Глава IX причастие в роли сказуемого

„В аварском языке,—пишет Услар в § 139 „Аварского языка",— причастие употребляется во многих тех случаях, где в русском языке глагол должен быть в изъявительном наклонении. Никакой разницы в смысле не будет, сказать ли: дир вац рокъов вуго — мой брат дома, или: дир вац рокъов вугев (т. е. употребить в последнем случае при? частие, — А. Б.); вугиш дир вац рокъов или вугезиш дир вац рокъов — дома ли мой брат?".

Употребление причастия в качестве формы сказуемого в вопроситель­ном предложении будет рассмотрено ниже. Что касается причастного сказуемого в повествовательном предложении, то утверждение Услара о безразличном употреблении глагольного и причастного сказуемого нуждается в серьезных поправках. Правда, можно привести некоторое количество примеров, в которых употребление той или другой из этих двух форм кажется недостаточно или вовсе немотивированным; ср., напри­мер, в текстах, опубликованных Шифнером, рассказ матери нартов о своих сыновьях, в • котором все сказуемые выражены причастиями: анлъго вас вугевин дир..., шибаб къоялъ чанаре хьвадулелин эл, жакъаги ругелин ун, нахъруссине мехги щун бугебин эзие 'семь сыновей есть [прич. общ. вр.] у меня, каждый день отправляются [прич. общ. вр.] они на охоту, и сегодня пошли [букв, 'сущие пошедши⁹], вернуться пора [букв, 'время достигши сущее'] им' (Ш, 3), — с рассказом старухи о царской дочери из тех же текстов, в котором все сказуемые—глагольные г ниже/э пачах/а-сул цо яс йигин... жийгоги х!исаб гьеч!ого бериинай, г!акъилай, ч!ухГа-рай яс йигин эй; элъул цГарихе рач1унин гьанире, эй ячинейилан... бахГарзал; жий гъарарав чиясе лъабц1ул вахчизе нух кьолин элъ; вихьи-чГони, эсие мне къотГиги гьабун, вихьун нахъа къотГун хъозхъода бет!ерги къазабулин; бокьарав вахчизе унин, х!инкъарав нахъвуссун вачГаралъуве унин 'у нашего царя есть [гл. общ. вр.] дочь, безмерно красивая, разумная и гордая девица есть [гл. общ. вр.] она; ради славы ее приезжают [гл. общ. вр.] сватать ее [букв, 'ее уведу, мол']... молодцы; кто сватает ее, тому дозволяет [гл. общ. вр.] она трижды спрятаться, с условием выйти з& него, если она его не увидит; если же увидит, то отрубает голову и сажает [гл. общ, вр.] на кол; кому охота, тот идет [гл. общ. вр.] прятаться; кто же боится, уходит [гл. общ. вр.] себе во-свояси' (Ш, 62),¹ — или же ср. совершенно аналогичные предложения из тех же текстов Шифнера, сказанные в одинаковой обстановке: анкыо пачах1асул бо бач1инеб бугебин, элде т1аде бахъун, 'семи царей войско

Привожу перерод Д. Чаркееаского, собирателя текстов, не вполне, впрочем, точней;

70

Причк-те а рола скавдемтв

идет' [букв, 'идущее сущее'], поднявшись против него (Ш, 57) и анкьго пачах/асул бо бач!инеб бугин дуде т!аде 'семи царей войско идет [гл. наст, вр.] на тебя' (Ш, 57).

Казалось бы, что утверждение Услара о безразличии в употреблении причастной и глагольной формы сказуемого подтверждается такими при­мерами, в которых без видимых различий в значения употребляется как причастная, так и глагольная форма сказуемого. Но даже и эти примеры, различие между которыми по значению с трудом удается прощупать, дают основания для сомнения в правильности мнения Услара. Так, во вто­ром примере наряду с глагольными сказуемыми употреблено и 'причаст­ное: эй ячинейилан 'ее за себя возьму, мол'. Если бы различие причастного и глагольного сказуемого было несущественно для смысла, ничем нельзя было бы объяснить употребление этого причастного сказуемого в тексте, в котором все другие сказуемые глагольные. Третье предложение взято из контекста, в котором, наоборот, все сказуемые оформлены причастиями; но в одном предложении сказуемое оформлено глаголом: боц!и влъулин абунани, нужгоги ч/валин 'если скажете, что скот его, то вас убьют' (Ш, 57). Наконец, последнему примеру, в котором сказуемое глагольно, непосредственно предшествует такое предложение: аздагъо\ дур каараб чед-хинк! к/оченч/ебин дияа 'змей! я не забыла съеденной у тебя хлеба-соли' (Ш, 57). Нельзя, конечно, объяснить такую неоднородность в оформлении сказуемых в одном и том же отрывке текста тем, что чередования причастной и глагольной форм сказуемого вызываются слу­чайными причинами, не имеющими отношения к выражению значения. И действительно, хотя не во всех случаях основания для употребления одной, а не другой формы кажутся достаточно определенными, подавляю-, щая масса случаев распадается на две группы — с причастным и с гла­гольным сказуемым—в соответствии со смысловыми различиями этих групп.

Говоря вообще, причастие в качестве формы сказуемого повествова­тельного предложения употребляется в тех случаях, когда говорящий не просто повествует о чем-нибудь, но либо вносит в свое повествование субъективный момент уверенности, убежденности или, вернее, желания убедить слушателя в том, что сообщаемое было, есть или будет в дей­ствительности, г- когда говорящий ведет свой рассказ не в протокольном, так сказать, стиле, а вносит в него оттенок некоторой декларативности; либо хочет придать своему рассказу живописность, осязаемость; к послед­нему употреблению причастного сказуемого примыкают также случаи, когда говорящий рисует обстановку, в которой протекают события его рассказа. Разбор разлитых примеров поможет определить оттенки зна­чения, вносимые причастной формой в сказуемое, с большей полнотой.

