Шевцова Л.Ф. Режим Бориса Ельцина (1999)

ментом, попытки править при помощи указов, опора на молоды х реформаторов, пренебрежение к партиям и Конституции. В той же Бразилии можно найти близкий нам опыт бессильного презид ентства Коста э Силвы, при котором политическая элита мучите льно искала выход из ситуации, когда президент был не способен управлять и в то же время не уходил со своего поста (выход был най ден в формировании военного триумвирата). Борьба кланов, война компроматов, перетягивание каната между Центром и региональ ными князьями, влияние сырьевых «олигархий» и финансово-инфор мационных магнатов, патримониализм, вмешательство семьи лиде ра в политические процессы, сращивание политики и бизнеса — вс е это уже неоднократно было в Латинской Америке, Азии, Африке (где, кстати, тоже говорят о «виртуальной» экономике и теневой политике) 46.

И мировой, и российский опыт свидетельствует, что многие критерии и предпосылки демократизма весьма относительны и работают только в совокупности с остальными. Так, давно уже принято счи- тать, что стабильные правила игры и наличие институтов с ч етко определенными сферами деятельности являются одним из са мых существенных признаков демократии. Хуан Линц и Адам Пшеворский постоянно говорят, что только тогда, когда «демократия — единственная игра, признанная всеми» («the only game in town»), можно говорить о ее консолидации 47. Имеется в виду, что в этих условиях никто не может даже вообразить, что можно «играть вне демо крати-

ческих институтов». Но, как справедливо отмечает Гильермо О’Доннелл, это не исключает возможности того, что игра «внутри» институтов и за кулисами будет весьма отличаться от формальных правил 48. Речь идет о том, что политические актеры формально могут с ледовать демократическим процедурам, но одновременно опират ься на патронажно-клиентелистские связи, непотизм при принятии решений.

О существовании двойных стандартов, двойной морали и двой - ных правил игры даже в развитых демократиях пишут давно, т ак что все это не является чисто российской спецификой. Так, Раймон Арон еще в 1967 г. писал: «Любое индустриальное общество... провозгла-

шает эгалитаризм и одновременно создает иерархические с труктуры» 49. Вслед за ним о разрыве между идеями, идеалами и реальной практикой рассуждали Гэбриэл Алмонд и Сидней Верба, которые отмечали: «Власть элит требует, чтобы простые граждане были относительно пассивны, не включены в политические процессы и при

этом относились к самим элитам с уважением. Таким образом, граж-

данин в демократическом государстве должен следовать противоположным целям — он должен быть активным и одновременно пас сивным, включенным [в политику] и одновременно не слишком, влия - тельным, но и бессловесным» 50. О существовании конфликтных принципов организации общества и даже «конфликтных логи к» его существования писал также Элемер Ханкиш 51. Но в условиях сильных институтов, в частности парламента и судебной власти, а также относительно независимого общества патронажно-клиентел истские связи, фаворитизм, непотизм все же не являются доминирующ им фактором политики. Напротив, в отсутствие эффективных инс титутов и гражданского общества эти связи начинают играть р ешающую роль. В этом случае сами институты, конституция, демокр ати- ческие процедуры становятся лишь обрамлением для бюрокр атиче- ского, авторитарного или «олигархического» правления.

Какое же место занимает новая Россия в ряду других перехо дных обществ? Пожалуй, сам процесс формирования российского ре жима через соединение демократической процедуры и огромны х полномочий главы государства позволяет сделать вывод, что Россия более всего напоминает «делегативную демократию» Гиллермо О’Доннелла. Вот как он описывал эту форму гибридного режима: «В о снове этого режима лежит принцип, согласно которому тот, кто выигрывает президентские выборы, правит так, как считает нужным... Президент является воплощением и символом нации и ос новным защитником ее интересов... Обычно президент после побе ды

на выборах ставит себя над политическими партиями и движе ниями... Другие институты — парламенты и суды — скорее рассматриваются как ненужные излишества, которые являются скорее обр амлением демократически избранного лидера. Ответственность перед этими институтами рассматривается как препятствие на пу ти осуществления президентской власти... Выборы являются сверхэ моциональным событием с высокими ставками: ведь кандидаты борются за право править без всяких ограничений... Президенты изби раются в обмен на обещания, что они, как сильные, мужественные, стоящие над частными интересами партий, как мачо, наконец, спас ут свое отечество. Они избираются как спасители нации» 52.

