Физическая агрессивность — одно из свойств человека. Только после достижения определенного экономического, образовательного и культурного уровня люди успокаиваются, — пишет Р. Каплан. — В свете того факта, что 95% прироста населения Земли приходится на беднейшие страны мира, вопрос состоит не в том, будет ли война (войн будет много), а в том, какой она будет. И кто с кем будет воевать?» {Кар1ап. 1994. Р. 70).

В международно-политической науке под кризисом понимается на­циональная или международная ситуация, при которой существует уг­роза для первоочередных ценностей, интересов или целей актора. В ос­нове такого понимания лежит определение кризиса К. Холсти как ситуа­ции «непредвиденной угрозы важным интересам с ограниченным временем на принятие решения» (НоЫг. 1972. Р. 9). Ключевая проблема кризиса — восприятие. Поэтому кризис — это не только ситуация, кото­рая коренным образом отличается от рядовых событий, но это и воспри­ятие событий как серьезной угрозы национальным интересам и ценнос­тям (угрозы, которая возникает неожиданно и при дефиците времени для принятия ответных действий) лицами, принимающими решения в сфере безопасности. Так же как и конфликты, кризисы в международных отношениях неизбежны, и они требуют управления и урегулирования, а учитывая возможность их обострения и перерастания в вооруженное столкновение — активных мер для своего предупреждения или избежа­ния путем использования национальных и международных институтов.

Таким образом, относительная самостоятельность кризиса в связке «конфликт — кризис», а также взаимосвязь этих двух элементов могут быть охарактеризованы следующими отличительными чертами. Во-первых, кризис связан с фактором времени: события во время кризиса развиваются очень быстро (по сравнению с их привычным течением), а институты и политики не готовы к этому. Во-вторых, характерными чертами кризиса являются интенсивность, уплотнение, напряженность происходящих событий, в результате чего затруднено быстрое понимание их сути. В-третьих, как уже говорилось, важной чертой кризиса является формирование восприятия сопровождающих его со­бытий политическим классом, лицами, принимающими решения, на­селением. Иначе говоря, кризис всегда имеет свою субъективную сто­рону (переживается как угроза), которая может даже стать основной стороной его развития. В-четвертых, кризис нередко (хотя не всегда) сопровождается жестокостью, насилием, жертвами.

Особенности и функции конфликта в биполярном мире

Как показывает Д. Коляр (Со1агй. 1996. Р. 73—77), в эпоху холодной войны международные кризисы развертывались в тени террора: они либо противопоставляли две ядерные сверхдержавы, либо ставили под угрозу неядерные страны. При помощи системы союзов НАТО и ОВД Соединенные Штаты и Советский Союз осуществляли защиту своих союзников и были вынуждены (во всяком случае, на оси Восток — Запад) соуправлять кризисами, чтобы избежать их развития в опасный военный конфликт в зонах действия ядерного устрашения.

В период советско-американской конфронтации (1949—1989) дип­ломатия кризиса (Берлин, Суэц, Куба, Вьетнам, Афганистан, Ближний Восток) замещала собой вооруженный конфликт, использовалась как средство его предупреждения и тем самым играла конструктивную роль в международных отношениях. Необходимость предупреждать, канализировать и регулировать кризисы вынуждала Вашингтон и Москву идти на сотрудничество, создавая своего рода союз против атомной войны.

Возникшее в политической науке рассматриваемого периода на­правление, которое получило название СП818 тападетегй, стимулиро­вало разработку многочисленных теоретических и практических мето­дов и средств- (в частности, теории игр) исследования соперничества между Востоком и Западом. В условиях, которые Р. Арон описывал формулой «мир невозможен, война невероятна», кризис мог исполь^: зоваться в качестве политического рычага для получения определенной выгоды со стороны противника и даже для изменения статус-кво (например, Берлинский кризис 1961 г. или Кубинский кризис 1962 г.) и достижения равновесия на новой основе и, следовательно, стабилизации международной системы в целом.

