Uayt_L_Izbrannoe_Nauka_o_kulture_Kulutrolo

Мы объясняем культуру через культуру.

Многим, разумеется, это вообще не покажется объяснением. В прежние времена могло бы показаться пустым делом объяснять поведение звезд и планет через звезды и планеты вместо того, чтобы ссылаться на волю и прихоть духов. Однако в настоящее время в физических и биологических науках события принято объяснять в неанимичес-ких и неантропоморфических терминах. Но вот в социальных науках у нас все еще остаются не просто следы антропоморфизма, но нечто большее.

Говоря о том, что культуру мы объясняем через культуру, мы всего-навсего говорим, что культурные элементы действуют друг на друга и испытывают взаимное противодействие, образуют новые синтезы, устраняют некоторые элементы как устаревшие и т.д. Так, изменения в процессе образования форм множественного числа — это лингвистическое явление, а не психологическое или социологическое. Матрилинейная организация — это сочетание определенных культурных элементов; патрилинейная организация — это синтез других элементов. Отношение между производством автомобилей и использованием конных экипажей мы обнаруживаем непосредственно и т.д. Короче говоря, культуру следует интерпретировать культурологически, а не социологически или психологически. Более того: имеется много таких проблем, которые могут быть разрешены только с помощью методов культурологии, поскольку психологические и социологические интерпретации здесь или иллюзорны, или неуместны. А теперь давайте снова обратимся к проблеме гения.

Прежде всего сформулируем исходные положения. 1. Гениальной следует считать только такую личность, которую считают гением: не имеет смысла говорить о том, что многие гении рождаются, живут и умирают непризнанными.

220

Можно было бы сказать, что многие люди, от рождения наделенные превосходнейшими способностями, живут и умирают, так и не реализовав вполне своих возможностей и не достигнув признания или славы. Однако в целях нашего исследования мы ограничимся лишь теми личностями, которые получили признание как гениальные. 2. Распределение врожденных способностей - начиная с тех людей, кто, находясь на одном конце кривой, обладает крайне низким интеллектом, и кончая теми, кто, занимая другой ее конец, исключительно одарен, - было на протяжении всего времени единообразным (по крайней мере, в границах рода Homo sapiens). У нас нет оснований полагать, что идиотов или исключительно способных личностей на 100 тысяч человек в одну эпоху родилось больше или меньше, чем в другую. 3. Среднее арифметическое и коэффициент врожденных способностей среди разных рас мира являются, по крайней мере приблизительно, одними и теми же повсеместно. Степень культурного развития не является, конечно, показателем врожденной способности, и свидетельства сравнительной анатомии, физиологии и психологии это предположение подтверждают. А теперь давайте вернемся к некоторым конкретным проблемам гения.

Почему гении кучно сосредоточены в определенные эпохи истории вместо того, чтобы равномерно распределяться во времени? Джеймс говорит, что это происходит «случайно», что это чистый случай. Однако законы вероятности говорят нам о прямо противоположном. Никто не может предсказать, какая именно женщина родит исключительно одаренного ребенка или двойню. Однако законы вероятности говорят нам о том, появления скольких пар близнецов мы можем ожидать от данной народности на каждые 100 тысяч рождений или в год, и мы можем предположить, что число или коэффициент родившихся идиотов или исключительно одаренных детей будут, аналогично, определенными и постоянными. Это именно фактор случая и вероятности оправдывает наше предположение о единообразии распределения исключительно одаренных людей в большом по численности этносе на протяжении значительного периода времени. Как же мы тогда можем объяснить тот факт — а ведь это факт! — что гении не распределяются равномерно во вре-

221

мени и по местностям, но кучно сосредоточены в определенных эпохах и регионах? Культурологическая интерпретация дает этому достаточно ясное объяснение. Культура растет или изменяется не с одной и той же скоростью; бывают периоды интенсивной активности и периоды стагнации и даже регресса. В течение долгого времени культура может изменяться или прогрессировать совсем незначительно, а потом внезапно совершать прорыв, энергично действовать и расти. Такие изобретения и открытия, как обработка металлов, земледелие, приручение животных, арка с замковым камнем, алфавит, микроскоп, паровой двигатель и

т.д., могут открыть эпоху быстрых перемен и прогресса.

Но не принадлежит ли к числу изобретений и труд гения? Ответ будет, разумеется, положительным, если под гением мы понимаем того, «кто совершает значительное открытие или изобретение». Но ведь это же и есть круговая аргументация! Из того только факта, что личность совершает великое открытие или изобретение, отнюдь не следует, что она исключительно богато одарена от природы, и еще в меньшей степени это означает то, что она выше всех тех остальных, не сделавших никаких великих достижений, которые бы их прославили. А если так, то апеллировать к «гению» для того, чтобы объяснить изобретение или открытие, — значит прибегать к пустому многословию, поскольку гений определяется здесь через событие, и апеллирование к исключительно большой природной одаренности недопустимо или, по крайней мере, вводит в заблуждение.

