Uayt_L_Izbrannoe_Nauka_o_kulture_Kulutrolo

эволюции культуры вообще и о природе подобных Египту обществ в частности.

Человек начинал свой путь как человекоподобное существо, которое уже научилось говорить. От всех остальных животных видов он отличался способностью к артикулируемой речи. Именно эта способность и преобразовала непостоянный, не способствовавший к накоплению навыков и непрогрессивный процесс использования орудий человекоподобными в непрерывный и про262

грессивный процесс накопления и совершенствования человеческого рода. Артикулируемая речь преобразовала также и общественную организацию этого одаренного примата и, благодаря принципу взаимодействия как способа жизни и безопасности, создала возможность для фактически неограниченной социальной эволюции. И наконец, благодаря языку и речи человек получил возможность накапливать опыт и знания в такой форме, которая облегчала их передачу и способствовала максимальному использованию.

Как мы уже видели, именно способность использовать символы (а наиболее важной и характерной формой их выражения является артикулируемая речь) и создала возможность как для возникновения культуры, так и для ее последующего роста. Однако символы не сообщают прогрессу культуры мотивирующей силы, источником которой может быть только энергия - энергия в том смысле, в каком этот термин использует физик. Всякая жизнь основана на преобразовании энергии. Организмы получают возможность существовать, получая свободную энергию от неживых систем и включая ее в свои собственные живые системы. Культура — это совокупность присущих человеку способов добычи энергии и включения ее в работу ради обеспечения безопасности человеческой жизни. Культура растет и развивается по мере обнаружения способов получения большего количества энергии на человека в год и по мере обнаружения более эффективных способов передачи этой энергии. Животноводство, земледелие, использование силы воды и топлива в двигателях вкупе с бесчисленными изобретениями и усовершенствованием орудий и механических приспособлений — все это характеризует рост культуры в том виде, в каком она прогрессировала благодаря успехам технологии.

Эволюция общества отмечена двумя великими стадиями — первобытной, или племенной, и гражданской, или национальной. Племя и клан характерны для первобытного общества (хотя клан никоим образом и не универсален), а политическое государство характерно для гражданского общества. Первобытное общество основано на родственных узах, а гражданское общество - на отношениях собственности и территориальных различиях.

263

Структурно первобытное общество было относительно однородным, тогда как гражданское общество более разнообразно*.

Переход от первобытного общества к гражданскому произошел благодаря техническому прогрессу или, точнее, благодаря развитию земледелия, дополнявшемуся — хотя и не повсеместно — приручением животных. Успехи в искусстве земледелия привели к появлению такой цепи последовательных явлений: увеличение объемов продовольствия — увеличение численности населения — увеличение плотности населения и размеров политических группировок — изменение направленности человеческого труда от производства продовольствия к специализированным искусствам и ремеслам — новый тип обмена и распределения благ — появление денег и рынка, экономических классов и т.д. Дифференциация структуры и специализация функций в гражданском обществе требовали возникновения особого механизма для координации различных сегментов и классов общества и для их интеграции в согласованное и эффективное целое. И такой механизм интеграции был создан. Им стало «Государство-Церковь», т.е. механизм, обладающий и светским, и церковным аспектами.

Функцией государства-церкви является сохранение целостности общества и его защита как от распада в результате действия внутренних сил, так и от разрушения со стороны сил внешних. Другими словами, этот интегрирующий механизм должен, с одной стороны, осуществлять координацию различных элементов общества — групп занятости, социальных слоев и классов

— и гармонически соотносить их друг с другом и, с другой стороны, обеспечивать безопасность жизнь общества и защи-

* Классическая формулировка этого тезиса содержится в книге Льюиса Г. Моргана «Древнее общество» (Нью-Йорк, 1877), с. 6. Об этом различии Радклифф-Браун писал: «Мы и впрямь должны согласиться с Морганом в том, что переход от более низких форм цивилизации к более высоким формам - таким, как наша собственная, - был по сути своей переходом от общества, основанного на родстве, к государству, основанному на политической организации». - «Некоторые проблемы социологии банту» («Исследования банту», октябрь 1922), с. 40-41.

264

щать его от вторжения соседей. У этого интегрирующего механизма имеется множество форм. Церковь и государство, жрец и царь могут либо структурно различаться, либо существовать в одном лице. И, разумеется, существует множество степеней наложения этих функций друг на друга или их разграничения. Однако повсюду в гражданском обществе — будь то среди майя или инков в Новом Свете или в Месопотамии, Индии или Китае в Старом Свете — мы обнаружим этот фундаментальный механизм координации, интеграции и регулирования. И в нем всегда представлены эти два аспекта - светский и церковный. Обнаруживаем мы его и в Древнем Египте.