С другой стороны, в так называемом третьем мире кризисы пред­ставляли собой значительно большую трудность для контроля или урегулирования. Здесь, на периферии основного противостояния между Востоком и Западом, не действовало такое мощное средство сдерживания, как ядерное устрашение, поэтому риск превращения кризисов в вооруженные столкновения был гораздо больше, чем в центре этого противостояния. Такие столкновения были чреваты угро­зой втягивания сверхдержав в локальные войны и возможного их пере­растания в широкомасштабный ядерный конфликт.

В эпоху биполярного мира вооруженные конфликты и войны чаШ^е всего имели место именно на периферии глобального противостояния сверхдержав — в слаборазвитых странах Азии, Африки, ЛатинсКО' Америки. Многие из них имели колониальное происхождение и велись движениями за национальное освобождение. В то же время многие конфликты стимулировались и подпитъгвались именно противостоянием сверхдержав: США и СССР в изобилии предоставляли противо­борствующим сторонам оружие, снаряжение, техническую помощь, военных советников и т.п.

В эпоху холодной войны межгосударственные конфликты класси­ческого типа были достаточно редкими и находились под влиянием определяющего противостояния между СССР и США, Западом и Вос­током. Таковыми были, например, Корейская война 1950-х гг. или же войны на Ближнем Востоке в 1960-е и 1970-е гг. Что же касается внут­ригосударственных конфликтов, то фактически они мало интересовали как противоположные стороны, так и ООН, которая рассматривала их (в соответствии со своим Уставом) с позиции невмешательства во внутренние дела суверенных государств. Более того,^: даже кризисы, которые происходили внутри противостоящих блоков и характеризо­вались грубым нарушением суверенитета своих сателлитов со стороны сверхдержав, рассматривались как «сугубо внутренние дела» (именно так выглядели события в Гватемале в 1954 г.; в Венгрии в 1956 г.; в Доминиканской Республике в 1965 г.; в Чехословакии в 1968 г.; в Польше 1981 г.). В целом же международные конфликты периода хо­лодной войны достаточно четко отличались от внутриполитических. Соответственно, разных подходов и методов требовало их урегулиро­вание.

Урегулирование конфликтов: традиционные методы и институциональные процедуры

В отличие от внутриполитических конфликтов, которые разрешаются на основе юрисдикции данного государства, конфликты и кризисы в сфере международных отношений в большинстве своем не могут быть решены путем применения норм международного права, учитывая его особенности. Поэтому наиболее эффективными, а потому и чаще всего используемыми в международных отношениях признаются полити­ческие методы. В рамках политически., методов предупреждения и Урегулирования конфликтов различают традиционные и институцио­нальные методы (см. об этом: Мег1е. 1995).

Традиционные методы

Как отмечают отечественные и зарубежные ученые (см., например: Ле­бедева. 1997; Мег1е. 1995), наиболее распространенными методами уре­гулирования конфликтов, известными в международных отношениях еще с древних времен, являются переговоры, использование услуг тре­тьей стороны и посредничества? с целью помочь сторонам прийти к согласию. Хотя последние две возможности «постороннего» вмеша­тельства рассматриваются международным правом как совершенно за­конные, сами конфликтующие государства далеко не всегда соглаша­ются на них добровольно. Гораздо чаще они предпочитают урегулиро­вать свои споры непосредственно друг с другом. Гаагские Конвенции 1899 г. сделали в этом отношении шаг вперед, создав комиссии по рас­следованию с целью установления фактов, которые могли лежать в ос­нове межгосударственного конфликта и быть его причиной. Функция таких комиссий, действующих под председательством «третьей сторо­ны», заключалась в том, чтобы понять аргументы представителей спо­рящих государств.

Со времен Второй мировой войны известен еще один метод разре­шения международных конфликтов, метод примирения. Он характерен тем, что элементы спора становятся предметом разбирательства смешанной комиссии под председательством «третьей стороны». Ко­миссия может не только устанавливать оспариваемые факты, но и фор­мулировать решение в отношении сторон. Данный метод наиболее эф­фективен тогда, когда примирительные комиссии могут быть созданы заблаговременно.