В соответствии с нашими посылками мы должны предположить, что в Англии во времена неолита были люди с такими же большими природными способностями, как и у Джеймса Уатта. И тем не менее никто бы не стал заявлять, что такой вот человек мог бы изобрести паровой двигатель. Это, разумеется, является лишь признанием того факта, что для изобретения или открытия требуется нечто большее, чем эмбриональная плазма или мозговая ткань, — независимо от того, какими бы замечательными они ни были. Изобретение или открытие является как культурным, т.е. экстрасоматическим, суп-рабиологическим делом, так и психологическим актом.

222

Изобретение является новым синтезом культурных элементов*. Во всякой культурной системе происходит постоянное взаимодействие между составляющими ее элементами — культурными чертами. Они действуют друг на друга и встречают взаимное противодействие, изменяя и видоизменяя друг друга, образуя новые сочетания и синтезы. Некоторые черты или элементы устаревают и исторгаются из потока. Время от времени в него вводятся новые элементы извне.

Так, в этом процессе взаимодействия каменные топорики оснащаются рукоятками, а шила — ушками (становясь в результате иглами); глина сначала высушивается на солнце, а затем обжигается, к ней добавляется способствующий закалке материал; колесо приспосабливается к гончарному ремеслу; в результате синтеза определенных обычаев возникают клан, суд присяжных, право первородства или парламентское правление; в философии и науке старые понятия синтезируются, становясь новыми формулировками; достижения Галилея, Кеплера и Браге синтезируются и благодаря Ньютону становятся законами движения и гравитации; в поток культуры вводятся уголь, медь и т.д. Открытия, конечно, могут происходить и случайно, как в случае с уранитом и фотографической пластиной в лаборатории Рентгена. Но вот для того чтобы стать значимым, случай должен произойти на соответствующей почве, в подходящем культурном контексте.

Изобретение или открытие представляет собой или синтез уже существующих культурных элементов, или усвоение нового элемента культурной системой. Хорошим примером первой тенденции является изобретение парохода, а возникновение металлообработки - второй.

Паровой двигатель явился продуктом многовекового процесса культурного накопления и синтеза. Прослеживая его генезис с точки зрения механики, металлообработки, становления понятий и многого другого, истоки его возникновения мы можем отнести к раннему каменному веку. Да и пароход тоже

* «Изобретение — это не случайная мутация эмбриональной плазмы, но тот новый синтез накопленного опыта, наследником которого изобретатель является лишь по традиции» (В. Гордон Чайлд, «Человек делает себя», с. 19).

223

является продуктом того культурного процесса взаимодействий и синезов, который начинается в глубокой древности. А если так, то изобретение парохода было всего лишь соединением этих двух потоков культурного развития. Что касается происхождения земледелия, металлообработки, неевклидовой геометрии, эмбриональной теории болезней и т.д., то каждое из этих явлений стало организованным выражением накопления культурного опыта. Точно также, как открытия Пастера были бы невозможны во времена Карла Великого, так и земледелие было невозможным во времена кроманьонцев. Каждое изобретение и открытие является не более чем синтезом

культурных приобретений прошлого в сочетании с опытом настоящего.

Теперь можно сделать два важных заключения. 1. Никакое изобретение или открытие не может произойти до тех пор, пока культура не аккумулирует и не предложит необходимых для синтеза элементов — материалов и идей. 2. Когда в результате процесса культурного роста или распространения станут доступны необходимые материалы и будут созданы нормальные условия культурного взаимодействия изобретение или открытие просто не сможет не произойти. Принять первое из этих положений будет, по всей вероятности, гораздо легче, чем второе. Почти каждый согласится с тем, что паровой двигатель не мог бы быть изобретен в эпоху палеолита. Однако многие из тех, кто, возмущаясь тем детерминизмом, которого они боятся, но не понимают, будут требовать ответа на вопрос: «Как вы докажете, что кто-то еще изобрел бы паровой двигатель, хлопкоочистительную машину и т.д., если бы Уатт, Уитни и т.д. этого не сделали бы?» Это, разумеется, не может быть доказано — по крайней мере в одном смысле. Никто не сможет доказать ни того, что летом 1973 г. в Детройте будут идти дожди, ни даже того, что завтра встанет солнце. Однако в поддержку нашей гипотезы мы можем привести такое количество очевидных фактов, что ее истинность будет казаться фактически неоспоримой. Рассмотрим хотя бы один пример тех многочисленных изобретений и открытий, которые были сделаны одновременно, но независимо друг от друга. Значимость такого феномена Крёбер обсуждал в своей книге «Сверхорганическое» (1917). Пять лет спустя в статье со знаменательным названием «Неизбежны ли изобре-

