ЭНЦИКЛОПЕДИЯ УПШ

С.Х. в 80-е гг.

тогда решили поручить именно мне. Вообще-то проблемами молодежной музыки в отделе куль­ туры занималась Гульчачак Ханнанова. Но на та­ кую «опасную» тему решили бросить меня. Еще весной того же года кассету с подпольной запи­ сью шевчуковского альбома «Время» мне давал послушать наш юнкор – позже известный в стра­ не тележурналист Вадим Челиков, а тогда всего лишь желторотый десятиклассник, пишущий, как и я когда-то, «о проблемах школьной жизни».

А «заведовавшая музыкой» Гуля Ханнанова, по­ лучая в адрес своего отдела очередное гневное письмо читателя на тему «Вы Шевчука оклеве­ тали, а в Ленинграде его признали!», вздыхала и говорила мне: «Хвостенко, пиши скорее, а то я больше не могу читать эти письма…» Кажется, тогда я представила нашему редактору

Марату Абузарову (тоже ныне покойному) не менее четырех вариантов «реабилитационной» статьи про Шевчука. Но редактора эти вариан­ ты никак не удовлетворяли, и он отправлял меня заново переписывать материал. Ведь там как-то нужно было и «идеологию соблюсти», и читате­ лей успокоить, и на неприятности не нарваться… В общем, сложное положение нашего редактора можно понять. В конце концов, некий «дискусси­ онный» вариант моей статьи Марат одобрил, но дал ей глупое, на наш взгляд, название «На пово­ ду у толпы или лицом к ней?». И все-таки мы с Ханнановой пошли на собственную вольность – в день верстки материала редактор и его зам. Дима Ефремов как-то дружно уехали в командировку, так что мы явочным порядком поменяли заголо­ вок на мой прежний: «Время не любит плевков и лести» (цитата из Юриной песни). Материал вы­ шел 10 октября 1987 года под псевдонимом «М.

Светлана Хвостенко 381

Ланина». Это был тогда мой постоянный псев­ доним – просто в редакции не было принято два материала в одном номере подписывать одним именем. А на той же странице уже публиковалась другая заметка под моей настоящей фамилией. Впрочем, мы все прекрасно знали, что «где надо» настоящее авторство прекрасно известно, так что спрятаться за псевдонимами от репрессий было бы нереально…

Школа гласности

Вообще-то в редакции, да и во всем городе, все тогда немного трусили: а что будет дальше? Имя «страшного диссидента» Шевчука до того момен­ та вообще в Уфе было под запретом. Но, как ни странно, никаких «репрессий» не последовало. После выхода этой статьи я пошла знакомиться и с самим Юрой Шевчуком, и с его семьей. Эта история положила начало нашей долгой дружбе, которая нынче, к сожалению, разбита не только нашими личными непониманиями, но и многими странными обстоятельствами, сложившимися во­ круг нас. И я думаю, что эти обстоятельства тоже в свою очередь когда-то должны будут стать из­ вестными людям….

Но и это тоже, как говорится, будет совсем другой историей.

учителей в новой школе был запредельно высок, всерьез увлекся химией и биологией, до такой степени, что занимал призовые места на област­ ных олимпиадах. В результате к середине один­ надцатого класса было понятно, что я могу легко поступить практически без экзаменов, например, на химфак МГУ, не говоря уже об Уральском университете. Но времена были совсем тяжелые

– 1993 год, мама моя работала к тому времени медсестрой в больнице, отец по-прежнему слеса­ рем, и совершенно очевидно, что жить в Москве мне было бы не на что и никак, и родители меня отговорили. Так я в первый раз не переехал в лю­ бимый город.

И вот я прекрасно помню момент, как сразу после зимних каникул одиннадцатого класса я иду из школы по центральной площади Екатеринбурга

ипонимаю, что раз в Москву ехать нельзя, то на химфаке или биофаке я учиться не хочу, потому что хочу быть по-прежнему писателем (всю шко­ лу я писал, писал сущую ерунду, но писателем стать хотел). Я попытался вспомнить хоть одного писателя-химика, но вспомнил только компози­ тора Бородина. Подумав, куда я могу поступить со своими химией и биологией, чтобы стать писа­ телем, я выбрал медицинский, благо, писателейврачей я навспоминал предостаточно.