Все указанные методы урегулирования межгосударственных кон­фликтов предполагают обращение к «третьей стороне», которая должна развести противников или облегчить достижение ими согласия. Основное нормативное условие, предъявляемое к «третьей стороне», — это требование беспристрастия. Однако, как подчеркивает М. Мерль, любое другое сходство с функционированием международно-правовых, норм должно быть отклонено: основное свойство всех процедур урегулирования состоит в том, что на всех этапах они являются добровольными. «Третья сторона» не обязана осуществлять вмешательство с целью урегулирования, сами конфликтующие госу­дарства не обязаны принимать такое вмешательство или формирование комиссии {Мег1е. 1995). Во всех этих случаях ключевое значение имеют принципы государственного суверенитета и невмешательства во внутренние дела других государств. Это означает, что мирное раз­решение межгосударственных конфликтов и споров каждый раз зависит исключительно от доброй (или злой) воли государств и не может быть принудительным. Вот почему эффективность традици-

¹ Иногда его отличают от «оказания добрых услуг» (подробнее об этом см.: Лебедева. 1997. С. 105-107).

онных методов урегулирования конфликтов имеет достаточно огра­ниченный характер.

Институциональные процедуры

Возникновение и развитие универсальных межправительственных ор­ганизаций (Лиги Наций, а затем ООН) дало возможность продвинуться в вопросе урегулирования межгосударственных конфликтов в двух направлениях.

Во-первых, странам — членам Лиги Наций, а затем и ООН вменяется в обязанность до любого применения силы (за исключением по­требностей законной обороны) использовать только мирные средства урегулирования.,В соответствии с Уставом ООН конфликтующие сто­роны должны сначала прибегнуть к одной из традиционных процедур урегулирования конфликта или же к механизмам, созданным для этой цели в рамках региональных соглашений, если таковые существуют (ст. 33). И только в случае провала этой инициативы стороны должны обратиться в Совет Безопасности (ст. 37). В свою очередь, Совет Без­опасности (который в соответствии со статьей 35 Устава может быть созван и непосредственно) имеет право рекомендовать любой способ урегулирования, который считает наиболее подходящим для данного случая (ст. 36). Именно так поступил Совет Безопасности, когда он был созван по просьбе кубинского правительства, подавшего жалобу на США. В настоящее время традиционные, или классические, процедуры используются в рамках Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи ООН.

Во-вторых, использование институциональных механизмов позво­лило придать таким механизмам коллективный характер. Теперь раз­вести противников пытается не представитель «третьего» государства, а межправительственная организация, которая может принять следующие решения: направить Исследовательскую комиссию, предложить свои услуги, назначить посредника или же взять труд примирения на себя. Так, например, Палестинский вопрос в 1948—1949 гг. был решен на месте официальным посредником, назначенным Генеральной Ас­самблеей. В 1970-е гг. рассмотрение политических проблем, связанных с заключением перемирия между Израилем и арабскими государствами, было возложено на Комиссию по примирению, назначенную Ге-нассамблеей ООН. Таким образом, классические, или традиционные, процедуры урегулирования конфликтов не были отброшены. Напротив, им было придано новое дыхание через механизмы МП О.

Однако следует иметь в виду, что решающим критерием прогресса в урегулировании межгосударственных конфликтов остается обяза­решения, то, будучи продолжена средствами военных действий, безус­ловно, обеспечит его» (Гарт. 1957. С. 339). Американский ученый Дж.М. Коллинз определяет «большую стратегию» как «науку и искус­ство использования элементов национальной мощи при любых обсто­ятельствах, с тем чтобы осуществлять в нужной степени и в жела­тельном виде воздействие на противную сторону путем угроз, силы, косвенного давления, дипломатии, хитрости и других возможных спо­собов и этим обеспечить интересы и цели национальной безопасности» (Коллинз. 1975. С. 40). Большая стратегия, по Дж.М. Коллинзу, в случае ее успеха устраняет необходимость в прямом насилии. Кроме того, ее планы не ограничиваются достижением победы, но направлены и на сохранение прочного мира (там же).