224

тения?» Огборн и Томас опубликовали длинный перечень одновременных, но независимых изобретений. Позже Огборн опубликовал этот перечень в «Социальном изменении». Список этих свидетельств обширен и производит впечатление. Раз за разом два человека или более, работая совершенно независимо друг от друга, делали одно и то же изобретение или открытие. В 1843 г. закон сохранения энергии был сформулирован Майером. В 1847 г. он был сформулирован четырьмя другими людьми — Джоулем, Гель-мгольцем, Колдингом и Томсоном, работавшими независимо друг от друга, и, конечно, Майером. Клетка — основа как животной, так и растительной ткани была открыта и признана по крайней мере семью учеными (которые на это претендовали) — Шванном, Хенли, Турпином, Дюмортье, Пуркине, Мюллером и Валентином, причем все эти открытия были сделаны в одном (или приблизительно в одном) году — в 1839-м. Теперь вопрос ставится так: «Почему в каждом из этих случаев люди, работавшие независимо друг от друга, сделали заметное научное открытие или изобретение почти точно в одно и то же время?» Как нам объяснить тот факт, что такое великое обобщение, как закон сохранения энергии, или такое великое открытие, как клеточная основа жизни, до тех пор остававшееся за пределами понимания, внезапно и почти за один вечер было сделано не одним человеком или двумя, но целой группой?

Уильям Джеймс сказал бы, что эти достижения были делом гения и что появление гениального человека случайно. Однако если появление единичного гения является случайностью, то «тем более невероятным представляется множественное появление гениев одновременно». И тем не менее подобного рода «множественные появления» нередки: повсеместно два человека и более (вплоть до семи и так далее) независимо друг от друга приходят к одному и тому же важному результату. Тем самым на теорию вероятности возлагается тяжкое бремя — бремя, которое станет еще тяжелее, стоит нам подумать о возрасте людей в то время, когда они совершали свои достопримечательные достижения. Так, всего в один год появилось несколько гениев самого разного возраста — и все они зажгли свои светильники одновременно! Даже если бы для интерпретации этого фено-

225

мена у нас совсем не было бы иного объяснения, кроме «случая», то все равно было бы удивительно, как такой слабый аргумент можно считать научным объяснением!

Культурологическая теория дает этому примечательному «совпадению» простое объяснение. Закон сохранения энергии был всего-навсего синтезом уже существовавших понятий, каждое из которых, в свою очередь, было результатом и синтезом более раннего опыта. Синтез культурных элементов требует наличия двух вещей — тех элементов, о которых идет речь, и процесса взаимодействия. Культурное взаимодействие во всякой культурной системе происходит всегда, хотя степень взаимодействия может быть различной. Разумеется, данный синтез не может произойти прежде, чем будут наличествовать необходимые для него элементы. Однако же когда элементы присутствуют, процесс культурного взаимодействия просто обязан привести к синтезу. Эта ситуация чем-то напоминает цепную реакцию урана-235. Если масса металла ниже определенной величины, то цепная

реакция невозможна. Однако когда определенная величина — «критическая величина» — достигнута, цепная реакция становится неизбежной. До 1843—1847 гг. элементов, необходимых для формулирования закона сохранения энергии, в наличии не имелось. Но вот когда они появились, процесс культурного взаимодействия сделал их синтез столь «неизбежным», что этот закон был сформулирован не один раз, а целых пять*.

А если так, то феномен многократных и одновременных, хотя и независимых, изобретений и открытий оказывает заметное влияние на вопрос о гении и Великом Человеке. Как мы уже отмечали, будет справедливым предположить, что рождение исключительно способных людей в пределах многочисленного этноса происходит весьма единообразно, — как, например, в Западной Европе. Предполагать, будто в Европе не нашлось ни одного человека, который был бы достаточно способен для того, чтобы сформулировать закон сохра-

«...существуют множество свидетельств, указывающих на то, что накопление или рост культуры достигает такой стадии, когда определенные изобретения становятся если не неизбежными, то в высшей степени вероятными» (У.Ф. Огборн, «Социальное изменение» с. 343).