В медицинском институте стало понятно, что основные мои два умения – это всё-таки хоро­ шо говорить и писать, а также – увлекаться. А именно – я увлекся медициной, с одной стороны,

истал всерьез работать над своей медицинской карьерой, а с другой стороны – я увлекся совре­ менной литературой, что выражалось в том, что я записался в библиотеку и начал читать все-все- все «толстые» журналы. Медицинское увлечение привело к тому, что со второго курса я работал медбратом, дежурил ночные смены иногда по три в неделю, спать на них не полагалось, и я читал «Знамя» и «Новый мир». Кроме того, непомерное количество дежурств в сочетании с тем, что жил я с родителями, приводило к тому, что каждое лето я мог ездить в Москву – больница снабжала, кро­ ме всего прочего, раз в год бесплатными железно­ дорожными билетами – и там покупать книги.

Всё это время я писал. Писал я стихи, которые не показывал никому, потому что, во-первых, было некому, а во-вторых, и в-главных, стихи казались мне плохими, не соответствующими даже сред­ ним подборкам в любимых мной «толстяках». Долго и медленно я писал прозу, чуть ли не все шесть медицинских лет.

Любимым моим поэтом был строго Иосиф Брод­ ский. К концу института произошло несколько важных вещей: моим любимым непоэтическим чтением стал жанр «мемуары о Бродском», я встретил троих людей, с которыми мне было воз­ можно поговорить о литературе и показать стихи,

Василий Чепелев 383

а – главное – мне стало казаться, что мои стихи уже почти приблизились к тому недостижимому уровню, который демонстрировался на страни­ цах журналов. Тремя людьми, с которыми можно было говорить о поэзии, были – все порядком мо­ ложе меня – Тарас Трофимов, Артем Шатунов и Лёля Собенина.

Перед последним курсом института я прочитал книгу Бориса Рыжего «И всё такое» и написал на нее завистливую рецензию в одну из город­ ских газет. Потом я прочитал молодежный номер «Урала» и написал и на него завистливую ре­ цензию. Мне было года 23, и у меня не было ни единой публикации. Я решил, что завидовать не­ хорошо, а стихи мои достаточно уже нестыдные, и разослал их в несколько всё тех же «толстых» журналов. К тому времени я нашел формальное решение – сверхдлинную строку, анжанбеманы, рифмовку первой строки с четвертой-пятой, ко­ торое позволяло сказать всё что угодно, но так, что никто ничего не поймет. Скрывал я в своих высказываниях в первую очередь то, что эта ли­ рика гомосексуальная.

Кроме того, появился интернет, и, потратив не­ которое время в гостях у друзей, я опубликовал свои тексты на двух сайтах – «Сетевая словес­ ность» и «Периферия», выбрав их из множества других по принципу наибольшей похожести на бумажные издания.

И дальше – я стал писателем в течение полугода. Мечта моя сбылась. Сначала мне пришло письмо из «Ариона» с отказом в публикации, в котором за живой подписью Алексея Алёхина было сказа­ но, что «ваши стихи вполне виртуозны в обраще­ нии со словом». Потом Сергей Костырко на стра­ ницах «Нового мира», обозревая сетевую поэзию, посвятил абзац мне, написав «Я не хочу сказать, что Чепелев переплевывает Бродского, но…». Я был счастлив и считал себя очень крутым.

Подборку мою взяли в молодежный номер «Ура­ ла» за 2000 год, это была первая бумажная публи­ кация. В редакции я познакомился и подружился с Алексеем Вдовиным и Андреем Ильенковым.