Центральная задача стратегических исследований — определить, каким должно быть наиболее адекватное поведение государства в кон­фликтной ситуации, чтобы оно было способно оказывать влияние на противника, контролировать его, навязывать ему свою волю. С появ­лением ядерного оружия перед специалистами в области стратегических исследований возник ряд принципиально новых вопросов, поиск ответов на которые придал новый импульс стратегической мысли. Стратегические исследования становятся на Западе одним из ведущих направлений в науке о международных отношениях. Достаточно ска­зать, что в США с целью осуществления таких исследований создано более тысячи институтов. При этом мы не говорим о Рэнд Корпорейшн, Вашингтонском институте оборонных исследований, Центре стратегических и международных изучений Джорджтаунского универ­ситета и др. (см. об этом: Доронина. 1981. С. 38). В Советском Союзе подобные изыскания велись в рамках ведомственных научных подраз­делений и прежде всего — исследовательских учреждений системы «силовых министерств». Сегодня в России и других постсоветских го­сударствах существуют и независимые аналитические центры.

Одной из приоритетных проблем стратегических исследований яв­ляется проблема войны, ее причин и последствий для того или иного государства, региона и международной (межгосударственной) системы в целом. Раньше война рассматривалась как хотя и крайнее, но все же «нормальное» средство достижения политических целей. Огромная же разрушительная мощь ядерного оружия породила парадоксальную с точки зрения традиционных подходов ситуацию. С одной стороны, государство, обладающее ядерным оружием, получает новые возмож­ности для проведения своей внешней политики и обескураживающую любого потенциального агрессора способность обеспечивать свою на­циональную безопасность (в военном значении этого понятия). А с другой стороны, избыток мощи, который дает ядерное оружие, делает

абсурдными всякие мысли о его применении, о перспективе прямого столкновения между его обладателями.

Поэтому главный акцент делается не на военных, а на политических аспектах ядерных вооружений, не на стратегии вооруженного конфликта, а на стратегии устрашения противника. Порожденное стратегией устрашения «равновесие террора» позволяло удерживать глобальную международную систему в состоянии относительной стабильности. Однако это была, во-первых, статическая стабильность в ее кон-фронтационной форме (см. об этом: Богатуров, Плешаков. 1991- № 2.), и, во-вторых, она не способствовала устранению вооруженных ^Лконфликтов на уровне региональных и субрегиональных подсистем.

В конце 1980-х гг., с приходом к власти в ведущих странах Запада неоконсервативных сил, предпринимается попытка преодоления вышеназванного парадокса ядерных вооружений, возникает стремление выйти за рамки стратегии устрашения и реабилитировать понятие военной победы в ядерный век. В то же время в американской и запад­ноевропейской политике в области вооружений и военных технологий рождаются новые тенденции. Администрацией Рейгана в США и французскими официальными политическими кругами в Европе были предприняты попытки выработать новую «большую стратегию », которая позволила бы открыть новую, «постядерную» эру в мировой политике. В рамках проектов, известных как СОИ и «Эврика», ставится цель создания принципиально новых типов вооружений, дающих преимущество не наступательной, а оборонительной стратегии и сводящих к минимуму возможные последствия гипотетического ядерного удара, а в перспективе призванных обеспечить их обладателям «ядерную неуязвимость». Вместе с тем оба проекта имеют и самостоятельное значение, стимулируя научные и технологические изыскания в ключевых отраслях экономики и общественного производства.

