Шевцова Л.Ф. Режим Бориса Ельцина (1999)

на уже давно. Но, имея в своих руках СМИ, можно было сохранять иллюзию влияния довольно долго. Теперь же, когда российские финансовые «империи» оказались перед угрозой дефолта, когда счета некоторых «системообразующих» банков (таких, как ОНЭКСИМ ) были заблокированы за рубежом, стало ясно: «олигархи» в Ро ссии как политическая и экономическая сила не состоялись, равн о как не состоялся «олигархический капитализм».

Осенью 1998 г. все прежние «гиганты влияния» — Потанин, Смоленский, Гусинский, Ходорковский, Виноградов и их коллеги — обивали пороги правительственных приемных, выпрашивая помо щь и прикрытие. В особенно незавидной позиции оказались самые агрессивные и недавно еще наиболее успешные — Потанин и Смолен ский, вынужденные жить в постоянном страхе ареста счетов, нацио нализации, конфискации. Печальной была участь Виноградова и его Инкомбанка — полное и унизительное банкротство.

Проблема была не в том, что «олигархи» потеряли деньги, — мн о- гие из них сумели остаться состоятельными людьми. Дело бы ло в другом: обнаружилось, что они уже не нужны режиму, тем более в каче- стве партнеров или союзников. «Олигархи» были востребованы режимом в момент президентских выборов (и то вследствие бес силия президента), в период борьбы с другими группами влияния, на конец, как канал для обогащения коррумпированной бюрократии, но не больше. Как только «олигархи» начали предъявлять режиму свои счета, их судьба была решена прежде всего потому, что ельцинская построй-

ка базировалась на отказе от долговременных договоренно стей и от опоры на одни и те же силы. Лидер не мог позволить себе стать заложником какой-либо группы, что перечеркивало его роль арбитра. Только в этом контексте можно рассматривать и перипетии судьбы одного из самых удачливых «олигархов» (удачливых в плане не аккумуляции богатств, что не очень интересно, а обретения полити- ческого влияния) — Березовского. Он продолжил борьбу за са мосохранение — для него, видно, неожиданными были его постоянн ые поражения на протяжении 1998 г., и он не собирался сдаваться, повидимому, надеясь на искусство интриги, на прежние связи, на чьито обязательства и чьи-то долги. Он не хотел понять, что отн ыне

выживание режима основывается на дистанцировании от быв ших союзников, а от «олигархов» — в первую очередь. Наступала эра бюрократии, и Примаков стал ее выразителем. Причем антиолиг архи- ческая нацеленность Примакова была еще более последоват ельной

èпотому эффективной, чем выборочный антиолигархизм Чуба йса

èНемцова. Березовский замешкался на политический сцене, а там

уже шла новая пьеса, в которой для него не было роли. Впроче м, не исключено, что новые драматурги все же могли подыскать для Березовского и его коллег новую роль — роль врага, столь необхо димого при формировании нового режима.

Режим перестал нуждаться и в фаворитах, в «серых кардинал ах». Теперь, на стадии загнивания системы, когда президент был слаб, он уже не мог держать при себе сильных и влиятельных соратников — слишком опасной была узурпация власти, слишком реален дво рцовоый переворот. Ельцину теперь объективно нужен был совершенно иной тип опоры. Испробовав в этом качестве интеллектуа лов и бюрократов, демократов и лоялистов, он в условиях расширя ющейся вокруг Кремля пустоты вынужден был полагаться в основн ом на преданность своей семьи. Переход от фаворитизма к непотизму явился естественным направлением эволюции российской «верт икали». Но семья не могла обеспечить выполнение им президентских функций: система хоть и напоминала монарший двор, но не была в п олном смысле слова монархией и содержала в себе элементы ко нституционализма. Так, Ельцин не мог через семью управлять, скажем, «силовыми» структурами и потому нуждался в наместнике — нейт ральном, не связанном обязательствами с какой-либо силой и не с лишком вовлеченном в дела семьи. Этот наместник должен был стать передаточным механизмом между президентом и «силовыми» стру ктурами, а также представлять интересы президента во взаимоотношениях с кабинетом и другими органами. Ротация на посту намест ника