Потом случилась первая премия «Дебют», куда я, повинуясь телевизионной рекламе, отправил стихи, и в которой внезапно попал в тройку фи­ налистов. Приехав в Москву на финал, я окон­ чательно почувствовал себя писателем. В столо­ вой меня узнал в лицо очень мной уважаемый Станислав Львовский, а потом очень уважаемый мной Дмитрий Кузьмин продемонстрировал мне, что, несмотря на, а скорее даже благодаря моим формальным изощрениям, вся суть моих выска­ зываний считывается, и есть люди, которые это реально умеют. В общем, я со всеми подружился в Москве. Помню момент, как Кузьмин спраши­ вает меня, кто сейчас пишет в Екатеринбурге из молодых, и я ему называю Трофимова, Шатунова

иСобенину. Вскоре вышел «Вавилон», в котором мы все четверо были опубликованы. Вернувшись с «Дебюта», я немедленно получил премию журнала «Урал» за лучшую поэтическую публикацию года и понял, что я теперь хочу и на что имею право: организовать в Екатеринбурге что-то похожее на поэтическую жизнь, которую увидел в столице.

Организовывалась эта жизнь постепенно. Помо­ гали мне уже упомянутые люди – в первую оче­ редь Лёля Собенина, с которой вместе мы про­ вели Первый фестиваль молодой поэзии Екате­ ринбурга году в 2001, в стриптиз-клубе «Мастер

иМаргарита», а также и Шатунов, и Вдовин, и Ильенков, и Арсений Ли с Аллой Поспеловой, с которыми вместе мы придумали турнир поэтов «Естественный отбор». На этот турнир – а нас уже пустили в Дом писателя – приехали со всей области тридцать с лишним поэтов, в том числе те, которые стали по-настоящему важны в моей поэтической и человеческой биографии.

Это поэты, которые стали моими любимыми ав­ торами, друзьями и коллегами – Елена Сунцова, Наталия Санникова, с которой мы познакоми­ лись немного раньше, на совещании молодых писателей Урала под Нижним Тагилом, Денис Сюкосев, Алексей Сальников, Евгений Сидоров, Екатерина Симонова, все на букву С.

Жизнь пошла именно такая, о которой я меч­ тал. Всё, что я писал, публиковалось, включая ту самую прозу, которую я писал в институте, и

которую собрал в повесть, постоянно проходили какие-то мероприятия и фестивали, я познако­ мился со всеми и читал столько современных сти­ хов, что казалось, что мир состоит только из них. Все поэты, с которыми я общался, очень сильно влияли на то, что я пишу. Я дружил с москвича­ ми, кроме всего прочего, и читал «Вавилон». Я стал писать проще и с отчетливой рифмой – по­ влияли тагильчане и, как ни странно, Данила Да­ выдов, Дмитрий Кузьмин, Станислав Львовский, Линор Горалик, Ксения Маренникова, Татьяна Мосеева.

Потом я прочитал книгу Кирилла Медведева «Всё плохо», потом Денис Сюкосев, которого я считаю чрезвычайно талантливым поэтом, нашел свой способ высказывания, и я, глядя на всё это, стал писать еще и верлибры.

Потом я встретил на поэтическом фестивале че­ ловека, которого полюбил, бросил медицину и окончательно стал вести жизнь литератора, за­ рабатывая статьями в глянцевые журналы, на ко­ торые тратил несколько часов чистого времени в месяц, больше, чем работой врача.

Тот мой роман оказался кратким, но привел к ро­ ману новому, гораздо более важному и длинному, оставшись на бумаге главным образом стихотво­ рением «Мальчики пахнут маминым «Тайдом». Работал я с тех пор много где, изучил рекламу и маркетинг, даже открывал свое рекламное агент­ ство, но главным стало даже в итоге не писание стихов, а именно вот организация литературной

386

Андрей Черкасов

Черкасов Андрей Дмитриевич родился 4.09.1987

в Челябинске. Учился в ЮУрГУ, окончил Лите­ ратурный институт им. М. Горького. Был регио­ нальным куратором портала «Новая литератур­ ная карта России» по Челябинску и Челябинской области. Публиковался в журналах «Урал», «Воз­ дух», «ШО» и др. Трижды входил в шорт-лист премии «ЛитератуРРентген» (Екатеринбург) в главной номинации. Автор книги стихов «Легче, чем кажется» (Москва, 2012, 300 экз.). Участник АСУП-3. С 2007 г. живёт в Москве.