Однако, прежде чем вновь обратиться к истории культуры самого Египта, приведем еще одно наблюдение: в тех гражданских обществах, где светский и церковный аспекты механизма интеграции различаются структурно, всегда существует соперничество — соперничество, которое зачастую оборачивается ожесточенной борьбой за власть. И это, разумеется, неудивительно. Ведь и церковь, и государство заняты одними и теми же задачами, выполняя в отношении социального организма одну и ту же функцию, т.е. функцию интеграции, координации и регулирования. Как это однажды проницательно заметил Франклин Д. Рузвельт, «то человеческое образование, которое мы называем правительством, с помощью социальных и экономических средств преследует ту же самую цель, которую церкви преследуют с помощью средств социальных и духовных»11. А если так, то понятно, какова здесь основа соперничества. И церковь, и государство обладают своим собственным «священным интересом»; и церковь, и государство стремятся усилить свою власть. А результатом зачастую становится ожесточенная борьба. Тут нам сразу же вспоминается борьба между английским королем Генрихом VIII и Римской церковью, а также занявшая несколько столетий европейской истории борьба церкви с государством. Вспоминаются нам и диатрибы Томаса Джефферсона против священников и церквей, а также попытки не только отделить церковь от государства в Америке, но и лишить церковь власти. Вспоминаем мы и то, что Пий IX в своем так называемом «силлабусе о заблуждениях» «призвал к полной независимости Церкви от го265

сударственного контроля, отстаивая необходимость продолжения светской власти Римского Престола».

Позиция Римской церкви по этому спорному вопросу была прекрасно изложена в следующих словах преподобного Г. Харрингтона:

«Наше общество — христианское, и духовная власть в этом обществе обладает верховным характером благодаря ее величайшему достоинству и еще более великому значению ее деятельности. Во всех тех разногласиях, которые возникают между духовными и светскими правителями, судьями должны выступать именно духовные, поскольку духовенство не может, не изменив Христу, позволить, чтобы что-либо земное, каким бы важным оно ни было, вмешивалось в дело спасения. А потому если правители церкви считают, пусть даже и ошибочно, что этому препятствует политика тех или иных светских временных властей, то законопослушные христиане должны этому решению подчиниться»12.

Существуют многочисленные примеры политических действий, предпринимавшихся церковью в качестве прямого противодействия государству. Упомянем только некоторые: Иннокентий III аннулировал Великую Хартию; Иннокентий X объявил Вестфальский договор недействительным; Пий IX осудил Австрийскую конституцию 1868 г; до 1904 г. церковь запрещала итальянским католикам принимать участие во всяких парламентских выборах.

Мы были свидетелями той ожесточенной борьбы, которая в последние годы велась в Мексике между церковью и государством. Предмет спора формулировался, разумеется, в религиозных терминах. Однако всякий, кто понимает ситуацию, знает, что здесь речь идет о том, кто именно будет править Мексикой, - клерикальные политики-ультрамонта-ны или представители светской,

еще и объединялись:

«До той поры жрецы разных святилищ никогда не были соединены никакими должностными узами, существуя лишь в отдельных и совершенно обособленных общинах без всякого взаимодействия. Теперь же все эти корпорации жрецов были объединены в огромную священническую организацию, которая охватывала всю страну. Глава государственного храма в Фивах, верховный жрец Амона, был также и верховным главой этой огромной корпорации, а потому его власть стала несравненно большей, чем власть его прежних соперников»16.

Таким образом, мы обнаруживаем, что класс жрецов становится богатым, могущественным и организованным. Жрецы приближали то время, когда, как мы еще увидим, они смогут угрожать верховенству самого фараона.

Некоторое представление об укреплении политической силы жрецов мы можем получить на примере того случая, который произошел в правление Тутмозидов. В годы угасания Тутмоса I один из его сыновей, рожденный царю безвестной наложницей, - Тутмос III — был возведен на престол в результате «глубоко драматичного государственного переворота», совершенного жрецами Амона и в храме этого бога. В последовавших за этим битвах за престол между Тутмосом III и его единокровным братом Тутмосом II и между Тутмосом III и его единокровной сестрой и женой Хатшепсут жрецы играли огромную роль. Удерживаемая сначала Тутмосом III в тени, Хатшепсут в конце концов добилась верховной власти: в этот ранг она была возведена группой, наиболее могущественным членом которой был Хапусенеб, являвшийся и верховным жрецом Амона, и визирем одновременно. «Таким образом в своем лице он соединил всю власть административного правления с властью сильной жреческой партии»17.