226

нения энергии в 1823—1827 или в 1833—1837 гг., но что только в 1843 г. один такой человек появился лишь для того, чтобы в 1847 г. ему последовали четверо других, — значит чересчур полагаться на законы случая. И все-таки культурологическая интерпретация ограничивается весьма скромными предположениями. Она исходит из того, что культурные элементы, необходимые для такого синтеза, как закон сохранения, должны иметься в наличии и быть доступными, потому что в противном случае синтез произойти не может; ни один человек, каким бы способным или умным он ни был, не может строить без материалов. Культуролог предполагает далее, что эти материалы не появляются внезапно из ничего, но что им предшествовало нечто, что они выросли из предыдущих культурных ситуаций. И это предположение тоже и разумное, и скромное. Мы не знаем ни одного такого случая, когда что-то возникало бы из ничего, — ни в культурных системах, ни в системах всякого иного рода; одна вещь вырастает из другой. Короче говоря, культуролог всего-навсего предполагает существование культурного процесса, существование таких вещей, как языки, представления, инструменты, обычаи и т.д., которые составляют экстрасоматический, метабиологический континуум, т.е. передаются от одного поколения к другому посредством механизмов социального наследования. Элементы этого процесса взаимодействуют друг с другом: инструмент с инструментом, инструмент с представлением, представление с обычаем, обычай с обычаем и т.д. В этом процессе взаимодействия формируются новые сочетания элементов, возникают новые синтезы. Нет нужды говорить, что данный синтез не может быть достигнут до тех пор, пока не будут наличествовать необходимые для синтеза элементы: паровой двигатель не мог быть изобретен в эпоху неолита. Вероятно, не столь очевиден тот факт, что, когда необходимые для данного синтеза элементы присутствуют в процессе взаимодействия, синтез непременно произойдет. Сознание непрофессионала бунтует против такого понятия о детерминистском процессе, который идет сам по себе, производя изобретения и открытия, так сказать, автоматически и неизбежно. Человеку все еще нравится думать о себе как об образе Того, Кто может сказать: «Да будет свет, и был свет». Да будет закон сохранения энергии - и такого рода закон возникнет. Однако формулирова-

227

ние такого закона должно быть делом человека, наивно думает он, но никак не некоего безличного культурного процесса, который определяет не только свой собственный ход и свое содержание, но и поведение человека.

Однако очевидность противоречит этому воззрению, каким бы лестным и утешительным оно ни было. Как только культурный процесс достигает той точки, когда изобретение или открытие становится возможным, это изобретение или открытие становится неизбежным. Эта мысль может показаться чрезмерной и недопустимой, но это лишь потому, что мы еще не привыкли думать о культурном процессе как о естественном законе; мы все еще думаем о нем как о действующем (по крайней мере, до определенных пределов) в сфере человеческой свободной воли. Сказать, что изобретение или открытие становится неизбежным в тот самый момент, когда оно становится возможным, — это все равно что сказать, что оно случится тогда, когда оно случится. Любопытно заметить, что мы не отвергаем эту точку зрения и не возражаем против нее тогда, когда речь идет о погоде. Никто не станет доказывать, что пойдет дождь, если не имеется совокупности определенных факторов и необходимых условий. Никому не захотелось бы доказать и то, что дождь не пойдет, если все необходимые для выпадения осадков факторы и наличествуют, и представлены в их совокупности. Немногие решились бы назвать это фатализмом. Просто мы говорим, что когда определенные условия наличествуют, осадки выпадают, а когда этих факторов или условий нет, то осадки не выпадают.

Так же обстоят дела и с изобретениями и открытиями: когда определенные факторы и условия наличествуют в их совокупности, имеет место изобретение или открытие; когда же их нет, изобретения или открытия не происходят. А теперь давайте рассмотрим факты.

Открытие солнечных пятен было сделано независимо по крайней мере четырьмя учеными (Галилеем, Фабрициусом, Шейнером и Гарриотом) в один и тот же год - 1611-й. Звездный параллакс был в первый раз измерен в 1838 г. Бесселем, Струве и Гендерсоном, работавшими независимо. Кислород был независимо открыт Шееле и Пристли в 1774 г. На изобретение динамомашины с самовозбуждением претендовали Хьорт, Варли, Сименс, Уитстон и Лэдд в 1866

-

228

1867 гг. и Уайльд — между 1863 и 1867 г. Проблема дыхания была независимо друг от друга разрешена Пристли, Шееле, Лавуазье, Спалланцани и Дэви в одном и том же году — в 1877-м. На изобретение телескопа и термометра в том и другом случае претендуют восемь—девять человек, сделавшие это изобретение независимо друг от друга и приблизительно в одно и то же время. «Даже и Южного полюса, куда еще никогда прежде не ступала нога человека, достигали в одно лето по меньшей мере дважды»11 (Крёбер). Великие открытия, сделанные Менделем в генетике, в течение многих лет оставались незамеченными. Но вот когда в конце концов генетика была открыта заново, она была открыта не одним человеком, а сразу тремя — де Врие, Кор-ренсом и Чермаком, причем в одном и том же, 1900-м, году. В том же духе можно было бы продолжать до бесконечности. Когда развивающийся, основанный на взаимодействии культурный процесс достигает определенной точки, происходит изобретение или открытие.

Одновременность многочисленных изобретений или открытий зачастую поразительна и замечательна. Обвинения в плагиате здесь нередки: идет ожесточенное соперничество за приоритеты. «Право на монополию в изготовлении телефона, — говорит Крёбер, — долго оставалось предметом тяжбы; окончательное решение было основано на том промежутке в несколько часов, который был зафиксирован между регистрацией параллельных описаний Александра Белла и Элиша Грея»12 (курсив автора).