В этой характеристике можно увидеть портрет российской в ласти. В то же время эта модель не дает полного впечатления. Так, российское общество явно не превратилось в «некую пассивную, но одобрительно внимающую всем действиям президента аудиторию», которая свойственна моделям «делегативной демократии». Вр яд ли ны-

нешний российский режим закончит военной диктатурой, как это

произошло с большинством «делегативных демократий» в Ла тинской Америке. Если в России и возникнет диктатура, то не сфо рмированная армией. Так что это определение все же не схватывает полностью содержание российской власти.

Тот же О’Доннелл, анализируя практику Латинской Америки, выдвинул концепцию «бюрократически-авторитарного государства». Вот его основные характеристики: основной социальной и по лити- ческой базой является высший слой «олигархической» бурж уазии, ее основная цель — восстановление «порядка» через полити ческую «дезактивацию» населения и «нормализация» экономики. По мимо этого бюрократически-авторитарное государство стремится исклю- чить из политики те группы населения, которые при прежних демократических подъемах играли активную роль 53. Этот тип также имеет определенное сходство с тем политическим образование м, которое возникло в новой России. Различие, пожалуй, в том, что би знесэлита в России не так сильна и, очевидно, уже не будет настолько сильна, чтобы подчинить себе бюрократию, а тем более лидер а и «силовые» структуры.

Российская система власти несколько напоминает и те режи мы, которые Хуан Линц и Альфред Штепан определяли как «посттоталитарные» 54. Майкл Макфол характеризует российскую власть как «электоральную (выборную) демократию» 55, а Фарид Закария — как «нелиберальную демократию», справедливо подчеркивая от сутствие

âтакого рода режиме элементов конституционного либерализма, т. е.

принципа верховенства закона и системы противовесов 56. В то же время и эти понятия, акцентируя способ формирования росси йского режима и даже некоторые его составляющие, также не дают достаточно полного представления о его функционировании и с воеобразии. В большей степени парадоксальность российской вла сти под- черкивает определение Ричарда Саквы «авторитарная демо кратия»,

âкотором выделяется основное противоречие этой власти — между авторитаризмом и демократией 57. Однако и это определение не охватывает всей противоречивости российской политической системы. В свое время мы с Игорем Клямкиным попытались отразить своеобразие российской власти метафорой «выборная монархия », пони-

мая, разумеется, что это всего лишь образ, который тоже може т создать упрощенные представления 58. Клямкин впоследствии стал применять понятие «выборное самодержавие», которое, возм ожно, более полно отражает присущий российской системе основной конфликт — между демократией и авторитаризмом. В дальнейшем мы с

Клямкиным остановились на определении «внесистемный ре жим»,

которое позволяет уловить важную черту созданного Ельциным режима, который отчасти входит в политическую систему, но в гораздо большей степени стоит над ней и осложняет реальное стр уктурирование власти и приобретение ею признаков системности.

По-видимому, основная сложность в определении российской политической системы связана с многослойностью конфликто в и противоречий, которые в ней заложены, и невозможностью отраз ить их в одном определении. Дело еще и в том, что политический п роцесс в России все еще аморфен, постоянно эволюционирует, потому любое определение может охватить либо одну из сторон этог о процесса, либо какую-то его стадию. Остается и проблема истори ческого и социального контекста, все еще не преодоленных тради ций, которые, возможно, временно, оживились в ситуации не сверш ившегося окончательного выбора и сохраняющейся неопредел енности. Вполне уместно использовать приведенные выше понятия в российской трансформации определенных общих закономерн остей. Но для выявления своеобразия функционирования российской власти нужны более емкие, возможно, не вполне политологическ ие образы и сравнения. Речь идет прежде всего о своеобразии соч етания отдельных черт и явлений, об уникальности пропорций, ибо, как уже отмечалось, немало российских парадоксов можно встретит ь в других, особенно переходных странах. Уникальность российской трансформации, пожалуй, придают бывший сверхдержавный статус Р оссии и сохраняющаяся ядерная компонента ее вооруженных си л.

Сущность российской системы власти

Пожалуй, основное качество российской системы власти, кот о- рое объясняет наличие многих других, — это несовпадение м ежду каркасом власти, ее организационной структурой и внутренним содержанием, реальными механизмами, в которых решающую роль играют теневые отношения. В связи с несовершенством прези дентского режима на фоне его все обостряющихся внутренних про тиворечий роль неформальных подстраховочных структур неизм еримо усиливается. Существование в России разрыва между полити ческим

каркасом и его наполнением говорит о необходимости уделять внимание не только строительству новых институтов, но и культивированию новых привычек, политической культуры и традиций, а также формированию гражданского общества. Недаром Ральф Дарендорф воспринимал посткоммунистическую трансформацию, в ернее,

ее последовательность через метафору «трех часов» — часа эконо-

миста, часа юриста и часа гражданина, самого долгого из все х. Пока у нас сохраняются советские и досоветские представления о политике и власти, необходимо отдавать себе отчет в том, что даже при самой рациональной политической реформе мы можем вновь п олу- чить неожиданный результат.