Окончание «холодной войны», развал Советского Союза и крушение биполярной структуры глобальной международной системы знаменуют поворот к новой фазе в разработке «большой стратегии». На передний план выдвигается задача адекватного ответа на вызовы, которые возникают из-за распространения в мире новых типов конфликтов, генерируемых ростом децентрализованного политического насилия, агрессивного национализма, международной организованной пре­ступности и т.п. Сложность указанных задач, приобретающих особую ^актуальность в условиях все большей доступности новейших видов °РУжия массового уничтожения как ядерного, так и «обычного», Уменьшает возможность их решения путем стратегических исследовании с традиционной для них «точкой зрения «солдата», пытающегося Избрать наилучшее поведение перед лицом противника и не задающе­гося вопросами о причинах и конечных целях конфликтов. В наше время все большее распространение получают другие подходы, и в частности, существующие в рамках «исследования конфликтов».

Исследования конфликтов

Центральными для этого направления являются те вопросы, которые не рассматриваются «стратегическими исследованиями», т.е. вопросы, связанные прежде всего с выяснением происхождения и выделения разновидностей международных конфликтов. По каждому из этих во­просов существуют расхождения.

Относительно вопроса о происхождении международных кон­фликтов есть две позиции. Исходя из одной, международные конфликты можно объяснить причинами, связанными с характером структуры международной системы. Сторонники второй склонны выводить эти причины из контекста, т. е. внутренней среды системы межгосударст­венных отношений.

Например, Й. Галтунг, предложивший «структурную теорию агрес­сии» (Оа11ип§. 1964), считает причиной международных конфликтов разбалансирование критериев, позволяющих судить о том месте, какое занимает данное государство в международной системе. Например, в соответствии с одними критериями у государства может быть высокое положение в системе, тогда как по другим критериям государство может занимать недостаточное или непропорционально низкое положение. Например, финансовая мощь такого государства, как Кувейт, диссонирует с его незначительным политическим весом; ФРГ, являв­шаяся экономическим гигантом, была ограничена в своих дипломати­ческих возможностях. Поэтому, например, можно сказать, что демо­графический, ресурсный, научно-технический и производственный потенциал России находится сегодня в явном противоречии с эконо­мической ситуацией и с тем местом, которое она занимает в системе межгосударственных отношений.

«Возникновение агрессии, — утверждает Галтунг, — наиболее веро­ятно в ситуации структурного разбалансирования» (там же. Р. 98—99). Это касается й глобальной международной системы с наблюдающимся в ее рамках «структурным угнетением», когда индустриально развитые государства, в силу особенностей присущего им типа экономики, вы­ступают в роли угнетателей и эксплуататоров слаборазвитых стран. Однако наличие структурного разбалансирования само по себе еще не означает, что вытекающие из него конфликты обязательно достигнут своей высшей степени — военного противостояния. Последнее стано­вится наиболее вероятным при двух условиях: во-первых, когда насилие превращается в неотъемлемую и привычную черту жизни общества; во-вторых, когда исчерпаны все другие средства восстановления нарушенного баланса (там же).

Близки к рассмотренным и взгляды американского исследователя Органски. Основываясь на теории политического равновесия (баланса сил), в анализе причин конфликта он исходит из того, что нарушения структурного равновесия в международной системе объясняются по­явлением в ней государств-«челленждеров». Их растущая мощь при­ближается к мощи занимающих в мировом порядке ведущие позиции наиболее сильных держав, но значительно отстает от уровня их поли­тического влияния (см. об этом: Ваггеп. 1978. Р. 325).

Еще одна разновидность «структурного» подхода к вопросу о про­исхождении международного конфликта — стремление объединить предложенные К. Уолцем три уровня анализа — уровня индивида, уровня государства и уровня международной системы (8епагс1ет. 1992. Р. 41—49). На первом уровне исследование причин международного конфликта предполагает изучение естественной природы человека («апнтшк Согптапси», о котором упоминает Г. Моргентау) и его пси­хологии, и прежде всего особенностей психологического облика госу­дарственных деятелей (отражаемых, например, в теориях инстинктов, фрустрации, агрессии и т.п.). На втором уровне рассматриваются де­терминанты и факторы, связанные с геополитическим положением го­сударств, а также анализируется специфика господствующих в этих государствах политических режимов и социально-экономических структур. Наконец, на третьем уровне выявляются характерные черты международной системы: «полярность», или «конфигурация соотно­шения сил» (Р. Арон), другие структурные признаки.