Филологическая маркировка стихов А.Ч.

Традиции, направления, течения: «легкая поэ­ зия», модернизм, сюрреализм, обэриуты, постмо­ дернизм, поставангард.

Основные имена влияния, переклички: Б. По­ плавский, Е. Летов, Л. Шваб, А. Петрушкин, А. Сен-Сеньков, Д. Машарыгин.

Основные формальные приемы, используемые автором: автоматическое письмо, примитивизм, галлюциногенная нарративность, пустота как ключевая категория поэтики, звукопись.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

обобщенный пейзаж (в том числе уральский), обобщенные персонажи, предметность.

Творческая стратегия: десемиотизирование предметов и знаков, всматривание в пустоту.

Коэффициент присутствия: 0,48

Автобиография

Писать автобиографию в неполные двадцать пять лет – в некотором роде испытание. Вроде бы жизнь (или, во всяком случае, «взрослая жизнь») только начинается, а уже нужно оглянуться, вгля­ деться, припомнить, назвать, остановить, очер­ тить, отрезать прошедшее, как бы официально отказаться от него: это больше не мое, теперь это принадлежит бумаге. Последовательный и связ­

ный рассказ только усилил бы это ощущение, а испытывать это ощущение мне, честно скажу, пока не хочется, поэтому автобиография будет состоять из вспышек, поворотных точек и от­ ступлений о том и другом, не жизнь, а лоскутное одеяло с узелками – кое-где, непонятно откуда, неизвестно зачем.

(Я не буду здесь много писать о людях, меня окружавших и окружающих, – это моя автобио­ графия, мне тут барахтаться, а люди ни в чем не виноваты, незачем их сюда тянуть. Поэтому пи­ сать о них я буду коротко и только с благодарно­ стью. И первая благодарность – моим родителям, моим бабушкам и моему дедушке, за всё, всё-всё, всё-всё. Я встаю на табуретку, чтобы это сказать. Не будь их – табуретка была бы пуста).

Однажды, когда я уже умел ползать, но еще не умел ходить, мне на голову упал утюг. Холодный. Ничего страшного или серьезного со мной не слу­ чилось, но иногда я предпочитаю думать, что этот холодный утюг что-то такое поставил на место.

Крестили меня поздно, года в два или три, к этому возрасту я умел довольно связно говорить и, как рассказывают, использовал это умение, постоян­ но комментируя обряд. Всем было весело, а я ни­ чего не помню.

А.Ч., 1991 г.

Втом же возрасте я рисовал на картонках от ко­ робок разных зверей и птиц. Картонок было мно­ го, они долго лежали в бабушкиной квартире, до­ статочно долго – я успел слегка вырасти, найти их, запомнить. Потом их кто-то выкинул – может быть, я сам.

На протяжении нескольких моих детских лет мы ездили в Севастополь к друзьям семьи, прово­ дили там, как мне тогда казалось, значительную часть летнего времени. Так или иначе, это было одно из первых оставшихся в непосредственной памяти эстетических впечатлений: узкие улочки, корабли, салют, ягоды, светящийся планктон, ве­ тер, вода. Когда мы с моей будущей женой во вре­ мя путешествия завернули в Севастополь, я обна­ ружил, что многого из того, что я помню, уже нет, а из остального не собрать волшебный кристалл. Не помню, когда я научился читать, но помню себя читающим много и подолгу. Бабушка, па­ пина мама, у которой я часто гостил, давала мне специально отобранные книги: стихи, сказки, что-нибудь адаптированное, что-нибудь позна­ вательное. Дома я был предоставлен самому себе, шкафы с книгами из отцовской библиотеки были всегда под рукой, можно было брать все, до чего получается дотянуться, а если очень хотелось – можно было поставить стул, а если очень-очень хотелось – то и стремянку. Книги, таким образом, ко мне попадали самые разные, в том числе и те, которых я понять не мог, но и ничего не запомнил о них, кроме того, что они были, бывали.