Эти события произошли примерно за сто лет до времени Эхнатона. Во время правления Аменхотепа III, отца Эх-натона, один из верховных жрецов Амона по имени Птамос был также и одним из двух великих визирей царства. Дру-

269

гой визирь занимал должность главного казначея. В течение этого правления жрецы Амона получили некоторый — хотя и не полный — контроль над добываемым в Судане золотом. Используя заклинания, употреблявшиеся при погребальных обрядах (Ыке), жрецы «овладели способами приобретения богатства и влияния, которыми они не преминули воспользоваться в полную силу»18. Таким образом, мы видим, что власть жрецов возрастала. В царстве они занимали самые важные посты, близкие к положению самого царя. Должность главного казначея царства занимали верховные жрецы Амона, что способствовало сосредоточению в их руках огромной власти, — власти, которая все усиливалась благодаря контролю над поставляемым из суданских рудников золотом. Эти жрецы могли ставить и низвергать царей. Им оставалось сделать только один шаг — захватить трон для себя. Брэстед полагает, что отец Эхнатона «наверняка предпринимал те или иные попытки для того, чтобы сбросить руку жреческого сословия, столь тяжело лежащую на скипетре, поскольку он заменил Птамоса визирем, который не был верховным жрецом Амона». А Пит полагает, что «вполне возможно, что усиление власти жрецов стало тем обстоятельством, которое ускорило — если вообще не вызвало

— религиозную революцию Эхнатона». Вот что происходило в тот период, когда родился Аменхотеп ГУ19.

VI

Аменхотеп IV родился примерно около 1409 г. до н. э. Он был сыном Аменхотепа III и царицы Ти. Возраст, в котором он взошел на трон в качестве соправителя своего отца, по разным оценкам колеблется от девяти до двадцати четырех лет. В первые годы его правления — согласно мнению тех, кто полагает, что он взошел на трон ребенком, — государственными делами вершила его мать. «Все намерения и начинания осуществляла Ти, правившая Египтом в течение нескольких лет после смерти мужа, - полагает Уоллис Будж, - и юный царь делал — по крайней мере, в течение какого-то времени

— то, что говорила ему мать». Глэнвилль также полагает, что «Ти, очевидно, в той или иной мере

270

контролировала его до тех пор, пока он не покинул Фивы». Хотя Аменхотеп III и оставался в живых вплоть до десятого года правления Эхнатона, в течение этого времени его здоровье было плохим, и, судя по всему, он мало занимался управлением. Подтверждением этого служит тот факт, что его имя было вычищено из надписей шестого года правления Эхнатона20.

К тому времени, когда Аменхотеп IV вступил на престол, верховный бог Атон почитался уже очень давно. Атон был не кем иным, как прежним богом солнца, Ра, - но в новой роли. Других богов пока что еще терпели, что, однако, встречало все растущую неприязнь жрецов, а в особенности жреца Амона. Аменхотеп ГУ построил для своего бога новую столицу, Ахетатон, изменил свое имя на «Эхнатон»*, закрыл храмы других богов, лишил жрецов имуществ, конфисковал их земли и доходы и начал устанавливать новый режим - как религиозный, так и политический. Все это происходило на шестом году его правления.

Можно себе представить, что правление Эхнатона было полно волнений. Он был занят не одной только ожесточенной борьбой с могущественным сословием жрецов, но и, закрыв храмы, вызвал негодование

ипротиводействие многих других классов - таких, как торговцы, ремесленники, актеры, писцы и даже пастухи и крестьяне, поскольку старый режим обеспечивал их занятость. Конечно, у царя-еретика была группа преданных последователей, которых он щедро награждал за верность и поддержку. Будучи столь занят внутренней революцией, внешним делам Эхнатон уделял мало времени (а то и не занимался ими вовсе). Вследствие этого среди египетских вассалов в Азии вспыхнуло восстание, во время которого особенно наступательно и агрессивно проявили себя хиттиты. На двенадцатом году правления Эхнатона его мать Ти, проживавшая в Фивах, посетила Ахетатон, причем на сей раз она, возможно, подстрекала его к действиям против восставших вассалов, к более умеренной внутренней политике и даже, может быть, к компромиссу со жрецами Атона. Во всяком случае, Эх-

* Аменхотеп, «Амон доволен» (Пит) уступает место Эхнатону -«Хорошо быть с Атоном, или солнечным Диском» (Пендлебури, Пит) или «Тот, кто угоден Атону» (Штейндорф и Силь); при этой смене имен старый бог уступает место новому.