«Однако изобретение или открытие не может произойти без той личности, которая его делает, и эта личность должна быть гением»*, — говорили нам с определенным нетерпением или ожесточением. Конечно же: изобретение или открытие не могут произойти без деятельности человеческого существа. Это уж само собой разумеется: культура не существует и не может существовать без человеческих существ. Однако включая в наши расчеты человека, мы ничего не добавляем к объяснению этого культурного процес-

' «Оригинальное творение, когда оно нечто большее, чем случайное происшествие, всегда является результатом превосходного ума» (Рейтер Е.Б., Гарт С.В. «Введение в социологию», Нью-Йорк, 1933, с. 221, курсив автора).

229

са. Спряжение глаголов не может происходить без человеческих организмов, но нужно ли нам включать в филологическую науку метаболизм и дыхание? Тракторы не заменили бы на американских фермах лошадей, если бы там не было человека, который осуществил замену. Однако при определении отношения между тракторами и лошадьми человеческий организм может — и должен — полностью игнорироваться.

Но что можно сказать о гении! Допустим, что изобретения и открытия являются культурными событиями. Но разве великое событие не требует великого человека? Могло бы произойти эпохальное изобретение или открытие, если бы при этом не действовала исключительно одаренная от природы личность?

Культуролог, равно как и биолог, предполагает, что человеческие организмы разнятся между собой как качественно, так и количественно. Ноги, печень, мозг и т.д. у одного человека могут быть больше или меньше, чем у другого; одна совокупность желез, нервов или органов чувств может функционировать лучше, т.е. более эффективно или успешно, чем другая. Короче говоря, индивидуальные человеческие существа различаются их природными дарованиями и способностями; одни из них выше других. В одном мы можем быть уверены: все люди неравны.

А вот если превосходные, посредственные и слабые умы подвергаются воздействию данной культурной традиции равномерно и единообразно, то из этого мы можем заключить, что значимые изобретения и открытия будут делаться людьми скорее превосходного, чем

посредственного или слабого ума. Подобно тому как молния будет искать для себя наилучший проводник, так и культурный процесс будет осуществлять свой синтез в лучших из имеющихся в наличии мозгов. Однако лучшие из имеющихся мозгов не обязательно являются лучшими из мозгов, которые только существуют в обществе. Данная культурная традиция не оказывает равного воздействия на все мозги данного общества. Безграмотность отсекает часть населения от определенных культурных влияний. Во времена Ньютона огромное большинство англичан были неграмотными; те великие и живительные традиции, которые зажгли свой огонь в Ньютоне, большинству людей были не230

доступны. Если бы Ньютон вместо того, чтобы учиться в Кембридже, пас свиней, то закон тяготения все равно был бы сформулирован кем-нибудь еще.

Но разве тот факт, что законы движения и система исчисления были синтезированы в мозгу Ньютона, доказывает, что он был гением? И вот наконец мы подошли к решающему моменту: как мы должны определить гения — психологически или культурологически?

Является ли гений исключительно одаренной от природы личностью*? Или же он является тем индивидом, в ней-ро-сенсорно-эндокринной и т.д. системе которого имел место значимый синтез культурных событий?

Предположить, что достигшая замечательных результатов личность обладает превосходными природными способностями, — значит, как мы уже видели, просто сделать вывод. Можем ли мы обнаружить выдающиеся природные дарования в отрыве от выдающегося достижения?

Наш опыт с тестами на умственный коэффициент не вселяет в нас почти никакой уверенности на этот счет. Мы, конечно же, можем давать оценку личностям в терминах их умственных коэффициентов. Однако многие личности с высоким I.Q. живут и умирают не отмеченными никакими заметными достижениями. Тесты, представляющие собой попытку измерить природные способности, не затронутые социальными или культурными влияниями, не годятся для обнаружения тех мужчин и женщин, которые войдут в историю как «гении». В своей работе «Человек математики» Е.Т. Белл рассказывает нам о том, что великий математик и физик Анри Пуанкаре показал в тестах Бине столь неприглядные результаты, что, если судить по ним, он должен был принадлежать к разряду слабоумных13.

Не вызывает сомнения и то, что многие из тех людей, в которых происходили великие культурные синтезы, могли как обладать исключительно одаренными от природы организмами, так и служить нервными центрами взаимодей-

* В.Б. Пиллсбури и АА Пеннинггон определяют гения как «личность весьма заметных дарований... с "айкью" в 140 и выше... Таких людей на земле менее процента» («Справочник по общей психологии», с. 327).