вполне могла обеспечить лояльность каждого из них президенту (поэтому вскоре появление генерала Бордюжи в качестве коорд инатора «силовых» структур, действующего от имени и по поручению президента, выдерживающего нейтралитет и дистанцию ко всем с илам, в том числе и к семье, стало еще одной формой самосохранени я режима в его новой фазе). Впрочем, неважно, кто играл роль наме стника. Более существенно, что он должен был быть нейтрален, п ри- чем «человеком ниоткуда», без отрицательного шлейфа любых политических и персоналистских привязок. Только это давало ему шанс выжить, пусть короткое время, и выполнить функцию, на котор ую он был приглашен, — функцию «приводного ремня».

В ходе событий августа 1998 г. потерпели поражение и либералтехнократы. Впрочем, уход со сцены их очередной команды был естественным процессом — ведь ельцинский режим, как уже гов орилось, держался во многом за счет постоянной ротации младо рефоматоров, которые оживляли либо стабилизировали систему в зави-

симости от обстоятельств. Пример Немцова в наиболее драма тиче-

ской форме продемонстрировал и то, насколько неблагодарна судьба к тем, кто использовался в целях динамизации режима, и ка к рано в нынешней России закатываются политические звезды. Еще недавно, в 1997 г., Немцов котировался как наследник Ельцина. Один из самых ярких представителей молодых технократов, он был действительно публичным политиком, что среди технократов редк ость. Проблема таких самородков, как Немцов, состояла в том, что в российской политике вряд ли возможны повторы и возвраты, особенно для тех, кто не имеет — и уже не приобретет — постоянной п олитической базы. К несчастью для Немцова, он вскочил не в тот поезд — присоединился к технократам в момент исчерпания прежней модели и возможностей первого эшелона реформаторов, кото рые в массовом сознании прочно связаны с неудачами. Он слишком рано появился на московской сцене. Крах предыдущей модели увле к за собой и Немцова. Хотя с его популистской жилкой он вполне мог бы вписаться в иную, социально ориентированную модель реформаторства, которая неизбежно будет востребована в России.

После финансового коллапса и постепенного выветривания иллюзий относительно стремительного вхождения России в ка питализм стала более отчетливой и драма всего поколения технократов, которых у нас принято называть реформаторами или либерал ами. Они приглашались властью под вполне определенные тактические задачи: придавать режиму благопристойный и для Запада, и д ля демократической части общества вид, нейтрализовывать агре ссив-

ность бюрократии и «олигархов». Они обеспечивали новое ды хание системе, которую сами называли «олигархической». Причем в рамках своих возможностей (и учитывая степень деградации са мого режима) они действовали неплохо и даже успешно — не их вина, ч то в конечном итоге поддержать жизнеспособность системы не удалось. Те же из технократов, которые случайно задержались на политиче- ской сцене, например, Сысуев, лишь подтверждали печальный итог самого явления.

На какую роль технократы могли претендовать после ухода кабинета Кириенко и прихода левоцентристского правительств а? Единственный способ выжить для них теперь заключался в том, чт обы

как можно скорее уйти в оппозицию. Но для этого им (тому же Чу- байсу) необходимо было выйти из исполнительной власти. Мо жно быть либо внутри власти, либо вне, нельзя одновременно быт ь и там, и там. А чтобы нацеливаться на роль реальной оппозиции, технократы должны были поддержать пересмотр Конституции и рас ши-

рение полномочий парламента. Иначе, даже если бы им и удалось

преодолеть 5%-ный барьер на выборах в новую Думу, они вскоре по- чувствовали бы на себе все прелести куцего российского па рламентаризма. Такова ирония судьбы: пришло время, когда «молодые реформаторы» должны были быть даже больше заинтересованы в усилении роли законодательной власти, чем коммунисты.