271

нагон предпринял кое-какие меры против бутовщиков за границей и стал принимать меры к

примирению у себя дома. Сменхкара, «возлюбленный» Эхнагона и тогдашний его соправитель, был послан в Фивы договариваться о примирении со жрецами Амона21. Однако на сей раз раздоры возникли в собственном доме царя. Хотя Эхнатон, судя по всему, и желал заключить компромисс, Нефертити, его жена, этого не хотела. Во всяком случае, она впала в немилость или была отлучена от своего мужа и вместе с некоторыми могущественными сторонниками удалилась на жительство в северную часть города, где и выстроила для себя дворец. Политическая структура распадалась и дома,

иза пределами страны.

Эхнатон умер в Ахетатоне около 1369 г. до н. э.; Сменхкара, соправитель, умер почти в то же самое время в Фивах. На престол взошел девятилетний мальчик Туганхамон. В то время партия жрецов стремительно набирала силу. Новый царь быстро понял, что он может удержаться на престоле только в том случае, если «придет к соглашению с поборниками традиционной веры», т.е. со жрецами. Он был вынужден покинуть свою столицу в Ахетатоне и перевести свой двор в Фивы. Он был вынужден отказаться от ереси Эхнатона и «официально признать себя приверженцем... Амона». Соответственно этому он изменил и свое имя, став Туганхамоном («Прекрасное в жизни — это Амон»). В манифесте он говорит о своем почитании «отца моего Амона» и о своих благодеяниях его жрецам. Он «воздвиг памятники всем богам, изваял их статуи из чистого золота, восстановил их святилища... наделил их неоскудевающими пожертвованиями, осыпал их божественными приношениями для ежедневной службы и снабдил их провизией для земной жизни»22. Триумф жрецов был фактически полным. Туганхамон правил всего девять лет. Его последователем стал Аи, член двора Эхнатона. Но и он тоже прожил недолго. Египет погрузился в состояние безвластия. Даже и Фивы стали добычей банд грабителей. Таков был конец восемнадцатой династии.

В конце концов из этого хаоса и смятения возникли закон и порядок, организатором которых сделался человек, ставший на долгие годы важной фигурой в управлении Египтом. И человеком этим был Хармхаб. Он был главнокомандующим армией при Эхнатоне и Тутанхамоне и в качестве представителя царя достиг в империи положения, выше ко-

272

торого было только царское. Однако, несмотря на это, Хармхаб так никогда и не обратился к религии Атона. Он не уехал в Ахетатон со своим царем, но остался в Мемфисе, где у него была резиденция. «Он остался верен старым богам, а в особенности — божеству — покровителю его родного города и Амону»23. Именно поэтому его и приняли жрецы Амона. Благодаря их поддержке и поддержке армии, которая уже находилась под его контролем, он и взошел на престол. Церемония возведения на престол была фактически осуществлена самими жрецами Амона24. Некоторые исследователи утверждали, что свое новое положение он узаконил женитьбой на сестре Нефертити, однако Александр Шарфф говорит, что «наверняка» этого не было и что это предположение возникло в результате ошибки перевода25. Поскольку Хармхаб пришел к власти благодаря поддержке жрецов, то нет ничего удивительного в том, что он продолжил начатую Туганхамоном реставрацию. Фактически как только его правление было приведено в рабочий порядок, он сразу же энергично принялся за восстановление храмов и за возвращение жрецам их прежнего положения, их богатства и власти.

«Он восстановил храмы начиная от болотистых низовий Дельты до Нубии. Он изваял все их изображения в еще большем количестве, чем прежде, сделав их еще более прекрасными... Он поднял из руин их храмы, он изготовил сотни изваяний в точном соответствии с их телесным обликом и отделал их великолепными дорогими каменьями. Он разыскал те места, где в его стране находились святилища богов, и, восстановив их, сделал их такими, какими они были в самом начале. Он повелел приносить им ежедневные приношения. Все священные сосуды в их храмах были отделаны серебром и золотом.

275

Во время коронации Рамзеса IV был обнародован «подробный перечень всех пожертвований, пожалованных... [Рам-зесом III] всем и каждому из больших и малых храмов страны». «Таким образом новый царь задумал подтвердить права духовенства на его владение собственностью и заручиться их влиятельным благорасположением для поддержки собственного правления... По мере того как авторитет государства становился все слабее... власть и престиж Амона и его жрецов пропорционально возрастали. Все важные общественные и частные дела регулировались и разрешались или жрецами, или оракулом, который действовал... в императорском храме...» Как говорит Брэстед, «государство быстро приближалось к такому положению, когда его главной функцией должна была стать функция религиозная и жреческая, а присвоение царской власти верховным жрецом Амона должно было совершиться в высшей степени естественно и просто»32.