Наблюдая за употреблением причастного сказуемого в текстах Шиф-нера, в которых особенно обильны примеры на эту форму сказуемого, легко заметить прежде всего, что причастие никогда не употребляется в собственной речи рассказчика сказок, а только в речи действующих в сказках лиц. Причастие, следовательно, не терпится в обычном пове­ствовании. Но и в речи действующих лиц причастие не употребляется, если речь действующего лица сводится к простому повествованию. Осо­бенно показательным в этом отношении является текст сказки о Балае и Боте, в которую включен длинный рэссказ Балая о том, что случилось у 'него с женой. Весь рассказ выдержан в стиле обычного повествования о прошлом, почаму почти все сказуемые, относящиеся к этому повествова­нию, выражены глаголами прошедшего времени:рос-лъадилъунгьуинаб х!ал*

Причастие а роли скледемаго 71

алда рук!анин ниш гТемераб мехалъ... 'поженившись, в добром согласии жили мы долгое время,..' (Ш, 73) и т. д. Но в основной текст рассказа вкраплены отдельные предложения с причастными сказуемыми: дида бер ч!вайгун цо квешаб гъаракьш гьабун, рек!едаса ун, г/одой кканин аи.. „Х1инкъугейин мун, х1инкъугейин, ч!валаргйин, хъвеларейин дица мун." 'взглянув на меня, испустила странный крик, без чувств упала на землю. „Не бойся, не бойся, не убью [прич. буд. вр.], не зарежу [прич. буд. вр.] я тебя"'.¹ (Ш, 75). В этом месте Балай впервые переходит от простого повествования о событиях к воспроизведению слов действующих лиц, причем в этом случае говорящий не просто сообщает, что такоз-то дей­ствие не будет произведено, а стремится произвести словами определенное впечатление на слушающего, стремится убедить слушающего в том, что он действительно не будет убит. Заканчивая свое повествование о про­шедшем, Балай говорит: дур вацал ч!варай пашх!асул ясги Бэт1ил яцин, гьебги лъайин дуда; гъов дица бох къот!арав нарт жийго йик!унеб рукъги гъоркьа бухъун, жаниб рукъги гьабун, инсудасаги халкъалдасаги балъго гьабун, жиндиего рослъун хъихьун ву^евин гъей ясалъ, гьесие гьавурав цо васги вугевин элъул. Гьабила дирги Бот1илги лъугьабахъараб, лъазе бэкьани... жого гьеч!ого гурейин гьвекьа хут!араб квенги кьун, яшт!ай гамач!лъунги яхъинаюн, хьухьун иигей лица аи; бихьизе ккараб алща бихьулеб бугеб 'царская дочь, убившая твоих братьев,— сестра Боти, знай- это; держит [прич.] она того нарта, которому отрубил я ногу, тайно от отца и народа, как мужа, в подземелье под комнатой, в которой живет сама, от него и сын родился [букв, родившийся сын сущий] у нее. Вот, что произошло между мной и Боти, если хочешь знать; не без причины [букв, причины не будучи не сущая] Держу [прич.] я ее, превратив наполовину в камзнь, кормлю тем, что остается от собаки; терпит [прич.] она то, что следует ей терпеть'.² Балай подводит итоги своей истории: с одной стороны, он открывает тайны царской дочери, которые до того были неизвестны юноше, как бы заверяя юношу в том, что он говорит правду; с другой стороны, он на основании своего рассказа объясняет юноше, почему он кормит свою жену оставшимся от собак,—в обоих случаях если и не выражен оттенок декларативности, то все же от ;етливо видно, что рассказчик хочет не- только поведать о происшедшем, но и убедить в чем-то слушателя. Что касается оттенка декларативности, то и он выражен в рассказе Балая — в различных местах текста рассказа вставлены угрожающие реплики: бицунеб раг/уда гьоркьо — гьоркьоб „нахъвуссун инеб мехалъ цо ч!орги беччалебин гъудуласда хадуб", абунила Балайица 'рассказывая [букв, между говоримыми словами] при­говаривал Балай: „как будет возвращаться, пущу [прич. буд. вр.] я стрелу вслед другу' (Ш 73); инеб мехалъ гьудуласда хадуб цо ч!орги реххилебин 'как будет итти, вслед другу стрелу брошу [прич. буд. вр.]' (Ш, 73).

Эта реплика с различными вариациями повторяется десять раз; она не связана непосредственно с повествованием, имеет целью предупредить юношу („имей в виду, что..."), запугать его; обычная глагольная форма не выражала бы здесь этих оттенков значения, почему рассказчик исполь­зует причастие.

Что касается стремления говорящего придать сообщаемому им неко­торую осязаемость и картинность, то его можно проследить как в привр-

¹ Перевод А. Чиркеевского. ? Переро4 А, Чирхеевекого,

Причастив а роли,

Причектие е роли

лившихся до сих пор примерах, где оно, впрочем, затушевывается более сильным оттенком желания убедить и т. п., так и в следующих примерах, в которых этот оттенок выступает в чистом виде: гьарилебин элъ дуда, т/он нахъе кьеян абун, ворейин, щиб элъ бицаялъе г/оло балагьугейин мун элъух 'будет она тебя просить [прич. буд. вр.], чтобы ты отдал назад шкуру, берегись, что бы она ни говорила, не смотри на нее' (Ш, 7); ясалъул хъалаялда цевесан иневин дун, тп1аде ах/илевин элъ лакаял рихьизе; гьеб мехалъ долъул х1ат!идеги к1ани!ун,.. вахчун ч!айин мун 'пройду [прич. буд. вр.] я перед башней девицы, позовет [прич. буд. вр.] она меня наверх посмотреть сафьяны; в это время, вспрыгнув на ее ногу, спрячься' (Ш, 64); хъахТилаб чол рек!аравги дунин вук!арав, баг!араб чолги лунин вук1арав, ч!ег!ералъулги дунин вук!арав 'наездник серого коня я был [прич. прош. вр.], гнедого коня я был [прич.], вороного я был [прич.], объявляет юноша своим братьям' (Ш, 37), лъик!го йик!а, эбел, арав дун гьанже 'будь здорова, мать, пошел я теперь' (XI., 109) — упо­требление причастия прошедшего времени в смысле непосредственного будущего делает намерения юноши особенно осязательными.