Участь «бывших», которые начали искать для себя новую нишу, была действительно незавидна. Это, кстати, касалось и праг матиков, которые до этого гордились принадлежностью к «партии вла сти». НДР уже имел мало шансов пройти в новый парламент. Бывшая правящая партия, потерявшая пост премьера, была обречена, ибо существовала лишь как обрамление Черномырдина 1. Часть прежней «партии власти» возродилась вокруг Лужкова, часть все еще выж идала, надеясь, что Примаков начнет открыто формировать свою пре зидентскую базу. Но в прежнем виде эта «партия» уже вряд ли могла восстановиться в силу фрагментации правящего класса и от сутствия у него единого кандидата на пост президента. Черномырдин вдруг как-то сразу обмяк и стушевался, и было видно, что он уже стр емится к одному — к тихому политическому пристанищу (что вскор е ему и предложил Примаков — почетную должность председателя со вета директоров в родном «Газпроме»).

Это, конечно, печальное свойство российской политики: у на с практически нет шансов возврата для «вылетевших». Они обр ече- ны на забвение, если не на поругание. Причина этого не только в том, что российские политики обычно энергично выталкиваю т кон-

курентов с властного пятачка, и потом это им воздается сто рицей. В условиях отсутствия четких правил игры и понимания необх одимости цивилизованной ротации каждый очередной российский режим формируется на основе отрицания недавнего прошлого. В Рос сии, увы, пока нет других механизмов консолидации власти и общ ества. И это имеет исключительно отрицательные последствия — от сутствие политической жизни после ротации заставляет всех дер жаться за власть мертвой хваткой. И чем активнее лидеры нынешнег о режима пытаются обеспечить за собой право определять политическое будущее после официального завершения второго ельцинского президентства, тем неотвратимее неизбежность консолидации нового

режима за счет отрицания ельцинского наследства.

Дай бог, чтобы «деельцинизация» не уподобилась китайской «культурной революции». Но чем дальше заходит кризис, чем глубже враждебность к власти, тем вероятнее угроза именно этого сценария. Особенно трудно, видимо, придется политикам — символам ельцин-

ского режима. Один олицетворял «стабильность», другой — п рива-

тизацию, третий — сомнительный блеск «олигархии», четверт ый прославился интригами. Если кто-то наконец всерьез начнет в России укреплять власть, самый простой и безошибочный способ добиться популярности и поддержки — обратить внимание именно на эти ходячие символы. Удастся ли избежать советского способа самоутверждения новых элит, во многом зависит от того наследства, которое оставит Ельцин, и от того, как он и его соратники будут пытаться оформить это наследство. Пока я пишу эти строки, Ельцин, увы, делает все возможное, чтобы его преемники пошли прото ренным путем наших старых вождей.

После ухода Кириенко возникли вопросы: навсегда ли произошло ослабление основных составляющих ельцинского режима — технократов, прагматиков, «олигархов», кто может их заменить в условиях, когда система власти выработала привычку опираться на группы влияния, которые осуществляли определенные функции, по дменяя собой институты? Разумеется, при отсутствии структурн ой реформы можно было ожидать, что появятся новые претендент ы на все те же роли, и система продолжит какое-то время воспро изводить себя. Но в условиях усиливающегося паралича режима мельча- ли кадры, готовые подставить плечо. Более сильные деятели выжидали и не спешили связывать себя. Более того, при явном крене в сторону усиления государственного регулирования на первый план неизбежно выходили группы влияния иного типа.

Можно ли в этой связи было делать вывод о победном марше ле -

вых? Ведь они заставили Ельцина отступить. Их представите ли вошли в новый кабинет. Левые вполне могли рассматриваться в качестве правящей партии. Осенью 1998 г. они действительно выглядели героями. Однако это впечатление было обманчиво. Кое-кто усиливал его умышленно, возможно, для того, чтобы встряхнуть правый фланг.

Левым было трудно скрыть дезориентацию — это напоминало нача- ло 1996 г., когда у Зюганова был высший рейтинг, а он не знал, что с ним делать, и упустил все. Теперь ситуация на левом фланге была еще более сложной. Кроме коммунистического варианта лозунга «Карфаген должен быть разрушен» (т. е. «Ельцин должен уйти») у левых была лишь электоральная база, которая давно не прирастала. Уйди вдруг Ельцин —

для КПРФ это была бы катастрофа. Он был для левых эффективн ым фактором сплочения и возбудителем активности.