К структурным представлениям могут быть отнесены и господство­вавшие в советской литературе взгляды на характер и природу проис­хождения международных конфликтов. Происхождение конфликтов объяснялось неоднородностью глобальной международной системы, Для которой свойственно разделение на мировую капиталистическую систему, мировой социализм и развивающиеся страны, в среде послед­них, в свою очередь, выделяли процессы размежевания на классовой основе. Причины же конфликтов, их основной источник видели в аг­рессивной природе империализма.

Как уже говорилось, некоторые авторы основу зарождения между­народных конфликтов видят в особенностях взаимодействия межгосу­дарственной системы и ее внутренней среды. С этой точки зрения вооруженным конфликтам или предшествующим им кризисам в наи­большей степени благоприятствует международный контекст, харак­теризующийся размыванием или же резким изменением соотношения сил. В том и другом случае государства теряют ясное представление о их взаимном положении в международной иерархии и пытаются по­кончить с возникшей двойственностью (как это произошло, например, в отношениях между США и СССР во время «Карибского кризиса» 1962 г.).

Отсутствие общепринятого определения структуры международной системы затрудняет попытки разделить «структурный» и «кон­текстуальный» подходы. Впрочем, как подчеркивают исследователи, указанные подходы тесно связаны друг с другом и содержат ряд общих идей (Ваггеа. 1978. Р. 327). Их объединяет, например, явная привер­женность государственно-центричной модели международной системы со всеми вытекающими отсюда последствиями, главным из которых является сведение всего многообразия международных конфликтов к межгосударственным противоречиям, кризисам и вооруженным столкновениям. Об этом говорят и различные типы классификации конфликтов.

Так, Ф. Брайар и М.-Р. Джалили выделяют три группы междуна­родных конфликтов, которые отличаются по своей природе, мотивациям их участников и масштабам. К первой группе они относят классические межгосударственные конфликты; межгосударственные конфликты с тенденцией к интеграции; национально-освободительные войны и т.п. Во вторую группу включаются территориальные и не территориальные конфликты; последние, в свою очередь, могут иметь социально-экономические, идеологические мотивы или же просто вытекать из воли к могуществу. Наконец, в зависимости от масштабов конфликты подразделяются на генерализованные, в которые втянуто большое количество государств и которые способны перерасти в мировые конфликты, а также региональные, субрегиональные и ограниченные (по количеству участвующих государств) конфликты (БгаН-1агй... 1988. Р. 109).

Существует множество других классификаций, критериями которых выступают причины и степень напряженности международных конфликтов, характер и формы их протекания, длительность и мас­штабы и т.п. Подобные классификации постоянно дополняются и уточняются, предлагаются новые критерии и т.п. Однако следует от­метить, что по крайней мере в одном отношении радикальных измене­ний в общей картине типологии и классификации международных конфликтов (за небольшими исключениями) пока не произошло. Речь идет о том, что наибольшее место в таких классификациях и сегодня по-прежнему отводится конфликтам между государствами. Это касается как отечественных, так и зарубежных работ, систематизированных в нашей литературе в 1980-е гг. (см., например: Доронина. 1981. С. 58— 87) '. Такое положение не может не влиять и на развитие третьего на­правления в анализе международных конфликтов — «исследований мира».

Исследования мира

В рамках названного направления («автономность» которого, как и тех, что были рассмотрены выше, относительна) речь идет о широком комплексе вопросов, связанных с поисками путей урегулирования международных конфликтов. В изучении данной проблематики можно выделить три основных подхода. Один из них связан с традициями англосаксонской школы «СопШсг КекоШоп» («регулирование кон­фликта»), второй основывается на видении, присущем европейскому течению «Реасе КекеагсЪ» («Исследования мира»), третий делает акцент на процессе международных переговоров.