Это произошло незадолго до того, как этот переход власти к жрецам совершился фактически. В царствование Рамзеса XI верховным жрецом Амона в Карнаке был назначен человек по имени Григор. Вскоре он стал вице-королем Нубии и главнокомандующим армии. Чуть позже он присвоил себе должность визиря Верхнего Египта. Теперь он «объединил под своей личной властью все высшие духовные, военные и гражданские функции государства. Ему оставалось сделать всего только шаг до того, чтобы низвергнуть бессильного Рамзеса XI и занять его престол. Посредством этого акта узурпации (в 1085 г. до н. э.) секулярное государство империи фараонов было сведено в могилу, а на его месте возникло клерикальное государство, верховную власть в котором осуществлял главный бог Фив посредством его жрецов»33. Теперь триумф жрецов был полным.

VIII

Каким бы индивидуалистическим ни был Эхнатон, каким бы огромным ни был его ум и какой бы неукротимой ни была его воля, местом его действия была страна с великим народом, с богатой и достигшей зрелости культурой, и мы можем предположить, что она оказала на его жизнь такое же сильное влияние, как, судя по всему, сильно изменил

276

окружающий его мир и он сам. А если так, то давайте обратимся теперь к изучению отношений между Эхнатоном и историей культуры Египта.

С самого начала понятно, что события, которыми было отмечено правление Эхнатона, никоим образом не новы. Более того: они являются всего лишь частью того процесса, который задолго до рождения Эхнатона протекал столетиями. Речь идет о философской тенденции к монотеизму и о многовековом соперничестве между царем и жрецом. Нет сомнения, что ярче и драматичнее всего этот культурный процесс выразился при Эхнатоне, однако в нем нет ровным счетом ничего оригинального.

Втечение нескольких веков до рождения Эхнатона религиозная философия в Египте развивалась в направлении монотеизма. Религиозная философия представляет собой отражение реального мира; теология народа эхом повторяет доминирующую ноту его земного образа жизни. Пастушеская культура должна была найти свое отражение в образе Доброго Пастыря и его стада; в эпоху строительства соборов Бог видится Великим Архитектором; в эпоху торговли Бога представляют с бухгалтерской книгой, куда он вносит записи о моральных долгах и кредитах; подчеркнутое внимание к системе прибыли и та лихорадочная торговля, которая требуется для того, чтобы заставить эту систему функционировать, вызывают к жизни образ Иисуса как суперторговца*, тогда как в эпоху науки Бог становится «богом закона и порядка (Милликен), Великим Ученым, расхаживающим по своей космической лаборатории и проводящим эксперименты*.

ВДревнем Египте теологическое мышление находилось, как об этом хорошо сказал Брэстед, «в тесных и трепетных отношениях с политическими условиями»34. В самый ранний период существовало множество богов, многие из которых были местными божествами или покровителями ма-

* См. книгу Брюса Бартона «Человек никого не знает», в которой Иисус изображается «радостным, веселым парнем — совершенной копией предприимчивого дельца из "Ротари-клуба" Джазтауана» (Бирд, «Подъем американской цивилизации», II, однотомное издание, Нью-Йорк, 1930, с. 729). ** См. «Живые философии» (Нью-Йорк, 1931, с. 44). Бог Миллике-на очень похож на некоего физика, лауреата Нобелевской премии.

277

леньких царств. По мере прогресса политического объединения Египта некоторые из самых значительных богов становились национальными божествами. По мере того как под управлением сильного единоличного правителя нация становилась все более и более интегрированной, возникала тенденция к превращению одного из богов в верховного бога. Возвышение Ра, бога солнца, стало заметным во времена пятой династии, а когда к власти пришла двенадцатая династия, его главенство уже не оспаривалось. Жрецы других богов, «...горя желанием добиться для своего собственного — может быть, чисто местного — божества

части той славы, которая приходилась на бога солнца, постепенно обнаружили, что их бог был всего лишь одной из форм и одним из имен Ра, а некоторые из жрецов зашли так далеко, что их

теологизирование обрело практическое выражение в имени бога. Так, например, жрецы Себека, бога-крокодила, который вначале не имел никакой связи с богом солнца, стали называть его Себек-Ра. Подобным же образом и Амон, до тех пор безвестный местный бог Фив, добившийся некоторого превосходства благодаря политическому возвышению города, стал с той поры солярным богом, и, как правило, его жрец называл его Амоном-Ра. В этом движении были заключены начатки тенденции к пантеистическому солярному монотеизму, развитие которого мы еще проследим вплоть до его примечательной кульминации»35.