Несоответствие между оболочкой системы и ее внутренним содержанием находит отражение в кажущейся жесткости некот орых организационных решений (например, сложности разблокиро вания Конституции) и одновременно аморфности реальных политических процессов, которые могут эволюционировать в любом направлении. Именно этот факт является одним из объяснений способност и российской власти к выживанию и воспроизводству на протяжен ии последних десяти лет по крайней мере в трех формах: «двоевла стия» в период 1991—1993 гг., суперпрезидентства после 1993 г. и «двойного лидерства» весной 1999 г., не говоря уже о том, что в отдельные периоды развития власть могла принимать авторитарное, демократи- ческое или «олигархическое» обрамление.

Разрывы между внешним и внутренним создают немало возмож - ностей для имитационной деятельности власти, что также яв ляется одним из направлений ее выживания и адаптации к обстоятел ьствам. Так, российская власть может успешно имитировать многопартийность, парламентаризм, оппозицию, даже само президентс тво.

Для понимания сущности российской власти представляетс я необходимым провести разделение между государством, системой и

режимом. Впрочем, еще Фернандо Кардосо говорил, что надо четко различать государство и режим 59. Это тем более необходимо при исследовании посткоммунизма и особенно в распавшихся многонациональных государствах. Я понимаю систему как совокупность всех институциональных и прочих отношений в сфере политики и э кономики, которые регулируют общественную жизнедеятельно сть. Под режимом я подразумеваю не только стиль правления, но и характер взаимоотношений между центром власти и обществом . Для России характерными являются две особенности. Первая — су ррогатность системы, которая не структурирована, не разделен а функционально (нет, кстати, четкого размежевания между политикой и

экономикой). По существу система как совокупность разноо бразных институтов, которые взаимодействуют по вертикали и по гор изонтали, у нас отсутствует. Система подменяется президентским режимом, построенным по весьма упрощенной схеме. Второй особе нностью, отчасти связанной с первой, является отсутствие раз межева-

ния между государством и режимом, что является наследием и пред-

шествующего этапа коммунистического развития России и с ледствием того, что при выходе из коммунизма произошел распад п режнего государства 60.

Взаимосвязь между государством и режимом отличает Россию от других бывших коммунистических государств. В последних при деградации коммунизма и распаде партийного государства произошло своевременное отделение коммунистического режима от государства, и в результате государство сохранилось и стало инструментом реформ уже при другом режиме. В России выход из коммунизма произошел за счет падения и режима, и государства. Однако при этом в условиях распада прежних связей правящий класс пошел на с охранение некоторых элементов старого режима (в частности, ст арого правящего класса, советов) как консолидирующей структуры, которая должна была предохранить общество от распада. В дальн ейшем образование нового режима предшествовало формированию государства, а затем режим начал даже подменять государство и тормозить государственное строительство.

Сегодня в России наличествует ситуация, когда режим фактиче- ски заменяет государство, и его падение опасно тем, что оно может вызвать непредвиденные последствия для общества, не имеющего прочной государственной структуры. Так что если в других странах мы имеем дело с большей государственной преемственностью, то в России — скорее с режимной преемственностью 61.

Основными составляющими российской власти являются дем о-

кратизм ее формирования и административно-авторитарный характер функционирования. В 1998 г., пытаясь определить суть режима, мы с Игорем Клямкиным писали, что российская власть «...по о бъему полномочий и тщательно оберегаемой надпартийности, т. е. независимости от каких-либо политических сил, напоминает мо нархи- ческую власть, но по способу формирования она выборная. А выборная монархия, “выборное единовластие” — это политический нонсенс, свидетельствующий о том, что Россия все еще оказывается в тиснутой в усыпанное минами историческое пространство между н еизжитой традицией единовластия, тяготеющего к пожизненности , и необходимостью использовать демократические процедуры дл я леги-

тимации этого единовластия, ибо все другие способы (монар хиче- ские, силовые и партийно-идеологические) уже исчерпаны» 62.