231

ствия культурных элементов. Этого, конечно, и стоило ожидать: при неизменности всех прочих факторов значимые культурные синтезы будут происходить в превосходной по качеству нервной системе. Но, разумеется, другие факторы неизменными не являются. А если так, то мы возвращаемся к культурологическому определению гения как той личности, в организме которой происходили значимые синтезы культурных элементов. Гений может иметь или не иметь превосходные мозги. Он мог быть человеком весьма посредственных природных дарований, но при этом получить превосходное образование и подготовку или иметь исключительно благоприятные возможности (или и то и другое вместе взятое).

Рассмотрение многочисленных значимых изобретений и открытий не приводит нас к выводу о том, что большие способности, врожденные или приобретенные, всегда необходимы. Наоборот: судя по всему, многие нуждаются всего лишь в посредственных талантах (да и то в лучшем случае). Какой такой ум нужно было иметь для того, чтобы изобрести пароход? Много ли ума нужно для того, чтобы соединить одно с другим, — т.е. корабль и двигатель вместе? Это может сделать и обезьяна. А вот во многих трактатах на эту тему Джеймса Уатта называют гением. Было бы ошибочно утверждать даже и то, что он «изобрел» паровой двигатель. Он всего лишь кое-что добавил к находкам многих других существовавших до него людей — Герона Александрийского (130 г. до н. э.), Баггисты делла Порта (1601), Эдварда Сомерсета (1663), Томаса Сэвери (1698), Деголье, Папена, Ньюкомена, Коули, Смитона и пр. Культурный процесс просто пошел в лице Уатта дальше так же, как это происходило в организмах многих других людей, начиная с его времени. Много ли ума нужно для того, чтобы открыть спутники Юпитера или солнечные пятна, если у вас есть телескоп? Или же бактерии и клеточную основу жизни — если у вас есть

микроскоп? Линза телескопа или микроскопа представляет собой кусочек стекла, который изменяет направление проходящего через него света. Стекло является продуктом многовекового культурного процесса, восходящего к обжигу кирпича в Египте и к происходившему еще раньше высушиванию кирпича на солнце и обмазыванию его грязью.

232

Изотопы — элементы, имеющие один и тот же атомный номер, одни и те же химические свойства, но различную атомную массу, — были открыты в самом начале настоящего столетия. В 1906 г. Болтвуд из Йеля выделил из уранита элемент иониум. Он был точно таким же, как и торий, - за исключением атомной массы. Были обнаружены три разновидности свинца - каждая со своей собственной атомной массой. Д.Д. Томсон обнаружил две разновидности (две массы) неона. Фредерик Содди и Казимир Фаянс (работая, заметим, независимо друг от друга) выдвинули гипотезу для объяснения того, почему существуют эти различные формы. В поисках изотопов Том-сон и Ф.У. Астон в Англии и К.Т. Бейнбридж в Соединенных Штатах изучили целый ряд элементов. Они обнаружили, что у многих элементов есть изотопы. Атомная масса водорода — 1,00778 вместо 1,0 — указывала на существование изотопа этого элемента, однако ни Астон, ни Бейнбридж не могли выделить его с помощью масс-спектрометра. Гарольд С. Урей полагал, что это отделение может быть осуществлено путем испарения жидкого водорода. Предполагалось, что легкий изотоп испарится быстрее, оставив в осадке концентрацию тяжелой формы.

В недавно опубликованной книге «Объясняя атом» профессор Зелиг Гехт рассказывает такую историю: «Урей заинтересовал Ф.Г. Брикведди из Бюро стандартов, и тот получил галлон жидкого водорода. Затем Брикведди дал жидкости медленно-испаряться до тех пор, пока остался всего лишь грамм (1/28 унции) жидкого водорода, который он переслал Урею». Располагая этим образчиком и спектрометром массы, Урей и Г.М. Мэрфи выделили тяжелый изотоп, и «за это

восхитительное открытие», говорит Гехт, «в 1934 г. Урею была присуждена Нобелевская премия»14.

У нас нет желания преуменьшать значимость этого открытия как научного достижения. И уж наверняка нам не хочется принижать врожденные, данные от природы способности доктора Урея. Однако, хотели бы мы спросить, требовался ли для этого открытия высокого порядка ум? В чем именно оно заключается? Ведь не было создано никакой новой теории атомной структуры; наоборот, Урей имел в своем распоряжении наследие нескольких поколений ученых. Урей не открывал изотопов; они были эксперимен-

233

тально обнаружены и теоретически объяснены другими. Изотопы многих элементов были выделены и идентифицированы еще до Урея. Методика выделения изотопов была разработана Томсоном, Астоном, Бейнбриджем и другими. Не изобрел он и масс-спектрометра: этот прибор представлял собой усовершенствованную трубку, изобретенную около 1862 г. Генрихом Гейслером. Не получил он и жидкого водорода и даже не осуществил его поэтапного выпаривания. Мысль о том, что легкий изотоп распылится быстрее, чем тяжелый, была неоригинальна: она была экспериментально и с положительными результатами проверена Астоном. Каков же был тогда вклад Урея?