Как сказано выше, причастие в качестве формы сказуемого употреб­ляется также тогда, когда говорящий рисует общую обстановку, в кото­рой совершаются описываемые им события. Примером такого употребления причастия может служить начало второго текста, опубликованного Дюме-зилем:¹

Х1ажи-Мурад Хунзаха эбел-инсул, Хунзах г!урав г!адан вук1арав; анц!ила щуго-къого соналде щвезег!ан г/илму ц!алулев вук1арав', гьелдеса хадув Хундерил боги. Шамилиде данде рагъулел рук!арал; Хундерил нуцабазул рахьанзаби рук!арал Х1ажи-Мурадилги Х1ажи-Мурадил хъиза-налги 'Хаджи-Мурат был хунзахских отца-матери, выросший в Хунзахе; до 15—20 лет учился [букв, учащийся бывший] науке; после этого хунзахское общество воевало против Шамиля; хунзахские князья были молочными братьями Хаджи-Мурата и его семьи'.

После этого вступления рассказчик переходит к изложению событий жизни Хаджи-Мурата и вместе с тем к глагольным формам сказуемого.

Таким образом, причастное сказуемое, в противоположность утвержде­нию Услара, имеет свой круг значений, отличный от круга значений гла­гольного сказуемого. Можно заметить вариирование основного оттенка убеждения (или декларативности), но вариации эти связаны, как кажется, не с тем, что сама форма причастного сказуемого многозначна, а только со словарными и контекстовыми условиями употребления формы, наклады­вающими на основное значение последней свой отпечаток. Впрочем, можно указать на некоторые более или менее устойчивые частные случаи.

Чаще других в качестве сказуемого выступает причастие общего вре­мени. Оно употребляется главным образом в тех случаях, когда говоря­щий рассказывает о чем-нибудь, что по его мнению действительно совершается или существует, но что не входит непосредственно в обстановку разговора, — о чем-нибудь не известном слушающему, но в существовании чего говорящий уверен и желает уверять слушающих. К таким сЛучаям относится, напримэр, рассказ нарта о чудесной лошади, приводившийся выше; ср. также рассказ великанши о своих сыновьях-нартах (Ш, 3); ср. также „гъоб дун жаниб чордараб рахьдал х!ор гьеч!иш?" абунила

. А., Ь, ССХХН, № 2, ауп1-!чш 1933, стр. 277,

(чоца). „Бугмп", абунила васас. „Ралъдал пачах/асул лъабго яс йигейин..., гъеб х!оринир чордолелин ал" '„помнишь ли [букв, нет ли] то молочное озеро, в котором я купалась?" — спросила лошадь. — „Помню" [букв, есть], — сказал юноша. „У морского царя есть [прич.] три дочери, они купаются [прич.] в этом озере"' и т. п. (Ш, 7); пока речь шла о молочном озере, то и юноша и лошадь употребляли глаголы, потому что это озеро известно обоим разговаривающим, но как только лошадь стала рассказы­вать о дочерях морского царя, о существовании которых юноша ничего не знал, то лошадь переходит к причастным формам сказуемого, желая внушить юноше уверенность в действительности того, что она рассказы­вает; ср. аналогичный пример на стр. 45: „мег/ер бихьулиш дуда?" абунила нартес. „Бихьулин", абунила ясалъ. „Мег1ер бакьулъ к!удияб

хъах!аб гамач! бихьулиш?" Бихьулин",... „Гьаб ганчЫда гъоркь...

к!удияб авлах бугебш, гьеб авльхалда дир чол рехъедш бугебин..." '„видишь гору?' — спросил нарт. — „Вижу" [глагол], — сказала девушка. „Посреди горы видишь ли большой белый камень?" — „Вижу" [глагол]. — „Под этим камнем находится [причастие] большая равнина, на этой равнине [букв, сущий] мой лошадиный табун"' и т. п.

Причастие общего времени является также обычной формой сказуемого в пословицах и поговорках, в отстоявшихся словесных формулах, кото­рыми хотят указать на типичный случай: охолиса бекьич!еб хасалихе батулареб 'что не посеяно весной, не соберешь [прич.] осенью' (Усл. II, 1); бергьарас гьабуларебги, къарас х!ехьоларебги жо гьеч!еб 'нет [прич.] (вещи, которой не делает победитель и не терпит побежденный' (Усл. II, 2); талих! бугесе бихьин х1амаги къинлъулеб 'счастливому и осел рожает [прич.]' (Усл. II, 3); вехь вокьарасе гьвеги бокьулеб 'кто любит пастуха, любит [прич.] и собаку' (Усл. II, 4); бах!арчиясул к!алгьикъи бук!унареб... 'храбрец не дразнит врага [букв, у храбреца поддразнивание не сущее]' (Ш, 39); г!едег1араб лъин ралъдахе щолареб 'быстро бегущая вода до моря не доходит [прич.]' (Ш, 54); бикъун араб жо к1ибец1ел гъабун бахъулеб 'украденное вдвое взыскивается' (Ш, 87); хьопада кьурич!еб т!илада бекулеб' то, что не сгибается как прут, ломается [прич.] как палка'; вихьич!ого чи лъаларев, бекич1огэ чед лъалареб 'не узнаешь [прич.] человека, пока не испытаешь, а чурек — пока его не сломаешь [прич.]'.¹

Причастие будущего времени выражает, что такое-то событие будет иметь место в будущем (ср. приводившийся выше пример бигьаго гъоркь лъелейин дуиа эй. 'легко одолеешь ты ее' (Ш, 68); теларевин эз дун, эдинал чаг!и гурелин эл 'не оставят [прич.] они меня, не такие они люди' (Ш, 20); сиде т!аде шолаго, абунила чоца, хъатг!ангьан бортиледух, гъудг!ан би т!инк1иледух цТал къабейин дуиа дида, нилълъерлъилейин цинги яс 'когда мы подъедем к башне, сказал конь, то ударь меня нагайкой так, чтобы сорвать с меня мяса величиной с ладонь и чтобы крови вышло с ложку, наша будет [прич.] девица' (ИГ, 35).