Лет в пять или шесть я забирался на гараж во дво­ ре нашего деревенского дома с метлой, которая была призвана символизировать гитару или ми­ крофон, и пел песни группы «Мумий Тролль».

Лет в семь или восемь или позже и до какого-то возраста я мог переплыть озеро Шеломенцево, одного имени с той деревней, где у нас был дом. А теперь уже, кажется, не могу.

Всемь лет меня не взяли в первый класс, потому что я был «недостаточно социально адаптиро­ ван». Не знаю, что произошло за год, но в восемь в первый класс меня взяли.

Первое сентября я помню только по видеозаписи. На мне была жилетка.

Второе (второе? Ну, скажем, второе) значимое эстетически-пространственное впечатление – от поездки в Западную Белоруссию, к родственни­ кам. Поездок было несколько, не помню точно, когда и сколько, но теперь туда я тоже боюсь воз­ вращаться, боюсь обнаружить, что чего-то нет или, хуже того, есть все, но края не сходятся, и все трещит и плещется на ветру.

Путешествие с мамой в Америку по обмену в 1998, что ли, году. Первый кассетный плеер, по­ даренный отцом в дорогу, первая кассета – Бо­ рис Гребенщиков, «Письма капитана Воронина». Нью-Йорк, ветер над океаном, пригороды, моно­

Андрей Черкасов 387

А.Ч., 2004 г.

полия, Warcraft II. Какие-то годы, школьные годы чудесные, ла, ла-ла-ла. Не о чем говорить.

(Еще один фокус, уловка, (само)обман – автобио­ графия всё же должна быть с креном в сторону поэтического или хотя бы литературного, ну или хотя бы просто творческого – и можно не вспо­ минать всякой чепухи, а писать про то, как я пи­ сал стихи, не писал стихи, чьи читал стихи, чьи не читал стихи – это почему-то не жалко отдавать, вроде оно и так не совсем свое. Короче, вспышки гаснут, повороты выправляются, отступления от­ ступают, речь течет).

Стихи я, собственно, начал писать лет в тринад­ цать или четырнадцать. Писал рубаи, подражая Омару Хайяму. Почему – загадка, уже не вспом­ нить.

Скоро в рамках четырех строк мне стало тесно, и я начал заполнять специально отведенные те­ традки бесконечной аккуратно рифмованной белибердой. Тетрадки эти долго лежали в одном из ящиков в моей комнате, через несколько лет я их, к счастью, случайно обнаружил и выкинул к черту.

Потом я писал чепуху не менее чудовищную, но уже не в тетрадку – я собирал из стихов циклы, выбирал для каждого цикла шрифт или несколь­ ко из стандартного набора программы Word-97, свое нехитрое графическое решение, распеча­ тывал получившееся в нескольких экземплярах, скреплял степлером и раздавал друзьям и знако­ мым по тусованию на пешеходной улице. Циклы

эти похоронены где-то в глубинах интернета и теоретически подлежат эксгумации, но я не хочу об этом думать.

С примерно теми же друзьями и знакомыми мы образовали группу под названием «Общество безумных поэтов». Ну да, а каких еще. Участни­ ки были из Челябинска и Саратова, почти все скрывались под псевдонимами или кличками. Мы составляли и издавали самиздатовские сбор­ ники с дикими картинками и дикими названия­ ми, записывали кассеты со стихами, песнями и маленькими рассказами, двигаясь, как нам само­ надеянно казалось, по следам Егора Летова и его соратников. Эти кассеты и брошюрки люди вози­ ли с собой во время автостопа по стране, давали слушать и читать тем, кого встречали, – так это распространялось и стало даже определенным за­ метным локальным явлением.