Значительную роль в развитии первого подхода продолжает играть созданный в 1955 г. при Мичиганском университете Зоигпа1 о/Соп/11с1 КехоШНоп. Приверженцы данного подхода уделяют особое внимание анализу вопросов, связанных с механизмами разрешения и контроля конфликтов и с поиском на этой основе путей перехода от конфронтации к сотрудничеству. Большое значение имеет разработка математических и игровых методов изучения социального конфликта. Одна из широко распространенных идей состоит в том, что конфликты являются универсальным феноменом, присущим всем сферам общественной жизни. Это означает, что они не могут быть устранены, в том числе и в области международных отношений. Поэтому речь должна идти о таком анализе конфликтов, который позволил бы создать механизм управления ими с целью найти общую пользу для каждого из участников ()Угщк1. 1965). С этой точки зрения существует четыре способа разрешения социальных конфликтов: 1) соглашение в результате совпадения мнения всех сторон; 2) соглашение в соответствии с законодательной или моральной волей внешней силы; 3) соглашение,

¹ Как известно, отечественная социально-политическая литература этого времени от­личалась идеологической перегруженностью, часто носила откровенно апологетический характер, объявляла любые позиции, не совпадающие с марксистско-ленинской пара­дигмой, ненаучными и т.п. В то же время указанные особенности нередко были в боль­шой степени формальными, имели внешний характер. Это, в частности, относится ко многим работам, посвященным «критике буржуазных теорий», которые способствовали ознакомлению научной общественности с состоянием зарубежной науки в той или иной области.

навязанное одной из сторон конфликта; 4) ситуация, когда застарелый конфликт теряет свою актуальность и разрешается сам собой (Соци­альный конфликт... 1991).

Большую роль в осознании возможностей разрешения междуна­родных конфликтов мирными средствами сыграли публикации выхо­дящего в Осло «1оигпа1 о! Реасе Кекеагспе». Один из главных выводов, сделанных в рамках формируемого этим изданием идейно-теоретичес­кого течения, в том, что мир — это не просто отсутствие войны, но прежде всего законность и справедливость в отношениях между госу­дарствами {8вп§паа$. 1971). Й. Галтунг идет еще дальше, считая, что мир — это не просто отсутствие прямого насилия, но и отсутствие любых форм насилия, в том числе и тех, которые проистекают из структурных принуждений. Характерная черта данного течения запад­ной конфликтологии — это большая степень нормативизма. Мир рас­сматривается его представителями не только как ценность, но и как цель, достижение которой предполагает активные действия его сторон­ников. Средства таких действий могут быть разными, некоторые из авторов не исключают даже временного использования силы, усугубляя тем самым внутреннюю противоречивость течения (Зскшгй. 1968).

Различия между рассматриваемыми течениями носят довольно ус­ловный характер. Подтверждением может служить тесное сотрудниче­ство представителей всех этих течений в деле исследования происхож­дения, природы и способов урегулирования конфликтов. В 1972— 1973 гг. президентом Международного общества исследователей мира (Реасе КекеагсП 1шегпайопа1 8ос1егу) избирается Д. Сингер, один из известных представителей американской школы бихевиоризма в науке о международных отношениях. С 1974 г. он возглавляет Комитет по изучению конфликтов и мира Международной Ассоциации полити­ческих наук. Немаловажно то, что оба течения важнейшим средством урегулирования конфликтов считают переговоры.