В российской конструкции власти заложен мощный структур ный источник неразрешимого противоречия — между демократич еским и авторитарным началами. Разумеется, можно вспомнить, что такое

противоречие существует и в латиноамериканских «делеги рованных

демократиях», в рамках которых демократически избранный президент концентрирует в своих руках все основные полномочия. Но там лидер обычно осуществляет свою «делегированную» власть при помощи силовых и мобилизационных механизмов, которых у росс ийского президента нет. Впрочем, подобного рода режимы в Латинской Америке крайне недолговечны и завершаются переходом либо к демократии, либо к еще более жесткой диктатуре. Пожалуй, т олько на Тайване найден способ разрешения противоречия между авторитаризмом президентства и постепенной демократизацией , но опять-таки за счет сочетания мощного силового начала режи ма и разветвленной системы патронажно-клиентелистских отнош ений, которые охватили все общество и успешно подстраховывают режим. Но тайваньский вариант консолидации у нас тоже непримени м (он был возможен только в начале перестройки). Более того, в Ро ссии патронажно-клиентелистские отношения не облегчают демо кратизацию, а осложняют ее, закрепляя полукриминальные формы р егулирования.

Кроме того, в демократической составляющей российского р ежима сохраняется немало архаично-митингового. Демократизм в понимании многих все еще не сопрягается с осознанием верховен ства закона, с необходимостью формирования сложной системы взаи мных сдержек. Словом, мы все еще имеем дело с антилиберальной де мократией, которая вряд ли может успешно нейтрализовать админист- ративно-иерархическое начало режима, а скорее служит его допол-

нением и декоративным украшением. И здесь мы видим парадо ксальность самого явления: с одной стороны, демократизм формир ования режима и авторитаризм его функционирования порождаю т постоянный и неразрешимый конфликт, а с другой — они взаимодополняемы.

Заложенное в российском режиме авторитарное начало зиждется в основном на соответствующей традиции и лишь отчасти на привычках и поведении лидера. В настоящее время в рамках ельцинского лидерства этот авторитаризм ослаблен, ситуативен и пол ностью реализован быть не может, существует скорее как потенция — и потому, что «силовые» структуры вряд ли свяжут себя с дряхлеющим

президентом, и потому, что усиление его авторитаризма вряд ли поддержит правящий класс, который раскололся на несколько группировок, ориентированных на разных лидеров, и, наконец, потому, что сам Ельцин вряд ли захочет использовать насилие в целях с амосохранения. По-видимому, для него то, как он завершит свою миссию,

имеет немалое значение.

Отмечу еще один парадокс: система, ориентированная на все властие одного лица, не содержит ресурсов для обеспечения этого всевластия. Всевластие может быть осуществлено только через насилие

èего соответствующее идеологическое обеспечение. Но сре дств для осуществления насилия у Центра нет, нет и желания или политиче- ской воли его использовать. Мобилизационная идеология вр яд ли найдет поддержку в правящем классе и обществе. Поэтому приходится думать об обеспечении власти через раздачу властны х, административных, экономических ресурсов отдельным группам влияния

èрегионам. А в этом случае всевластие становится декоративным, следовательно — бессильным. Импотенция всевластия — это и есть сущность российской власти. Раздача власти Центра в обмен на лояльность региональных вассалов или «олигархов», этакий политичес кий «залоговый аукцион» приводит к тому, что происходит безудержная децентрализация власти и ее ресурсов и их приватизация те невыми, нелегитимными силами. А так как четкой границы между ре жимом лидера, системой и государством не существует и режим зачастую подменяет государственность, то происходит постоянное ослабление государства в целом, а также деформация экономических ме- х а н и з м о в .

Российскую систему расшатывают и другие противоречия, ин о- гда (но не всегда) являющиеся продолжением основного структурного конфликта: между президентской «вертикалью» и ассим етрич- ной Федерацией, между либерализмом президентства и популизмом

парламента, между потребностями элитной демократизации и либеральной демократией, между слабостью государства и гипертрофированным государственным аппаратом, между стремлением к всеохватывающему регулированию и спонтанностью развития, меж ду вождистской политикой и децентрализацией власти, между слаб остью государства и державнической риторикой. Но самым серьезным вызовом системе является противоречие между капитализм ом и демократией. Речь идет о том, что дальнейшая демократизация власти в условиях дискредитации реформаторских идей и сохра няющегося влияния коммунистических и державнических сил может затруднить дальнейшее развитие рынка. В свою очередь, продолжен ие

либерализации экономики в нынешних российских условиях заставляет размышлять о сужении демократизма и новом просвещен ном авторитаризме. Как разорвать этот круг, пока неясно.