После был период лихорадочного чтения и чисто физического накопления поэтических книг. Ин­ тернета практически не было, и в нем было труд­ но находить нужное, не имея твердых представле­ ний о нужном, а тот факт, что некое издательство нечто напечатало, казался вполне достаточной причиной, чтобы это нечто прочитать. Итак, я с маниакальной методичностью прочесывал все книжные магазины города Челябинска и без раз­ бора покупал все книги, которые были хоть както связаны с современной русской поэзией. Там была, понятно, в том числе и всякая дрянь, часть которой была прочитана и впиталась до того, как я научился разбираться, что мне необходи­

мо, а что нет. Но были и настоящие жемчужины, в том числе не замеченные мной во время этого безумного книжного накопительства, но сполна оцененные потом.

В 2006 или в 2005 году я в качестве слушателя отправился в Москву на фестиваль свободного стиха. К тому моменту я уже перечитал вдоль и поперек сайт «Вавилон», часто заказывал оттуда книги и что-то себе уже представлял. На фести­ вале я познакомился с Дмитрием Кузьминым, который спросил меня, с кем из уральской поэ­ тической публики я общаюсь. Надо сказать, что до этого вопроса я вообще не задумывался о на­ личии на Урале поэтической публики. Да, у меня была одна или две книги Виталия Кальпиди, но это была явно недосягаемая высота, какие там мысли о возможном общении. Были и оба вышед­ ших к тому моменту тома «Антологии современ­ ной уральской поэзии», но формат антологии со­ всем не настраивал на восприятие напечатанных там авторов как отдельных человеческих единиц, которые находятся где-то неподалеку. Забавно, конечно, что на уральскую литературную жизнь мне указали из Москвы, но так или иначе, вер­ нувшись в Челябинск, я эту самую литературную жизнь обнаружил – и понеслось.

(Нет, так не пойдет. Так можно никогда не пере­ стать. Самое время покинуть русло, снова встать на табуретку, а спрыгнув с нее, в русло уже не возвращаться. Вот она, вторая благодарность – тем, кого я считаю своими непосредственными литературными учителями (перечисляю в по­

рядке появления на биографическом горизонте),

– Дмитрию Кузьмину и Даниле Давыдову. Мне кажется, что я был не очень хорошим учеником, но это не мешает мне быть им благодарным и эту благодарность выражать).

Дальше были: поэтические фестивали, фести­ вали, фестивали, в Челябинске, в Кыштыме, в Екатеринбурге, в Нижнем Новгороде, в Вологде, в Саратове, в Чебоксарах, в Калининграде, в Мо­ скве, в Санкт-Петербурге, снова в Екатеринбур­ ге, в Киеве, где-то еще, еще где-то; горы и горы стихов, прослушанных и прочитанных; малень­ кая горка стихов написанных; тысячи сделанных

снимков; море (ну, озерцо) выпитого; разговоры, разговоры, разговоры.

Где-то среди фестивалей и разговоров я сменил место учебы и переехал из Челябинска в Москву. На одном из фестивалей я познакомился со своей женой – поэтом Катей Соколовой.

Нашей дочери Оле в этом сентябре исполнится два года.

(А тут без табуретки, хватит. Просто – спасибо). Я закончил институт. Я (вроде бы) нашел рабо­ ту. Я сочиняю стихи, гуляя с дочерью по детским площадкам и паркам. Жизнь начинается. До сви­ дания.

390

Павел Чечёткин

Чечёткин Павел Анатольевич родился в 1978 г.