Идея Маат возникла из идеи передачи личностных качеств (или чего-то осуществляемого индивидами) чему-то соответствующему национальным масштабам - «духу и методу национального руководства и контролю над человеческими делами... сопряженным с моральной убежденностью. Таким образом была впервые создана сфера универсальных ценностей, и, создавая представление о божественном правителе такой сферы, египтяне двигались по пути к монотеизму»36.

Однако представление о верховном божестве, власть которого простиралась до отдаленнейших уголков земли и охватывала собой все земли и народы, не могло сформиро-

278

ваться до тех пор, пока власть Египта оставалась ограничена пределами долины Нила. В эпоху Пирамид бог солнца правил лишь одним Египтом, и в гимнах дню он воспевался как страж его границ, «где он строит врата, которые препятствуют всем посторонним входить в его нерушимые владения». Однако после побед Египта за пределами страны и в эпоху Империи положение изменилось. Тогда верховный бог Египта стал Господином Вселенной. Как это лаконично выразил Брэстед, «монотеизм — это не что иное, как империализм в религии»37.

Таким образом, мы видим, что в течение нескольких столетий кряду до времен правления Эхнатона религиозная философия в Египте развивалась в направлении монотеизма по мере того, как происходили политическое объединение и имперская экспансия Египта. И, как мы уже видели, соперничество между церковью и государством, между жрецом и царем уже существовало задолго до того, как родился Аменхотеп ГУ.

Но в чем же тогда заключалось новаторство Эхнатона? «По сути ни в чем», — придется ответить нам. Тенденция в направлении монотеизма уже существовала, но только в последние годы своего правления Эхнатон сделал последний логический шаг и попытался упразднить всех иных богов, кроме Атона. Как сказал Брэстед, «все это монотеистическое движение является кульминацией признанного еще в древности морального порядка, который был установлен египетскими мыслителями эпохи Пирамид, создавшими царство универсальных этических ценностей». Атон, бог солнечного диска, во времена правления отца Эхнатона имел уже такое большое значение, что в Фивах был воздвигнут храм в его честь. Даже и «полное имя нового божества — "Ра-Гарахути, ликующий на небосклоне своем во имя Шу, являющегося солнечным диском" -следует приписать не Эхнатону, но его отцу или даже одному из предшествующих царей». И впрямь: «наиболее поразительным фактом», имеющим отношение к различным именам нового божества, «является то, что они стали воплощением еще одной попытки увековечить существовавшее в прежние века поклонение солнцу». Составленный самим Эхнатоном гимн Атону, согласно мнению многих авторов (которые, впрочем, должны очень хорошо знать,

279

что речи современных глав государств зачастую пишутся другими), был, по мнению Пита, замечательным, но не оригинальным. Два архитектора Аменхотепа III, пишет он, уже посвятили гимн богу-солнцу, который был «ближайшим провозвестником гимна Эхнатона солнечному диску... Идеи... [выраженные в последнем] вовсе не новы, по сути дела не новы и те фразы, в которых воплощены эти идеи». Да Эхнатон не был и первым из тех, кто стер имена своих соперников с общественных памятников: в феоде Тутмозидов это делалось свободно38.

Борьба со жрецами была острой и тогда, когда Эхнатон взошел на престол. Мы уже видели, что во времена его отца, Аменхотепа III, жрецы Амона занимали высокие должности, угрожая безопасности его престола. Брэстед сказал о них, что, когда Эхнатон взошел на престол, они обладали богатством и властью. «Они сделали Тугмоса III царем, и если бы с помощью одного из имевшихся в их распоряжении средств они бы могли свергнуть с престола юного мечтателя [Эхнатона], то они, безусловно, сделали бы это при первой же возможности». И Море тоже рассматривает предпринятые Эхнатоном решительные шаги в качестве попытки «сломить власть жрецов Амона, чтобы они не смогли свергать царей с престолов»39.