Опять же, повторим еще раз, мы не собираемся преуменьшать врожденных способностей доктора Урея. Он вполне мог обладать в высшей степени превосходной организацией нервов, желез и органов чувств. Однако мы имели в виду то, что высокого порядка ум не имел существенного значения для выделения тяжелого водорода, а теперь нам хотелось бы сделать этот имплицитный вывод эксплицитным и недвусмысленным: этого вполне можно было бы добиться и с помощью самых обычных способностей. На самом деле мы убеждены, что многие из проблем домоводства — таких, как выведение пятен с одежды или открывание непослушной банки с маринадом, — требуют такой же изобретательности, хотя, возможно, и не такой большой технической информированности (что является делом образования, а не врожденной способностью), как и та, что необходима для выделения тяжелого водорода. Возьмите человека среднего ума, дайте ему великолепную техническую подготовку, поместите его в хорошо оснащенную лабораторию, и, при наличии некоторого интереса и энтузиазма с его стороны, он обязательно сделает то или иное значимое открытие. Невозможно, долгое время обращаясь с электронным микроскопом или с циклотроном, не наткнуться на что-нибудь новое. И это «натыкание» очень точно характеризует многие значимые достижения в науке. Причина того, что в высшей степени великие успехи в науке

весьма малочисленны, заключается не в том, что «гении» редки, но в том, что великие синтезы должны или строиться на многочисленных малых синтезах, или вырастать из них.

234

Существует еще одно качество, или аспект культуры, оказывающее важное и существенное влияние на проблему гения. Это — модель. Культура никогда не является всего лишь смесью или сочетанием черт; культурные элементы всегда организованы в системы. Всякая культура обладает определенной степенью интеграции, единства: она покоится на определенном основании и организована в соответствии с определенными направлениями или принципами. Так, культура может быть организована вокруг охоты на тюленей, разведения северных оленей, возделывания риса или ремесленничества и торговли. Существенным фактором организации и жизни культуры может быть также и военное дело. В рамках всякой данной культурной системы можно выделить некое количество подсистем, которые можно назвать моделями. Живопись, музыка, мифология, философия или наука, механика, ремесла, медицинские искусства и так далее - все это такого рода модели.

В этом смысле культурная модель является совокупностью культурных элементов, или черт, организованных на основе определенной предпосылки и управляемых определенным принципом развития. Модель живописи или бисероплете-ния может быть основана на геометрических формах или же представлять собой попытку изображать природные явления реалистически. Или же может развиваться определенного направления символическая образность. Искусство предсказания будет основано на определенной фундаментальной предпосылке и будет развиваться в определенном направлении. Механические и промышленные искусства, наука и философия — все они тоже будут организованы в виде моделей и будут развиваться как таковые.

Исходя из данной предпосылки и определенных принципов развития, можно сказать, что модель обладает как специфическими возможностями, так и внутренне присущими ей пределами. Когда эти пределы достигнуты, дальнейшее развитие уже невозможно. Проиллюстрируем это на простом примере: вы пытаетесь начертить круг. Стоит только вам этого добиться и начертить совершенный круг, дальше вам идти уже некуда. Реалистическое изображение природных объектов в живописи и скульптуре не может развиваться дальше определенного предела; да и символи235

ческое представление тоже, судя по всему, имеет свои пределы. Искусство предсказания, основанное на предположении о том, что будущее можно прочесть по печени, могло достичь существенного развития, как на это указывают маленькие вавилонские глиняные фигурки с отмеченными на них различными участками. Но и гепатоскопия имеет свои пределы. Развитие геометрии на основе аксиом Евклида имело пределы, заключенные в системе или модели. Определенная музыкальная модель безусловно достигла своей кульминации или реализации в произведениях Баха, Моцарта и Бетховена. Готическое искусство как модель было внутренне ограничено. Птолемей развивал определенный тип астрономической системы до тех пределов, до каких это было возможно. Всякое культурное развитие происходит в организованных формах или моделях. И, как на это неоднократно указывал Крёбер в «Конфигурациях культурного роста», когда модель достигнет пределов своих возможностей, дальнейшее развитие уже невозможно. И тогда альтернативой становится или рабское воспроизведение старых моделей, или революционное ниспровержение старых моделей и формирование новых. В некоторых случаях, как, например, в Древнем Египте, мы имеем дело с монотонным и бесконечным повторением старых форм; или же мы видим, как в культуре Соединенных Штатов происходит адаптация архитектурных стилей, заимствованных из Древней Греции или от Средних веков. Однако история культуры изобилует, конечно, и примерами роста, когда модели достигают своей кульминации или реализации и заменяются новыми моделями. Были созданы новые, неевклидовы, системы геометрии. Возникают новые формы в промышленных и эстетических искусствах. Новые модели на основе новых посылок создаются в философии и науке.