Компартия упустила возможность подписать политическое соглашение «под Примакова» (аналогичное тому, какое готовилось «под Черномырдина»), которое бы ускорило процесс реформирован ия

власти. А ведь для компартии было гораздо выгоднее иметь с иницу в

руках, т. е. парламент и возможность формировать кабинет, чем стремиться к недосягаемому журавлю в небе — президентству. Кроме того, лево-центристское правительство, да еще перед выборами, б ыло для коммунистов совсем не подарок. Так что они, очевидно, с сожалением вспоминали Черномырдина с Чубайсом и Немцовым, которые давали прекрасные поводы для уничтожающей риторики. В общем, что-то незавершенное было в послеавгустовской победе лев ых; кроме того, КПРФ явно не решила, чего она хочет: президентского поста, смены Конституции или своего правительства. А каждая из этих целей требовала своего сценария. Словом, левых никак нель зя было назвать победителями.

В гораздо большей степени на роль победителя после очищен ия политической сцены мог претендовать Явлинский с «Яблоко м». Одновременное падение технократов и прагматиков расширили для него поле маневра. Согласно опросам ВЦИОМ в октябре рейтинг Явлинского, только вышедшего из больницы после инфаркта, поч- ти сравнялся с рейтингом Зюганова. Третим шел Лебедь (16% поддержки), следующим — Лужков (14%). Примаков получил 10%, что не сулило московскому мэру легкой жизни. У Черномырдина б ыло лишь 5% 2.

Явлинский остался по существу единственной внушающей до верие силой на правом фланге, у него одного была команда, кото рая могла взять на себя задачи нового этапа реформирования. Таким образом, по крайней мере теоретически у него появились дв е воз-

можности: прийти со своими людьми в правительство Примако ва в случае провала первой примаковской команды или стать цен тром для консолидации правоцентристских сил в ходе парламент ских выборов, которые должны были состояться в декабре 1999 г., и пытаться объединить вокруг себя как можно больше бывших ельцинских сторонников. Но решение любой из этих задач требовал о не только огромных организационных усилий, но и отсутствия с ильных противников на правом поле и в центре.

Казалось бы, еще одним победителем оказался Ельцин — ведь он устоял. Более того, он получил премьера, который, в отличие от Черномырдина, не требовал себе дополнительных полномочи й и не

ставил условий. Используя Примакова, который пока не стре мился к президентскому креслу, Ельцин мог протянуть еще некоторое время. Режим в ситуации стагнации и фрагментации политическо го пространства давал огромную фору лидеру, даже крайне слабому, который в этих условиях мог использовать в собственных ин тере-

сах мощный фактор — законность своей власти.

Но Ельцин уже заплатил немалую цену за возможность продления стагнации под своим руководством. Он лишился прежней незы блемой «вертикали», фактически разделив власть с поддержива емым левыми силами премьером. Было пока неясно, насколько он пр имирится с функцией хранителя трона до следующих выборов. Бо льшинство наблюдателей верили в это с трудом, предсказывая, что период привыкания к ограниченной роли для Ельцина будет трудным, а скорее всего он вообще с ней не примирится.

Примаков укрепляет позиции

А пока продолжалось укрепление позиций Примакова. В ноябре он обошел по рейтингу Лужкова и Лебедя. К Примакову пришел в качестве советника по правовым вопросам Шахрай, что позволяло предположить, что премьер, возможно, начал заду мываться о более сложных политических играх. Иначе зачем бы ему мог понадобиться Шахрай, профессией которого стало развязывать конституционные ребусы? Продолжился переток власти из президентских структур в правительственные. Отныне «Бел ый дом» стал основным правящим центром. Президентская администрация вела себя тихо, и создавалось впечатление, что там перестали строить амбициозные планы и единственным стремлен ием президентского окружения было незаметно, никому не мешая, дожить до 2000 г. Казалось бы, Примаков для Ельцина и его лю-

дей — просто подарок: он не претендовал на большее, не выдергивал коврик из-под президента, не пытался интриговать. Близ кие

êпрезидентским кругам люди, возможно, мечтали заморозить ситуацию с Примаковым — гарантом спокойствия президента до конца его правления.