Престолу грозила опасность его захвата жрецами, и нет необходимости предполагать, что именно

новая философия, вызревавшая в сознании подрастающего гения, ускорила действия против жрецов и храмов — тем более что эта философия не нова. Было бы разумней предположить, что это было смелым и решительным шагом, предпринятым светскими властями в целях самозащиты, самосохранения. Закрытие храмов и конфискация их земель и доходов было политическим действием вдвойне эффективным: это одновременно и укрепило бы престол, и ослабило бы его соперников. Знаменательно отметить, что вовсе не жрецы нового бога Атона унаследовали имения Амона. Сам Эхнатон был Первым пророком Атона, и в этом своем качестве он взял под свой контроль несметные богатства своего бога. «Это присвоение собственности храмов, — замечает Море, — свидетельствует о том, что именно скрывалось под религиозной революцией — экономические и политические цели перелома»40. Вероятно, отнюдь не

280

в первый раз битвы за земную власть велись под знаменем идеологии небесного и уж, наверняка, не в последний. А если так, то разрыв между Эхнатоном и жрецами был не более чем кульминацией многовекового соперничества и состязания между дворцом и храмом. Учитывая все возрастающую власть жрецов, царю было необходимо предпринять решительные действия, если он собирался сохранить свою независимость. Для светских властей это было вопросом жизни и смерти. А великолепным предлогом и оружием для этого стала набирающая силу философия монотеизма. Но здесь речь шла всего лишь об используемых средствах: это не было причиной. Позиция, которой по этому спорному вопросу некоторые исследователи придерживаются, довольно курьезна. Так, как мы уже видели, Пит полагает, что «усиление власти жрецов... было тем обстоятельством, которое ускорило — если не породило актуально — религиозную революцию Эхнатона»41 (курсив автора). И однако на следующей же странице он пишет, что объяснение революции как борьбы между жрецами и царем является «только умозаключением». Однако он признает, что «особый гений» Эхнатона — о котором мы абсолютно ничего не знаем непосредственно — был одной из причин революции! И в другой своей статье Пит также не принимает во внимание политического аспекта революции и изображает Эхнатона богословом42. Неудачу революции Эхнатона он объясняет конфликтом философских систем, а не столкновением политических сил43. Но почему религия Атона потерпела неудачу? Почему ей не удалось одержать верх над старыми верованиями? А вот этого теория Пита не объясняет. Уоллис Будж говорит, что Эхнатон потерпел поражение потому, что «его религия не апеллировала к традиции, религиозным инстинктам и тем чувствительным струнам [какими бы они ни были. — Л.Э.У.], которые уже существовали у египтян»44. Но не в этом ли заключается сам спорный вопрос? Почему религия Эхнатона не смогла апеллировать к египтянам?Сказать, будто теологическая революция потерпела поражение потому, что новая вера не смогла завоевать себе приверженцев, значит просто сказать, что она потерпела неудачу. Это все равно, что сказать, что огонь погас потому, что он перестал гореть.

281

Таким образом, мы видим, что те, кто интерпретирует революцию, произведенную правлением Эхнатона, в качестве философского или богословского предприятия, объясняют политические события ссылками на соперничающие философские системы, но самих этих философских систем они не объясняют. Наша теория объясняет и то и другое. Борьбу между Эхнатоном и жрецами она объясняет ссылками на структуру гражданских обществ и функцию Государства-Церкви как интегрирующего и регулирующего механизма. Тем самым философские системы объясняются в качестве инструментов, использовавшихся в этой борьбе жрецами и царем. Философия Эхнатона потерпела крах потому, что политическая и экономическая власть жрецов оказалась сильнее, чем власть партии фараона.

В этой связи мы можем дать оценку и тесным отношениям между царицей Хатшепсут и Сененмутом. Штейн-дорф и Сил задаются вопросом о том, что могло побудить Хатшепсут осыпать этого человека почестями и милостями. «То, каким образом он выковал узы, тесно связавшие его с его царственной возлюбленной... остается темной страницей истории»45, — говорят они. А вот нам кажется, что наша теория может бросить свет и на эту темную страницу. Хатшепсут была не только узурпатором. Она была еще и женщиной и потому не смогла бы взойти на престол бога-мужчины. Сененмут «в ранней юности поступил на службу в храм Амона в Карнаке и в течение долгого времени успешно занимал ряд важных постов». Короче говоря, он был изворотливым и удачливым политиком сословия жрецов и могущественным членом их партии. Хатшепсут нуждалась в помощи для того, чтобы захватить и удержать трон. Сененмут привлек на ее сторону помощь могущественного сословия жрецов. Хатшепсут щедро наградила

его за эту поддержку. В свете нашей теории отношения между ними кажутся вовсе не темными, но довольно ясными.