При подлежащем 1-го лица в причастном сказуемом общего времени особенно отчетлив оттенок декларативности: мун г!адав херасе яч!уна-ргйин дун 'не пойду [прич. общ. вр.^ за такого старика, как ты' (Ш, 8); бец!аб агьлуялъе фонарьги бакун, гьоболлъух щолеб дун щибаб росулъе, шокъал г!адамазе дарманал росун, рукърукъалъуй бач!ун гаргадулеб

'*• Дв» последних примера заимствованы у М, Савдоэа,

72

в роли

лившихся до сих пор примерах, где оно, впрочем, затушевывается более сильным оттенком желания убедить и т. п., так и в следующих примерах, в которых этот оттенок выступает в чистом виде: гьарилебин элъ дуда, т/он нахъе кьеян абун, ворейин, щиб элъ бицаялъе г/оло балагьугейин мун элъух 'будет она тебя просить [прич. буд. вр.], чтобы ты отдал назад шкуру, берегись, что бы она ни говорила, не смотри на нее' (Ш, 7); ясалъул хъалаялда цевесан иневин дун, т!аде ах/илевин элъ лакаял рихьизе; гьеб мехалъ долъул х1ат!идеги. к1анц!ун,.. вахчун ч!айин мун 'пройду [прич. буд. вр.] я перед башней девицы, позовет [прич. буд. вр.] она меня наверх посмотреть сафьяны; в это время, вспрыгнув на ее ногу, спрячься' (Ш, 64); хъах!илаб чол рек!аравги дунин вук1арав, багТараб чолги лунин вук1арав, ч!ег!ералъулги дунин вук!арав 'наездник серого коня я был [прич. прош. вр.], гнедого коня я был [прич.], вороного я был [прич.], объявляет юноша своим братьям' (Ш, 37), лъикГго йик!а, эбел, арав дун гъанже 'будь здорова, мать, пошел я теперь' (XI., 109) — упо­требление причастия прошедшего времени в смысле непосредственного будущего делает намерения юноши особенно осязательными.

Как сказано выше, причастие в качестве формы сказуемого употреб­ляется также тогда, когда говорящий рисует общую обстановку, в кото­рой совершаются описываемые им события. Примером такого употребления причастия может служить начало второго текста, опубликованного Дюме-зилем:*

Х1ажи-Мурад Хунзаха эбел-инсул, Хунзах г!урав г!адан вук!арав; анц!ила щуго-къого соналде щвезег!ан г/илму и,1алулев вук!арав', гьелдеса хадув Хундерил боги Шамилиде данде рагъулел рук!арал; Хундерил нуцабазул рахьанзаби рук/арал Х1ажи-Мурадилги Х[ажи-Мурадил хъиза-налги 'Хаджи-Мурат был хунзахских отца-матери, выросший в Хунзахе; до 15—20 лет учился [букв, учащийся бывший] науке; после этого хунзахское общество воевало против Шамиля; хунзахские князья были молочными братьями Хаджи-Мурата и его семьи'.

После этого вступления рассказчик переходит к изложению событий жизни Хаджи-Мурата и вместе с тем к глагольным формам сказуемого.

Таким образом, причастное сказуемое, в противоположность утвержде­нию Услара, имеет свой круг значений, отличный от круга значений гла­гольного сказуемого. Можно заметить вариирование основного оттенка убеждения (или декларативности), но вариации эти связаны, как кажется, не с тем, что сама форма причастного сказуемого многозначна, а только со словарными и контекстовыми условиями употребления формы, наклады­вающими на основное значение последней свой отпечаток. Впрочем, можно указать на некоторые более или менее устойчивые частные случаи.

Чаще других в качестве сказуемого выступает причастие общего вре­мени. Оно употребляется глазным образом в тех случаях, когда говоря­щий рассказывает о чем-нибудь, что по его мнению действительно совершается или существует, но что не входит непосредственно в обстановку разговора, — о чем-нибудь не известном слушающему, но в существовании чего говорящий уверен и желает уверить слушающих. К таким случаям относится, напримзр, рассказ нарта о чудесной лошади, приводившийся выше; ср. также рассказ великанши о своих сыновьях-нартах (Ш, 3); ср. также „гъоб дун жаниб чордараб рахьдал х!ор гьеч!ищ?" абунила

¹ ,|. А., 4. ССХХН, № 2, цуп1-]щп 1933. стр. 277,

Иричес

73

тип е /Х>ли

(чоца). „Бугик", абунила васас. „Ралъдал пачах1асул лъабгояс йигейин..., гьеб х!оринир чордолелин эл" '„помнишь ли [букв, нет ли] то молочное озеро, в котором я купалась?"—спросила лошадь. — „Помню" [букв, есть], — сказал юноша. „У морского царя есть [прич.] три дочери, они купаются [прич.] в этом озере"' и т. п. (Ш, 7); пока речь шла о молочном озере, то и юноша и лошадь употребляли глаголы, потому что это озеро известно обоим разговаривающим, но как только лошадь стала рассказы­вать о дочерях морского царя, о существовании которых юноша ничего не знал, то лошадь переходит к причастным формам сказуемого, желая внушить юноше уверенность в действительности того, что она рассказы­вает; ср. аналогичный пример на стр. 45: „мег!ер бихьулиш дуда?" абунила нартас. „Бихьулин", абунила ясалъ. „Мег1ер бакьулъ к!удияб хъах!аб гамач! бихьулши?" ... „Бихьулин",... „Гьаб ганч!ида гъоркь... к!удияб авлах бугебин, гьеб авлахалда дир чол рехьедги бугебин..." '„видишь гору?' — спросил нарт. — „Вижу" [глагол], — сказала девушка. „Посреди горы видишь ли большой белый камень?" — „Вижу" [глагол]. — „Под этим камнем находится [причастие] большая равнина, на этой равнине [букв, сущий] мой лошадиный табун"' и т. п.