Тем не менее, не веря в свое будущее, многочисленные кремлевские чиновники все же начали поиски нового места. Те, кто мог уйти,

êконцу 1998 г. ушел. Те, кто оставался, уже несли на себе печать если не обреченности, то ненужности. Особенно незавидна была роль Валентина Юмашева, который на этом этапе ельцинского правле ния, казалось, был больше всего озабочен тем, как бы тихо переда ть пре-

зидентские полномочия премьеру. Во всяком случае, он не производил впечатления человека, который настроен скрывать степень ельцинского бессилия. Президентское окружение уже не пытало сь имитировать активность президента, как это делалось, скажем, перед операцией в 1996 г. Поведение соратников Ельцина подталкивало

всех к выводу о приближении его эпохи к концу.

Впрочем, даже асам мифотворчества было бы сложно поддержи - вать один и тот же мираж на протяжении стольких лет. Выход мог быть один — изменить функцию президента и перейти к каком у-то подобию символической монархии. Юмашев, судя по всему, начал двигаться в этом направлении. Во всяком случае, импульсы и з Кремля свидетельствовали, что окружение президента допускал о возможность формальной передачи части власти премьеру. Но, как вскоре оказалось, эта роль не устраивала Ельцина.

Выборная гонка между тем началась, и ее целью явно было пре зидентское кресло. Ускорение президентских выборов было на руку прежде всего Лебедю и Лужкову. Первый, собственно, начал борьбу за Кремль уже давно, да он ее и не прекращал с момента появления в Москве. У Лужкова были свои причины для нетерпения. Оба явн о опасались возможного усиления Примакова. Кроме того, и Мо сква, и Красноярск в случае углубления экономического кризиса вскоре могли стать зонами неблагополучия. В интересах обоих было перескочить в Кремль как можно скорее. Зюганову можно было не т оропиться — политические события мало затрагивали его полит ическую базу. Явлинский же не был готов к досрочным выборам, кроме того, он не верил, что Ельцин уйдет до срока и не уставал повторят ь: «Он еще простудится на наших похоронах».

Первый после долгого перерыва визит Ельцина за рубеж — в К а- захстан и Узбекистан, который состоялся в октябре, окончился полным провалом. Причина заключалась в физическом состоянии пре-

зидента. Каримов и Назарбаев вынуждены были постоянно под держивать Ельцина, который, казалось, утратил даже способнос ть ориентироваться в пространстве. В Ташкенте на встрече с почетным караулом Ельцин чуть было не упал, и Каримов подхватил его в последний момент, что было показано по всем российским телеканалам. Как рассказывали очевидцы, Ельцин, проснувшись на следующий день, даже не сообразил, что он не в Москве. Корреспонде нты «Коммерсанта» рассказывали, что лишь Татьяна Дьяченко в ходе этого визита сохраняла присутствие духа и повторяла: «Не надо паники, с папой все в порядке» 3. Было ясно, что Ельцина больше нельзя вывозить. Но надо еще было уговорить президента с этим согла-

ситься!

В очередной раз ельцинская физическая слабость заставил а правящий класс задуматься о преемственности. Всякий раз, когда возникал этот вопрос, начиналась и дискуссия об изменениях в Конституции. Угроза прихода в Кремль Лебедя несколько ослабла — он слиш-

ком увяз в красноярских проблемах, и рейтинг его продолжа л сни-

жаться. Но столь же нежеланным вариантом был и приход в Кре мль Лужкова. Так что состояние Ельцина и угроза избрания жесткого лидера заставили политическую элиту вернуться к теме изменений Конституции. Вариантов поправок и путей их внесения было несколько, и их характер определялся тем, кто их выдвигал, — с торонники парламентской республики или приверженцы смешанно й пре- зидентско-парламентской модели. Споры велись и о том, какие главы Конституции менять.