в Перми. После школы обучался в художествен­ ном училище в городе Сергиев Посад Москов­ ской обл., в Свято-Тихоновском богословском институте (г. Москва). Окончил филологический факультет Пермского государственного универ­ ситета. В 2007 г. окончил аспирантуру на кафедре социальной философии ПГТУ. Работал препо­ давателем, техником ЭВМ, менеджером по про­ дажам, журналистом. Сейчас работает на руково­ дящей должности в одной из строительных ком­ паний города. Член Союза российских писателей (2004), председатель пермского отделения Союза российских писателей. Состоит членом издатель­ ского совета при Министерстве культуры Перм­ ского края, входит в редколлегию литературного журнала «Вещь». Первая публикация – в 1998 г. в журнале «Православная беседа» (Москва). Сти­ хи печатались в журналах «День и ночь», «Вещь», «Знамя», «Континент», «Литературная Пермь», «Урал», «Уральская новь» и др. Автор книг сти­ хов «Павел и Анна» (Москва, 2002, совместно с А. Павловской), «Небесный заяц» (Москва: Футурум-БМ, 2003). Лауреат «Илья-премии» (Москва, 2002), лауреат молодежной премии «Триумф» (Москва, 2004), лауреат молодежной премии им. Мерзлякова администрации г. Перми (Пермь, 2004). Участник АСУП-2. Живет в Пер­ ми.

Филологическая маркировка стихов П.Ч.

Традиции, направления, течения: поэтическая классика XVIII–XIX вв., модернизм, примити­ визм, традиционное народное творчество, скомо­ рошество, страшные сказки.

Основные имена влияния, переклички: поэты-

классики (Г. Державин, В. Жуковский, А. Пуш­ кин, Ф. Тютчев, Н. Некрасов и др.), поэтымодернисты (С. Есенин, А. Блок, К. Бальмонт, В. Брюсов, В. Ходасевич, В. Маяковский и др.), Н. Гоголь.

Основные формальные приемы, используемые автором: травестирование («вспарывание») ро­ мантических и сюрреалистических образов, раз­ вернутая сюжетная метафора, балладное начало, анафора, трагикомические антитезы, фарс, соче­ тание «высокой» и «низкой» лексики, яркая об­ разность и многочисленные глаголы активного действия, придающие скорость и драйв тексту.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

персонализированный образ лирического героя, грехопадение, потерянный рай (утраченное небо, заросли, кущи, женщина), искус познания (учеба, ученичество, студенчество), скоморошество (че­ четка, пляска, игры, скачки, прыжки, пирушки, алкоголь), другие образы карнавальной смехо­ вой культуры (в т.ч. эротические), образы боли

истрастотерпия, колючие/режущие предметы и действия, телесность, душа, коты, рыбы, глаз (в т.ч. «насаженный на крючок», зеница), поэт, ан­ гел.

Творческаястратегия:трагикомическое,шутов­ ское вспарывание объективно-хрестоматийной поэтической онтологии в стремлении через боль

ибессмыслицу земного существования поэта до­ биться его возвращения в лоно духовного уни­ версума.

Коэффициент присутствия: 0,24

Автобиография

Однажды зимой я, взбалмошный студент Серг­ иево-Посадского колледжа игрушки, приехал со своим развесёлым дружбаном (тоже Пашкой) в Александрову слободу. Перейдя по хрупкому льду старый пруд, где когда-то опричники тела­ ми казненных выкармливали аршинных карпов к царскому столу, мы вошли в монастырь. Обшар­ панные белые храмы, как исполинские грибыдождевики, то тут, то там прорывали утоптанную почву. Мы скакали по снежному отвалу, пытаясь согреться от дыхания надвигающейся ночи. И мой друг скатился на тропу прямо под ноги по­ жилой женщине, выбредавшей среди снега. Та на секунду отпрянула от такого наскока, потом вгля­ делась в лицо своего обидчика и ткнула пальцем: «Священником будешь!». Пашка, тогда еще чи­ стая трущобная гопота, глумящаяся над любой духовностью, заржал. А мне, стоящему на самой бровке, кровь бросилась в лицо. К этому времени я уже полгода жил возле Троице-Сергиевой лав­ ры у дальней родственницы и мечтал о служении священником. В перерывах между вырезанием из дерева медведей и лошадей я почитывал семинар­ ские учебники, а по воскресным дням спешил в храм. Там, перевоплощаясь в дьячка, я прилежно