Причастие общего времени является также обычной формой сказуемого в пословицах и поговорках, в отстоявшихся словесных формулах, кото­рыми хотят указать на типичный случай: охолиса бекьич!еб хасалихе батулареб 'что не посеяно весной, не соберешь [прич.] осенью' (Усл. II, 1); бергьарас гьабуларебги, къарас х/екьоларебги жо гьеч/еб 'нет [прич.] (вещи, которой не делает победитель и не терпит побежденный' (Усл. II, 2); талих! бугесе бихьин х!амаги къинлъулеб 'счастливому и осел рожает [прич.]' (Усл. И, 3); вехь вокьарасе гьвеги бокъулеб 'кто любит пастуха, любит [прич.] и собаку' (Усл. II, 4); бах!арчиясул к!алгьикъи бук!унареб... 'храбрец не дразнит врага [букв, у храбреца поддразнивание не сущее]' (111, 39); г/едег!араб лъин ралъдахе щолареб 'быстро бегущая вода до моря не доходит [прич.]' (Ш, 54); бикъун араб жо к!ибеи,1ел гьабун бахъулеб 'украденное вдвое взыскивается' (Ш, 87); хьопада кьуричТеб т!илада бекулеб' то, что не сгибается как прут, ломается [прич.] как палка'; еихьич/ого чи лъаларев, бекич/ого чед лъалареб 'не узнаешь [прич.] человека, пока не испытаешь, а чурек — пока его не сломаешь [прич.]'.¹ Причастие будущего времени выражает, что такое-то событие будет иметь место в будущем (ср. приводившийся выше пример бигьаго гъоркь лъелейин дуца эй 'легко одолеешь ты ее' (И Т, 68); теларевин эз дун, эдинал чаг!и гурелин эл 'не оставят [прич.] они меня, не такие они люди' (Ш, 20); сиде т!аде шолаго, абунила чоца, хъатг/ангьан бортиледух, гъудг!ан би т!инк!иледух ц!ал кьабейин дуи,а дида, нилълъерлъилейин цинги яс 'когда мы подъедем к башне, сказал конь, то ударь меня нагайкой так, чтобы сорвать с меня мяса величиной с ладонь и чтобы крови вь1шло с ложку, наша будет [прич.] девица' (Ш, 35).

При подлежащем 1-го лица в причастном сказуемом общего времени особенно отчетлив оттенок декларативности: мун г!адав херасе яч/уна-ргйин дун 'не пойду [прич. общ. вр.^ за такого старика, как ты' (Ш, 8); бец!аб агьлуялъе фонарьги. бакун, гьоболлъух щолеб дун щибаб росулъе, шокъал г!адамазе дарманал росун, рукърукъалъуй 6ач1ун гаргадулеб

¹ Два шодедних примера заимствованы у М. Саядоаа,

74 Пршчестие в .роли

дун 'зажгли фонарь темным людям, в гости прихожу [прич.] я [говорит газета] в каждый аул, для больных людей взяв лекарства, разговариваю [прич.] я, идя из дома в дом' (XI., 110).

Впрочем, 1-е лицо не обязательно должно быть грамматическим подле­жащим, оттенок декларативности отчетлив и в том случае, когда реальным содержанием контекста является характеристика 1-го лица, как в изве­стном стихотворении Гамзата Цадаса „Газеталъул хитТаб", т. е. „Мани­фест газеты":

/Тир гьурмада гъеч!ебха нич щибниги, » Щолареб бок/ бук!унареб кибнти,

Ккараб мунагь бахчулареб лъилниги, '

Лъимал, хизан гьеч!еб нилълъер, лъай дуда!...

Балъгояб лъалеб дида лълъим г/адин,

Лъик1аб—квешаб щолеб дихе бакъ г/адин,

Дур г!амалал ц!алел дица ц!ер г/адин...

'На моем лице нет [прич,] стыда никакого [т. е. мне нечего

стыдиться],

Нигде нет [прич.] места, которого я не достигаю, Ничей грех не спрячу [прич.],

Кумовства [букв, детей, семейства] нет [прич.] у нас, знай это! Тайное известно [прич.] мне, как вода, Плохое и хорошее доходит [прич.] до меня, как солнце, Твои намерения взвешиваю [прич.] я все'... (XI., 237-233).

Употребление причастия будущего времени с 1-м лицом обычно в предложениях, которыми выражаются о5ещание обязательно выполнить какое-либо действиг, предупреждение, угроза и т. п.:

беччайин гъанже ддаа дун харда г!орц[изе, къвараг/араб мехалъ гьаракь гьабейин дуца—аккьго мег!ер бегун добехун бугониги бер къапщизег[ан мехалъ дуца цебе ч1елебин дун 'пусти ты теперь меня наесться травы, когда тебе понадоблюсь, подай голос — будь я хоть за семью горами, вмиг стану [прич.] перед тобой' (Ш, 6); ср. также приво­дившиеся выше угрозы Балая:

Валлагьи, ах!илел дица жугьаби, Жергъада кьабизе кверал ричани; Таллагьи, къирилеб гьадил чагъана, Чагъанада лъезе бохдул ричани.

'Ей-богу, спою [прич.] я песни, Если развяжете руки ударить в бубен; Ей-богу, сыграю [прич.] на липовой скрипке, Если развяжете ноги положить на скрипку'.

(Д, 4).

Если причастия общего и будущего времени употребляются главным образом для выражения оттенка убежденности или желания убедить, то причастия прошедшего времени выражают чаще всего либо желание обратить внимание, предупредить, либо обещание, угрозу, вообще оттенок декларативности, перекликаясь, таким образом, с причастным сказуемым общего и будущего времени при 1-лице: ц!одор бук!айин гьашке, болжа-лалде щварабин мук 'берегись теперь, пришел тебе конец [букв, срока

Прищ

75

астме в рола сказуемого

достигший ты]* (Ш, 22); хехалан бет/ералъе г!амал гьабейин, гурони щнб гъабизе къас дур? эбел-эмети к1к1варалин эль, вацами к1к1варалик 'скорее спасайся, иначе какое твое намеренна? отца и мать проглотила [прич.] она, братьев проглотила [прич.]' (Ш, 80).