Проблема переговоров в западной конфликтологии становится от­носительно самостоятельной с середины 1960-х гг. Как отмечают оте­чественные специалисты, на работы по международным переговорам оказали влияние две во многом противоречащие друг другу тенденции: с одной стороны, разработка проблем мира (Реасе Кекеагсп), а с другой — идеи «силового подхода». Первая тенденция способствовала формированию представления о переговорах как о средстве разрешения международных конфликтов и достижения мира. Вторая же была направлена на разработку оптимальных путей достижения выигрыша на переговорах (Лебедева, Хрусталев. 1989. С. 107). Однако завершение эпохи холодной войны и глобальной конфронтации вызывает к жизни новые тенденции в сфере переговоров. Эти тенденции сводятся к следующему:

1. международные переговоры становятся основной формой вза­имодействия государств. Они активно воздействуют на дальнейшее уменьшение роли военного фактора;

2. растет объем и количество переговоров. Их объектом становятся все новые области международного взаимодействия (экология, со­циально-политические процессы, научно-техническое сотрудничество и т.п.);

3. возрастает переговорная роль международных организаций;

4. в сферу переговоров вовлекаются специалисты, не имеющие дипломатического опыта, но располагающие той компетенцией в об­ласти сложных научно-технических и экономических проблем, которая необходима при анализе новых сфер взаимодействия между госу­дарствами;

5. возникает необходимость коренного пересмотра процесса уп­равления переговорами: выделения наиболее важных проблем для высшего государственного руководства; определения сферы компетен­ции разных рабочих уровней; разработки системы делегирования от­ветственности; повышения координирующей роли дипломатических служб и т.п. (О процессе международных переговоров... 1989. С. 7).

Разработка проблемы международных переговоров, обогащаясь но­выми выводами, все больше выходит за рамки конфликтологии. Сегодня переговоры становятся постоянным, продолжительным и уни­версальным инструментом международных отношений, что вызывает необходимость выработки «переговорной стратегии», имеющей при­кладное значение. Такая стратегия, по мнению специалистов, предпо­лагает: а) определение действующих лиц; б) классификацию, в соот­ветствии с подходящими критериями, их характеристик; в) выявление иерархии ценностей (ставок) в том порядке, в каком ее представляют себе стороны; г) анализ соотношения между целями, которых хотят достичь, и средствами, которыми располагает определенная сторона в тех областях, где она имеет возможность действовать (там же. С 76, 78).

В анализе международных переговоров наметились попытки це­лостного, системного подхода, понимание их как процесса совместного принятия решения в отличие от других видов взаимодействия (напри­мер, консультации, дискуссий, которые необязательно требуют со­вместного принятия решений), стремление выделить их отдельные фазы (структуру) с целью выявления специфики действий участников на каждой из них (см.: Лебедева, Хрусталев. 1989. С. 109—110). Вместе с тем было бы ошибкой полагать, что сегодня уже существует некая общая теория переговоров, частью которой является теория междуна­родных переговоров. Скорее можно говорить о существовании опреде­ленных теоретических основ анализа и ведения переговоров. Проис­ходит это не потому, что переговоры не занимают самостоятельного места в решении международных проблем и не представляют собой цели, а потому что они являются лишь инструментом ее достижения.

Сказанное во многом относится и к исследованиям конфликтов. Несмотря на многочисленные попытки создания общей теории кон­фликтов, ни одна из них не увенчалась успехом (см. об этом: Между­народные отношения... 1993. С. 57). Не существует и общей теории международных конфликтов. На эту роль не могут претендовать ни полемология, ни конфликтология, ни социология конфликтов. Во-пер­вых, многочисленные исследования не выявили какой-либо устойчивой корреляции между теми или иными атрибутами международных акторов и их конфликтным поведением. Во-вторых, те или иные факторы, которые могли бы рассматриваться как детерминирующие конфликтный процесс, как правило, варьируются на различных фазах этого процесса и поэтому не могут быть операциональными в анализе конфликта на всем его протяжении. Наконец, в-третьих, характер мотивов и природа конфликтов редко совпадают между собой, что также затрудняет возможности создания единой теории конфликтов, годной на все случаи (ВгаШагй, В]аПП.1988. Р. 108).

Оптимизм, выказываемый некоторыми видными специалистами относительно исследований международных конфликтов (8т§ег. 1987. Р. 292), не помешал развитию кризиса, в который с конца 1980-х гг. эти исследования вступили.