Впрочем, вскоре внимание сконцентрировалось на том, как ф ормировать Конституционное собрание, которое по Конституц ии имело право вносить поправки в главы 1, 2, 9 Основного закона. Было выдвинуто несколько проектов формирования Конституцион ного собрания, в частности, независимого депутата Вячеслава Зв олинского и члена КПРФ Анатолия Лукьянова. Пока в Думе размышляли , какому проекту дать ход, Шахрай неожиданно выдвинул своей проект поправок, который начал обсуждаться на многочисленны х московских «тусовках». Уже то, что советник нового премьера выступил с такой инициативой, означало, что таким образом сам Прмиаков обозначил свою позицию. Без его согласия инициатива Шахрая просто не могла бы состояться. Премьерский советник предлагал внести в Конституцию положения о формировании правительства на основе парламентского большинства, о введении поста вице -прези- дента и о формировании Конституционного совещания из представителей прежде всего ветвей власти для утверждения попра вок.

Шахрай предлагал по существу движение в направлении през идент- ско-премьерской республики, что было разумно. Возражение могла вызвать идея о Конституционном совещании как элитном меж дусобойчике, который вряд ли мог придать поправкам необходиму ю легитимность. Вспоминался опыт Испании в момент перехода к демократической системе власти: Адольфо Суарес, который начал этот процесс, постарался, чтобы новая конституция была одобрен а не только основными группировками старой и новой элиты, стар ым парламентом, но и поставлена на референдум, что действите льно сделало ее формой общественного консенсуса. Но, как бы то н и было, тот факт, что приближенный к новому правительству человек пред-

ложил проект конституционных изменений, означал, что, воз можно, лед тронулся.

Из президентской администрации продолжали идти импульсы, которые создавали впечатление, что президента можно было склонить к тому, чтобы начать процесс разблокирования Конституции. Во вся-

ком случае, прежнего упрямого противодействия со стороны Крем-

ля не отмечалось. После конституционного перераспределе ния власти между парламентом, правительством и президентом можно было проводить выборы, и ни один претендент на роль Бонапарта б ыл уже не страшен.

Правда, Дума все никак не могла определиться по вопросу поправок и формирования Конституцинного собрания. А тут еще за волновались сенаторы, которые опасались, что изменения в Кон ституции затронут их полномочия. У демократической части полит иче- ского спектра были свои сомнения по поводу конституционн ых изменений: они опасались, что коммунисты не остановятся перед полной перекройкой Конституции и восстановят парламент скую республику, что даст им возможность взять под контроль и исполнительную власть (именно такова была суть поправок, которые проб ивал через Думу Лукьянов).

Пока судили и рядили, момент был вновь упущен. Логика предвыборной кампании взяла верх. Впрочем, можно было ожидать, чт о в момент подготовки к выборам желающих обсуждать снижение цены основного приза — поста президента будет немного. Вскоре внимание начали отвлекать другие события. После некоторого зат ишья начался новый виток напряженности. Явлинский взорвал тиш ину своим интервью одной из западных газет, в котором заявил о коррупции в новом правительстве. В ответ на требование Прима кова представить доказательства лидер «Яблока» прислал в пра вительство депутатский запрос, в котором фигурировали фамилии Мас люко-

ва, Кулика, Матвиенко, Густова — основных примаковских вице-пре- мьеров, которых «Яблоко» подозревало в неблаговидных махинациях. «Яблочники» задавали вопросы относительно их предпри нимательской деятельности; о соглашениях, которые они подписывали; об установлении ими особых условий для некоторых коммерч еских структур. Примаков призвал соответствующие службы разоб раться. Сами же вице-премьеры продолжали как ни в чем не бывало раб о- тать, хотя в их нечастых появлениях на публике сквозила не рвозность.

Вскоре правительство прислало «Яблоку» отписку, что следов коррупции в правительстве обнаружено не было. Правда, именно в этот

момент генеральный прокурор Юрий Скуратов заявил прямо п ротивоположное, что не могло не быть неприятно Примакову. 9 декабря Скуратов подтвердил факт существования коррупции «в в ерхах». Получалось, что он корректировал премьера или имел в виду другие «верхи» — президентские. Внезапно осмелевший прокурор, ко торый

до этого вел себя тише воды ниже травы, заявил, что всю корруп-