ÂРоссии возникла власть, которая неизбежно должна быть н еустойчивой, ибо выход из строя одного из ее элементов неизбежно

влечет за собой дисфункцию всего режима, не имеющего меха низ-

мов институциональной подстраховки, а та подстраховка, которая формируется президентом в виде придворных противовесов , эфемерна. Словом, мы имеем систему, сложенную по типу карточного домика. Выпадение одного блока не ведет к ее обвалу лишь потому, что хрупкая внешняя конструкция поддерживается за счет р азвитых теневых механизмов властвования — распределения ресурс ов и разрешения конфликтов. Но теневая подсистема, подстраховыва я режим, одновременно ослабляет его, лишая легитимности, усил ивая его коррупцию, подрывая его регуляционные возможности.

Не менее существенно, что российский режим строится на основе Конституции, которая не является ни общественным договором, ни даже договором элит, ибо среди правящего класса нет единства относительно оптимальных правил игры и постоянно проявл яется стремление к изменению всей конструкции, причем волюнтаристским или силовым способом. Конституция является зафиксир ованной победой лишь одной стороны и уже поэтому она будет пересматриваться, что в российских условиях постоянных междоусоб иц неизбежно станет (и уже стало) постоянным источником напряженности. То обстоятельство, что внесение конституционных изменений весьма затруднено, может лишь усилить угрозу неправовых и нелегитимных попыток пересмотра Основного закона. Следовате льно, мы не только не застрахованы от новых антисистемных револ юций, но сам режим (вернее, его конституционная основа) может по дталкивать к ним.

Косвенным признанием того, что Конституция не работает, являются постоянные попытки основных политических актеров и скать дополняющие основной закон консолидирующие процедуры. Э ти действия лишь выявляет неустойчивость российского конс титуционного строя 63. Причем чем больше мы компенсируем неэффективность системы декоративными обрамлениями, тем больше мы н асаждаем пренебрежение к конституционализму и легализму, разрушаем уважение к законам и их незыблемости. Так что чем больше изобретается дополнительных механизмов для компенсации не работающей Конституции и системы в целом, тем сильнее под питывается конституционный и правовой нигилизм, что чрезвыча йно

опасно, особенно в период, когда системное строительство еще не завершено.

Несколько лет функционирования российской политической системы позволяют выявить основные факторы ее самовыживания. Так, она функционирует или создает видимость функционирован ия за

счет поддержания и правящего класса, и общества во фрагме нтиро-

ванном состоянии; самое главное для нее — предотвратить опасную поляризацию. Оптимальным режимом существования являетс я для нее стагнация, при которой есть возможность распыления угрожающего недовольства и нет необходимости в резких поворотах, нет оживления, которое может оказаться антисистемным. Система выработала три формы выживания, которые она чередует в зависимости от обстоятельств, — встряски, временные «пакты» и пров оцирование напряженности. Система поощряет увод политической и экономической активности в «серое» нелегитимное поле, котор ое позволяет выживать и обществу, и правящему классу за счет создания «теневого порядка».

Возникшая в России политическая система выживает и за сче т смены своих опор. В течение нескольких лет она опиралась н а коалицию прагматиков и технократов, которая давала ей импульс и одновременно стабилизировала ее. Но в зависимости от потреб ностей происходило возвышение то одной, то другой группы, что явл ялось своеобразной формой клановой двухпартийности.

Неконсолидированность власти — тоже один из факторов сам о- сохранения системы. Полностью консолидировать власть в Р оссии, сплотить и в рамках возникшего режима укрепить ее оказыва ется невозможным. Во-первых, сам президент не заинтересован в э той консолидации, ибо только слабость и аморфность режима поз воляет ему играть роль Лидера-Арбитра. Во-вторых, не заинтересо ваны в консолидации власти обслуживающие ее слои и региональн ые ли-

деры, для которых рыхлость системы является важнейшим вла стным ресурсом, который позволяет им участвовать в политически х «залоговых аукционах». Налицо очередная ловушка: возникшая в Р оссии система может функционировать только в неконсолидирова нном, аморфном состоянии, в режиме стагнации. Любые попытки кон солидировать такой режим, а следовательно, выбрать только о дну систему координат, уточнить его базу, могут ускорить его обвал 64.

В принципе подобное стагнирование не является для России чемто совершенно новым — она не раз на протяжении своей истор ии впадала в это состояние и пыталась справляться с ним, в час тности через авторитаризм. Возобновится ли и на этот раз ритм мая тника

или России наконец удастся найти точку равновесия, как нашла ко- гда-то Западная Европа, пока неясно. Очевидно, то, как пройдет смена правления и будет формироваться новый режим власти, приблизит нас к ответу на этот вопрос.