Пумахан рек[унеб баг [ар г/аларча Ту плиса *.де-нахъе рек/араб дица, Пумаханил лъадул дарайдул горде Гъадаб сивумиса босараб дица

'На гнедом коне, на котором ездил Умахан в Тбилиси и обратно,

я ездил,

Шелковую рубашку жены Умахана Из этой бащни я взял'.

(Д, 4).

Таковы случаи употребления причастной формы сказуемого в пове­ствовательном предложении.

Перейдем теперь к употреблению причастного сказуемого в вопроси­тельном предложении.

Здесь следует различать два основных случая. В одном, именно в том, когда тяжесть вопроса лежит на сказуемом, вследствие чего сказуемое снабжается вопросительной частицей иш, причастное сказуемое чередуется с глагольным. В другом, именно в том, когда логическое ударение лежит не на сказуемом, а на каком-нибудь другом члене вопросительного пред­ложения, который сам по себе имеет вопросительное значение или полу­чает его в соединении с той же вопросительной частицей иш, причастное оформление сказуемэго обязательно.

Услар выразил различие этих двух случаев, указав, с одной стороны, на то, чго „никакой разницы в смысле не будет, сказать ли: вугиш дир ваи, рокъов или вугевиш дир вац рокъов 'дома ли мой браг?',¹ а с Дру­гой — на то, что „если вопрос выражается не глагольной формой (т. е, не сказуемым, — А. Б.), то она должна быть в форме причастия".²

Рассмотрим сперва формы, выражающие логически выделенное вопро­сительное сказуемое

Хотя абсолютное приравнивание вопросительного глагольного и вопро­сительного причастного сказуемого друг к другу по выражаемым ими оттенкам значения так же неверно, как неверно отождествление прича­стного и глагольного сказуемого в повествовательном предложении, нужно сказать все же, что значение причастной формы сказуемого в вопро­сительном предложении не поддается определению с той же ясностью, что и значение причастной формы повествовательного сказуемого. Наблю­дая применение причастного вопросительного сказуемого, можно заметить только, что причастная форма употребляется по преимуществу там, где вопрос носит особый эмоциональный оттенок, в частности сопровождается

¹ Усл., стр. 149.

² Усл., стр. 150. — Кроме этой формулировки, Услэр дает также следующую: „Если вопросительная характеристика находится при деепричастии, то глагол (т. е. ска­ зуемое, — А. Б.) должен быть в виде причастия... обратно, при характеристике недо­ умения дай, глагол должен быть в изъявительном наклонении" (Усл., стр. 149). Что касается последнего момента, то действительно, если вопрос носит риторический харак­ тер, сказуемое может осгаватьс! в форме изъявительного наклонения, хотя и не обя­ зательно, в противоположность категоричной формулировке Услара. Что касается огра­ ничения причастной формы сказуемого случаями с вопросительной частицей при деепричастии, то оно непонятно, принимая во внимание совершенно правильную обобщен­ ную формулировку, приведенную .выше, ... ... . . . .

76 ричйсгиг з рол& скзз^е-гг

сильным удивлением: „дагьаб лъин кье, эбел, къечоиа холее вугин ддн", абунила Цилг!иница. „Т1аса дуниялалдаса ч!аги гуриш мун вач!арав г!адамал махсараче кквезе? гьезего гьеч!еб лъин кисайин бахъилеб дица луе?" абунила хералъ. „Лъинго бук!унаребиш ножор?" гьикъанила ас '„дай немного воды, мать, умираю от жажды", — сказал Медвежье-ухо, „Не из верхнего ли мира явился ты, чтобы шутить над людьми? откуда я возьму тебе воды, которой нет?" — сказала старуха [жительница нижнего мира]. „Разве воды не бывает [прич. общ. вр.] у вас?" —спросил оя'(Ш, 21); или выражает напряженное ожидание, как в следующем примере: 6акъанит1а рок'^ове вуссараб мехалъ гьикъанила васас асда (инсуда): „аравиш (лачахТасул) яс гьаризе, -инч1евиш?^к 'вечером, когда вернулся домой, спросил сын отца [с нетерпением, так как от ответа отца зависело, останется ли сын с отцом, или бросит его]: ходил ли [прич. прош. вр.] сватать царскую дочь, или не ходил? [прич. прош. вр.]' (Ш, 48).

В других случаях эта эмоциональная напряженность вопроса может связываться с отсутствием в вопросе установки на ответ:

Раг1арабиш, вацал, панаяб хабар, Гьаваялъул лочнол чол бох бекараб? Щварабиш, бах!арзал, хТалуцараб тел, Тохаб хвел данде ч!ван, хъергъу щапараб? 'Слышали ли [проч. прош. вр.], братья, потрясающее известие, Что сломалась нога у коня воздушного сокола? Достигла ли [прич. прош. вр.] вас, молодцы, тяжелая весть

[букв, удушающая телеграмма], Что от внезапной смерти ястреб упал?'

(XI., 41);

кьиямзего теларейиш дуца дун? ах1т!анила хъарт 'дашь ли мне [букв, не оставишь ли (прич. буд. вр.) меня] спать? — закричала ведьма' (Ш, 30); рортакила асде т!аде пачах!асул аск!осел; цояс тунканила, цояс кьабунила, наг!ана к!унила, г!айиб гъабунила, „тшчах!асеги пачах!асул ясалъе г!ологи нусц!ол холаревиш бах1арчи?" 'бросились на него царские приближенные, кто толкнул, кто ударил, проклинали, стыдили, „ради царя и царской дочери сто раз разве ие умрет [букв, сто раз не умирающий ли]

богатырь?'" (Ш, 30).

Эту эмоциональную нагрузку может нести и глагольная форма с частицей иш, как в следующем, например, случае:

Цо панаяб х!охьел бухГулеб рек!ел Квелариш босизе, самаалъул нак[к1? Соролел лугбазул бугеб г/акъуба, Парза хъван, къелариш, хахГил зодил хъухъ?

'Слабый вздох горящего сердца Не можешь ли взять, туча Сирии? Дрожащего тела мольбу

Не можешь ли передать, облачко синего неба?'

(Мах!., 78).