Этот феномен культурной модели оказывает существенное влияние на проблему гения. Развитие модели достигается трудом бессчетного числа личностей на протяжении многих поколений или даже веков. Однако своей кульминации, своей реализации модель достигает в трудах немногих — ньютонов, дарвинов, бахов, бетховенов, кантов и т.д. У людей, которые трудятся как до, так и после того времени, как модель была реализована, имеется меньше (и обычно гораздо меньше)

общего» с культурным процессом; в определенном смысле у него с ним все общее. Именно человек дает культуре жизнь и делает возможным ее непрерывное существование. Но из этого еще не следует, что, анализируя происходящие в культуре перемены, мы должны принимать в расчет человеческий организм. Интерпретировать культурный процесс, не принимая в расчет человеческий организм, значит всего лишь считать биологический фактор в уравнении «человек—культура» величиной постоянной. Но если предположить, что биологический фактор не является константой, то как же тогда его изменения будут влиять на культурный процесс? Давайте исследуем эту проблему учитывая всего лишь масштаб способностей, а не их качественные изменения.

Возьмем для примера группы населения численностью 100 миллионов человек каждая. Предположим также, что способности распределяются в них скорее нормально, чем с отклонениями от нормы. Тогда если все члены общества испытывают одинаковое влияние своей культуры, то уровень культурного прогресса благодаря изобретениям и открытиям будет возрастать, если (1) возрастают средние способности или (2) общий уровень способностей повышается при том, что другие факторы остаются неизменными. Иными словами, если биологический фактор умственных способностей возрастает — или путем роста средних способностей, или благодаря повышению уровня, — то возрастает и уровень культурного прогресса. Рост будет происходить, конечно, быстрее, если возрастут как средний уровень, так и общий уровень вместо того, чтобы прогрессировало что-то одно. Это означает, что вероятность того, что в определенное время будет совершено изобретение или открытие, будет изменяться в зависимости от изменения среднего или общего уровня способностей населения при том, что все остальные факторы останутся неизменными. Таким образом, в данной культурной ситуации определенное изобретение или открытие — паровой двигатель, алфавит, клеточная основа жизни — с наибольшей вероятностью произойдет среди населения скорее с высоким уровнем средних способностей, чем с низким, в обществе скорее с высоким «потолком», чем с низким.

239

Далее мы видим, что можно установить такое отношение между экстрасоматической культурной традицией и биологическим фактором умственных способностей, которое можно было бы выразить формулой К х Б=В, где К — это культурная традиция, Б — это биологический фактор умственных способностей, а В — это вероятность того, что произойдет определенное изобретение или открытие. Вероятность возрастает в том случае, если возрастают или К, или Б при том, что другой фактор остается неизменным. Однако (и здесь мы подходим к очень интересному, но не получившему широкой оценки моменту) во всякой актуальной исторической ситуации фактор умственных способностей в течение значительного периода времени по сути дела остается неизменным. Однако культурный фактор может (а во многих случаях даже должен) и не быть неизменным. В накопительном и основанном на взаимодействии потоке культуры вероятность данного изобретения или открытия день ото дня возрастает. Благодаря накоплению фактов и совершенствованию теории определенные синтезы просто не могут не произойти. Так, если в данное время не наличествует необходимых для данного изобретения или открытия умственных способностей, то рост и прогресс культурного процесса в конце концов создадут возможность нейрологического синтеза в масштабе способностей той или иной народности. Это означает, что если людей с большими способностями в наличии не имеется, то прогрессирующий культурный процесс в свое время создаст возможность для значимого изобретения или открытия среди людей с гораздо меньшими способностями. Можно не сомневаться, что такого рода случаи происходили в прошлом неоднократно. Думается, что, исходя из наших посылок и проведенного анализа, мы имеем все основания утверждать, что все те великие открытия или изобретения, которые были когда-либо сделаны, могли бы быть сделаны и без одного-единственного «гения», т.е. без помощи любого из тех, кто поднялся выше тогдашнего среднего уровня. Короче говоря, уровень нашей нынешней цивилизации мог бы быть достигнут и представителями той расы, максимальные умственные способности которой были равноценны нашим средним. Просто-напросто культурному процессу потребовалось бы больше времени для того, чтобы достичь того уровня, на котором нервная система человека может производить синтезирование.

240

Однако на самом деле у нас есть все основания полагать, что на протяжении последних ста тысяч лет (или около того) фактор умственных способностей оставался совершенно неизменным. Во всяком случае, у нас нет свидетельств того, что на протяжении этого времени умственные способности значительно возросли*.

Дальнейшее рассмотрение нашей формулы К х Б=В прояснит для нас и другие аспекты истории культуры. Как это неоднократно отмечали Морган, Крёбер, Огборн и другие, в далеком прошлом совершалось совсем немного значимых изобретений и открытий, и интервалы между ними были