Жрецы и цари служат своим собственным интересам точно так же, как и всякий другой класс общества. Когда их интересы расходятся, они начинают друг с другом бороться, как это имело место в случае Эхнатона и Генриха VIII. Но вот когда каждый может действовать в своих собственных интересах с помощью другого, они будут сотрудничать, как это имело место в случае с Хатшепсут и Сененмутом.

282

IX

Но какую же роль играл сам Эхнатон в волнующих событиях времени его правления? Как мы уже видели, многочисленные авторы говорят нам, что этот юный гений, трудясь фактически в одиночку, и начал эту революцию, и совершил ее благодаря своему рвению и своей неукротимой воле. Но ведь это же чистой воды логическое умозаключение! Что мы непосредственно знаем о действиях Эхнатона и какие неоспоримые выводы можно извлечь из известных фактов? Во-первых, если мы примем принадлежащую Элиоту Смиту оценку того возраста, в котором он умер, - оценку, основанную на изучении предположительно принадлежащих ему остатков скелета, - то окажется, что в год своего восшествия на престол Эхнатон был всего лишь мальчиком девяти или, самое большее, тринадцати лет. А если так, то «революция» вполне могла происходить в ту пору, когда ему было от пятнадцати до девятнадцати. То, что все это мог совершить юноша — «даже при том, что молодые люди на Востоке рано достигают зрелости», — казалось столь невероятным, что профессор Пит заметил: «Все до одного археологи отказываются признать столь невероятный факт»46. Именно поэтому они оказали давление на Элиота Смита с тем, чтобы он поднял возраст Эхнатона. И он поднял его от двадцати шести до тридцати, хотя в то время «и не был готов идти дальше». Однако позднее его убедили в том, что Эхнатон страдал от болезни Dictocia, «одним из главных симптомов которой является неправильное соединение костей...

окостенение уже не является доказательством возраста»47. Так что теперь археологи могут приписывать Эхнато-ну столько лет, сколько им хочется!

Точка зрения, согласно которой на протяжении ранних лет своего царствования Эхнатон должен был быть уже не мальчиком просто потому, что в то время происходили необыкновенно важные события, кажется просто курьезной. Неужели жизнь великой нации должна остановиться, неужели время истории должно замереть до тех пор, пока юные цари не подрастут? Почти повсеместно признается, что Туганхамон, когда он взошел на престол, был всего лишь девятилетним мальчиком. Ньюберри полагает, что в то время «личность Аи дол-

283

жна была доминировать в политических делах Египта». Штейндорф и Сил допускают, что царственный отрок «был полностью подконтролен Аи», а Пендлебури полагает, что влияние Нефертити на Тутанхамона вынуждало его хранить верность новой религии, пока она была жива. Но если в случае с Тутанхамоном мы видим мальчика-царя при реальном правлении других, то почему бы этого не могло быть в случае с Эхнатоном? В этой связи мы можем напомнить о том, что Людовик XIII, король французский, взошел на престол в возрасте девяти лет, а Людовик XIV — только пяти. Петр Великий взошел на престол десятилетним, а шведский король Карл XII — весьма «поздно», т.е. в пятнадцать лет48.

Говоря о Хатшепсут, Брэстед считает само собой разумеющимся, что ее поддерживала мощная группировка знати и чиновников и что она служила им средством достижения их собственных интересов. Он указывает на то, что «благосостояние, а возможно, и жизнь этих людей отождествлялись с успехами и владычеством Хатшепсут, а потому они тщательно заботились о сохранении ее положения»49. Это звучит разумно и соответствует всему тому, что мы знаем о правящих кликах, где бы они ни существовали, - от Юлия Цезаря до Гитлера, Сталина или Франклина Рузвельта. Один человек может возглавлять правительство номинально, однако без помощи и поддержки могущественной группы близких ему политиков никто — будь он царь, папа, президент или диктатор

— не может долго удерживаться у власти.

Очевидно, что такого рода группа окружала и юного Эх-натона. Брэстед замечает, что, каким бы идеалистом и мечтателем ни был Эхнатон, «прежнюю политику фараонов он понимал достаточно хорошо для того, чтобы знать, что членов своей партии он должен поддерживать материальными наградами». Многочисленные рельефы изображают Эхнато-на награждающим своих последователей золотом и почестями за их верность. Визирь Рамос изображен «осыпанным дарами фараонов в награду за его преданность». На одном из рельефов Эхнатон, его жена и дочь изображены осыпающими золотом Мериру (а он стал верховным жрецом Атона) «по случаю особого успеха во время ежегодного