Но все же глагольная форма, в противоположность причастной, употреб­ляется прежде, всего там, где .необходимо выразить вопрос, эмоционально не подчеркнутый, рассчитанной на рбычдай-ответ; ср., например, несколько

77

причастие в роли сказуемого

подряд взятых вопросительных предложений: „босилиш лица гьаб, боси-лариш?" гьикъанила ас чода '„взять ли мне [букв, возьму ли я] то, или не взять?"—спросил он у лошади' (Ш, У); гьаб араб сордо гвангъиялъул г1аламапг лъалариш дуда? -'не знаешь ли ты, почему было светло про­шедшей ночью?' (Ш, б); „гъоб дун жаниб чордараб рахьдал х!ор гъеч!иш?" абунила. „Бугин", абунила васас '„помнишь ли то озеро, в котором я купалась?"—сказала. „Помню",—сказал юноша' (Ш, 7); гьаб нилълъеда цебг бугеб шагъар бихьулиш дуда? 'видишь этот город перед нами?' (Ш, 8) и т. п.

Перейдем к способам выражения вопроса другими, кроме сказуемого, членами предложения. Как сказано выше, употребление причастной формы сказуемого в этом случае обязательно; на сто с лишним случаев употреб­ления причастной формы сказуемого при сплошных выборках из разных текстов встретилось только два следующих примера употребления гла­гольной формы: „гьей ясиш якьина, к!удияв чиясул г!акьлойиш бакьина, дир вас?" гьикъанила херас '„эта ли девушка больше нравится, или совет старшего нравится?" — спросил старик' (Ш, 66); та же форма на стр. 67. . Правило о причастном оформлении сказуемого распространяется на все случаи выражения вопроса другими, кроме сказуемого, членами предложения, независимо от того, специальным ли вопросительным словом он выражается, или прибавлением к тому или иному, логически выде­ляемом/ члену предложения вопросительной частицы -иш, а также неза­висимо от того, какой именно член предложения стоит в центре внимания спрашивающего, ср., например: вач/ине кин к!варав гьидирил Хочбар? 'как смог [прич.] прийти гидатльский Хочбар?' (Д, 3); гьединиш вугев мун? 'а, ты так [букв, так сущий]?' (Ш, 17); льицайин ха бет!илеб дица гурони? 'кто же сорвет [прич.], кроме меня?' (Ш, 87); дуиаииш бет!араб дир ахикьа лихъ? 'ты ли сорвал [прич.] плоды в моем саду?' (Ш, 87); къасде егулелъул (чухт!о) т!аса рехизе хизамалъул г!аги щал чаг!и ругел? 'когда вечером ложишься спать, чухто¹ чтобы снять в семье какие люди есть? [т. е. кто тебе снимает?]' (XI., 204); щибаб соналъ Ругъжай хвалчен хъваг!улеб г!адат бук!анин Ч1ох, берциниш бугеб? 'каждый год Ругудже угрожать мечом обычай был в Чохе, хорош ли обычай?' (XI., 205) и т. п.

Сила влияния вопросительного члена предложения на форму сказуемого настолько велика, что этот вопросительный член может не входить непосредственно в связь членов данного простого предложения:

Гьалъал эхх&десел рорхатал муг!рул, Лъица чуял рачун, чюбого ругел? Гьалъал эххересел оцазул рочнал, Лъица оцал рачун, мич!ч1ий руссарал?

^гЭти высокие горы, что вверху,

Пусты от того, что кто-то лошадей увел [букв, эти высокие горы, кто лошадей'уведя, пусто сущие]? Эти бычьи загоны, что вверху,

Заросли крапивой от того, что кто-то быков увел [букв, вагоны, кто быков уведя, крапивой заросшие]?'

(Д, 4)? киб еук1аю днтвраб мун? *где будучи забблёл ты?* (Усл., 150),

' Андийский венский головной

Причастие в роли

1ричастие ё роли сказуемого

Разнообразные оттенки значения, выражаемые причастным сказуемым в отличие от глагольного, можяо объединять с внутренней стороны, сопоставив их с темя оттенками значения, которые наблюдаются у при­частия в позиции определения, непосредственного или в качестве члена составного сказуемого. „В причастии возникающий признак... представ­ляется данным..."—говорит Потебня.¹ Причастие, характеризуя пред­мет по его изменяющемуся признаку, представляет этот последний непосредственно входящим во внутреннюю характеристику предмета. Усиливая этот оттенок „данности" в причастном сказуемом, можно попы­таться показать, чем связаны оттенки значения сказуемого, вносимые в последнее причастной формой.

Если для выражения сказуемого привлекается причастив общего вре­мени, то в одном случае оттенок „даняости" проявляется в представлении действия как обычного, уже отстоявшегося признака предмета, примером чему могут служить пословицы и другие словесные формулы; в другом случае причастие, выражая устойчивый, данный действенный признак, как бы живописует действие или состояние предмета; наконец, причастие, выражая такой признак, дает возможность опираться на последний для выражения субъективного оттенка убежденности, в дальнейшем развитии — оттенка желания убедить, в соединении с 1-м лицом — оттенка деклара­тивности.

Причастие будущего времени указывает на признак, который должен возникнуть в будущем; но этот признак уже в момент речи входит во внутреннюю характеристику предмета, представляется его наличным признаком. В этой противоречивости причастия будущего времени, в рас­сматривании признака, который еще не возник, заключена возможность значения обязательности будущего действия, устанавливаемой в момент речи. Отсюда развиваются субъективные оттенки убежденности в том, что такое-то событие будет иметь место. К тому же, в той же проти­воречивости значения причастия будущего времени лежит причина его употребления в целях картинного описания будущих событий.

Что касается причастия прошедшего времени, то свойственные ему оттенки значения возникают, очевидно, из представления о действии не только как о прошлом, но и как об уже возникшем признаке, из пред­ставления о нем как о чем-то вещественно определившемся.

Наконец, употребление причастия в качестве сказуемого вопроситель­ного предложения, в котором тяжесть вопроса лежит не на сказуемом, объясняется, очевидно, тем, что в такого рода предложениях действие ели состояние, выражаемое сказуемым, представляется в той или иной мере данным, исходным, опираясь на что спрашивающий формулирует свой вопрос о действующем лице, времени, месте, объекте и т. п-действия.

Таким образом, различные оттенки значения, выражаемые причастным сказуемым, могут быть, с большей или мгньшзй вероятностью, поставлены в связь с тем, что „в причастии возникающий признак представлен данными". Но, давая такое определение значению причастия, Потебня имел в виду прежде всего определительные функции причастия в непо­средственном определении или в составном сказуемом, так как русское причастие не обладает самостоятельной прздикагивной силой. Между тем рассмотренные выше оттенки значения, вносимые в аварском языке при­частной формой в сказуемое, сходны между .собой прежде всего тем, что

Из записок по русской грамматике, I. 1874, стдх Ш8*

все они носят предикативный характер. Из сопоставления их с особен­ностью значения определительного причастия нз следует, конечно, что они выводятся из атрибутивного значения. Возможность такого сопостав­ления говорит скорее об общем нсточн лке атрибутивных и предикативных значений причастия. Не только потому, что в аттрибугивной и предика­тивной роли употребляется одна и таже форма причастия, но и по Дру­гим признакам можно предполагать в прошлом большую близость аттрибу-тивных и предикативных значений причастия. К такому заключению приводит, в частности, рассмотрение тех довольно частых случаев, когда причастие, будучи употреблено предикативно, располагается не в обычном для сказуемого месте, в конце предложения, а перед под­лежащим (или объектом в случае употребления переходного причастия), так что иногда никаких внешних показателей того, аттрибутивно или предикативно употреблено причастие, ни в нем самом, ни в его ближай­шем окружении не сказывается; ср., например:' арав дун гьанже букв' 'пошедший я теперь' (X!., 109); гьоболлъух щолеб дун щибаб росулъе букв, 'в гости приходящая я в каждый аул' (XI., 110); рукъ-рукъа\ъуй бач!ун гаргадулеб дун 'из дома в дом приходя, разговаривающая я' (X!., 110); кшшдал мокъида къвал банги. егун, дица нухца лъурал хаса-лил сардал 'обняв стенку колыбели, мною проведенные зимяяе ночи' (X!., 209); босич!ониги рак1алда бух!улеб зб 'если не возьмешь, пожа­леешь, букв, на сердце горящее это' (Ш, б) и т. п.

Средством уяснить предикативность причастия в таких случаях может служить только контекст, исключающий аттрибугивное понимание, во-пер­вых, тем, что он указывал бы на незаконченность предложения в случае, если бы причастие было определением, а во-вторых, тем, что он дзлает невозможным приписать предикативное знач_ение другому какому-нибудь члену предложения, кроме причастия, употребленного, казалось бы по его положению, атгрибутивно; ср. с. этим гъанив вугев чи (или гъанив вугев) щив? 'здесь находящийся [человек] кто?', где атрибутивное (или подле-жащное вследствие опущения определяемого и субстантивации причастия) значение причастия ясно благодаря тому, что сказуемое выражено вопро­сительным местоимением.

В других случаях средством отличить предикативное причастие от аттрибутивного могут служить специальные формальные средства, в частно­сти употребление при причастии частицы -ин, которая присоединяется, как правило, только к словам, выполняющим предикативную функцию,² так что если даже причастие находится перед словом, за определение к которому оно могло бы быть принято, то частица -ин, находясь при нем, указывает на невозможность такого понимания. Примером могут служить тексты Шифнера, в которых почти каждое, а не только причаст­ное сказуемое в речи действующих лиц снабжено этой частицей: чанаре хьвадулелин эл букв. 'из. охоту ходящие они' (Ш, 3); цоясданми лъач!ого хут!иларебин_ эб букв, 'то, что не останется незнаемым, хотя бы одному [из них]' (Ш, 3); к1анц1улебин гьеб чу букв, 'прыгающая эта лошадь' „ (Ш, 4); чзрдолелин эл букв, 'купающиеся они⁵ (Ш, 7); гьеб гъансиниб

¹ Для оценки приводимых ниже примеров необходимо иметь в виду, что к аварскому языку неприменимо правило, по которому в русском языке местоимение не может иметь при себе определений.

² В этом смысле необходимо изменить формулировку Услара (Усл., стр. 24—25, § 18): „Ин присоединяется ко всем глагольным формам: око придает значению подтверж­ дение, исключительность, всего чаще по-русски переводится через 'не иначе как", 'как же иначе', 'ке ... а' и т. к,".

•'&} Причастие в роли

бугебин, гьоло букв, 'в этом сундуке находящийся горох' (Ш, 15) и т. д.» ср. с этим г!длул хъамулейги. аиин 'кобыл угоняющая — она' (Ш, 78), где -им прибавляется к местоимению и этим указывает на него как на сказуемое, почему причастие в этом случае не может быть понято как

сказуемое.

Между причастием и словом, определением которого оно могло бы быть, могут располагаться другие члены предложения, чем суживается возможность для установления атрибутивных отношений: теларевин за дун букв, 'я, которого не оставят они' (Ш, 20); нилълъерлъилейин цинги яс букв, 'девущка, которая потом станет нашей' (Ш, 35); лъалебин дина, гьанже щияб гьунар букв, 'каждое колдовство, которое я теперь знаю'

(ШГ51) и т. п.

Таким образом, в современном языке имеются средства для того, чтобы отделить в каждом случае предикативное употребление причастия от атрибутивного^ и если даже формально (т. е. ни порядком слов, ни специальными формативами, ни общим построением предложения) эти функции причастия не разделены, то контекст не даст им смещаться. Основой для этого служит^ очевидно, различение атрибутивных функций от предикативных вообще в системе современного языка, так что и оди­наковость формы теперь может быть расценена как одинаковость чисто внешняя. Но сама эта одинаковость не могла быть случайной. Кажется поэтому, что особенность причастия, согласно которой „возникающий признак представляется данным" только в современном языке, закрепилась в аттрибутивном употреблении причастия, но раньше могла быть свойствен­ной причастию вообще.